Никита Владимирович Чирков
Вновь: слово свидетеля
8
Рода и Лорн направились обратно к Палатке, в это время Настя задала внезапный даже для себя вопрос:
– Бэккер, с кем ты был здесь в прошлый раз?
Игнорируя зрительный контакт, все пытаясь сформулировать ответ, он смог произнести лишь емкое:
– Их больше нет. – Бэккер отнял у тьмы свое внимание и посмотрел на Настю глазами отчаянного человека. – Что толку от этих разговоров? Этих воспоминаний, этих… Слушай, слушайте все – я боюсь, ясно?! И раз мне страшно, то и вам стоит. Стоит даже больше моего, потому что я уже все видел и знаю, с кем мы встретимся. Мне плевать, кто он и чего он хочет, плевать даже на то, можно ли с ним договориться! Вам не понять, но я был здесь и видел такую власть, какую никто из вас и представить не сможет. Я был здесь в грядущий день, два месяца назад!
– Ты не виноват. – Люба произнесла это заботливо, явно поддавшись странной изоляции от всего мира, которую дарует этот момент. Ее слова внезапно коснулись и Оскара с Настей, будто бы она адресовала их и им.
– Не смей этого говорить мне! – Бэккер рявкнул, желая сохранить свою роль в глазах окружающих, боясь даже намека на прощение.
– Да что с тобой происходит вдруг? – спросила с претензией Настя. – Я понимаю, здесь плохие воспоминания, но возьми себя уже в руки. Неси ответственность за то, что ты сделал с Монолитом, и за то, как ты рискуешь нашими жизнями!
Бэккер отвернулся в раздраженном порыве, Настя же от изумления лишь взмахнула руками.
– Мы с Настей осмотрим область вокруг пещер, там есть еще одно углубление, недалеко от траншеи, а ты, Оскар, пока сходишь за этим распылителем. – Люба оказалась столь энергична и властна, что Оскар и Настя вспомнили то, как она предстала всему Монолиту, выражая свою речь на весь город неведомой им ранее вседозволенной харизмой.
Бэккер в этот момент, казалось, разговаривает с чернотой Вселенной.
– Может быть, я с вами пойду? – Оскар проявлял искреннюю заботу, внезапно ощутив себя перед Любой так, как когда-то разговаривал при маме, пока та еще была в здравомыслии.
– Твоя забота приятна, но мы зашли слишком далеко для потакания врагу. Время играет против нас, не позволяй еще и страхам мешать нам. Игорь Козырев верил, что ты продолжишь его дело, ведя нас единой целью преодоления кризиса во благо будущего человечества.
– Думаешь… отец одобрил бы план Бэккера и… все это?
– Он искренне верил в тебя.
Эти слова были приятны, все же Люба оказалась достаточно тесна в общении с главнокомандующим за непродолжительный период плотной череды инцидентов Монолита и именно его отец отправил ее на помощь Техгруппе. Внезапно Оскар всерьез увидел в этой женщине авторитет, что лишний раз подкреплялось ее самостоятельностью в отрезе от влияния Бэккера. Кратко ей кивнув, Оскар подошел к Насте и, глядя в ее глаза, все хотел что-то сказать, нечто личное и ценное, что она, разумеется, понимала и без слов. Взяв его руки, она крепко их сжала, после чего кивнула ему в сторону, указывая идти за распылителем. Оскар покинул их быстрым шагом, не разрешая себе думать о чем-то, кроме исполнения стратегии. Бэккера никто так и не трогал.
Оскар четко понимает свое нежелание быть здесь, но не из-за Бэккера или гипотетического Варвара, нет: все куда проще – его место рядом с отцом. Одна лишь мысль о том, как далек он от дома и даже не может похоронить отца… Это съедает его изнутри. Точно такое же чувство было, когда деменция его матери развилась достаточно, чтобы она перестала узнавать сына и мужа. Тогда Оскар осознал, что такое по-настоящему безвозвратно опоздать. Необоснованное, но жестокое чувство предательства разрезает его изнутри, доказывая роль беглеца, оставившего все самое ценное позади ради… вот ради чего? «Мое наследие, моя кровь и моя гордость» – эти слова были прямо перед тем, как отец сказал последнее: «Выполняй приказ!» Это предшествовало тому, как все окончательно вышло из-под контроля. И раз тот вверил ему быть продолжением своей воли в победе над врагом, да еще и защите Монолита от посягательств Опуса, чем сам главнокомандующий и занимался последние годы, то Оскар как минимум ради памяти отца не может бояться или сомневаться. Последние дни измотали его, но осталось чуть-чуть, лишь разобраться с главным злом… если только слова Бэккера – не очередная ложь. Думая об отце и его наследии, Оскар смог отринуть подступающие сомнения и страхи, чтобы взять инициативу на себя, не желая больше зависеть от обстоятельств. Игорь Козырев никогда такого себе не позволял, он сам навязывал игру, и сейчас Оскар поддается странному чувству, словно его отец немного, совсем вроде и чуть-чуть, но помогает ему идти верным направлением.
– Я отключил остальных, подай знак, что слышишь меня.
Петя немного повернул голову к Оскару. Сам двух с половиной метровый гигант стоял все так же неподвижно недалеко от Палатки, спрятанный во мраке Вселенной, не имея ни одного включенного светового источника.
– Хорошо. Ответь, почему ты просто не переместился в прошлое и не сделал все иначе? Ведь можешь. Бэккер тебе не указ. Разве не проще закончить все уже сейчас? Отвечай! Да что же это… Почему ты вообще веришь Бэккеру? Посмотри на него, он теряет самообладание, вот-вот с ума сойдет. Еще день назад умудрялся быть на шаг вперед всех, просто импровизируя, запуская цепь событий, словно ураган. Я все прокручиваю в голове каждое событие и удивляюсь тому, как легко мы потеряли контроль, спотыкаясь на ровном месте. И ты являешься тем, кто виноват больше всех. Если бы не ты, Петр, то и Бэккер ничего бы не смог. Там, в пустыне, ты мог послать его, лишить права свободы и отвести к моему отцу, а потом раскрыть нам все карты. Мы бы поверили. Это Бэккер считает иначе – мол, в его времени донести правду не получилось. Но мы оба знаем, что к моменту пробуждения Особей мы были готовы поверить в Варвара. Вот я и не понимаю, в чем твой мотив. Ненавидишь Монолит? Помог бы с Бэккером, отец смог бы договориться и тебя вернули бы на Опус. Хочешь спасти мир, убив врага? Мы бы помогли и так. Бэккер в этом деле мало полезен, мы видим это сейчас четко и ясно. Его нынешний план и ресурсы столь ограниченны и бедны, что я просто не верю в победу.
Несколько минут Оскар стоял в тишине, борясь с одышкой, выговорившись больше ожидаемого.
– Хотя какая уже разница. Мы зашли так далеко… Кем же мы стали-то, а? Ведомые лживым социопатом в битве с каким-то инопланетным существом, которого за столько лет тут и не видел никто. Похоже на плохой анекдот. Жаль, что не анекдот. Очень жаль. Хочешь знать, почему я согласился идти с вами? Я ведь не хотел. Мое место там, в колонии, которую вы уничтожили. Мне бы отца сейчас хоронить, собирать остатки населения и начинать все строить с нуля. Как минимум я обязан это во имя главнокомандующего, отдавшего себя на смерть Особям. Особям, которые проникли в блок через ту дыру в лаборатории, когда мы гнались за Клотом. Вот он – еще один кусочек стечений обстоятельств в бесконечной яме неправильных решений. Вот мне и хочется сказать, что если у тебя будет шанс, то ты лучше переместись с Варваром на год вперед, чтобы к вашему возвращению мы смогли нормально подготовиться. В ином случае, я надеюсь, у тебя хватит смелости уничтожить эти осколки! Не знаю как, да и возможно ли, но пока это дерьмо существует, никакого покоя нам не светит! И ты не представляешь, как мне хочется забрать их у тебя, вернуться в прошлое и все изменить. Спасти отца и целый народ. Но это неправильно. Я дал слово не делать этого, дал слово Томасу и Менарду, которые, слепо веруя, что я исполню их волю, отдали свои жизни. Ты сам все видел, как Бэккер не щадит никого и ничего на пути к своей мести. Она-то свершится, последствия же разбирать всем остальным. Думаю, ты догадываешься, к чему я веду. Уже не важно, есть этот Варвар или нет, – мы здесь, к чему-то все это да приведет. Важно устранить вторую угрозу, чьи руки уже испачканы кровью, и ты понимаешь, о ком я. Их обоих надо здесь и оставить. Ты должен это нам, должен Монолиту. Ему ты не должен ничего. Закончи эту историю на третьем дне. Я прошу тебя, пожалуйста, поставь точку.
Оскар закончил эмоционально, будто бы сам себя убеждая сделать то, на что подталкивал Петю. Он прекрасно понимал, как сильно изменился этот человек, убивший свою жену в момент ее искренней попытки достучаться до человечности мужа.
– В этой броне должен сидеть солдат или боец, кто-то, кто умеет драться и знает цену победы. Но в ней ты, лаборант, толком рожу и не бил никому никогда. Советую сделать себе щит, что ли, чтобы в ближнем бою ты хотя бы смог принять один удар этого, как я понял, несокрушимого существа. Если таковое вообще будет. Ну а потом, чтобы наверняка, другой рукой воткнуть в него что-нибудь острое. Я видел на звездолете листы, которыми ты обит и которые уже попадались мне на глаза – в пустой комнате, там, в пустыне. Крепче материала у нас точно нет, так что хоть подготовь запасной вариант. Мда, дожили, деремся с пришельцем допотопным орудием!
9
Люба удивила своим уверенным шагом по направлению к непонятной для Насти точки интереса.
– Тебе нужен отдых. – Люба заговорила непринужденно, словно у них обычная прогулка по известным местам. – Для этого я взяла тебя с собой. Порой нужно отвлечься, чтобы картинка стала четче, а мотивы ясней.
– Я в порядке.
Настя проверила, как идет связь между ними – отдельно, то бишь Люба не хочет, чтобы их кто-то еще слышал. Так в программе скафандра Настя решила посмотреть медицинские показатели остальных, но в списке подключенных отсутствовал Бэккер, при этом датчик жизнеобеспечения показывал, что сам он в живом состоянии. Общие показатели Оскара и Роды ожидаемо отмечают сильное обезвоживание и переутомление. Спустя недолгую минуту тишины Люба заговорила повествовательно, что немного раздражало Настю не только из-за нежелания услышанного, но и в целом она не могла до сих пор определить, как относится к этой женщине.
– Несчастная Рода не верит Бэккеру – ей просто нужно уйти подальше от Монолита и того, кем ее сделала Тишь. Оскар не верит Бэккеру – но его долг знать врага для будущей защиты, вот он и потакает ради разведки. Шагает во тьму, чтобы спасти свет. Его отец верил в сына так сильно, как только может родитель верить в ребенка. Сейчас Оскар вынужден быть кем-то больше, чем был и есть, компенсируя свою недоработку, виня самого себя за выживание, цепляясь за единственный важный образ – его отца.
– Это ты где увидела «потакание»?
– К сожалению, мне также ясно, почему пошел Петр. Он лишен всего, простому сердцу – простая жизнь. Порой лишь добрый человек способен на личную жертву с утерей посмертной памяти ради чего-то большего, доступного в искренней оценке лишь единицам, оставив спасенное большинство в неведении жертвенности. Сломленный судьбой, он верит, что именно она и направила его к этому месту и времени в данной форме исполнения. Возможно, он сейчас самый счастливый – его цель понятна и проста, ставки проще некуда, наследие в исполнении, не более того.
Ощущая затылком, Настя готовилась к встрече с подступающим страхом перед следующими словами, но при этом она не могла ни прервать Любу, ни уж тем более сменить тему – нечто внутри хотело вскрыть это наружу.
– Зачем ты здесь, Анастасия?
Недолго думая, ощущая комок в горле и некую тягость мыслей, Настя с трудом сформировала емкий ответ:
– Я не знаю.
Лишь сейчас Люба развернулась и посмотрела на нее так, как прибивают подсудимого к сокрушительному вердикту, фиксируя это состояние не только для отчета справедливости, но и для будущего перевоспитания, обязанного начаться именно сейчас. Познавая это внушение, Настя вспомнила, что значит перед кем-то отчитываться, быть малым звеном важной иерархии, где нет места опрометчивому эгоизму. Последний раз она себя так ощущала при Козыреве, когда тот сообщил, что Андрей Дикисян борется за жизнь в операционной.
– Не суди Бэккера. Участь его незавидна за неимением доказуемой свободы воли, отнятой силами судьбы и времени. Эти два божества нашего мира неразрывно существуют с момента основания, играя в свои игры, плетя жизнями паутину причин и следствий. Судьба ведет человека по дороге времени без его же ведома, разрешая нам лишь произвольно трактовать их следы остаточного влияния. Бэккер был выбран против воли, познав эпилог, терзаемый страданиями, он мечтает оказаться вне выдвинутых рамок богами, как и многие, мечтает дойти до конца, чтобы познать самое ценное доказательство свободы – начало новой жизни.
Насте не понравилось услышанное, пришлось с минуту молчать, чтобы говорить хоть немного учтиво.
– Ты будто бы оправдываешь все его безрассудные деяния, как оказалось, совершенные под влиянием жажды мести. Цель оправдывает средства?
– Невозможно всегда быть хорошим человеком, Анастасия. Разве незнание сути своего стремления не способно принести вреда больше, нежели пусть и страшное, но стремление с конечной точкой исполнения?
– Мое незнание не убило несколько сотен тысяч…
– На данный момент. Свой первый день Бэккер лишь спасал, да, от угрозы своей тени, но все же не желал он того, что происходило во второй день. Доброе намерение в пути столь независимо от цели, сколь и добрая цель независима от ужасного пути. И разве не для этого ты хочешь дойти до конца, чтобы избавиться от промежуточных итогов?
– Чего ты от меня хочешь?!
– При наличии шанса исправить минувшее ты воспользовалась бы им?
– Осколок у Пети, и я сомневаюсь…
– Это не ответ на мой вопрос.
– Я не знаю, кто ты на самом деле и как ты мыслишь, но любой здравомыслящий человек на моем месте хотел бы спасти людей, мне здесь нечего стыдиться или корить себя. Но я дала обещание не делать этого, мы с Оскаром дали это обещание, и я сдержу его!
– Интересно было бы узнать твое мнение без обязательства перед мертвыми. Желание и долг – не одно и то же.
Скромной улыбкой Люба сделала в уме некие заметки, после чего продолжила путь, оставив словами чуть ли не физическую рану на сердце Насти. Весь комок противоречий за последние дни сформировал ядовитый осадок, будто бы она отравлена, причем не только событиями, но и мотивами. Оттого Настя и посматривала на Оскара и Роду, ища в их адаптации хоть какой-то полезный ей самой инструмент. И вот сейчас, наедине с Целестином, глядя вслед Любе, Настя искренне хочет так тут и остаться, одна, в тишине и покое, вне границ истории Бэккера. Принятие этого желания напоминает глоток свежего воздуха, чуть-чуть отчищающего ее разум от отравления.
Люба остановилась перед небольшой неровной возвышенностью по пояс, оказавшейся при детальном рассмотрении границей пятиметровой траншеи. Ничего не сказав, Люба спешно перелезла, желая скорее ее пересечь, и только Настя догнала ее, спрашивая вслед о причинах такой реакции, как та уже добралась до противоположного края. Остановившись, Настя уже хотела отдернуть увлеченную Любу, как та указала рукой вниз – туда, где граница траншеи соприкасается с пропастью, видимо, образовавшейся из-за падения космического объекта, оставившего вскопанную линию на поверхности Целестина. Там, на глубине метров сорока, что-то лежало, прямо у дальней стены, почти целиком заваленное камнями и пылью. Если бы Люба не указала, то и заметить нечто спрятанное при беглом осмотре было бы невозможно. Настя вряд ли бы вообще решилась обратить хоть какое-то внимание на слегка выпирающую из-под наклонной насыпи некую глыбу с острым углом в девяносто градусов, если бы не ярчайшая заинтересованность ее спутницы, проявляющей откровенную смесь возбуждения и переживания.
Люба произнесла определение объекта внимания с ярким чувством радости, безошибочно давая понять великую ценность этого момента. В тот момент, когда мозг Насти начал осознавать услышанное, запуская цепную реакцию для неоднозначных эмоций, позади них случилось немыслимое – на высоте метра в четыре прямо из пустоты появились две фигуры. Перед их физическим проявлением нечто вырвалось из точки их скорого проявления, окутало все вокруг живыми волнами переливающегося красно-белого оттенка и в ту же секунду исчезло, что и подтолкнуло обеих обернуться в ужасе. То было вспышкой, больше походившей на обман разума или проблемы с глазами, опровержением чего и послужило резкое появление двух фигур, упавших вниз следом за исчезновением странной световой сигнатуры, будто бы оно на какую-то миллисекунду выползло и залезло обратно. Но образ более не интересовал, ведь в трех метрах от них на спине лежал Петя, чья броня уже была повреждена от ранних ударов того, кто ныне стоял сверху и большим размахом нанес еще один удар в грудь. Агрессор был Варваром. Трехметровый, широкий, с крупным руками, ногами и корпусом, он напоминал грубую форму человеческого тела, покрытого или целиком состоявшего из чего-то около металлического, цвета то ли серого, то ли черного. Черные горизонтальные линии начинались от пят и шли до головы, словно его делили на тонкие доли. Голова была без лица, ушей, рта и носа, будто бы лишь простая, немного вытянутая форма. Один его вид внушал чудовищный страх от одновременной простоты и неописуемого таинства природы этого существа. Петя выставил руку перед ним, но Варвар одним ударом разнес ее на куски, уронив ладонь тому на грудь, после чего они вновь исчезли. Все произошло за какие-то десять секунд. Люба и Настя не успели сообщить по связи об этом фрагменте будущего, потому что сотрясение почвы от тех трех ударов оказалось столь сильным, что камни стремительно стали уходить у них из-под ног. Падая вниз, Настя была окутана чем-то столь немыслимым, что разум мог успокоить себя лишь полезным для выживания вспоминанием слов Любы о находке на дне этой ямы, куда они и падают: «Это кусок космического корабля, который улетел с Опуса на Кому для основания Авроры».
10
Гаскоин не имел привычки нарушать приказ или выражать сомнение в решениях вышестоящего руководства, особенно без цельной картины происходящего. Но когда им поступили сведения о нападении хищников неизвестного происхождения на Монолит, в нем заиграло волнение ранее невиданного уровня. Этот человек был воспитан строго, но справедливо преимущественно отцом, учившим его, что труд человека не только формирует, но и характеризует этого человека. «Нормально делай – нормально будет», – любил повторять его отец при каждом удобном случае, приучая единственного сына быть ответственным за себя и свой труд. Эти мудрые слова выручали его в каждый сложный час и день, но здесь, когда столь глобальная угроза уничтожила Монолит, что-то в нем пошатнулось. Некогда надежность Опуса во всех сфера деятельности вызывала лишь восхищение и гордость за возможность быть частью большого отлаженного механизма, именуемого государством. Теперь же его слаженный ум обогащен сомнениями самого примитивного характера, что не просто несвойственно ему – напоминает болезнь, этакую инвалидность. Начиная от его бессмысленного назначения на Эфир, заканчивая своеволием Бэккера, который, как теперь известно, взял на себя роль первопроходца на Целестине для битвы с каким-то Варваром, что само по себе звучит бредово, так еще и вмешиваться станции почему-то запрещено – лишь слежение да сводка.
К таким событиям он не просто не был готов – ему кажется, что нынешняя «болезнь» может лишь усугубить возможные в скором будущем события, где потребуются все его силы и навык, дабы… спасти их? Или вступить в эту битву? Очень плохое предчувствие пронизывает Гаскоина от головы до пят. Не менее важным в этом смятении выступает страх за семью перед этими хищниками, наличие коих на Опусе не доказано, но и не опровергнуто… насколько сам он осведомлен в этом вопросе. Совсем ведь недавно он узнал, что у него будет ребенок от женщины, которую ему нашел для продолжения рода отец вместе с мамой благодаря программе продолжения рода человеческого. Простая процедура совместимости для сильного потомства сверхточно определяла подходящих партнеров не только генетически, но и психологически, отчего жена его была ему приятна умом и характером. Возможно, то, что она оказалась беременна его ребенком за месяц до Эфира, и будит те самые родительские инстинкты. Он должен быть сильней, чтобы защитить ребенка, чему явно не способствует ранее выраженная Изабелле тревожность. Как же тут все одноклеточно примитивно, сокрушался Гаскоин, пока слушал разговоры Бэккера с остальными: они словно голышом собираются сражаться с неким существом, для изучения которого Лорн имеет на руках лишь пару дронов и немного мелкого оборудования. Может быть, в этом задача Эфира на самом деле: исследовать возможности Монолита как возможного противника для Опуса? Если так, то у них для него хорошие новости – столице потребуется от силы сутки для доминирования над колонией. Возможно, от этого Лорн так спокоен, словно на прогулке, хотя паренек сам по себе будто бы незрелый толком, не раз подмечал Гаскоин, видя затянувшееся раскрытие потенциала вполне умелого программиста, любителя гаджетов.
Гаскоин взглянул на виртуальную линию траектории челнока Изабеллы, пересекающей пространство между Эфиром и Монолитом, на трехмерной карте и удивился тому, что она не информировала его о прилете. Все-таки и место опасное, и цель непростая, умолчать свой статус она точно не могла, только если не случилась непредвиденная ситуация. Попытка выйти с ней на связь не получилась, пропеленговав ее передатчик, Гаскоин с удивлением обнаружил отсутствие его работоспособности как таковой. Стоило открыть съемку со спутника в реальном времени, как челнок Изабеллы оказался в кадре, прямо на крыше государственного блока во время своего взлета. На первый взгляд все выглядело спокойно, без происшествий или угрозы Особей, так что, решив не сообщать об этом странном казусе Лорну, Гаскоин лишь следил за полетом челнока.
В тот момент, как стыковка произошла, Гаскоин сразу же наладил зрительный контакт с Изабеллой через небольшой иллюминатор в шлюзе. Вид ее сразу же отсекал любое сомнение в ее состоянии.
– Игорь Козырев убит, как и весь штаб. Выстрел в голову, прямо в лоб. Особей замечено не было, но они точно пребывали внутри блока. Живых нет. Я забрала жесткие диски, надо подключить к передаче.
– С челноком не было связи – не мог тебя вызвать.
– Да, я заметила. Не знаю, из-за чего, проведем диагностику, там видно будет.
Изабелла держала в одной руке крупный ящик, который был тем самым центральным жестким диском, сохраняющим все сведения автономно, а другой уже начала открывать шлюз, как внезапно остановился в момент, когда герметизация уже была нарушена. Глаза ее стали дергаться, тело чуть ли не свернуло в клубок. Закончилось это странное искажение физической формы сильнейшими рвотными порывами, в период коих Изабелла из последних сил успела закрыть шлюз, изолировав себя от Эфира.
Гаскоин не просто растерялся – паника сковала его на затянувшиеся минуты отчаяния.
– Немедленно сообщи Опусу о заражении биологического характера и введении карантина! – Изабелла чуть ли не скалилась прямо перед очередными приступами сильнейших спазмов с уже кровавой рвотой, заполоняющей пространство челнока. Гаскоин стал немедленно исполнять приказ, но только его руки коснулись пульта управления, как по громкоговорителю голос произнес: «Потеря всех каналов связи с Опусом, Целестином и Комой. Введение карантина предусматривает блокировку транспортных возможностей. Любая попытка покинуть станцию будет расценена как угроза для окружающих на любой площади контакта».
– Мы здесь теперь заперты! – Изабелла с трудом находила силы. – Разберись сначала с каналами контакта, я проведу сканирование тела. Это явно что-то с Топи. Монолит теперь запрещен к посещению. Гаскоин! – Он встретил ее свирепый взгляд. – Слишком большое стечение обстоятельств. Кто-то устроил нам диверсию, парализовав Эфир.
