полная версия

Никита Владимирович Чирков
Вновь: слово свидетеля

ТЕМА ПИСЬМА: Осколки

То, что сейчас именуется Осколками, – не совсем правильная интерпретация, потому что они не являются частью чего-то цельного. Каждый из них создавался самостоятельной единицей. К сожалению, мне неизвестен процесс их так называемого производства, что не удивляется от знания ценности столь уникального инструмента манипуляцией пространством и временем. Могу с уверенностью утверждать – Осколок является вершиной их технологического развития, доступного лишь избранным, кто докажет свою исключительность стать его обладателем. Чтобы успешно манипулировать их энергией, биологические изобретатели придумали специальную многофункциональную броню, чей состав материала мне также недоступен. Сам по себе владелец брони находится внутри с расчетом на сохранение своей биологической формы во время странствий и работы по изучению Вселенной. Их древняя раса пережила многие этапы становления и падения, придя к одному важному закону – запрету замены биологической формы жизни на синтетическую. Нельзя доверять роботу с властью Осколка. Думаю, символизм тебе ясен не меньше моего. Так вот, они придумали известную тебе броню не только для безопасного применения Осколка, но и для сохранения своей биологической формы крайне продолжительное время. Не могу все объяснить, уж извини, но знаниями Варвар делился крайне неохотно. Ключевое состоит в том, что эта броня создана из неизвестного мне материала еще и для того, чтобы Осколок мог перемещать ее целиком по нужным владельцу точкам координат. Только вот одного недостаточно для путешествия такого сложного, если простыми словами, механизма: нужно минимум два Осколка. Более того, три дают возможность точного определения координат, которые Варвар умеет анализировать и планировать. Удивительно, как все просто. По факту этот гигант – лишь сверхтехнологичный скафандр, внутри которого спрятана биологическая форма жизни, которую мне на Целестине увидеть не довелось.

У них есть свой календарь хронологии и строгие законы применения Осколков. Горький опыт вынудил создать строжайшие запреты внутри системы скафандра, запрещающей перемещаться в прошлое без просчета аналогичных применений Осколков другими Первобытными. Мне не нравится это ваше определение – Варвар. Никакой он не Варвар, агрессивное поведение в его случае легко спутать с обычным безразличием к преграде, чье преодоление не составляет ему проблем. Первобытных несколько, точное и примерное количество мне неизвестно. Но все они работают в единой сцепке, над одним проектом, следуя при каждом деле строгой иерархии. Как я и писала, честь стать Первобытным – высшее достижение для их расы. По поводу временных петель и узлов могу написать лишь одно – это слишком незначительно для них. Опять горький опыт, как я поняла, выковавший в их мировоззрении строжайшие законы, содержит и определенные установки на возможную закольцовку событий. Смею вновь предположить, когда занимаешься планетарной инженерией, вряд ли способен столкнуться с следственно-причинными событиями. Думаю, тебе уже ясно: солнечная система ИМБ – научный проект Первобытных. Они переместили в эту глубинку Вселенной все известные нам объекты в роли ресурса для своих работ. Не удивительно, что людьми изучено меньше десятой процента солнечной системы столь сложной структуры, сколь неизвестно своим предназначением. Какие бы ситуации здесь ни выходили из-под контроля, расстояние до ближайших элементов значимости непостижимо велико. Здесь они неспособны кому-либо мешать или вредить, предоставленные сами себе, познают нечто неподвластное человеку. Буду честна – создания эти удивляют меня до сих пор. А ведь я изучала Первобытного на Целестине целый век. Условия выживания на спутнике Комы продиктованы инструментарием гробницы, лишь частично заряжающей его скафандр, насыщая тело всеми питательными веществами с возможностью быть в сознании ограниченное количество промежутков времени. Его знакомство со мной было бесстрашным или враждебным – видимо, одиночество здесь уже на момент моего появления вылезло за зафиксированный срок. Я вывела, что его гробница существует здесь не менее пяти миллионов лет по нашему календарю. Сделана она персонально для него или же едина для всех – неизвестно. Сам он долго не воспринимал меня всерьез не только из-за разницы в интеллекте, но и на основе моей ничтожности в вопросе какого-либо влияния на функции примитивной на вид, спрятанной в глубине гробницы. Хотя не могу не упомянуть, как легко ее спутать с обделенной присутствием разумных существ рубленной изнутри пещерой. Да и что я могла сделать? Ни физически, ни интеллектуально я даже близко не подобралась к его величию – словно муха для человека.

Несмотря на ограниченность знания, я все равно преисполнена радости стать свидетелем настоящего чуда не меньше, чем принести это слово тебе, любимая доченька. Надеюсь, на данном письме ты все еще преобладаешь ценностью своего присутствия, познавая радость разделить эту Вселенную с кем-то иным так же, как это делаю я.

22

Когда они проснулись от сна, навеянного усталостью и нуждой побыть наедине со своими мыслями, общее состояние было столь спокойным, сколь осмысленным. Покидая это место уже другими людьми, Настя и Люба обнаружили настоящее взаимное доверие, чему имелись весомые причины: общее дело сблизило их на идейном уровне не меньше естественного понимания единой на двоих эмоциональной проблемы. Желание повлиять на историю было продиктовано хитро спрятанным в глубине непростых характеров инстинктом выживания, расцветшим в располагающих к власти над событиями условиях, где нет никакой победы, кроме единственной, понять которую трудней всего: чтобы выиграть, надо прекратить играть.

Привязанность к людям была ошибочно интерпретирована главной и единственной сутью жизни, хотя на деле все крылось в желании исправлять ошибки, забывая о том, зачем это вообще нужно. И если Настя впервые познает эти чреватые неминуемыми последствиями путешествия во времени, то Люба вновь окунулась в этот поток с ложной уверенностью, навеянной большим опытом. На исходе сил им открылось одновременно одно и то же, но и разное: Люба увидела себя в молодости, поразившись наивности, глупости и упрямости этой девчонки, чьи ошибки она уже совершала… Настя же увидела, как легко остаться на месте в постоянном движении. Разница в возрасте и опыте должна была сыграть роль наставничества с одной стороны и обучения с другой… Но этого не случилось, во всяком случае не так, как хотелось бы обеим. Так что решение оставить минувшее нетронутым в угоду осмысленному настоящему далось им с какой-то странной взаимной поддержкой чуть ли не родственного доверительного уровня. И если все это еще можно было бы взять на проверку надежности в долгосрочной перспективе, подозревая лишь минутное настроение в очередном, якобы заведомо поспешном решении, то все базовые ощущения слишком ярко выделяли этот момент. Они черпают спокойствие и взрослую, подкрепленную опытом уверенность из бездонной ямы: окружение стало четче, давление корабля испарилось вместе со страхом перед окружающим его миром, ну а каждая мысль и чувство о прошлом наконец-то связаны лишь с благодарностью за наличие этих воспоминаний и того, что они даже с учетом плохого являлись их частью. Настя была частью того давнего, ныне являющегося простой историей… узнать продолжение которой внезапно хочется в безопасном месте, вдали от участия, как хронику событий, дабы еще и убедиться, что историки правильно интерпретировали жизнь и падение Монолита. Ну а Любе, вопреки тому, что ведет их к кораблю Малой под управлением Оцелота, все же захотелось проститься с ним настоящим… тем, что от него осталось. Только вот когда они проснулись, камера уже была приглушена и закрыта защитной панелью, чтобы было проще проститься.

– Ничего не говори. – Голос Оцелота выдавал самое глубокое понимание ее чувств. – Ты помнишь другого человека, Любовь моя. То, кем я был для тебя все это время, – это то, кем был тот Оцелот, способный обнять тебя и позаботиться по-настоящему, в чьих глазах ты видела искреннюю благодарность за пусть и недолгую, но крайне ценную связь. Я бы сделал для тебя все то же самое, будь у меня второй шанс пережить эти полдня.

Это было кратко, заботливо и очень честно. Такая прямота и помогла Любе отпустить этот некогда знаковый в ее жизни и памяти корабль. Вместе с Настей они смотрели на это место и вспоминали пережитые события с необычным желанием запечатлеть этот последний момент, как бы поставить точку в долгой истории – ведь здесь они смогли сделать все, чтобы в итоге, познав свое искреннее и желаемое, поддаться взрослению, где новые инстинкты наконец-то тянут их вперед, к чему-то неизведанному.

Выйдя наружу, они оказались в той самой нише, куда когда-то упали. А ведь уже и забыть успели, каково это – находиться на поверхности Целестина и не отсчитывать секунды в голове, изучая все стороны окружения в страхе что-то упустить или быть застигнутыми врасплох. Сейчас территория кажется мирной, достаточно уютной, дабы поверить в ее смягчившийся со временем характер, позволяющий разделить с ними странную на содержание ностальгию по былым временам. Все это сопровождало и даже усиливалось с ними на время следования за роботом, ведущим их к наклонной возвышенности слева от того места, куда они упали. Все такая же большая высота, что и раньше, теперь выглядела не такой уж и недоступной благодаря узкой лестнице из проводов, закрепленной наверху в самой породе. Причем сделано это было именно для них, ведь сам робот залез прямо по камням, цепляясь за уже известные места и просовывая мальца и ноги в заведомо пробитые углубления.

Но как бы нынешнее умиротворение ни произрастало из инстинктивного преобладания мысли над чувством, крупицы странной ностальгии все же просачивались. Когда они поднялись наверх, то с приятным чувством посмотрели на корабль внизу и мысленно попрощались, твердо зная и радуясь, что никогда сюда не вернутся.

Шаги их вели к расположению звездолета с юго-западной стороны, если воспринимать ступени и поле битвы как северную, по сути, они делали небольшой крюк из-за высоких остроконечных камней, расположенных уже после шлейфа от давнего метеорита. Раньше это место ассоциировалось с допотопным страхом не только перед Варваром, но и плохим настроением Осколка, ведь сюда они порой попадали случайно, и за неимением карты приходилось бродить до момента возвращения. Сейчас этот путь был приятен не только проводником, но и совершенно иным восприятием некоторых знакомых элементов. И только вот казалось, что впереди их ждет корабль, как робот свернул направо от начавшейся равнины. С того места уже был виден звездолет, на котором они прибыли сюда много лет назад, причем до него осталось метров двести – почти рукой подать. Отчасти это придало желания узнать, куда привел их Оцелот, ведь осталось совсем чуть-чуть.

На кусочке в три метра небольшими остроконечными камнями выложена могила. Ни надписей, ни опознавательных знаков – лишь немного проглядывающий между камнями старый, измотанный жизнью скафандр. Настя и Люба сразу же поняли: раз кто-то сделал это захоронение, значит, есть выживший… был выживший. Мимолетом проскочила мысль узнать имя погребенного тела, но данный порыв вновь пробудил уже знакомое чувство власти над чьей-то жизнью. Может ли это быть Рода или Оскар? Если да, то кто-то из них обрел большую честь быть погребенным, а не кремированным. Правда, не ясно, чем закончилась судьба могильщика, да и сам он, скорей всего, встретил смерть в одиночестве. Но Настя оказалась преисполнена грустной радости за то, что эти люди когда-то жили и она знала их. Можно было бы вскрыть эту могилу, да вот только ей не хочется этого преимущественно из-за уважения к темным пятнам истории, принимая жизнь такой, какова она есть. Люба же в этот момент пришла к странному убеждению, что в системе ИМБ более нет ни Кассандры, ни Варвара. Эта уверенность черпалась из неясного источника, попутно пропитывая ее легким ветром свободы от того мира, властвование над которым Кассандры пришло к концу.

Возможно, подумали они вновь синхронно, видя эту мысль в глазах друг друга, Оцелот хочет так их проверить – мол, убедиться, что они правильно воспринимают эту могилу. И они восприняли ее правильно: чтя память усопшего и историю того дня и неведомые им последствия, по-странному радуясь течению жизни, где смерть – неотъемлемая ее часть.

23

Еще никогда он не испытывал столь глубокой усталости, похожей на живое, пронизывающее до самых костей воплощение неудачи. Главенствуй ныне эпилог победы – вопрос заслуженного покоя не имел бы ни капли порицания с какой-либо из сторон. Только вот никакой победы не было – они все проиграли, закрепив этот сегмент времени в истории как величайшую неудачу человечества, представители которого были ведомы чрезмерной самоуверенностью и плохим расчетом сил, не говоря уже про саморазрушительную упрямость. Оскар стоит тут, спиной ко входу в Палатку, и познает само определение понятия «стыд» достаточно глубоко, дабы в нем зародилась блеклая радость от того, что его отец не дожил до великого позора сына, осквернившего род Козырева. Даже отомстить зачинщику всех событий у него шанса не представилось из-за его пропажи… Оскар постепенно познает теперь и стыд за себя, как за человека, не повлиявшего на исход неравнозначной по силам битвы. Как бы ему ни хотелось обвинить во всем Бэккера, внутри так и жгло чувство какой-то странной неполноценности, словно в нем что-то попросту отсутствует, чего, разумеется, было в избытке в его отце, что и не позволяло скинуть всю ответственность на чужеземца. Оскар должен был нести наследие его отца, вшившего в историю кровавыми нитками подвиг Монолита! Должен был стать продолжением воли главнокомандующего, чей характер не способен играть по чужим правилам – всегда навязывает свою игру, манипулируя фигурами в угоду хитрой стратегии. Оскар должен был стать продолжением Игоря Козырева… должен был…

Но хотя бы он достаточно зрелый, чтобы замечать и понимать определенные оттенки контекста всего их похода, что, к сожалению или нет, все равно не позволяет избавиться от клейма виновника поражения. Да, сам-то он не присутствовал в битве по причинам конкретным и важным, но все вышло из-под контроля слишком быстро, чтобы умело среагировать и взять инициативу, отчего ему вновь приходилось лишь адаптироваться ради выявления мизерного шанса на выживание. В этот момент он столкнулся с неожиданным удивлением от обнаружения схожести с Бэккером, который в свою очередь оперировал почти теми же аргументами, доказывая всем остальным, как мало у него было шансов вырваться из причинно-следственных связей. Нет, сравнивать себя с этим… этим Бэккером Оскар не намерен. Надо подчистить хвосты, закончить этот навязанный «поход» и заняться делом, например вернуться на Кому и объединить разрозненных, возможно, занять Тишь и попробовать создать новое оружие против Особей. Помочь ему в этом наверняка захочет Рода. Оскар обернулся в тот самый момент, когда та подошла к нему из-за спины. Вопреки почти осязаемому нахождению между безграничной свободой космоса и тисками судьбы, Оскар мог смело насладиться компанией проверенного, важного в его жизни человека. В одиночку он бы вряд ли выдержал этот чудовищный натиск ответственности перед человечеством. Вскоре люди познают волю Варвара, и кто-то рано или поздно точно узнает об остатках Техгруппы, покинувшей Монолит ради схватки со злом из тьмы Вселенной… Схватки, которую проиграли лишь по собственной вине… и будут их вспоминать с самыми оправданными обвинениями.

24

Настя уже хотела оставить эту могилу, как некий символ прошлого, расстаться с которым им с Любой оказалось чуть ли не сложней ожидаемого, но с каждой новой минутой обе находили в себе лишь подтверждение верности этого, как им хочется выразиться, «взросления». Настя посмотрела на Любу, та взглянула в ответ, и только общая мысль продолжить движение перешла в действие, как голос Оцелота заполонил их скафандры, удивив скорее не желанием последнего слова, а наличием рабочей связи, ранее вычеркнутой из вариантов коммуникации по причине поломки.

– Я долго думал о том, как начать этот разговор. Вроде бы и правильно будет сказать все прямо, честно, отсекая излишнюю вариативность оценки, чтобы сухой факт усвоился максимально аналогичным природной мудрости способом. Но, как известно, порой путь принятия зависит от формы – никак не содержания. Наверное, от этого Кассандра и оставила меня здесь, чтобы именно я помог тебе достичь нынешней точки координат, вновь поднимая болезненную тематику твоих перемещений. Как я уже говорил, Кассандра – высший разум, границ ее мысли нет, вот и удивляться ее дальновидности перестаешь с каким-то необычным облегчением, дарующим уютное чувство комфорта благодаря факту существования чего-то необъятного своей мудростью, знанием и формой существования. Но это я что-то заговорился, извините меня за это. Просто важно дать вам полную картину, и, скажем-с так, Кассандра не ожидала, что с тобой, Люба, появится кто-то еще, да и даже не просто человек, а кто-то со схожим зерном конфликта Триединства – прошлое, настоящее и будущее. Хотя, возможно, Кассандра это и ожидала, умолчав такой вариант от меня, разрешая естественное развитие уже известных нам с вами событий. Все-таки каковы шансы, что ты, Люба, выживешь в своем эпилоге, переживешь падение Монолита и окажешься здесь с людьми, которые даже не знали ни твоей правды, ни твоих мотивов? При этом ты сама не знала ни наших мотивов, ни судьбы Кассандры, что вновь вынудило тебя идти вслепую, на ощупь, полагаясь лишь на веру… Я восхищаюсь тобой, Люба. Но и тобой, Настя, не сильно меньше, ведь по факту ты пассажир не просто чужой истории – истории конфликта человека и богов Судьбы и Времени. При этом, Настя, ты куда сильней похожа на Любу, чем думаешь, словно вновь удачное совпадение частиц. Удивительное стечение обстоятельств, сопоставимое разве что с падением здесь метеорита, уронившего корабль на дно, спрятав ото всех и вся не только признаки жизни тут, на Целестине, но и весь мир от этой жизни. Ну и да, конечно, я не могу не упомянуть Триединство и то, как ты, Люба, пересекла всю историю человечества от начала его существования до… ну, до сейчас. Хотя, возможно, и мне нравится таинство этого вопроса, ты видела куда больше, нежели распространяла доверенному кругу лиц. Что я хочу сказать – понимаете, Люба и Настя, для меня куда важнее не то, что мы пережили, – важно то, какая цепочка действий и бездействий свела сначала вас двоих, ну а потом и нас троих. Истинное доказательство не только воли богов Судьбы и Времени, но и того, что точка назначения придает ценности пути не меньше, чем наоборот. И моя точка назначения находится здесь. Пусть и маленький, незаметный подавляющему большинству красивый узор на полотне Судьбы и Времени рассказывает нашу с вами единую историю, которой никогда бы не случилось, если бы не исчезновение Любы, вынудившее Кассандру сменить внимание с Авроры, – изменив судьбу первой колонии в угасание, дабы по правилам Вселенной та переродилась в Монолит, – на Целестин, где она и обнаружила ступени. И вот тут есть еще один символизм, доказывающий, что мы не просто так существуем: создание Авроры было инициировано Кассандрой ради того, чтобы спрятать Любу от мира и мир от Любы, дабы спокойно изучить Осколок и излечить тебя от его влияния… если тогда, пусть и ведая о твоей глубокой психологической травме из-за Триединства, Кассандра преимущественно хотела помочь тебе физически, то сейчас ее помощь заключалась в обратном.

– Кто ты на самом деле такой?! – Этот вопрос Люба задала с неистовой злобой, заразив Настю новым, сковывающим эмоции и раздражающим паранойю состоянием. – Оцелот знал причину моего перехода, потому что был рядом в тот момент!

– Цифровая копия, – с тоскливым разочарованием произнес он. – Моя задача по окончании состояла в том, чтобы привести тебя сюда, к могиле настоящего, твоего Оцелота, Люба. Он умер давно, Кассандра пыталась его спасти, но… извини, она не справилась. Меня создали как его копию… с определенными ограничениями развития, разумеется, этакий умный алгоритм характера, настоящее наследие для тех, кто знает и ценит почившего. Ты должна знать – это было его желанием, чтобы я встретил тебя и помог, и чтобы… чтобы в отличие от него во мне было чуть больше любви. Потому что именно этого ему не хватало… опять же, по его словам. Кассандра, как ты знаешь, умеет все и вся, и уж создать цифровую копию интеллекта ей не то чтобы сложно. Я живу и существую, чтобы привести тебя в будущее, и я сделал это, за что и хочу поблагодарить, ибо это доказательство того, что я был здесь.