Никита Владимирович Чирков
Вновь: слово свидетеля
15
Настя ожидала переход между временами столь же быстрый, сколь сон сменяется пробуждением, позволяя как никогда прочувствовать пластичность восприятия реальности. Обе сели на те же кресла, где проснулись по воле Оцелота, полностью готовые оказаться на поверхности Целестина с запасом кислорода благодаря сохранившимся нескольким баллонам на корабле. Настя держала Любу за руки, дабы та, применяя уже опытным путем концентрации, смогла направить переход по нужным координатам, визуализируя место недалеко от Палатки, пока сама она пронизывала этот прыжок эмоциональными нитями к Роде и Оскару. Довериться Любе и Оцелоту по вопросу работы Осколка было все же труднее ожидаемого, но варианты не позволяли бояться риска, особенно когда эти двое слишком уверены во всех вопросах относительно этого ненавистного ей артефакта.
– Не задерживай дыхание! Слушай мой голос, и все будет хорошо. У нас получилось, мы в порядке. У тебя сейчас организм пытается привыкнуть к окружению, ему трудно, но он справится. Все твои атомы были протиснуты сквозь время и пространство. Постепенно, когда дышать станет легче, начинай прощупывать мышцы мысленно. Это надо, чтобы мозг не потерял контакт с остальным телом. Не торопись, время у нас есть.
Настя хотела кричать… но не могла позволить себе рисковать, ведь это нарушит уверенные, полные твердых знаний слова Любы. Состояние было такое, будто бы все ее тело куда-то исчезло, оставив на своем месте гнетущую боль в самой пустоте, сделать что-либо с которой попросту невозможно. Но все же, благодаря уже опытному в этом деле человеку, Настя медленно пришла в себя.
Вокруг них была лишь пустота, где черный гнетущий мрак будто бы смотрел на них с неприкрытым недоумением, перетекающим в презрение за нарушение его границ незваными гостями. Настя ощущала себя не просто во враждебной обстановке с воинственной атмосферой – ей всерьез верилось в личную злобу этого черного существа, отныне желающего отомстить ей за принесенный в его покой эквивалент яда.
– Посмотри на меня!
Настя с трудом оторвала глаза от презренной ярости тьмы, увидев через шлем озадаченный взгляд Любы, чье лицо чуть-чуть подсвечено фонариком, которым та краем светового диска освещала ей лицо.
– У нас получилось. Мы на Целестине, надо идти.
Попытка кивнуть обернулась несколькими дергаными рывками головы.
– Включи монитор внутри шлема, там есть координаты, идем по ним, так что если отстанешь, то не пропадешь.
Уверенность Любы была заразительна, и Настя, словно проснувшись от глубокого сна, постепенно осознавала, где они сейчас и куда идут: при встрече надо кратко и емко объяснить грядущую гибель того, чем ныне является наследие Техгруппы и… Вдалеке они увидели их, совершенно внезапно, полотно пространства разорвалось, раскрыв спрятанное в объятиях мрака сражение Варвара и Пети. Первый всплеск жизни произошел в трехстах метрах вдалеке, и продлился он секунд десять, после чего они исчезли, проявившись также внезапно уже ближе, но справа. Драка была жестокой, этакий мордобой медленных здоровяков, скорее проверяющих друг друга на физическую прочность, нежели стремившихся закончить все скорой смертью противника. Когда появился очередной фрагмент позади них в метрах десяти, то разглядеть детали не представилось возможным из-за происшествия, удивившего по результату исполнения даже Любу, – они вернулись к Оцелоту.
Их буквально вырвало из одного мира и швырнуло в другой, силой доказывая принадлежность к будущему – не к прошлому. Кое-как поднявшись с пола, между криокамерой Оцелота и креслами они услышали неожиданные слова:
– Воу, не думал, что Осколок может вот так людей ронять, вместо того чтобы просто отправить вас…
Они сняли шлемы и отсоединили баллоны, медленно приходя в себя после гущи потрясений за короткий промежуток времени.
– Что ты такое говоришь? – Люба была не на шутку зла. – У нас получилось! Мы были там, видели их битву, пока обратно не затянуло, как крюком.
– Эм… Так, стоп, я не понимаю… Короче, я не говорю, что ты врешь, но прошла всего пара секунд с активации Осколка. Вы буквально у меня на глазах дернулись на месте, и все.
– У тебя такое было уже? – В ответ на вопрос Насти Люба лишь стрельнула свирепым взглядом, знаменующим подступающие перемены.
– Надо вернуться вновь, нельзя терять время. Оцелот, готовь…
– Ты даже со мной не попрощалась. – Его слова оказали отрезвляющий эффект, вырвав Любу из состояния помешательства, проистекающего из глубин ее памяти и опыта путешествий во времени, отнявших в лучшем случае половину ее жизни. Оцелот выговаривался, ему было не просто неприятно видеть свою любимую в таком состоянии – давняя претензия сама собой вырвалась наружу порывом заботливых чувств.
– Я могу понять Настю, она хочет вернуться к своим, но что тебе так нужно там, в том прошлом? Спасти меня и остальных? Сомневаюсь. Ты не спросила даже, что стало с нашими друзьями… кто и как… они не заслужили такого. Ты даже не спросила про свою…
– Хватит! Мы с тобой слишком хорошо осведомлены о правилах игры. Сами их дополнили, если и вовсе не придумали. – Оцелот молчал. – Раз ты так преисполнен отчаяния, смею напомнить о Триединстве, переломившем историю на две стороны одного момента с выступающим ребром переплетения линий времени. Нельзя, Оцелот, нельзя цепляться за вырванные из полотна фрагменты нитей, иначе, не успев распутать один узел, создашь другой. Мною была ведома новая воля Судьбы и Времени – эпилог раскрыл много обрубленных концов большого узла, оставив лишь одну марионетку – Бэккера. И если я больше не пронзающая эпохи игла, значит, имею право распробовать свободу воли. Еже ли мои концы все еще подергивают, то тебе должно быть радостно мое перемещение, ибо лишь движение приводит тебя к одному из краев пути.
– Я все же хочу знать, – медленно, смиренно произносил Оцелот, – почему ты не спросила меня про…
– Судьбу Кассандры я узнаю в прошлом – не в будущем. Ты должен понимать минимизацию рисков моего влияния на нее путем знаний, добытых в обход хронологии.
Лицо Любы постепенно заиграло очень открытыми красками, способствующими сочувствию со стороны, невзирая на контекст отношений. Настя приблизилась к ней, не желая упускать ни единого момента этого важного откровения.
– Это не «наша» история, Оцелот. Это моя история. – Люба стремилась к отрешенности, смотря куда-то в сторону, взгляд ее мрачнел с каждым словом, усиливая невидимую пропасть между ней и всем вокруг. – Это для вас всех Триединство длилось три дня – я познала другие числа. Этапы моего погружения в узел сопровождались не только запоздалым взрослением с меняющимися приоритетами относительно адаптивного будущего под надвигающееся прошлое. Я долгое время считала себя центром беспокойства времени и судьбы – их воля разрешила познать пролог и эпилог в один и тот же момент с целью, мне неведомой почти до самого конца Триединства. Моя человечность оказалась им полезна: эксперимент богов над смертной с явным изъяном – одиночество. Меня перебросило на сотни лет вперед, привязаться к новому времени было посильно лишь грубым методом иглы и нитки, вопреки структуре хронологии, наперекор балансу веса и формы. Боги поставили цель испытать меня на человечность – я провалила испытание. Меня скорее выбросило из того водоворота следственно-причинных узловых временных событий, которые символично были названы Триединством. Если бы не мое желание жить – все бы закончилось раньше. Но я хотела привязать себя к новому времени, чему способствует связь с другими людьми. Я рассказывала тебе, как яростно стремилась спасти тебя и других, цепляясь за ваши нити вне понимания полотна, провоцируя распространение ядовитого для судьбы и времени беспокойства целых узлов. Эпилог научил меня идти прямо, оставляя нити позади, игнорируя эмоции, привязанность и боль утраты.
Это была сильная речь, которая для самой Любы стала знаковым достижением, выкованным и забитым самолично в собственном сердце ради свершения конечной цели.
– Ты сам говорил о важности не дать начало новому Триединству. Для этого необходимо отсечь важную его часть – спасать тех, кто мне дорог. Сейчас все будет иначе.
– Я хочу, чтобы ты знала – я все равно люблю тебя и буду поддерживать это решение в любом из времен. Ты не одинока, помни это, пожалуйста. Все, что ты сейчас сказала… я понимаю и принимаю это. Я уже счастлив знать, что ты жива, мне этого достаточно.
Этот трогательный момент делал им двоим столь же больно, сколь дарил теплоту любви. Ее опыт изменений прошлого и будущего достаточно обширен, чтобы воспринимать этот чувственный момент откровения пусть и маленьким, но очень ярким и ценным сегментом пока что необъятной в масштабе картины. Не единожды такие моменты, вскоре стираемые после исполнения ответвления от хронологии, оказывали долгожительный эффект, вытягивая ее из самых мрачных глубин конструкций безумного воображения Судьбы и Времени.
– Как мы все сделаем? – Настя просила нейтрально, выждав достаточно времени, чтобы Люба и Оцелот были готовы продолжить дело. Люба отошла в сторону, пряча ото всех лицо, громко обдумывая возникшую трудность с Осколком.
– Я думаю, – заговорил с остаточной тяжестью в голосе Оцелот, – дело в Осколке. Осталась треть от того, что было раньше. Энергии, видимо, мало, вот он и дает лишь часть своих возможностей.
– Что если туда отправится кто-то один?
– По факту он и так отправляет туда лишь тебя, Настя. – Пауза создала пугающее напряжение. Люба вернулась в обсуждение человеком решительным, властным и непоколебимым, но, в отличие от той, какой ее видела Настя на Монолите, сейчас та была еще и зла.
– Осколок, привезенный Бэккером из Топи, был гладким, цельным. Добытый вами на Авроре когда-то был таким же. – После этого строгого пояснения Люба показала свою левую руку, поверхность которой была «украшена» маленькими камешками такого же цвета и формата материала, что и Осколок. От удивления такой необычной связи Настя чуть дыхание не сбила, бесполезно ища слова для комментария.
– У нее с Осколком своя связь. Она чувствует, когда тот рядом, ну и при сильных эмоциях может его активировать и переместиться без близкого контакта. Правда, до конца мы так и не выяснили паттерны и раздражители, поле для изучения еще большое. Но что точно ясно – если «ее» Осколок активируется, то она идет вместе с ним.
– Я привязана к нему. – То ли Люба вновь изменилась в манере речи, то ли Настя стала видеть ее уже под новым углом.
– Мы так и не нашли способ изъять их без вреда для ее жизни. Это кажется, что они сверху, выдерни и готово, но там все сложней – задеты жизненно важные органы. Мы пришли лишь к четкому выводу, что эти Осколки имеют свойство выживать и адаптироваться под среду… Есть предположение, что они обладают неким эквивалентом разума. Если можно считать адаптацию и оптимизацию ресурса разумом.
– Сколько тебе лет? – Вопрос этот был громом среди неба, вынудивший Настю испугаться до дрожи от мрачного взгляда Любы.
– Смотря по какому календарю считать, – странно произнес Оцелот.
– Оцелот, – Люба заговорила так, словно продолжила некогда существующий разговор, – ты знал, что Осколок не даст нам вернуться полностью?
– Предполагал. Была такая теория.
Люба ожидала объяснения.
– Хорошо, скажу так, ты, может, и не замечаешь, но практика тебя всегда учила лучше, чем теория.
– А ничего, что мы могли погибнуть там?! – Настя сама удивилась своей громкости. – Мы ведь там видели и Петю, и Варвара, они дрались, чуть нас не задели!
– Как будто эта информация на что-то бы повлияла. Настя, вы обе не стали бы верить мне на слово, признайте уже этот факт. Да, я рискнул, но… – Оцелоту было трудно, в его голосе часто пробивались нотки жалостливого отчаяния и одиночества, словно вот-вот – и он просто попросит их не оставлять его одного. – Слушайте, даже если у вас получится что-то там изменить, вас все равно затянет назад, потому что, повторюсь, у нас лишь треть Осколка. Как раньше, Любовь, уже не будет. Не получится просто исчезнуть отсюда и оказаться в другом месте – вас все равно вернет сюда, и уже тут, если у вас получится что-то изменить там, вы окажетесь в, возможно, более худшем месте, нежели сейчас. Надеюсь, я внятно объяснил.
– Я не понимаю, – заговорила Настя увлеченно, – если мы привязаны к этому времени, то изменения в прошлом не могут не коснуться этого настоящего… Значит, нам надо не так и много сделать – успеть предупредить Оскара и Роду о поражении или что-то им дать для победы над Варваром. И после этого, когда здесь все будет иначе, если нам повезет и тут будет цельный Осколок, мы вернемся домой.
– Почему не Бэккер и Петр?
– Подход этих двоих не щадит никого, с ними надо ожидать худшего.
– Как раз-таки хуже может стать в любой момент. – Оцелот заговорил внушительней, последними силами пробивая броню любимой. – Любовь, пожалуйста, услышь меня – я понимаю тебя лучше большинства, тебе хочется все исправить, переиграть переигровку, в очередной раз веруя, что за следующим прыжком все останется позади и ты сможешь жить свободной жизнью. Здесь, сейчас у тебя есть такая возможность – отпусти прошлое. Ты ведь знаешь, как это сделать. Отлет с Опуса на Кому и создание Авроры и было тем новым началом, которым ты так грезила. Почти десять лет у тебя была нормальная жизнь, у нас у всех была нормальная жизнь. А потом ты исчезла вновь. В итоге мы нарушили данное тебе слово… посмотри, куда нас это привело и что осталось от меня. Я прошу тебя сделать то, чего сам не смог, – не менять ничего, просто жить дальше, отпустив прошлое.
– Хватит! Оцелот, ты поможешь мне или нет?
– Ты знаешь, что помогу. Только у нас новая проблема – ваши скафандры больше не передают связь. Видимо, прыжок повредил контакты, так что внутренних переговоров более нет, нужно вам придумать жесты.
– А починить?
– Извини, Настя, но у меня тут не магазин запчастей, уж что имеем.
– Справимся. Этого достаточно, если у тебя нет еще откровений.
– Есть, Любовь моя. – Оцелот выдержал паузу. – Это одна из причин, почему я упрямо пытаюсь достучаться до твоего благоразумия. Если Осколок перестанет работать… вы уже не улетите отсюда своим ходом. Когда я говорил про старый звездолет, то не упомянул, что питать его может теперь лишь он. Не упомянул, потому что знал, что если ты узнаешь про Осколок, то никакого отлета не будет. Но раз все прояснилось, то…
– Подожди-ка, я правильно поняла – если мы с Любой там не справимся, то застрянем тут, на этом сраном спутнике, навсегда?
– Да.
16
Рода не хочет, чтобы все это закончилось, пусть и знает неминуемость перемен. Но вот чего она не знает, так это статуса этих перемен – произойдут ли они скоротечно, вынуждая ее сокрушаться от потери чудесного момента, или же жизнь протянет ее по каждому составляющему, дабы сгладить переход в новое состояние. Ориентиров для выявления ответа в обычное время предоставлено с лихвой, ныне же ей дарована лишь свобода мысли да надежда на удачу. Забыв счет времени, Рода прислоняется спиной к стене в пещере, ощущая некое срастание с этой неровной холодной каменистой поверхностью. Звуков тут нет, увидеть нечто большее, чем угольная темнота, невозможно, переговоры по связи недоступны куда меньше по причине внезапной потери сигналов и куда больше продиктованы нуждой оставаться незаметными для выживания в пещерах Целестина. Но, в отличие от подобных пряток от подобного нынешнему врага на Коме, Рода мысленно и эмоционально познает нечто столь новое, сколь и удивительное, отчего и не хочет, чтобы этот неизмеримый момент заканчивался. Потому что сейчас здесь, в темноте, Рода изучает то, что родилось в центре сражения двух явлений: Варвара, чье появление низвергло ее до малого создания Вселенной, и Оскара, умело взявшего контроль над ситуацией после того, как Бэккер предал их, так и не придя с активатором. Рода больше не боится Особей, один лишь вид Варвара, за которым они наблюдали через экраны шлемов, испарил в ней всю злобу и ярость, доказав, как малы она и ее противостояние с врагом меньшим. Что она вообще может по сравнению с ним? По сути, Рода четко сформировала свои последние дни – она лишь червь, умеющий выживать с другими червями. Но при этом ее это не печалило или шокировало – как раз наоборот, вся фальшь слетела в мгновение, позволив ей ощутить себя самой простой клеткой организма, следовательно, имеющей право быть чем-то простым, без заявки на величие. Это позволило ей стать значительно расчетливей и замуровать выход для более действенного применения газа. И вот они тут, прячутся, не имея возможности узнать, получилось ли убить этих существ, способных лишь служить хозяину. Время течет незаметно, ведь внутренние системы отключены, дабы не выделиться в темноте любым из световых сигналов, что станет для хищника целью атаки. Ну а связь просто пропала, последнее, что они видели: Варвар напал на Петю. И вот Рода ловит этот момент безмерного умиротворения, наслаждаясь ключевым осознанием с последующим принятием одного факта – она готова к смерти. Через час-другой все может измениться, пробудив в ней животный инстинкт выживания по самым догматичным основам охотника и добычи. Так что она, если бы и имела шанс закончить свою жизнь в мире и покое, то приняла бы это сейчас. Хотя кое-чего недостает – поверхности. Умирать здесь, в пещере, где, возможно, никто больше не появится до скончания времен? Нет, лучше там, наверху, взирать в последний момент во Вселенную, чернота которой вряд ли будет отличима от той, которая окружает ее сейчас. Но вот знание – знание – это будет бесценно в последний момент. К тому же там будет еще и Оскар, чью руку она держит все это время, ведь он стоит рядом, повторяя ее ограничения, и лишь ее правая рука, которая держит его левую, является доказательством – они еще живы. Пока Рода изучала это новое ощущение, четко зная, как легко ее вырвет обратно в мир битв жизни и смерти первый же шаг навстречу к выходу из этих пряток на территории врага, Оскар прорабатывал сценарий грядущего свершения.
По сути, он проигрывал в голове два момента: то, как Бэккер сказал, чтобы они взрывали пещеру с собой внутри, дабы сдержать Особей и выпустить газ, и то, как он убьет его своими руками, когда выберется отсюда. Внутри кипела не просто злость – Оскар принял праведную месть за спасение всех и каждого, кто останется в живых после битвы с Варваром. Бэккер мог успеть принести активатор, что позволило бы распылить это биологическое оружие удаленно, уже вне пещер, но не сделал этого, оставив его и Роду в безвыходном положении. Если бы не она, понимает Оскар уже сейчас, то, скорей всего, он решился бы оставить все как есть, дабы Особи поглотили самого Бэккера, оставившего после себя разрушенную колонию Монолит. Этот уже не человек в глазах Оскара, а некая болезнь, что приносит смерть и разрушения везде и всюду. И если его не устранить, то обязательно начнется новый виток смертей – тут сомнений у него нет ни капли. Даже если Варвар будет побежден – оставлять Бэккера в живых слишком опасно, надо закончить все здесь, и лишь Оскар может взять на себя эту роль, значит, таковым оно и должно быть за неимением иного инструмента для безопасного будущего. Его отец так бы и поступил, Оскар в этом не сомневается.
Отдельно успокаивает и тревожит неизвестность о состоянии Насти и Любы, которые ушли и не вернулись, что подталкивает к выводу не только об их безопасности, но и о возможной гибели от… от чего угодно. Они где-то там, потеряны, или же, наоборот, может быть, примкнули к битве с Варваром… Но могут ли они противостоять этому злу? Нет, не могут. Больше всего Оскар хочет верить в их бегство с этого гиблого места. Сам он нацелился на единое исполнение мести, мало думая о последствиях. Сейчас же их держит на одном месте неизвестность окружения – они впустили газ за мгновение до того, как Особи добрались до верхней площадки из глубин Целестина, и, прежде чем убежать в небольшой тоннель справа, все же заметили украдкой неприятную реакцию живности на орудие их устранения. Дальше они бежали и бежали, пока не нашли небольшой карман, где, прислонившись к стене, затихли. Но было еще кое-что – у них нет карты этих пещер, составить некий виртуальный анализ дронами так и не представилось возможности, отсюда и страх перед владельцами этой территории. Дополнительно усиливается напряжение еще и от того, что запаса кислорода у них еще на пяток часов, вряд ли больше, и, держа Роду за руку, Оскар ненароком позволяет себе тяжелую мысль о том, как мало шансов выжить им двоим… Двоим – не одному. А с учетом того, что Варвар и правда существует и они перед ним бессильны… Оскар приходит к страшному выводу несправедливых условий: единственная цель его выживания – это убить Бэккера, но для реализации этой судьбоносной роли ему придется сделать немыслимое, чтобы выжить.
