Никита Владимирович Чирков
Вновь: слово свидетеля
19
Когда Рода и Оскар затаились в глубинке Целестина, восприятие времен исказилось, предоставив им лучшую почву между былым и грядущим для осмысления своего незавидного положения. Если Особи не погибли, значит, шансы выжить им двоим в этих неизвестных тоннелях сводятся к нулю, не говоря уже о как таковом выходе из этого места, наличие которого абсолютно не досказано, что, в свою очередь, будет не так и важно на фоне кончающегося запаса кислорода в баллонах. Подтолкнуть их к решительным действиям в большей степени мотивировала доведенная до предела ценности одна мотивация, только каждый трактовал ее со своей крайности: Рода верила, что Бэккер победил, ей искренне хотелось доказательств покоя и умиротворения, чего не достичь в этих тоннелях под натиском предположительного противника, Оскар же, пусть и хотел его победы, но вела его преимущественно личная месть этому человеку. Так что, когда они синхронно вырвались из вакуума времени и пространства, осознав физически и психологически нужду двигаться, то достаточно быстро нашли в своих сформированных идеологиях взаимную поддержку.
– Почему ты веришь, что он победил?
– Мне знаком его фанатизм, такой человек не позволит себе сдаться. На Коме, в окрестностях Тиши я выжила благодаря аналогичному помешательству.
– Я убью его в любом случае. – Оскар хотел произнести это, закрепив непростое намерение. – Бросив нас здесь, он доказал, что мы для него, как и остальные, – лишь средство на пути к цели. Он разрушает все вокруг себя, а остальное заражает, словно вирус.
– Вряд ли тебе нужно мое одобрение…
– Не нужно.
– Значит, это угроза? Мне, серьезно?! – Рода не знала, ей радоваться от того, как возмужал это человек, или же огорчаться – ведь он повторяет ей знакомый сценарий.
– Я просто хочу быть честным, но если ты поможешь…
– Пошел ты! Я не буду тебе помогать, на моих руках достаточно крови! Забыл, что я сделала в Тиши? Вот именно. Я могу оправдать Бэккера, но защищать не буду. Такой человек сам себя может защитить. Он все делал для выживания в нечеловеческих условиях, и я, если ты забыл, поступала не сильно лучше его… Можешь вспомнить, в каком состоянии вы меня нашли, и сразу все поймешь.
– Тут все немного иначе.
– Согласна, тут иначе – он один, причем уже давно, терять ему нечего, связи с цивилизацией, обществом или семьей у него попросту нет. Если бы не ты и Настя, то я не сильно бы отличалась от него сейчас.
– Вот и оправдание.
– Скорее объяснение, дурень. И если ты не понял, он сам будет рад умереть, так ты закончишь его страдания. Как всегда, знаю тебя лучше, чем ты сам. – Рода чуть запнулась, подумала и сказала: – Еще я верю, что с Настей все в порядке. – Рода скромно улыбнулась, кивнула в сторону направления, оставив Оскара со странным осадком от понимания, что все это время он думал о Насте в профессиональном ключе, не привыкнув к переживанию за ее состояние. Это было скорее исполнение вшитой за последние дни роли защитника, куда вкрапилась легкая личная забота, и, как показывает настоящее, происходила она строго из инстинктивной нужды. К тому же, понимает он уже следуя за Родой, она вряд ли останется в стороне в момент отмщения Бэккеру. Но, как бы Оскар ни желал разобраться во всех вариантах сценария развития его отмщения, где ключевым фактором внезапности и является Настя, внимание его всецело украла новая проблема – одна Особь смогла выжить.
На последних силах существо совершило выпад вперед, вынудив Оскара и Роду вернуться в небольшой карман, прижавшись к стене напротив узкого входа. Особь не могла пролезть внутри целиком не только из-за своих габаритов, но и по более неожиданной причине – у нее отказали задние лапы. Волочась в поисках нарушителей спокойствия, Особь из последних сил смогла найти их, но какой бы безграничной яростью ни обладало это создание, исполнить желаемое было не суждено – спустя десяток отчаянных попыток дотянуться когтями до своих жертв жизненная сила окончательно покинула тело. Оскар и Рода, загнанные в угол, находились в паре сантиметров от когтей, рассекающих малое пространство перед ними размашистыми движениями. Когда тело плавно упало вниз, застряв в узком проходе в области талии, то они еще несколько минут не просто не двигались – сами мысли были заблокированы, дабы инстинкт самосохранения правил в этот непредсказуемый момент. Казалось, что все прошло успешно, им вновь повезло, так что пора вернуться на задуманный маршрут. Но тут Рода указала Оскару на свою левую руку, где в области плеча расположилась царапина, рассекшая скафандр до плоти. Зажав рукой рану, Рода сказала Оскару то, что пугало не только смыслом, но и уверенностью выражения:
– У меня не больше полутора часов, если верить показателям кислорода скафандра. Мы не знаем, где здесь выход, как и не знаем, есть ли он тут вообще. Оскар, я не дотяну. Они все же достали меня, и, как бы это ни было символично, я не против. И не спорь, я лучше знаю. Жаль только, что не умру под открытым небом. Точнее, открытым космосом… неба-то тут и нет. Но, с другой стороны, умереть не одной – уже больше заслуженного. Да и я рада, что здесь именно ты. Есть во всем этом нечто хорошее – увидела, как ты повзрослел, наконец-то, что тоже много стоит.
– Не смей мне тут сдаваться! Уж кто-кто, а ты борешься…
– Я и борюсь. Борюсь за твою жизнь. Да, я виновна во многих смертях, будет приятно умереть, зная, что спасла одну жизнь. Особенно такую симпатичную и крутую. Оскар, послушай меня… Мы оба знаем, что выбраться может лишь один. Я это проходила, не оскорбляй меня… не обесценивай мой опыт. Если получится, вытащи меня из этой дыры, аккуратно оставь на поверхности в уютном месте где-нибудь, хорошо? Оскар, обещай мне это!
20
Отступать более некуда, да он и не хочет. Весь его путь вел к этому моменту – победа или смерть. Бэккер мог бы использовать Осколок и вернуться назад, составив, например, самому себе компанию, увеличив силы и шансы на победу вдвое… а может быть, и втрое, а то и вчетверо. Стоит лишь начать, как вопрос меры будет принесен в жертву упрямости, окончательно возведя в идеологию философию – цель оправдывает средство. Определенные правила ведения войны придавали ему уверенности, этакого кодекса, чье соблюдение ставит его выше оскорбительного фанатизма, доводя до статуса компетентного стратега. Все ради победы, достичь которой можно лишь с полной годностью встретить и поражение. Должен быть конечный итог, этакая последняя точка координат, иначе из-за невозможности распределить силы в шатком сценарии поведения внешнее влияние окажет неконтролируемые изменения на пути к цели. Путь был столь сложным, сколь невозможным в повторении, отсюда и компетентность играть по правилам. Только прямо – только вперед, таков его выбор, дарующий уникальное удовольствие от власти над судьбой, доказывая, что лазейка во времени и пространстве ему больше не нужна – это для слабых и жалких.
Упиваясь своей упрямостью, Бэккер ожидает прихода Варвара, заведомо озаботясь минированием этого куска плиты, – с Топи он забрал робота, придержав его для точечного и безошибочно применения – помощи Лорну со взрывчаткой, ведь Оскар и Рода приняли на себя волю Особей, обезопасив тем самым поле боя. Связи с роботом или остальными до сих пор нет, все глушится, что даже приятно – нет отвлекающих факторов. Хотя кое-что покалывает в самом сердце – невозможность поблагодарить Петю за жертву напоследок, отчего тот, по мнению Бэккера, вряд ли умер с чувством выполненного долга.
Бэккер держит Осколок в руке, внимательно наблюдая за приближающимся Варваром, который почему-то не спешит, лишь спокойно сближается, совершенно не желая напасть или выглядеть угрожающим. Лорн и робот неизвестно где, но у обоих есть приказ взорвать плиту, когда Бэккер выставит вперед руку с грубым жестом, сам же Осколок либо получится выкинуть подальше от радиуса разрушения, либо, что также есть в программе, его должен успеть перехватить железный слуга с последующим исполнением заготовленного сценария. На крайний случай, разумеется, взорвать придется в момент получения им любой травмы, что, как ему хочется верить, не произойдет, хотя он и готов к худшему результату. И вот Варвар подошел ближе, встав у начала плиты, выпрямив спину в ожидании… неизвестно чего. Бэккер мечтает взглянуть своими глазами в лицо этого зла, показывая тому собственное бесстрашие. В прошлый раз Варвар был злее, свирепее, как бешеное животное, планомерно исполняющее наказание за наглость. Ныне же он ведет себя размеренной, что только на руку Бэккеру, – позволяет прочувствовать доказательства его превосходства над самим собой… тем, кем он был при первой встрече и там, на Коме.
Между ними было метров пять, Бэккер смотрел на этого трехметрового монстра и хотел лишь одного – растянуть время, смаковать бесстрашие и чистоту. Это почти получилось, он успел нащупать замедление всех процессов, ощущая чуть ли не на физическом уровне свершение собственного превосходства над самой жизнью и смертью… ощущая до того момента, пока из-за спины Варвара не вышла женщина. Без скафандра или кислородной маски, в плотно облегающем, хорошо выделяющем идеальные женские формы комбинезоне с закрытой шеей, подчеркивающей ее зачесанные назад черные ровные волосы. Невероятно красивое, с мягкими чертами и большими глазами лицо было ему знакомо – этакий образ чего-то возвышенного и совершенного, но в то же время приземленного. Она подошла ближе, эмоции на ее чистом лице выражались лишь пронзительными живыми глазами, в которых словно умещалась вся Вселенная. Лицо ее выражало легкое, почти детское любопытство. Бэккер был очарован ей столь сильно, сколь незаметно она забрала у него Осколок, после чего медленно, заботливо и с личным сочувствием, одной лишь рукой подняла его над собой и толкнула без грамма усилий. С каждой секундой Бэккер отдалялся от Целестина, направляясь спиной к бесконечной тьме, встречая ее объятия без преследующего его весь поход гнетущего страха, победа над которым переродила его в того, кто ныне считает себя как минимум равным этому естественному противнику. Доказывать ему более нечего, все силы отработаны, все что мог, он сделал, от того и продолжал наблюдать за площадкой, разрешая себе раствориться в темноте как плата за выслугу перед судьбой. Остальное не имеет для него большого значения, ибо в этом мире жить ему больше незачем. И отдельно он принимает самое искреннее доказательство своего перерождения – ему плевать на то, что он вспомнил, кто эта женщина. Это случилось прямо перед тем, как в одну секунду произошел взрыв площадки, а в следующую – резкая вспышка, перенаправившая Варвара и его спутницу в неизвестном направлении. Бэккер наблюдал уже своими глазами, отключив все системы шлема. Это последнее доказательство наличия света и случилось в тот самый момент, когда Бэккер понял: спутница Варвара чуть ли не один в один похожа на известную ему персону по имени Люба.
21
Настя и Люба поднялись с ощутимым больше обычного трудом, сняли шлемы, отсоединили баллоны с кислородом и почти упали от бессилия. Оцелот спохватился, манипулируя Малым, помог им сесть в кресла, сразу же проверяя их показатели.
– Так, дорогие мои, пора вам взять небольшую паузу. Дело не в стандартных побочных эффектах частых прыжков, от которых, как мне казалось, уж ты, Любовь моя, должна иммунитет выработать давно. Бактерии, которые так любезно восстановили вам все и вся… с ними что-то не так. Они… они отмирают и тем самым отравляют вас… Ничего не понимаю.
Силы и правда иссякали, Настя упала в кресло, и единственное, что мешало ей откинуться назад для заслуженного отдыха, проистекало из увиденного в последнем прыжке. Люба в этот момент, все по той же причине, скрыла свои мысли и спряталась в темноте угла.
– Что-это-была-за-женщина?! – Настя дробила слова, придавая каждому последующему большей силы за счет плавного перехода на крик. Лишь кипящая злоба от очередных неожиданностей помогала оставаться в сознании. Никто не ответил, тишина казалась осязаемой, давящей.
– Ей не требовался кислород, ее не страшил Варвар! И она была похожа на тебя, Люба!
– Ее зовут Кассандра. – Оцелот аккуратно подбирал слова, дабы звучать как можно менее сочувствующе, что не могло не расстраивать Любу, подошедшую в момент его слов к криокамере. Она опиралась на нее в борьбе со слабостью, желая услышать откровение Оцелота, которое ранее отрицала. Настя не могла не заметить, как сильно изменились лицо и взгляд Любы в этот момент: отчаянный, одинокий ребенок, ожидающий страшного известия о ком-то крайне близком. – Она привела нас сюда. Кассандра – это сверхсущество… Она является матерью….
– Только не говорите, что это про нее написано в Наставлении!
– О, у вас сохранилось писание? Отлично. Да, это она. Она привела нас в этот мир, дала нам жизнь и, чтобы мы не заплутали, даровала нам Наставление. Все очень просто.
– Какой-то бред!
– Ты и в Варвара не верила. «Слово Свидетеля непоколебимо сомнениями слушающих».
Это парирование с цитированием Наставления вынудило Настю осадить подступающее отрицание, запинаясь на каждой попытке критической оценки.
– Так она… она что… Если она Мать из писания, значит… Божество?
– Что-то вроде того.
– А эти ваши… Судьба и Время?
– Они проявили себя в период Триединства. Настя, сейчас важна Кассандра, которая нашла общий язык с Варваром, который, в свою очередь, таинственная фигура для нас всех. Уж извини, но я доверяю Кассандре, она заслужила это доверие, потому что была с нами с самого начала, оберегала нас, учила и…
– Ты прям восхищаешься ей!
– Имею право. Она основала для людей Опус, а потом и Аврору, которую ты знаешь лишь развалинами прошлого. В мое время это строение было ключом к новой жизни – первое поселение космических путешественников. В тот момент Опус стал столицей солнечной системы ИМБ. Она была самым мудрым, добрым, заботливым, умным существом для всех поколений. Мы не могли не равняться на нее. Мне не объяснить тебе все словами, прости. Важно другое. После того как Любовь исчезла, Кассандра возглавила эту экспедицию, оставив Аврору на Перната. Я не знаю, Любовь, почему он убрал из капсулы времени сведения об этом нашем решении. Возможно, он хотел, чтобы ты оставила ее и нас в прошлом, отсекая новую нить удалением сведений из хронологии. Что забавно, мы все хотели тебе помочь жить… но почему-то разделились в способах донесения этой простой идеи.
– А ты чего молчишь?! Тебе было плевать на нас с самого начала, все, что ты искала и желала, – это найти эту Кассандру! А она, оказывается, на стороне Варвара!
Первый и последний порыв личной злобы в ее адрес закончился падением Насти на пол в тот же момент, как она резко поднялась и хотела ударить и без того с трудом стоящую Любу, которая попыталась поймать слабое тело на лету, что вылилось и в ее потерю сознания.
Не было никакого сна – лишь плавное падение во тьму, где внезапно вырисовались очертания помещения, выделив человека справа от нее легким подсветом лампы. Настя пришла в себя столь быстро, сколь инстинкты так и тянулись к защите в чужеродной среде. И на то были причины.
– Все это время тебя интересовала лишь эта Кассандра, – сокрушаясь от ужасного открытия, выговаривала Настя для самой себя. – Мы были для тебя лишь инструментом… вторым планом… вторых ролей хронологии… – Чуть придя в себя, она посмотрела на Любу искаженным от непонимания лицом. – Я все равно не понимаю… почему нельзя было с самого начала ввести нас в курс дела. Объясни, пожалуйста, к чему…
– Опыт научил собирать информацию до исполнения решительных мер.
– Собрала?! Молодец, поздравляю! Дальше что? Пусть вся цивилизация сгинет, лишь бы ты со своим божеством встретилась – нет, такой вариант мне не подходит!
Впервые Настя увидела на лице Любы волнительный пот, поднимающий ценность новой информации до неведомого уровня важности. От раннего человека власти над самой волей не осталось и следа – перед ней предстала женщина, преисполненная отчаяния. Люба села на кресло, глаза ее лихорадочно дергались, пока пальцы ломали друг друга, пытаясь навести порядок в голове. Медленно к ней приблизился робот Оцелота и, положив аккуратно свою руку на ее, дабы успокоить этот неприятный глазу нерв, произнес с искренней заботой:
– Это было сто шестьдесят пять лет назад. Когда мы прилетели сюда, Кассандра отправилась к ступеням. Мы думали, что, возможно, ты здесь. Посмотри на эти три криокамеры – одна для меня, остальные для тебя. Ты знаешь ее лучше всех, минимизировать случайность путем расчета – ее призвание. Я единственный, кто согласился с ней лететь, потому что иначе не мог. Видимо, понял я со временем, она также не могла иначе. Если уж Кассандра нашла причину для союза с Варваром – я не могу сомневаться в верности этого решения.
– Я должна узнать, – процедила она сквозь зубы мрачно.
– «Слово Свидетеля нуждается в слушателе столь же, сколь слушатель заслуживает наставления на будущее не в ущерб настоящему». Ты знаешь ценность этих слов. Привязывать к прошлому слишком опасно. Кассандра могла вернуться на Аврору и пресечь твое исчезновение, могла даже появляться тут время от времени, загрузить в Малого архивацию событий, чтобы в будущем узнать, что ты была здесь, и безошибочно прийти в нужную дату. Любовь, если сама Кассандра разрешила себе свободу, то разве тебе это запрещено?
– Она была там вместе с Варваром, на Коме, до того, как Бэккер совершил свой первый прыжок в прошлое. Я понятия не имею ни откуда они там взялись, ни к чему… – Тут Люба запнулась и, взяв себя в руки, обрела намек на былую силу характера. – Я хочу вернуться еще раз, чтобы поговорить с ней.
– Любовь…
– Надо успеть до того, как они исчезнут. – Настя перебила Оцелота, всецело поддерживая эту задумку. – Что? Мне тоже интересно, почему происходит то, что происходит.
– А теперь слушаем меня. – Оцелот был серьезней некуда, но не зол – как раз наоборот, он боялся за них, вот и приходилось говорить с усилием. – Я измерял тепловую сигнатуру Осколка каждый раз до вашего прыжка и после и могу сказать точно – еще два-три вы можете сделать, причем это с учетом необходимого для отлета с Целестина. Прибавим к этому ваше ухудшившееся состояние из-за частых перемещений за последние десять часов. Я подкормил вас новыми бактериями, им приходится справляться с двойной работой, а дополнительная нагрузка на вас сейчас – это и дополнительное влияние Осколка на них.
Люба переглянулась с Настей ради подтверждения своей догадки – они готовы завершить этот бесконечный день, наконец-то созрев до финальных прыжков, четко зная все события битвы с поведенческой картой игральных фигур.
– Я должна поговорить с ней, Оцелот. А там будь что будет.
– Вмешиваться в сражение Техгруппы с Варваром слишком опасно. – Настя хотела помочь Любе с формированием окончательной цели, наконец-то расчистив поле маневра от вороха причин и следствий. – Возможно, мы сможем помочь с последствиями.
Люба одобрительно кивнула, не без удовольствия наблюдая за взрослением Насти, ставшей наконец-то напоминать ее саму не в юности, а уже на исходе Триединства, когда уроки богов наконец-то поддались усвоению. Самой Любе вернулось то самое состояние примирения с участью, хорошо изученное и заслуженное во времена эпилога, когда она делала письма для ориентирования, что в итоге и позволило принять и получить удовольствие от простоты последних дней жизни.
Вновь они вернулись в прошлое, прямо к тому моменту, когда Бэккер вот-вот и должен был поддаться власти Вселенной, проиграв сражение своей жизни – сражение с судьбой. Настя и Люба стояли рядом друг с другом со стороны пещер, в каких-то двадцати метрах в стороне от Бэккера, ожидавшего прихода Варвара. По плану они должны были ждать, но Настя, ведомая взбунтовавшимися против данной затеи инстинктами, ударила Любу по ноге, дабы та упала и не мешала ей добежать до Бэккера. С каждым шагом Настя пыталась визуально раскрыть свое местоположение, махала руками, старалась прыгать, сделать что-то, чтобы Бэккер смог отвлечься от подступающего Варвара и увидеть ее. Но не только Бэккер не поддался ее влиянию: Настя также недооценила Любу – та за счет мелких осколков в руке вернула их раньше времени в настоящее.
– Что у вас случилось?
– Излишняя инициатива. – Люба готовилась строго отчитать Настю, словно расстроенная поведением беспечной дочери мать, но та вновь кинулась на нее, и если бы не вставший между ними Малой, вытянувший руку перед агрессором, то акт насилия свершился бы непременно. Настя уткнулась в ладонь Малого, в ней кипело жалостливое отчаяние лишенного всего и вся человека, которому осталось лишь грызть путь к свободе от навязанных условий существования.
– Такого я от тебя не ожидала, – с неприкрытым презрением сказала Люба.
– Я знаю. – С каждой секундой раскрытия мотивов Настя словно обрастала броней, укрепляя свои убеждения довершить задуманное. – Мое потакание твоей бредовой идее поговорить с Кассандрой можно назвать ложью – да, но я бы придала этому статус «решительные меры». Потому что я знаю, чем обернется подобная жалостливая инициатива! Мы все знаем! Вновь известие, там и потакание малому шансу перестроить причины и следствие, дабы выкроить самый маленький шанс добиться мнимого успеха. И не надо, пожалуйста, не надо здесь меня убеждать в том, что это важно и все связано… Хватит! Ты не лучше Бэккера, да даже хуже – его хотя бы зло космоса волновало, хоть что-то, пусть и путем личной мести, но все же это должно было помочь человечеству. А ты просто использовала нас, использовала его и даже Козырева, чтобы в нужное время свершить личное… что-то, что-то личное, хотя я не могу не напомнить, что шансов помочь нам всем в конфликте с Бэккером у тебя было предостаточно, но ты лишь плыла по течению. – Настя чуть успокоилась, подведя к главной, бескомпромиссной перед любыми доводами мысли. – Мы все проиграли. Раз ни Бэккер, ни ты, никто из вас не хочет спасти этот мир, то это сделаю я. Я вернусь в прошлое, до Бэккера, и до гибели Монолита, и до того, как все вышло из-под контроля.
Люба пронзительно смотрела на Настю, и от испытываемого презрения не осталось и следа – перед ней был человек, которого она понимала на своем опыте слишком хорошо.
– Ты злишься не на меня – на себя. Потому что еще не приняла факт своего желания оставить прошлое и жить дальше – чувства вины и ответственности мешают. Но это пройдет, поверь мне, я знаю.
– Лицемерка. Ты сама не можешь отпустить прошлое, тянешься к этой Кассандре, хотя той наплевать на тебя. Оцелот очень верно подметил, сказав, что будь у той желание, уже давно бы здесь…
– Это может быть важно. Мы не знаем всей картины…
– Вот, началось – очередное оправдание, лишь бы верить, да? Иначе у тебя ничего и не остается, кроме веры. Как ты там Бэккеру сказала: «вера – единственная равнозначная валюта»? Очень удобно иметь двойные стандарты. А еще учишь меня чему-то, лицемерка.
– Я не могу позволить тебе менять прошлое – точка.
– Да знаю я! Видела все своими глазами изнутри! Но раз уж выбирать, то я лучше рискну, так будет шанс спасти не только Монолит, но еще и моему папу, моих друзей и семьи этих друзей. Мы хотя бы знаем историю падения Монолита, а что даст твоя Кассандра? Придумает оправдание действиям Варвара, введя новую иерархию зла или угрозы? А вы не думали, что этот ваш бог просто наплевал на вас, и на меня, и на всех, потому что создал новую форму жизни?! Она защищает его, мы это с тобой хорошо видели. «Слово Свидетеля», ага, конечно. Что толку, если его никто не услышит?
– Ты хотела этого с самого начала. Ради этого ты пошла с Бэккером – чтобы заполучить Осколок и переписать историю.
Люба озвучила открытие, удивившись не самому факту такого решения, а тому, как слепа она была, упустив это ранее. Настя хотела уже увести взгляд, но, более не имея причин бороться с этим наваждением, начала говорить медленно, наконец-то принимая все как есть.
– Все это и остальное стало… стало чужим после смерти папы… и лишь усугубилось со смертью Андрея… Я боролась, правда, я старалась выживать и адаптироваться, но… Похоже, я не настолько сильна, чтобы оставить все как есть, имея шанс исправить прошлое. Лишь здесь, с тобой и Оцелотом, получив в руки этот шанс, я поняла, что да – это единственный разумный вариант, который меня устраивает. И я знаю, что ты воспользовалась этим моим порывом, дабы спокойно собирать свои ориентиры, пока я перебираю для тебя возможности. Только мне не ясно, какое тебе дело до меня, Монолита и всех остальных? Ты чужая для нас, мы чужие для тебя. Хочешь поговорить с Кассандрой? Я не могу тебе это позволить. Раз ты не думаешь о своем доме, семье или еще чем-то, то значит, все пропало и у тебя ничего не осталось. Что бы тебе ни сказал этот твой бог, не мой, а твой! Тебе будет мало. Я согласна с Оцелотом, ей плевать на нас. Так что давай уже вернемся в прошлое как можно раньше, чтобы предотвратить гибель колонии, потому что раз мы можем это сделать, значит, мы должны это сделать!
Последние слова вызвали в Любе всплеск жгучих воспоминаний, подходящих под личное оскорбление больше, чем раздражающая глупость молодости. Она вцепилась в значительно более взрослый взгляд Насти так, как будто бы смотрела в зеркало, выискивая уже известный ответ внутри самой себя. Люба видела перед собой не Настю, а свою версию из молодости, версию, судьбу которой можно было изменить простыми словами… Упустить вновь этот шанс равнозначно предательству самой себя.
– Ты не хочешь этого. Ты думаешь, что хочешь, потому что этот вариант разумен пользой для остальных, но не для тебя. И ты считаешь это правильным лишь потому, что без этого останешься одна. Твое благородство и трепетная забота о жизнях других заполоняют пустоту одиночества, позволяя заглушать страх перед чистым, неизменным будущим. На самом деле ты хочешь забыть все это и чтобы оно забыло тебя. На самом деле ты не хочешь вмешиваться в хронологию, потому что одного прыжка будет мало… всегда будет мало. Никогда не будет идеального варианта, всегда захочется что-то изменить. Сам процесс станет для тебя важнее, чем то, ради чего ты это делала. Самое трудное решение ныне самое верное, и ты знаешь, какое это решение.
