Никита Владимирович Чирков
Вновь: слово свидетеля
12
У ступеней Лорн установил датчик движения с камерой наблюдения, дабы при появлении врага, чье логово спрятано, все они не были застигнуты врасплох, как случилось с Бэккером. Если бы не это простое действие, выход Варвара оказался бы катастрофическим событием. Медленные шаги вынуждали широкие и высокие ступени немного сотрясаться, выдерживая огромный вес уже далеко не первый раз. Его величественная фигура двигалась неспешно, моментами и вовсе казалось, что собственный вес поддается ему с трудом, от чего руки свисали вниз, спина держалась немного сгорбленно, а ноги делали небольшие шаги, сгибаясь в колене лишь на треть возможностей. Как-только он поднялся по ступеням и сделал пару шагов на пустую площадку, то еще некоторое время смотрел вниз, позволяя голове чуть ли не свисать на шее, будто бы ему требовалось время прийти в себя, пока тело выводило само себя наружу. И тут он поднял голову вверх, что-то выглядывая в окружающей темноте, поворачивая сначала голову, потом и тело. В этот момент он выпрямил спину и как-то странно преобразился, стал заметно плотнее. Прорези, которые кольцом окутывали все его конечности, торс, шею, голову и даже пальцы, стали немного уже, за счет чего и само тело стало плотнее. Все эти тонкие метаморфозы фигуры заметны лишь при внимательном слежении за ним, чем и занимались Оскар и остальные, получая изображения с камер наблюдения. Оскар, Рода и Лорн испытывали нечто большее, чем страх, – переосмысление своего места в этом мире играло роль сокрушителя опор понимания этого самого мира. Отныне они знают, что если и было нечто способное заставить их ощутить себя ничтожными созданиями никчемной формы жизни, то это появление Варвара. Тело мало играло роли: трехметровый, без глаз, ушей, рта или носа, его лицо… вроде бы было ясно, где передняя часть, а где задняя, но казалось, что он наблюдает всем телом, контролируя саму материю вокруг себя. Общая форма тела напоминала крепкого мужчину с широкой талией, большими руками и ногами, но без выпирающих грудных мышц или пресса. Этакий здоровяк, немного гипертрофированный, массивный, с четырьмя толстыми пальцами, а поверхность тела преимущественно имела серо-белые тона, немного то там, то здесь проявлялись слабо синеватые оттенки с помесью черного. Понять, броня это или же такой организм, было невозможно. Движения его были очень точными, четкими, без крупицы сомнений, всегда завершенными, и почти всегда он делал паузу в несколько секунд, прежде чем тело совершало новое проявление сознания. Вековое создание, лишенное изъянов и слабых мест, прожившее так много, что невозможно даже поставить себя рядом с ним – лишь у его ног. Таковым его ощущали все – все, кроме Пети и Бэккера.
Они были ближе всего к нему – за острым камнем, расположенным вперед и правее Палатки, с другого конца от ступеней. Там Петя разместил небольшой щит и короткий меч, сваренные из кусков инопланетных пластин небольшой энергией Осколка. Уродливые пародии на примитивное орудие только-только были закончены, даже не проверены, так что, когда Варвар появился, оба спрятались, пытаясь изменить стратегию. Появление кровного врага в мгновение очистило Бэккера от разъедающего восприятие мира яда, позволив обрести завидную ясность. Первым делом он быстро, уверенно и строго приказал Лорну, Оскару и Роде закончить установку взрывчатки, пока сам сбегает за распылителем, который все еще в Палатке. Не успели Оскар и Рода что-то сказать, находясь в пещере со спящими где-то глубоко Особями, как Бэккер, словно зная их претензии наперед, четко дал понять расклад: раз Варвар вышел раньше срока, надо пользоваться кромешной тьмой. В это время Петя начнет атаку, прямо сейчас, и пока Варвар отвлечен, все они успеют довершить изначальный план. На вопрос о местонахождении Любы и Насти никто ответа не дал. Бэккер даже был рад их пропаже – меньше людей для споров. Бэккер сказал, что поспешит к Палатке, а остальные должны не отвлекаться и быть на связи. Никто не мог ему перечить: сила этого человека за счет уникальных знаний проявила в нем настоящие лидерские качества, не позволившие появлению проявления космического зла посеять панику в команду. Время уходило, вот-вот – и Варвар сдвинется с места в неизвестном для них направлении, и раз он сейчас стоит к Пете спиной, то лучшего момента для начала схватки нет.
Все началось без слов или речей – лишь непоколебимое любыми факторами действие, путь к исполнению которого исполосован обманом и жертвами. Петя медленно вышел из-за большого камня, наблюдая внимательно за трехметровым Варваром, все еще внимательно изучавшим Вселенную, будто выискивая там что-то. Если бы не прибор виртуального видения в скафандрах и броне, то пришлось бы включить фонари, что в свою очередь исключило бы фактор внезапности. Так что, используя преимущество, Петя принял опорную позу и выставил обе руки вперед, целясь прямо в спину Варвара. Время словно замедлилось, решающий удар определил дальнейшую судьбу человечества. Благодаря реакторам в броне Пети получилось запустить реакцию Осколков, чья энергия стала накапливаться, дабы потом он мог сконцентрировать ее и направить на Варвара, иначе необузданная сила может распространиться вокруг, уничтожив и его. Все должно было случиться уже через минуту, но внезапно Варвар развернулся. Прорези вновь уменьшились, придав телу больше плотности, позволив тому ускорить шаг по направлению к Пете, успевшему в свою очередь, лишь дать отмашку всем и каждому – выстрела не будет, он не успеет.
В момент тесного контакта между двумя противоположными существами – Трехметровым, гладким и даже изящным своей громоздкостью Варваром и грубым, уродливым, сотканным из кусков материй двух с половиной метровым Петей – Оскар с Родой сделали новую передачу: Особи стали просыпаться.
13
– У них не было шансов. Именуемый вами Варваром убил ваших друзей так быстро и легко, что… что даже несправедливо. Там был большой робот, который пытался сопротивляться, ответить этому пришельцу силой на его силу, – но все было тщетно. Его впечатали в камень, оставив умирать в могиле из брони. Остальные же… Мне очень жаль.
– Откуда ты все это знаешь?! – Настя гневалась от нежелания принимать эту новую правду.
– Я был там. Видел последствия. Ну, точнее, не совсем я. Этот Малой – уже давно мои глаза, уши, рот и… в общем, без него меня, считай, и нет. Сетевая передача слабая, но хватает.
– А ты почему такая спокойная?! – Настя уставилась на Любу в тот момент, когда та постаралась аккуратно посадить ее на стул, заботливо, словно нянечка. Лицо же Любы выражало скорбное смирение с шокирующим известием достаточно четко, чтобы Настя поняла – ей подобное не впервой.
– Почему ты веришь ему? Мало ли, что он был твоим мужиком когда-то, Люба, пожалуйста, не сдавайся вот так! – Она лишь смиренно выжидала, пока Настя успокоится, пропуская все ее эмоции и слова мимо. – Я не верю! Слышишь! Все это… Нет! Меня слишком много обманывали последнее время, вот так просто….
– Анастасия! – Люба не сказала – то был приказ, словно воля самой матери приструнила ребенка одним словом и одним взглядом. Ход этот возымел начало смирительного процесса, когда приходится только начать продираться через боль и отрицание к чуть ли не смертельной правде.
Робот поднялся, вновь ушел в помещение слева и, вернувшись довольно быстро, вручил Насте шлем. Слева была сильная вмятина от удара, внутри засохшая кровь – это был шлем Петиной брони. Она никогда бы не забыла ее и не перепутала ни с чем: уж слишком четко видела его в моменты ключевых трагедий, даже мечтая забыть этот образ предательства. Она держала его в руках так аккуратно, словно вот-вот – и он исправится, хотя внутри нее сверлил само сердце шок. Люба обняла ее аккуратно, ненавидя подобный момент лишь по той причине, что знает, каково сейчас Насте. Знает – и ничего не может с этим поделать. В такой момент нельзя вмешиваться – она сама должна освоиться с этой правдой, навсегда меняющей восприятие времени и судьбы.
– Есть еще одна причина, почему я разбудил вас сейчас. Я выждал достаточно времени не только для того, чтобы вы обе окрепли. Тот космический корабль, который послужил вам транспортом сюда и который стоял у лагеря, цел и невредим. Ну, почти невредим, обшивка за столько лет немного не в форме. – Закончив на более веселом мотиве, он хотел привнести нечто легкое перед самым сложным для него. – Любовь, меня уже не спасти, да и нечего мне делать в том мире, который… Мир стал другим уже давно. Но вы можете в нем жить. Варвар, насколько я знаю, побывал на Опусе. Сигналы изредка доходят до меня, кое-какие крупицы информации есть. Вроде бы он исчез уже давно. Может быть, использовал Осколки и… В общем и целом сейчас безопасно вернуться в цивилизацию. Ну или в то, что от нее осталось. Здесь вам делать больше нечего. Целестин мертв, я… доживаю недели. Как бы грустно ни звучали мои слова, на самом деле я произношу их со счастьем в сердце. Потому что… ну, если бы вы не упали, то я бы и не дожил до этого момента. Я был взаперти почти сотню лет. Спасая вас, я нашел смысл жизни, который потерял уже давно. Вы стали моим лучшим наследием, о большем и мечтать в данных условиях не могу. Прости, Любовь, но… не судьба нам быть вместе. Хотя не мне тебе говорить про судьбу.
– Нет. – Люба отпустила Настю и встала, холодным упрямством проявив свою привычную силу воли. Настя кое-как боролась с тремором: принять тот факт, что все давно умерли, где-то там, без нее… Оскар, Рода – ее лучшие друзья даже не узнали, куда она запропастилась, не говоря уже о том, что они, возможно, посчитали ее трусихой, оставившей друзей на произвол судьбы… Или, еще хуже, они могли страдать от мысли, что Настя где-то там, ранена и ждем помощи, которую им оказать не под силу, следовательно, погибли они с незаслуженным чувством вины… Настя упала на пол и стала плакать навзрыд, но не прошло и полминуты, как вскочила и с жуткой гримасой боли воплем обвиняла его:
– Я не хочу жить так! Не хочу быть чужой здесь, чужой навсегда. Мои друзья… моя семья… все погибли, а я жива, лишь потому, что ты, эгоист, увидел в нас какой-то там смысл! Я не просила этого! Лучше бы я умерла! Там, с людьми, которые мне дороги, не теперь…не хочу… не надо… Зачем мне такая жизнь?! Кто дал тебе право?! Ненавижу!
Не замечая боли от ударов кулаками по крепкой криокамере, Настя, лишенная воли к жизни и сил, сползла вниз.
– Она в чем-то права.
– Пожалуйста, не начинай. Тебе ли не знать, счастье мое, каково это – быть взаперти, где, что ты ни делай, становится лишь хуже, вновь и вновь, шаг вперед – три назад. Я не хочу сравнить свою жизнь с твоей и уж тем более не сравниваю с Триединством, но ты снова пропала, и мы, улетая сюда, планировали экспедицию на месяц-два от силы, но по воле богов судьбы и времени застряли тут. Я даже успел поверить в твоих богов, решивших мою судьбу именно так. Только представь, как же мы должны были разгневать их, чтобы они уронили метеорит рядом с кораблем в ту первую неделю после приземления. Это была первая экспедиция на Целестин – и вот такой исход. Разве то не воля богов? Ты знаешь ответ.
– Я отказываюсь это слушать. – Люба была зла, гнев так и воспарял, вынудив саму Настю обратить на них внимание. – Я так же, как и ты, готовилась умереть. Умереть в городе Монолит, который построили взамен разрушенной Авроры.
– Аврора разрушена?
– Не перебивай! Я была там, на развалинах цивилизации, в лабиринте из бетона и железа! И я готовилась умереть с мыслями о том, какую жизнь упустила, не успев к ней привыкнуть. А потом некий Бэккер коснулся Осколка, нашего Осколка, который вы оставили в Авроре. И я вернулась в прошлое вместе с ним. Ты знаешь, как это происходит. – Люба сняла перчатку с левой руки и показала ему свою ладонь и кисть, покрытую небольшими голубоватыми камешками. – Ты забыл, зачем мы создали Аврору? Забыл, зачем покинули Опус? Я не забыла. Раз уж боги дали мне шанс, то я не упущу его. Я видела эпилог, и я знаю, как легко сдаться. Не оскорбляй меня, дорогой мой, потому что я знаю лучше всех в этом мире, что такое отчаяние, что такое невидимая тюрьмы судьбы, которую она выстроила на пути времени! Я думаю, ты спас меня не только потому, что любишь, а ради того, чтобы я вернула тебе волю к жизни, иначе ты позволил бы мне умереть в покое и тишине, пока я была без сознания. Ибо тебе прекрасно известно, что я давно приняла именно такую смерть.
– Твоя рука… – Настя поднялась, удивляясь уже не истории, а тому, как знакомо ей легкое свечение угловатых камушков. Сама Люба удивилась этому, но не так, как ожидала Настя.
– Нет, Люба, даже не думай о том, о чем уже думаешь. Я серьезно!
– У него есть Осколок. – Люба сказала это Насте столь уверенно, что та окончательно отринула страх нового дня. Малой расстегнул скафандр, показал отсек в области живота, где лежал небольшой кусок знакомого Насте угловатого Осколка, после чего закрыл его обратно.
– Люба, ты помнишь, что просила меня тебе обещать? Я помню, очень хорошо помню, как ты вбивала нам в башку, что мы не должны позволить тебе ни в коем случае, ни при каких условиях и доводах перемещаться во времени. Ты смогла даже Кассандру убедить в этом, а уж у нее характер тот еще! Это плохая идея, ты это знаешь, все это знали. Напомнить тебе, что было в Триединстве? Я ведь могу, я хорошо это помню!
– Если у нас есть шанс, то почему бы…
– Настя, я понимаю, все кажется простым и быстрым: вернулись в прошлое, изменили его и живем дальше, словно ничего и не было. Но это слишком опасно.
– Да знаю! Сталкивалась уже с результатом, можешь не рассказывать.
– Я не буду рассказывать. Пускай Люба расскажет про Триединство, так, для справки, ведь если она нарушает свои же правила, то напоследок я бы сам освежил память тех трех дней, когда она устроила такую петлю времени, что треть событий осталась без должных объяснений причин.
– Я правильно поняла, ты не хочешь, чтобы мы изменили прошлое, потому что она когда-то там натворила дел, попросила дать обещание и…
– Дело не только в этом! Пожалуйста, услышьте меня. Да, у меня есть Осколок, точнее, треть нашего Осколка. Видимо он развалился на куски во время битвы, я не знаю наверняка, но он валялся недалеко. Так как его взял робот, то и реакции не было. Его энергии должно хватить на работу космолета, но вряд ли больше. Я хранил его, чтобы вы могли улететь отсюда. Люба, разве не к этому ты стремилась? Чтобы оставить прошлое и будущее и жить сейчас, здесь!
Слова его были убедительней некуда, зарождая в Насте слабую надежду на новую жизнь без бремени прошлого. Все это ей кажется странным, незаслуженным и чуждым, вынуждающим противиться новому настоящему столь же инстинктивно, сколь жизнь противится смерти. Несколько минут все молчали, напряжение и сложность темы давили столь сильно, сколь хотелось уже что-то предпринять, лишь бы ослабить напор.
– Ответь мне на вопрос, вы хотите изменить настоящее – зачем? Спасти пару жизней – допустим, но что если погибнут остальные? Что если погибнете вы?
– Я бы лучше погибла с друзьями.
– Настя, не будь эгоисткой. Сомневаюсь, что твои друзья желали этого, да и погибли они разве не ради того, чтобы жили другие?
– Тебе легко говорить! – Настя огрызнулась и отошла, пряча лицо в ладонях, переживая сложнейшую борьбу правильного и неправильного, чуть ли не физически ощущая пульсирующий вывод, что лучше она погибнет с ними.
– Люба, я думаю, судьба и время дали тебе шанс проститься со мной. Такой роскоши ты была лишена почти с детства. Мне кажется, что лучшего момента начать новую жизнь невозможно представить. Ты заслуживаешь лучшего, и сейчас, когда есть такой шанс, я прошу тебя – не упусти его. Дверь закрыта, все хорошо, можно следовать вперед… не начинай все сначала, прошу тебя.
Он говорил столь откровенно, полюбовно и заботливо, что не проникнуться этим кратким порывом странного счастья было невозможно. Только вот эффект этот оказался недостаточно силен.
– Я уже поняла, у вас тут своя непростая трагедия с Осколком и бардаком прыжков во времени, и при всем уважении я не хочу слышать эти истории. Надоело! Не для того я выживала в Монолите, чтобы сдаться. И не для того там погибли люди, между прочим, мой отец и мои друзья, чтобы сейчас вот так просто взять и жить дальше. Они погибли, пожертвовали собой ради победы над Варваром. Пусть они и не знали этого, но они верили в нас! Козырев верил в тебя не просто так, Люба! Наши с тобой жизни не стоят так высоко, чтобы оставить наших людей на гибель, как и весь Опус, куда этот Варвар наведается сразу же после того, как убьет здесь всех.
– Они уже умерли, Настя. Все уже случилось!
– Тебе какое дело?! Ты спас нас – спасибо, честно, спасибо. Но толку от этого, если мы будем лишь тенями остатков человечества? Ты столько отдал чтобы наши жизни медленно затухли, или чтобы мы сделать немыслимое вопреки этим вашим богам? – Настя более не желала спорить, полная решимости, она обратилась к Любе. – Я иду в прошлое, с тобой или без тебя.
14
Никаких голосов прошлого – лишь адаптивная стратегия с расчетливым исполнением каждого элемента, дабы реализовать весь потенциал того, к чему он шел по трупам посредством бесчеловечных решений. Петя отказался от человечности ради этого самого момента, подобравшись к противнику не столь физически, сколь интеллектуально. Нельзя дать эмоциям ни одного вздоха, нельзя даже сомневаться, иначе победить сверхсущество инопланетного происхождения будет попросту невозможно. Избавившись от слабостей, он наконец-то познает тот самый апогей обуздания судьбы, благодаря чему знает – если случится его поражение, то жалеть ему не о чем, ибо раз не смог превзойти Варвара сейчас, значит, нет смысла в реванше потом.
Петя успел приготовить допотопное оружие – щит и меч за пару шагов до нанесения первого удара кулаком, направленным прямо в голову. Кулак столкнулся со щитом, который выдержал натиск куда лучше, чем конструкция самой брони, вот-вот способной упасть назад из-за неправильно распределенного веса. Изначально его костюм был большим экзоскелетом, который модифицирован еще на Авроре для более безопасных раскопок, и лишь потом, благодаря Бэккеру, они добыли пластины и сделали новый слой обшивки. Петя знал: конструкция далека от идеала, но было проще начать с нуля, чем перестраивать то, что не задумывалось на долгую битву. Хорошо, что он почти не чувствовал тела к этому моменту, находясь запакованным уже целые сутки, отдавая команды мыслями, нежели конечностями. По сути, все, что нужно, – голова да легкие, так что потерять ту ил иную конечность он не боится, она ему не нужна.
Плита под ногами треснула, сотрясение Пети было сильнее ожидаемого, казалось, вот-вот начнется кровотечение. Несколько секунд ничего не происходило по взаимному удивлению: Петя свыкался с силой Варвара, пока тот положил ладонь на щит, познавая материал. Совершенно невзначай, забыв, кому принадлежит и для чего используется кривой щит, Варвар подтянул его уже двумя руками ради более четкого визуального изучения. Момент этот длился секунды четыре после удара, чего было достаточно, дабы Петя успел выставить правую руку назад для разгона и воткнуть острие меча в тело Варвара. Попытка была почти успешна – левая рука Варвара успела схватиться за лезвие прямо перед тем, как то соприкоснулось бы с местом, где у человека расположены почки. Величественное по своему поведению существо медленно повернуло голову и взглянуло на меч, после чего гипотетический взгляд более внимательно осмотрел всего Петю, продолжая держать крепким хватом оба орудия. Петя же занимался тем же самым – рассматривал этого инопланетного бога так близко, как и думать не мог, по-хорошему удивляясь его броне или коже, казавшейся живой. Как бы он хотел увидеть Варвара при обычном свете, а не через разные фильтры его шлема! Более того, совершенно отсутствовало доказательство злого умысла или же личного гнева Варвара в адрес нарушителя спокойствия, не говоря уже об отсутствии примитивного страха или осторожности. Варвар, казалось, воспринимал Петю скорее в меру интересной игрушкой с проявлением малой свободы воли.
Этот фрагмент тесного контакта казался Пете чем-то нереальным, этакой точкой полного принятия правильности пройденного пути до этой встречи, которой никогда бы не было, если бы не Бэккер, описывавший Варвара проявлением вселенского зла… Доказательств этого ярлыка Петя пока не видит.
– Ты закрылся от мира в этом гробу, окутал себя броней, замещающей все твои действия, оставив лишь функцию мозга. И теперь ты считаешь, что вы с этим созданием чем-то похожи? Словно два воина посреди Вселенной сражаются не на жизнь, а на смерть. Но ради чего? За твоими поступками стоит кукловод Бэккер, вынудивший тебя предать свой народ, свою любовь, даже свои идеалы. За какие-то сутки из созидателя ты стал разрушителем. Ну и где этот Бэккер теперь, вынудивший тебя делать грязную работу? Ты один, лишь я есть у тебя, любимый. И ты рад этому, я знаю. Я нужна тебе. Сейчас в тебе созрел вопрос, который лишь мой голос может пробить сквозь навязанную Бэккером ложь: почему этот враг не стремится убить меня? Он лишь защищает свою территорию, куда ты вступил, нарушив границы его владения. Разве не ты прибыл сюда как завоеватель и убийца? Разве не ты держишь в руках щит и меч?!
От слов Ингрид что-то внутри проснулось и будто бы захватило его тело и разум, что-то, имеющее облик и повадки позора.
– Ты посвятил остаток своей жизни, чтобы возместить ущерб, но теперь вздумал отречься от взятых на себя обязательств перед мертвыми?! Ты не нужен ему! Даже самая малая мысль мира с этим существом оскорбляет акт убийства твоей жены твоими же руками! Ради этого ты убил меня?! Чтобы передумать в последний момент?! Не оскорбляй мою память! Ты сделаешь то, что задумал, несмотря ни на что!
Под властью человеческих чувств Петя кинулся на Варвара через секунду, как выпустил из рук орудия защиты и атаки. Воля позволила направить весь вес и силу брони на ноги Варвара, дабы уронить все это могущество на плиту, возвысившись над ним с присущим такому моменту превосходством, физическим и моральным. Ярость позволила бить упавшего врага по лицу кулаками вновь и вновь, не замечая за пеленой вины и разочарования ущерб собственной конструкции и абсолютную безвредность вражеской. Варвар просто лежал, раскинув руки, голова направлена вверх, само тело немного утоплено в потрескавшейся плите. Человек внутри уродливой брони рвал горло безумным криком ненависти, корни которой произрастают из презрения к тому внезапному наваждению, испытываемому перед Варваром в критический момент, замещающим предназначение убить этого естественного врага.
– Ты не имеешь права восхищаться им, не имеешь права уважать его и не имеешь права отказаться от жертвы! Жертвы, которую ты должен принести, потому что иначе, дорогой муж, ты осквернишь не просто жизнь и оставшуюся память целой колонии – ты докажешь, что наша дочь была убита просто так! А раз она была убита просто так, значит, и жила она просто так. Все, буквально все, что случилось с тобой за эти двенадцать лет, как ты оказался на Коме, готовило тебя к этой битве! Законы времени были нарушены во имя знания, лишь чье наличие оправдывает кровь целой колонии на твоих руках!
С десяток кричащих ударов образовали истинный апогей его жизни, сведя все точки воедино именно в момент триумфа смерти человеческой над жизнью инопланетной. За пиковым обузданием собственной судьбы образовалась ключевая, доказывающая верность Бэккеру, пауза – тот, кто вел его последние три дня по кровавой дороге предназначения, появился у головы Варвара с метровым тонким лезвием наподобие меча, но сделанного чуть более искусно, нежели орудия Пети. Бэккер смотрел сверху вниз на голову своего заклятого врага, определить состояние которого было невозможно – мертв? выжидает? или же занят некими вычислениями, оттого и недвижим ни на миллиметр? Беккеру было плевать на все варианты, потому что предыдущие встречи он смотрел на Варвара снизу вверх, этакое ничтожное создание перед ногами божества, требующего то ли преклонения, то ли жертвенности во славу великого. И вот сейчас, спустя немыслимые решения, Бэккер стоит выше этого бога, доказывая собственное превосходство не только над ним, но и над самой жизнью. Бэккер не просто выковал этот момент из остатков мироздания под гневом самой судьбы – он превзошел этого ныне павшего бога самым простым доказательством выживания. То, что переполняло его в этот момент, ему непостижимо в описании и понимании, лишь инстинкты, дарованные самой Вселенной, позволяющие пробраться сквозь дебри сложного мироздания и взять власть над самой судьбой. Весь мир словно остановился, каждая мышца Бэккера ощущалась так точно, будто бы он был рожден для этого момента: медленно его руки подняли меч над головой, и быстро, осязая каждую секунду времени, он воткнул острое, раскалившиеся от высокой температуры добела лезвие прямо в лицо бога. Изначально метровый меч ушел наполовину в середину места между его предположительных глаз. Сложно понять, то ли плоть врага оказалась слаба перед этим необычным металлом, то ли броня Бэккера придала достаточных сил. Не желая закончить все слишком быстро, Бэккер продолжал сжимать рукоять обеими руками, немного подталкивая меч все глубже.
– А, вот оно что, так Бэккер сделал и себе броню. Пусть и малую, лишь треть по размеру от твоей, но все же сделал – видимо, благодаря роботам, которых вы нашли в Топи. Отсюда, муж мой, ты и верил ему. Он не бросил тебя одного.
Момент триумфа Бэккера не был завершен по его же воле, потому что, как научила его жизнь, – просто не бывает. Он сказал Пете, чтобы тот готовился к всплеску, а значит, надо отойти на расстояние, зарядить Осколки и уничтожить все доказательства присутствия этого Варвара в этом, ныне принадлежащим Беккеру и Пете, мире. И в этот момент Бэккер достал второй Осколок, который был целым, и передал его Пете, пока сам взирал на неподвижное тело Варвара.
– Так вот оно что! Муж мой, ты меня удивил. Вот, значит, почему ты вступил в ближний бой с врагом – оба Осколка тот не мог у тебя забрать по причине спрятавшегося за тобой Бэккера, успевшего забрать один из них и отойти, дабы выждать момент. Теперь я понимаю, почему ты идешь за ним, – он не бросил тебя одного наедине с волею судьбы. Делит с тобой бремя времени и бремя знаний на равных.
Забрав Осколок, он поместил его в броню, в отсек на пояснице – они специально перенесли их туда с грудной части, дабы хоть как-то спрятать от Варвара. Петя медленно отошел к ступеням и развернулся, наблюдая за все еще стоявшим над телом врага Бэккером. Впервые после гибели своего ребенка Петя по-настоящему чувствует и без сомнений знает, что он там, где и должен быть. Его место здесь и сейчас там, где он спасет мир от гнета вселенского зла, свершение смерти которого знаменует начало новой эры для человечества солнечной системы ИМБ.
Внезапно контроль начал ускользать из рук, не позволив закрепить свою власть без боя. Медленно Варвар стал переворачиваться, так, словно пришло время закончить эти игрища и заняться чем-то более серьезным. В нем не было признаков злости к нарушителям, как и не было и намека на нанесенный ущерб – все казалось таким непринужденным, отсекающим даже намек не недавнее превосходство чужаков. Варвар даже не посмотрел на Бэккера. Стоило ему выпрямиться и без хотя бы примитивного намека на дискомфорт вытащить меч из лица, те углубленные линии его брони раскалились до красна и выпустили во все стороны странноватой формы яркий пар или нечто подобное, позволив телу обрести большую плотность. Затем последовал бег прямо в сторону Пети. Теперь они увидели истинную волю этого создания – непреклонную ни перед чем, лишенную сомнений и страхов, пример чистой функциональной энергии Вселенной. Варвар источал такую энергетику и волю, каких ранее они и не ведали даже в мечтах. Но план был исполнен – Петя успел направить силу обоих Осколков за пару метров до того, как воля космического бога настигла бы его.
