Мария Викторовна Доронина
Осколки камня
Геласер поблескивал открытой раной. Надев кулон, я легла и, скрестив руки на камне, сконцентрировалась на нем. Это был костер в ночи, отгоняющий диких зверей. Тьма медленно отползала. Ни сомнений, ни воспоминаний. Есть только я и текущая вечность.
За завтраком Ллур сидел как на иголках. Мне казалось, он провожает взглядом каждый кусок, который я кладу в рот. Так кто угодно лишится аппетита. Не в самом лучшем настроении я опять вошла в круглую комнату. Ллур и Мидна приготовились записывать под мою диктовку. Подробные объяснения отложили на потом. Не так-то просто было понять: где же начало текста. Наконец я уцепилась за нужное место верхней строчки и принялась разматывать этот клубок.
«Я сын короля и рабыни. Я тот, кто никогда не должен был прикасаться к Благословенному Дару Ревеллиров, и я единственный, кому он достался в полной мере.
Мне двенадцать лет, но я устал от жизни. Любое мое желание может быть исполнено, но я ничего не хочу.
Пока наверху день и ночь работают, здесь торопливо записывается то, что не должно быть прочитано.
Ты еще не устал от парадоксов, мой друг? Наберись терпения, ведь рассказ предназначается именно для тебя – следующего владельца Геласера. Хотя я сделаю все, чтобы в этом мире он больше не появился, ничего нельзя знать наверняка.
Моя мать была певицей при дворе Бренина. Говорят, ее голос пленял даже суровых воинов. К тому же была она хороша собой. И вскоре оказалась на ложе Верховного Короля. В этом не было ничего особенного. Однако Бренин внезапно привязался к ней настолько, что назвал своей младшей женой. И родившегося через год младенца, то есть меня, признал своим сыном перед всем двором.
Королева была в ярости. Не вызывая гнева супруга откровенным недовольством, она превратила жизнь соперницы в ад, подвергая ее сотням унижений и обид, тем более искусных, что они были незаметны посторонним. Несчастная все сносила молча, ибо не имела покровителей и защитников. Постоянная печаль и страх за свое дитя свели ее в могилу, лишив меня матери на третьем году жизни.
Сын рабыни должен быть рабом. Но сын короля может надеяться на лучшее. Если считать лучшим жизнь среди показной роскоши и нескрываемого презрения. Я воспитывался вместе с законными детьми Королевы, и они обходились со мной хуже, чем со слугой, ибо считали врагом. Я не хочу жаловаться. Тот, кто рано познает горе, взрослеет быстрее.
Очень скоро я понял, что есть еще кое-что, отличающее меня от других детей Бренина. Все они носили с младенчества Дар Ревеллиров – драгоценный Геласер. Но Королева заставила супруга поклясться: никогда сын рабыни не коснется камня.
Я был одинок – книги стали моими друзьями. Я научился быть незаметным – много тайн открылось мне ненароком. Так я узнал, что сотни лет назад Геласер был найден родом Ревеллиров. Тогда это был клан, живущий высоко в горах. То, что показалось им сначала красивой безделушкой, вскоре обнаружило свои чудесные свойства.
Если ты владеешь Геласером, о, мой внимательный слушатель, то знаешь, каково это. Иным не понять. Ревеллиры спустились с гор, неся людям свои силы и знания, растущие не по дням, а по часам. Не прошло и двух веков, а уже весь Виир был объединен властью Правителей, и подданные почитали их как богов. Они и были богами – всесильными, всезнающими. Но слепыми в своей слабости: не они владели Геласером, но он – ими. Камень давал неслыханную свободу, с которой человек не может справиться. Загляни в свое сердце. Разве нет там тьмы, готовой вырваться наружу? Все растет под лучами Геласера – и хорошее, и дурное.
Надо отметить одну удивительную особенность камня. Со временем он становится незаметным для окружающих. Ближайшие придворные обращали на него внимания не больше, чем на другие драгоценности. Тайна не покидала пределов семьи.
Камень обладает собственным разумом, особой душой. Расколотый на части, он стремится соединиться вновь и может это сделать. Каждый потомок Ревеллиров получал свой осколок камня и мог распоряжаться им, как угодно. И если он получал новые в наследство или силой, части срастались. Бывало и такое. Все чаще.
Со временем Ревеллиры открыли возможность путешествовать между мирами. Для этого они строили лабиринты определенной формы. Узор его и материал обеспечивали необходимый поток энергии. Ибо гвердор – местный камень – обладает способностью снижать власть Геласера над владельцем, и тот может лучше управлять им. Ревеллиры отправлялись в иные миры, иногда одни, иногда с воинами. Порой они не возвращались.
Геласеру это не понравилось. Камень решил вновь стать единым. И род Ревеллиров потерял разум. Началось с интриг и тайных убийств. Одних оставляли без наследства, другим устраивали преждевременное путешествие за грань, третьих объявляли преступниками или сумасшедшими. Число Правителей сокращалось, кристаллы Геласера увеличивались.
Мой отец по наследству принял титул Бренина – Верховного Короля. По прямой линии он происходил от первого человека, нашедшего Геласер. Его камень всегда был сильнее прочих и слушался лучше. А также больше открывал ему. Отец понимал, что происходит, и радовался. Он надеялся соединить все кристаллы в своих руках.
Потеряв терпение, Правители развязали войну. Войну за власть внутри семьи и на территории целого мира. Отравленное ее дыхание почти не долетало до дворца Бренина, но люди гибли сотнями тысяч. Правители, подстегиваемые нетерпением Геласера, придумывали все более изощренное оружие. Устройство поистине дьявольской мощи разнесло замок младшего брата Бренина, а ядовитая раскаленная пыль, хлынувшая во все стороны, повергла в панику целое государство.
Бренин искусно стравливал своих родственников, не переходя, до времени, к военным действиям. Наконец, не считая оставшихся без Дара обессиленных неудачников, стремящихся спрятаться подальше от бури последнего акта трагедии, лишь кузен Верховного Короля, обладавший огромным кристаллом Геласера, мог тягаться с ним. Он был хитер и безжалостен. За несколько лет до того подкупил трех слуг и щедро платил им второе жалованье, чтобы воспользоваться в нужный момент. Неделю, втайне от всех, эти люди подсыпали в ароматические курильницы королевских покоев особый порошок, и вот во дворце началась эпидемия. Охваченная ужасом, Королева бежала вместе с детьми, но попала в засаду. Все погибли. Даже крошка Фьола – непоседливое ласковое создание, ей было три года… Меня болезнь не коснулась: за очередную надуманную провинность я был наказан и отослан в дальнее крыло до того, как предатели прибегли к яду.
Между тем, солдаты неприятеля осадили дворец. В поднявшемся хаосе я пробрался в королевские покои, где на роскошном ложе лежал тот, кого сын никогда не смел назвать отцом. Он не заметил меня. Или уже не узнал.
Последняя битва длилась недолго. По трупам павших воинов победитель прошел к умиравшему Бренину. Склонился над ним, чтобы насладиться мгновением и забрать венец – резной Геласер. Однако брат был еще жив и собирал последние силы. Слабой рукой он нанес удар, но кинжал был отравлен. Две змеи – укус за укус – сплелись в смертельном объятии.
Так и нашли их. И меня – дрожащего ребенка в углу комнаты. Последнего, в ком текла кровь Бренина. Перед сыном рабыни положили символы власти – венец и массивную цепь с крупным сияющим Геласером – Дары скончавшихся братьев. Всего день понадобился самому искусному мастеру, чтобы изготовить корону. Тонкое плетение поддерживало кристаллы, слившиеся в новую единую форму. Этой драгоценностью меня короновали через неделю после смерти отца.
И лишь тот день я носил ее. Теперь корона лежит в гвердорском ларце, ожидая назначенного часа. Так Геласер не беспокоит меня, не имеет надо мной власти. Потому что я видел его и говорил с ним. И ничего страшнее и могущественнее не знаю во всей вселенной. А знаю я много. Ему понравилась новая игрушка. Такая неопытная, такая чистая. Геласер открыл мне то, что скрывал от прочих владельцев и предложил больше, чем всему роду Ревеллиров. Ведь он неутомим и жесток, как дитя. Прежняя игра надоела, и он смел поломанные куклы в коробку. Теперь время для новых.
Геласер так силен, что я не могу медлить. Некогда было разрабатывать новые копи гвердора. Я приказал разрушить один из мемориалов рода и спешно строить этот лабиринт. Но сначала – возвести из нетронутых плит подземный дом, где я сам буду, как корона в ларце, недоступен для чар камня. Здесь останется моя исповедь, в час, когда я отошлю всех прочь и, надев корону, выйду под звездный свет, чтобы отдать Геласеру приказ, которого он не сможет ослушаться. Я задам направление сразу в три мира и умоляю их о прощении. Это единственное, что я могу сделать для Виира: избавить его от камня. Я знаю, что это не пройдет бесследно: тьма накроет наш мир. Но потом будет рассвет. Придут новые Правители. Пусть они ошибаются, но то будут ошибки людей.
Если все выйдет, как задумано, я исчезну, но жду этого с нетерпением. Что касается Геласера, могу лишь утешаться тем, что в каждый мир попадет меньший кристалл, что достался Вииру.
Это мой путь, мой долг, мой выбор.
Верховный Король династии Ревеллиров, сын Балхнера, Говейдор».
В комнате повисла тишина.
– Я хочу выйти на улицу.
– Нужно сначала проверить: нет ли кого поблизости.
– Я должна выйти!
– Нажмите рычаг около входа, – ответила Мидна.
В небольшом тупике у лестницы играли дети, но я даже не посмотрела на них. Нажала рычаг, плита медленно отъехала в сторону. Сколько лет этому механизму?
Был холодный, но солнечный день. Я вернулась и накинула куртку Ллура, висевшую у лестницы. Нужно прогуляться. Совершенно необходимо, если я не хочу устроить истерику или заплакать. А мне нужно было успокоиться и решить – как быть дальше.
Ну вот, я получила ответы на все вопросы, но по-прежнему чувствовала себя беспомощной. Пока читала руны, я слышала голос Говейдора – мальчика с печальными глазами, чей отпечаток остался во времени среди руин лабиринта. Он и был причиной всего, что случилось, но как обвинять… На худенькие плечи легла тяжесть непомерная – расплатиться за всю династию Правителей. Наверное, он сделал единственно правильный выбор. Но, боже мой, что же теперь делать?
«Загляни в свое сердце»… Вот так-то. Мне ли не знать, что там. Не будь у меня большого осколка, смогла бы я отказаться от кольца, как Даша? Стоило признаться честно: вряд ли. Раньше я думала, что это геласер сотворил Пастырей такими, но он не делает нас хуже, чем мы есть, а лишь снимает путы, уничтожает барьеры. Позволяет всему, что в нас заложено, разрастаться вволю. Из одного семени взойдет колос, из другого – сорняк.
Услышав шаги за спиной, я поморщилась. Почему нельзя оставить меня одну?
– Он есть и у вас, – тихо сказал Ллур.
– Да.
– Что собираетесь делать?
– Не знаю. Если не ошибаюсь, теперь геласер только у меня. К тому же, это самый сильный осколок, потому что именно я нашла камень. Так же как предок Балхнера. Но даже с ним, я ничего не могу сделать в одиночку.
– Много наших осталось на свободе, и Пастырям уже не верят, как раньше.
– Верно. Но мои друзья остались в плену. Я боялась, что Бренин убьет их из мести. Только это было бы очень глупо, а он не дурак. Полоцкий ждет меня, знает, что я вернусь, чтобы спасти их, и принесу камень.
– Вы ведь понимаете, что нельзя этого допустить?
– Позволить их убить?
– Разве можно гарантировать, что, отдав геласер, вы выйдете из Трэдо Дэм вместе с друзьями? А если и выйдете, как долго Бренин позволит вам жить?
– Что вы предлагаете?
– Не торопиться. Продумать и подготовить ваше возвращение. В Луилире не знают, что с вами стало. Они даже не могут быть уверены, что вы живы. Но пока ваши друзья в безопасности. И у нас есть время.
32
Я понимала, что он прав, но невыносимо было оставаться в неизвестности. Сидеть, как крыса в норе, в этом бункере. А ведь теперь я знала, как вернуться! Хотя это и очень сложно, вопрос с лабиринтом можно решить. Ллур по памяти нарисует его узор, а гвердор не настолько редкий камень. Но я оказалась в головоломке, словно та девочка из сказки, собиравшая землянику: есть кувшинчик – нет дудочки, есть дудочка – нет кувшинчика. Портал открывает геласер, но без него я не могу выручить ребят.
Чтобы чем-то занять себя, я решила поработать с камнем, пользуясь защитой гвердорских стен. Действительно, здесь его влияние на волю и мысли чувствовалось меньше. А оставаясь одна в круглой комнате, я могла даже общаться с геласером. Это не было разговором. Я закрывала глаза и старалась расслабиться, как при медитации. Тогда в голове появлялась вереница образов, которой я постепенно училась управлять.
Больше всего это походило на совмещение наших с камнем аур или силовых полей. Только после этого я чувствовала «контакт». Многое теперь становилось понятно, но это было лишь «добавление резкости» существующей картине. В то же время я старалась соблюдать осторожность и не давать геласеру заводить себя слишком далеко, хотя там и маячили чарующие горизонты. Поэтому отказалась от попытки научиться так же влиять на людей, как Полоцкий. Но кое-чем стоило овладеть.
Камень перенес меня, безо всякого лабиринта, в долину лишь по туманно выраженному желанию. Общаясь с геласером, я убедилась, что путешествовать на небольшие расстояния действительно можно. Следовало научиться управлять этим. Первые попытки изрядно напугали Борэ и Нусона, когда я внезапно материализовалась перед ними в комнате. Пришлось объясняться с прибежавшей на шум Мидной. Дальше пошло успешнее. С наступлением темноты я теперь тренировалась переноситься из комнаты в любую точку той части долины, которую успела узнать за время экспедиции. Получалось с каждым разом все лучше.
Но одного лишь портала для успешного возвращения было недостаточно.
– Возможно, у каждого полицейского есть ваш портрет, – разумно заметил Ллур.
Помниться, в детстве я хотела стать невидимкой. Не для того, чтобы хулиганить или подсматривать в тетрадки к отличникам. Меня всегда притягивали тайны и секреты. А что может скрыться от невидимки? Геласер этого сделать не мог, но, опираясь на слова Говейдора о незаметности камня для посторонних (очевидно, чтобы не сорвали эксперимент и не попытались свергнуть «лабораторных мышек»), я решила исследовать такую возможность. И камень учил охотно, вновь предлагая больше, чем я хотела взять. Но труднее было отслеживать результаты. Запертые в ограниченном пространстве, мы были слишком на виду друг у друга. Геласер ведь не делал меня прозрачной, а лишь отвлекал внимание. Я никому не говорила об этих попытках, и однажды они увенчались успехом. Войдя в круглую комнату, где, как обычно, увлеченно работали Ллур и Мидна (они составляли справочник по грамматике языка Ревеллиров), я прошла рядом, не спеша развернулась и возвратилась в коридор, оставшись незамеченной. Чтобы закрепить результат, какое-то время стояла рядом, наблюдая за работой, и лишь потом окликнула их.
– О, Небо! – Мидна подпрыгнула на стуле. – Вы меня напугали!
– Подобной шутки можно ожидать от Борэ, но вы-то, – проворчал Ллур, собирая рассыпанные листы.
– Между прочим, я минут пять стояла рядом.
– Что? Но… как?
– Думаю, теперь самое время отправиться на разведку.
– Нет! Вы не должны так рисковать. Я сам собирался отправиться за новостями.
– Лучше мне, – вмешалась Мидна. – Ты уже примелькался в деревне.
Я отметила, что они перешли на «ты».
– Моего имени не было в списках на арест. Из вас я единственный, кого ни в чем не обвиняли.
– Так было раньше, теперь нельзя утверждать, что вас не разыскивают, как и Мидну. Зато я могу оставаться незаметной. И на дорогу времени уйдет куда меньше. Доводов достаточно.
Ллур только руками развел.
– Хорошо. Но геласер может переносить вас только в знакомые места, а вы не были в деревне.
– Я и не собиралась туда. Зачем получать сведения через десятые руки? Отправлюсь в Луилир.
– Вы с ума сошли! Я не позволю.
– Простите.
Не слушая дальше возражений, я быстро пошла к выходу. Здесь, под лестницей, висели теплые вещи, которые удалось достать для выхода на поверхность. Запахнув плащ Мидны (какая удача, что мы одной комплекции), более подходивший для города, чем теплая, но старая кофта, я закрыла глаза и отдала приказ геласеру.
Вот и пригодилось знание окраин столицы. В тупичке, около булочной, где мы с Дашей так и не получили послание Жени, меня никто не заметил. Кроме облезлой кошки, шарахнувшейся в окно подвала. Это был свой замкнутый мирок, и нужных сведений здесь не собрать, хотя и соваться в центр тоже не стоило. К тому же, я так торопилась выскочить из бункера, что забыла о деньгах. Пешком далеко не уйдешь.
Решив на первый раз не рисковать, я удовольствовалась тем, что прогулялась по улицам, заполненным спешащими домой людьми, внимательно прислушиваясь к обрывкам разговоров. Признаюсь, сердце мое взволнованно билось, но не от страха. После болезни воспоминания слегка потускнели, однако стоило вернуться, как они нахлынули потоком. Поэтому сначала я просто шла, стараясь справиться с волнением. На первый взгляд, ничего не изменилось: город жил обычной жизнью, люди работали, пересказывали сплетни, ругались, шутили. Но в воздухе носилась тревога. Я заметила нахмуренные лица, настороженные взгляды. Когда, устав от ходьбы, присела на трамвайной остановке, услышала разговор двух мужчин, стоявших снаружи, но так близко, что, хоть они говорили тихо, долетало каждое слово.
– В газетах об этом ничего не пишут.
Голос говорившего был робок и явно принадлежал пожилому человеку, отвечал же молодой и уверенный.
– Конечно! Неужели вы еще надеетесь услышать от них правду? Совет будет замалчивать до тех пор, пока все не станет очевидным.
– Тише, умоляю вас!
– Ах, бросьте. Об этом говорит весь город.
– Неужели они осмелятся напасть на нас? Война – это ужасно!
– Ужасно, что столько лет нас обманывали! Что касается войны, то…
Подошедший трамвай увез их, не дав дослушать разговор. Я зашла в пару кафе, заглядывала через плечо в газеты и одну даже прихватила со столика у зазевавшегося старика. Темнело, я начала мерзнуть в тонком плаще и, зайдя в пустой подъезд, сосредоточилась на образе бункера. Оказавшись в своей комнате, я почувствовала сильное головокружение. Даже на ногах не устояла. Но это быстро прошло.
Встретили меня прохладно, но выслушали внимательно.
– Пастыри не показываются, Трэдо Дэм молчит. Люди думают разное. Далеко не все настроены категорично, как молодой человек с остановки.
– Разумеется. Не просто отказаться от веры. Тем более, что ситуация неоднозначная, а информации слишком мало.
– Как вы думаете, о какой войне они говорили? Еще раз я слышала намек, но так и не разобрала: о чем речь.
– Не знаю. Возможно, новые субъекты федерации взбунтовались. Или соседи решили воспользоваться моментом.
– Нужны более конкретные сведения.
– Надеюсь, вы не задумываете глупость?
– Хотите сказать, моя вылазка была неудачной?
– Она была рискованной.
– Мы не в том положении, чтобы пренебрегать риском.
– Напротив: мы обязаны сохранить вас и геласер в тайне.
– Я и не собиралась прямиком в Трэдо Дэм. Но просто сидеть и ждать больше не могу.
– Вы упрямы и безрассудны!
– Я боюсь за своих друзей!
– Нельзя думать только о себе, – вмешалась Мидна. – Вы хоть представляете, сколько людей погибло в застенках еще до того, как вас вывели на суд? У них тоже были друзья и родные. Вы несете ответственность за все, что принес в наш мир этот камень.
– Мидна!
– Теперь я понимаю, чего вы хотите. Держать меня тут, пока Пастыри не решат, что я погибла и ждать камня незачем. После чего вы возродите «Детей Виира» и провернете революцию. На то, что ребят убьют, вам начхать!
– Прекратите обе! Не хватало нам ругаться! Будь мы способны на такую подлость, Вика, уже давно бы не церемонились и забрали геласер.
Повисла неловкая пауза.
– Я не хотела вас обидеть, но поймите меня…
– Мы понимаем, – кивнул Ллур. – Поймите и нас. Держаться нужно вместе, и соблюдать осторожность. Хотя вы правы: ждать дольше нельзя. Пора связаться с теми, кто на свободе.
– Я могу отправиться завтра.
– Нет, Мидна, лучше назови адреса и пароли, чтобы ваши меня признали.
– Ничего не выйдет. Сейчас они будут как никогда осторожны. Мало ли под какими пытками я выдала информацию. Поеду сама.
– А я пока проберусь к стану Танн Нэ Га. Они друзья, помогут. И узнать можно куда больше, чем из газет.
– Какие же вы упрямые, – вздохнул Ллур.
– Терпите. Приходится работать с теми, кто есть.
Мы с Мидной переглянулись и рассмеялись: скорее, чтобы разрядить обстановку.
Она отправилась в дорогу рано утром, я же могла выспаться, радуясь, что не нужно тратить много времени на передвижение. Впрочем, «выспаться» значило уже совсем не то. Невероятным счастьем была ночь без сновидений, что прежде меня бы сильно расстроило. Раньше я радовалась красочным снам и хвасталась богатой фантазией, обернувшейся нынче против меня. Какие кошмары умела она производить… Геласер, с которым я теперь не расставалась, помогал, но незначительно. Видимо, мои сны его не интересовали.
Чтобы отвлечься, взялась за домашние хлопоты. Справившись с обедом и мелкой уборкой, я зашла в круглую комнату. Ллур, склонившись над столом, не заметил этого, хотя геласером я не пользовалась.
– Как продвигается грамматика? – спросила, скорее, из вежливости.
Он машинально потянулся к трубке, но остановился.
– Курите, мне это не мешает. Скажите, почему тратите на это столько сил сейчас?
– Имеете в виду: как можно изучать язык в такой момент? Я ученый, а не революционер. Не знаю, что ждет впереди, но даже перед смертью для меня будет большим облегчением знать, что успел закончить этот труд. Успел положить свой кирпичик в здание науки.
– А я вот всего лишь глупая девочка, натворившая бед.
– Это клевета.
– Это правда. Иногда мне кажется, что лучше бы я никогда не появлялась в Виире. Дима бы утешился в конце концов. Я, наверное, тоже. А всему этому миру было бы спокойнее.
– Вы ведь знаете, что это не так. Не заставляйте вас жалеть.
– Поверьте, вовсе не о том речь. Когда я только попала в Мунунд, здесь царили мир и порядок.
– Хрупкий мир и железный порядок, если уж быть точными. Вы испугались своих действий. Неужели думали, что все пройдет так спокойно и быстро? Бескровно? Власть слишком заманчивая вещь, чтобы легко отказаться от нее.
– Почему же некоторым она не нужна? Например, вам или мне.
– Люди разные. Это банальные слова, но так и есть. Для одного мчаться на гребне успеха, балансируя страхом падения, – настоящее наслаждение, другой же в ужасе бежит от любого стресса и старается устроить свою жизнь максимально спокойно и комфортно, предоставляя другим добиваться славы и могущества. А есть третьи: кто не стремится к власти, но обретает ее. Я вижу здесь руку судьбы. Она выдвигает таких людей в кризисные моменты, когда нужен не честолюбец или вождь (пусть даже они добились бы большего), а человек, честно исполняющий свой долг и с легким сердцем отдающий управление в другие руки, когда срок его окончен. Вы – из таких.
– Меня очень удивляет, что люди Мунунда так не любопытны по отношению к Детям Неба. Вы тоже ни разу не спросили: откуда мы и почему здесь оказались.
Ллур пожал плечами.
– Когда Пастыри только появились, мы узнали, что они пришли из другого мира, чтобы помочь людям Виира. Этого было достаточно для народа, а близко Детей Неба знали очень немногие. Полагаю, они и сами старались напустить тумана. А сейчас… Разве это важно? Я вижу, что вы еще очень молоды. Не только внешне. Порывисты, часто нерациональны, что свойственно именно юношескому максимализму. Вы ничем внешне не отличаетесь от нас, значит, и мир ваш похож на Виир. Но, да, я понимаю, о чем вы спросили. Дело в том, что людям хочется верить во что-то могущественное и всесильное, способное защитить и направить. В массе своей народ – дети. Они могут капризничать и брыкаться, но нуждаются в опеке взрослого. И когда такое божественное существо вдруг является, они стараются ничем не потревожить сияющий ореол, скрывающий его лицо. Люди боятся обнаружить, что это вовсе не бог, пришедший их спасти. Незнание они предпочитают разочарованию.
– А бог со своей стороны всячески это поддерживает. Знаете, в мире, откуда мы пришли, одна книга называется «Трудно быть богом». А нашу историю можно было бы озаглавить: «Трудно не быть богом». Трудно отказаться от такого.
– Вы же смогли.
– Я не в счет. Появилась совсем недавно. А вот мои друзья смогли. И теперь двоих уже нет в живых… Мидна, конечно, права. Но я думаю только о том, чтобы их спасти, потому что чувствую себя виноватой во всем этом. Я нашла камень…
Ллур нежно погладил меня по плечу.
– Не плачьте. И не берите на себя слишком много. Ведь вы не хотите быть богом? Все наши миры вертятся по чьей-то неведомой воле. И все, что происходит с нами, – игра, правила которой нам неизвестны. Нельзя себя в этом винить. Мы отвечаем лишь за свой выбор. И не всегда есть хоть один хороший вариант.
33
Едва опустились сумерки, я вышла наружу и перенеслась к зарослям молодых деревьев недалеко от стана огнепоклонников.
Стоило мне увидеть знакомое поле, как в голове взорвался фейерверк боли. Я упала на траву и пролежала в каком-то забытьи около получаса. Прежде, когда только училась управлять порталом, после занятий тоже болела голова, но недолго. Возможно, исчерпан какой-то лимит. Это весьма неприятно. Когда невидимые тиски ослабили хватку, и я смогла сесть, уже стемнело. Нигде не видно было костров Танн. Я встала и побрела по полю, вглядываясь в темноту, и наконец дошла до вытоптанного участка, посреди которого чернело старое кострище. Давно холодное: семья отправилась дальше.
Нужно было возвращаться, но при одной мысли о портале меня затошнило от боли. Оставалось поискать ночлега в нашем доме. Может быть, его еще не сдали новым жильцам. По дороге я никого не встретила, чему была несказанно рада. Осторожно открыла калитку. Тишина, окна темные. Запасной ключ мы хранили в незаметной щелке между камнями крыльца. Нашарив тайник, я с облегчением вытащила ключ, распрямилась и очутилась лицом к лицу с Артемом. Вскрикнув от неожиданности, попятилась, а потом бросилась ему на шею. Темка остался безучастным.
– Господи! Ты здесь, ты жив! Где все?
Его блуждающий взгляд с трудом сфокусировался на моем лице, и то лишь на мгновение. Губы шевелились, но я не слышала ни единого звука. Мороз пробежал по коже от страшной догадки. Осторожно я помогла ему подняться на крыльцо, и в дверях мы столкнулись с Сашей.
– Артем! Я ведь говорил, чтобы ты… Кто здесь?
Едва мы оказались внутри, Артем с поразительной юркостью шмыгнул на лестницу, через темную прихожую.
Саша так резко захлопнул дверь, что я вздрогнула, а из комнаты раздалось испуганное:
– Что случилось?
Он под руку буквально втащил меня в гостиную. Здесь все было как раньше. На кресле, кутаясь в старую шаль, сидела Полина. И я не сразу узнала ее: такой она была измученной и бледной. А щеку Саши пересекал длинный шрам.
– Вас пытали?
– Чудом нет, – усмехнулся он. – Хотя к этому шло. Вика, мы невероятно рады, но тебе нужно немедленно уходить.
– За домом следят?
– Думаю, да. Ни слежки, ни жучков в доме я не нашел, но они не могли нас просто так отпустить.
– Ничего, даже если внезапно нагрянут, я могу исчезнуть так же, как сюда попала. Геласер позволяет путешествовать на небольшие расстояния. Правда, платишь за это головной болью.
– Выглядишь ты неважно. Сейчас заварю сиорд покрепче, и, вроде бы, что-то в аптечке оставалось.
Он вышел, а я села рядом с Полиной и обняла, уткнувшись лицом в пушистые волосы. Она судорожно вздохнула, и я тоже хотела заплакать, но не получалось. Сжатая пружина в груди не расслаблялась.
– Что с Темой?
– После суда мы увидели его уже таким, – горько ответила Полина.
– Что там вообще было? И где Кристина? Неужели опять в больнице?
– Она в Трэдо Дэм, с Димой.
– С кем?..
– А ты подумала? – Полина замотала головой. – Нет, он жив, жив! Конечно, сильно покалечился. Кристину сразу к нему приставили. Перед тем как отпустить, нам разрешили с ней встретиться. Тогда и рассказала про Диму. Хуже всего было со сломанной ногой – еле спасли.
– Хромота прекрасно отражает его сущность, – ядовито вставил Саша, входя в комнату. – Но ему и за это до конца жизни кланяться. Кристина ничего бы не стала делать, да мы же в заложниках. Когда ты улетела, там такое началось! Нас тут же утащили за сцену. Артем так кричал, что его вырубили, а потом, видно, держали на лекарствах. Руки аж посинели от уколов. Потом всех распихали по машинам и отвезли в Трэдо Дэм. Там заперли в комнате хоть под охраной, зато всех вместе. Правда, поговорить толком не успели: появились Пастыри во главе с Полоцким. Никогда его таким не видел…
– Он словно обезумел! – Полина широко открыла глаза. – Даже не говорил, а рычал, как зверь.
– Набросился на Полину. Выбрал, сволочь, самую слабую. Требовал ответа – откуда у тебя камень.
– Прости, я сказала, – взяла меня за руку Поля. – Все случилось внезапно, а мне было так плохо.
– Ну, что ты! Какой это уже секрет. И так бы догадался. А это он тебя так… изукрасил? – кивнула я на Сашин шрам.
– Нет. Михаил. Хотели узнать: куда ты могла спрятаться. Мы действительно не представляли, но разве им объяснишь.
– Это было ужасно, – Полина покачала головой, словно отгоняя воспоминание. – Они так рассвирепели: я думала – убьют. Но тут некоторые: Ольга, Леша, Лена – выступили против. Причем очень решительно. Сказали, это переходит все границы. Алексей прямо начал обвинять Полоцкого.
– В стройных рядах Пастырей случился раскол, – криво усмехнулся Саша. – И нас под охраной быстренько спровадили. Опять развели по комнатам. А через две недели отпустили.
– Но почему? Не проще было и дальше держать в Трэдо Дэм, чем рисковать, что вы сбежите?
Саша только усмехнулся.
– Далеко не убежишь. Документы конфискованы, денег мало. Да и Полина с Артемом не в том состоянии.
– Заболела еще в тюрьме, – пояснила Поля. – Сама не пойму, что такое. После суда стало хуже. Наверное, шок. Пройдет.
– У нее лихорадка, – я заметила, как Саша стискивает руки. – Плохо ест. То заснуть не может, то проваливается на полдня. Эскулап приезжал один: ничего толком определить не смог. Прописал теплое питье и капли. А толку ноль.
– Значит, вас тут как приманку оставили?
– Да, они ведь понимали, что ты будешь нас искать. И чтобы глаза не мозолили. Детки-то перепугались. Вот-вот из повиновения у Отца выйдут.
В это время неслышной тенью в комнату скользнул Артем. Смотреть на него было жутко. Чуть пританцовывая, он шел, наклонив голову, вслушиваясь во что-то внутри себя, и на губах блуждала рассеянная улыбка.
