Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие
Откашлявшись, Стефан высвободил вторую руку из-под одеяла и стал гладить меня по голове.
– Ты и дети помогли мне жить. Я разрешил себе вернуться к медицине. И только любовь моя никому не нужна. С Джамилой я научился любить женщину. Умение применить не могу. Ты – моя любовь, не хочешь быть моей. – Стефан умолк.
Я хлюпала носом и, собирая все силы, переливала их в него.
– Я поеду домой, Хабиба, давай, собираться будем.
Я приподняла голову, ладошками вытерла лицо.
– Подожди, я позвоню Серёже, он договорится, чтобы тебя неотложка перевезла.
– Зачем неотложка. Так доедем. Вас Павел привёз?
– Нет. Мы вдвоём. Стефан у тебя жар спал.
– Не зря домой еду, ты меня исцеляешь. Ты иди, звони Сергею, я оденусь.
– Я помогу тебе.
– Нет. Я сам.
Стефан боролся с температурой ещё девять дней. Даша плакала, причитая над худобой мужа; пугалась его бреда, его чешуйчатой кожи; впадая в панику, больше мешала, чем помогала. Сиделка Полина Викторовна уже назавтра выдворила её из покоев больного, позволив являться, только на полчаса три раза в день, в то время, пока сама она принимает пищу.
Часы моего дежурства, Стефан любил, не терпел одного, когда я требовала сменить мокрое от пота бельё. Препираясь: «Не надо. Потом. Само высохнет», он, в конце концов, уступал, вставал с постели, требовал отвернуться и, пока я меняла постельное бельё, сердясь, переодевался самостоятельно, несмотря на слабость.
Он много спал, но когда не спал, мы разговаривали. Ранее закрытый, Стефан рассказывал о своём детстве, о своей любви к горам, о лошадях и много ещё о чём, открывая незнакомые стороны своей личности.
К теме его первой семьи мы никогда больше не возвращались.
– Катюша, к чему ты о любви Стефана сказала? Если вы услышали чужую тайну, зачем ты о ней говоришь?
Катя покраснела до слёз. Рассерженно сверкнув глазами, крикнула:
– Есть зачем, мама! Папа сказал, он из ревности ошибку совершил. Эту женщину, ну, которая налгала про ребёнка, он встретил, когда ты за больным Стефаном ухаживала!
– Катька, спокойнее, пожар в доме нам ни к чему. Что это меняет? Или ты хочешь сказать, что причина уважительная и оправдывает поступок?
Катин пыл остыл, она перевернулась на спину и, уперев взгляд в потолок, как прежде я, вяло проговорила:
– Да, я надеялась, что, узнав о причине, ты изменишь решение.
– Иди ко мне, детка.
Вздохнув, Катя придвинулась и вновь уткнулась лбом в моё плечо.
– Мне жаль, Катя. Я не могу изменить решения. Сейчас и я, и ты, и папа, и Макс, все мы, включая Стефана и остальных домочадцев, находимся в точке перемен. Каждый из нас вынужден сделать выбор из множества вариантов развития личного и общего будущего.
Я намерена найти тот, который минимизирует потери и одновременно увеличит шансы на счастье.
Серёжа разрубил четырёхлетний узел ненужных ему отношений, попутно защитив вас, своих детей, от возможных притязаний «брата» и его матери в будущем. И ещё он принял решение разобраться в себе. От того, что он поймёт о себе, будет зависеть его будущее, наше будущее и будущее многих людей.
Макс осознал, что детство прошло, пришла пора браться за мужские дела, и взял на себя ответственность за всю семью, а с отъездом папы и ответственность за бизнес.
Я замолчала, задумавшись о Стефане и Даше. Катя ждала, потом беспокойно заёрзала, наконец, шепотом, спросила:
– Мама, а я?
– А ты, Катюша, не желаешь принять очевидного. Ты стремишься любыми способами сохранить привычное прошлое.
– А Стефан? Ты сказала, что Стефан тоже в точке перемен. И остальные. Про остальных тоже скажи.
– Стефан. Стефан, Катюша, намерен обрести свободу от семейных уз. И я не знаю, что с этим делать. Даша мечтает стать хозяйкой в доме зятя, не понимая, что, осуществив своё намерение, разрушит возможное счастье дочери, да и свою неказистую жизнь тоже. Перед Анютой стоит очень трудный выбор – счастье с любимым человеком или притязания родной матери. Надеюсь, пересилит любовь к мужу.
– А Стефан, он рассчитывает на отношения с тобой?
– Нет. На развод он подал документы до моей, так неожиданно свалившейся, осведомлённости.
– А почему ты хочешь с этим что-то делать?
– Потому что Даша без Стефана пропадёт. С Павлом всё понятно. Теперь он на своём месте. Меня восхищает, что выбор он сделал за несколько минут. Он просто шагнул из обиды в поиск решения. Ну и всё, остальные пока не проявились.
– А проявятся?
– Конечно, детка. В ближайшее время Андрэ будет делать выбор или уже сделал его. При твоём папе он ни делами толком, ни семьёй не занимался. Так, чуть-чуть дедушка при взрослых внуках, чуть-чуть отец при удачно вышедшей замуж дочери, дела доверил вести зятю и внуку. Теперь он отец незамужней дочери, дед взрослой внучки, теперь он несёт ответственность и за мою честь, и за твою. Он во второй раз станет дедом, следовательно, автоматически берёт ответственность за обеспечение и воспитание ещё не рождённых внуков. Это в доме зятя Андрэ – почётный патриарх, а в доме внука и дочери он – патриарх, с правом вето на любое решение главы семьи. В современном обществе подобные «мелочи» не учитываются, но Андрэ человек из того мира, где в Мужчине живо понятие ответственности за семью.
– А он сможет, мама? Он же старый уже.
– Он сможет. Думаю, завтра мы познакомимся с другим, новым для нас Андрэ. Катюша, давай спать. – Я поцеловала её. – Красавица моя. Добрых снов, детка.
Катя потянулась ко мне с поцелуем, тут и осталась, положив голову на мою подушку и уткнувшись носом в мою щёку.
А я унеслась в воспоминания…
Было два часа ночи. Мои губы ещё горели от поцелуев, расслабленное тело было полно неги.
Я одевалась, чтобы уйти, сменить Полину Викторовну у постели Стефана.
Начинались шестые сутки, как мы забрали Стефана домой. Вчера вечером температура опять поднялась почти до сорока градусов.
– Серёжа, милый, не сердись. Я и подумать не могла, что Даша окажется настолько никчёмной.
– Маленькая, всё просто. Пригласим вторую сиделку, третью, пятую, сколько потребуется, и вопрос решён.
– Ты прав. Только зачем из больницы было забирать, если Стефана и дома будут окружать чужие люди? Серёжа, находясь среди родных лиц, он быстрее поправится. И ещё я знаю, что Стефан не отойдёт от постели, если заболею я, ты или дети.
Одевшись, я вновь легла рядом с Серёжей, целуя его губы и нашёптывая:
– Люблю тебя… люблю твоё понимание… терпение… люблю… о, Серёжа…
Ответные поцелуи становились длиннее, Серёжа хрипло выдохнул:
– Маленькая…
Я остановила его руку, скользнувшую под подол, отстранилась от его рта и встала с кровати. Уходила и видела в родных глазах растерянность и обиду.
«Я понимаю, ты чувствовал себя покинутым. Тебя разъедала ревность. А в сумятице моих чувств, главным было чувство вины. Ни один из нас не пожелал рассказать другому о своих переживаниях, ни один из нас не сделал попытки понять другого».
Катя уснула, дыхания её не было слышно, только выдыхаемый теплый поток щекотал кожу моей щеки. «Устала девочка, слишком много переживаний принёс день, и завтра вряд ли станет легче. Завтра приедет Андрей. Завтра день рождения Маши, в усадьбе будет много людей. Оох! Забыла! Завтра приезжает Виктор с младшим сыном. Как же я забыла? Надо утром отправить Женю в гостевой домик, проверить всё ли там в порядке. Это завтра. Надо спать. Завтра уже наступило. Серёжа, спокойной ночи. Плохо без тебя, страшно, но я справлюсь… надо…»
День второй
Утром Катя кое-как добудилась меня:
– Мама, просыпайся, – шепча, она прижалась губами к моему уху, – мы с тобой проспали чуток. Лошадки уже заждались. Вставай, я побегу к себе умываться.
Из дверей своих спален мы вышли одновременно и рысцой понеслись на конюшню. По дороге завернули на кухню.
– Машенька, благодарю за сок. – Я обняла Машу и поцеловала. – С днём рождения, милая наша кормилица! Здоровья тебе!
Округло растопырив руки с высоко засученными рукавами – Маша руками месила тесто – Маша расплылась в улыбке:
– Ой, Маленькая, спасибо!
– Маша, и я поздравляю, и я желаю. – Сладко зажмурившись, Катя прижалась к Машиной груди. – Бабушка моя любимая!
– Катенька, спасибо, детка, внученька моя ненаглядная. Обнять вот только не могу.
В воротах конюшни мы столкнулись с Серёжей. В робе, обутый в резиновые сапоги, он на вилах выносил навоз. Увидев его, Катя с криком бросилась навстречу:
– Папа! Доброе утро, папа!
Серёжа успел воткнуть вилы в навозную кучу, обхватил дочь одной рукой и на мгновение погрузился лицом в её волосы. Поднял глаза и поверх головы Кати кивнул мне.
– Доброе утро, Сергей.
– Доброе утро, Маленькая. Выглядишь прелестно.
– Благодарю, Серёжа. – Я прошла мимо них. – Стефан, доброе утро. Василич, доброе утро. Где ты? Не видно тебя.
– Да здесь я, Маленькая. – Василич выглянул из стойла. – Видишь, помощников у меня сегодня сколько? В очередь за вилами с утра самого встали. Насилу свои отбил. Михаила, того на «ферму» отправил, чтоб ноги друг дружке не оттоптать. – Он опять скрылся в стойле и оттуда отчитался: – Заседлали мы коней-то. Согрели. Можете ехать.
Я подошла к молодому, огненной масти жеребцу. Конь всхрапнул, потянулся губами за угощением, взял яблоко с ладони и захрустел.
– Здравствуй, милый. – Я прижалась к нему щекой.
Серёжа подарил его подростком. Под руководством Стефана я сама его выезжала. По паспорту у него длинное двойное имя. Я придумала другое, то, которое понравилось мне и, на мой взгляд, лучше подходит к окраске коня – Ярило, а проще – Ярый. У жеребца и нрав такой же – что не делает, всё с максимальной отдачей.
Наша конюшня разрослась: у нас четыре огромных жеребца – сам Гром и три его потомка – Гранат, Гарун и Гарт; три жеребца, поменьше размерами – стареющий Пепел, мой Ярый и Катин Снежок. Снежок сплошь белой масти, только копыта чуть желтоватые и глаза чёрные в окружении чёрных же ресниц. Снежок и характером нежный да ласковый. Кобыла в «табуне» одна – Плясунья. Именно на спине Плясуньи я и танцую. Назвал её так Василич, назвал случайно, как раз когда вёл меня знакомиться с новой обитательницей конюшни.
– Маленькая, она совсем не стоит на месте, из фургона выводят, а она ногами перебирает, будто танцует, да так красиво! Плясунья, одним словом.
Оказалось, Плясунья, и правда, неравнодушна к музыке – заслышав мелодию, начинает перебирать ногами и трясти головой.
Похлопав Ярого по шее, я повернулась к стремени. Сергей уже снял робу и переобулся. И ждал. Предлагая помощь, он подставил свою ладонь, я оперлась на неё ступнёй и взлетела в седло. Катя скармливала лошадям угощение.
– Мама, я сейчас! – Разведя руки, она одновременно подала яблоки Снежку и Пеплу.
– С добрым утром! – С общим приветствием в ворота вбежал запыхавшийся Максим и широким шагом направился ко мне. – Здравствуй, мама. Прости, задержался.
Я лишь слегка наклонилась к рослому сыну, целуя его.
– Здравствуй, милый. Как спалось?
– Хорошо. Маловато только. С папой вчера, – он засмеялся, – точнее, сегодня переговоры с Лондоном вели. Здравствуй, папа. – Макс наскоро обнялся с отцом. – Стефан, Василич, доброе утро. Катя, сестрёнка, как ты? Доброе утро!
– Здравствуй, братка! Скачку вот хочу тебе предложить!
– Не вопрос, сестрёнка, вызов принимаю!
Катюша уговорами и лаской добилась того, что ни мне, ни Серёже долгое время не удавалось – и Стефан, и Андрэ снизошли до верховой езды. Теперь по утрам мы выезжаем большой кавалькадой. Гигантские всадники на угольно чёрных гигантских конях – Серёжа, Макс и Стефан, охватывают кавалькаду с трёх сторон – с обоих боков и сзади, а в центре едем мы с Катей и граф. Сегодня Андрэ с нами нет, поэтому Серёжа повёл в поводу его Граната, мою Плясунью тянул за собой Стефан, а Пепла – Макс.
Скачки мы устраиваем на специально выделенной беговой дорожке в пределах усадьбы, и тогда у нас есть болельщики и зрители. Но сегодня утро выдалось солнечное, и было принято решение выехать за пределы усадьбы.
– Мама, поскакали с нами. Я вам с Катей фору дам, – подначивал Макс, – метров пятьсот.
– Эй, братка, не задавайся! Твой Гарун не так хорош, как Ярый. Да и наездник ты послабее, – подразнила Катька и показала брату язык. – Мама, проучи его, чтобы он не задавался!
Я рассмеялась.
– На скачку согласна. Уговор: проигравший весь день ухаживает за Машей.
– Мама, Макс понятно, как будет ухаживать, а я? – шутливо надула губки Катя.
– Катька, систр, ты никак сдалась уже? Смени Снежка на Граната.
– Нее, я своих не предаю. – Катя наклонилась и звонко чмокнула Снежка в шею. – Где финиш?
– Ну как всегда, сломанная берёза.
– Ну что, детки, на старт? – поторопила я их.
Макс отдал повод Пепла Серёже, Гарун под ним приплясывал, чувствуя задор наездника. Мой Ярый был спокоен. Я похлопала его по шее.
– Макс, фору не принимаю. Катя, ты, правда, не хочешь коня сменить?
Катя покачала головой, и мы выстроились в линию. Серёжа хлопнул в ладоши, и три жеребца сорвались с места. Прыжок Гаруна сразу оставил нас с Катей позади. Я приподнялась в стременах и пригнулась к шее Ярого:
– Ну, мальчик, давай поработаем.
Ярый через несколько прыжков вошёл в свой знаменитый ход, когда с каждым толчком задних копыт он будто чуточку увеличивает длину полёта, и дышит так размеренно, будто с каждым вдохом увеличивает объём лёгких. Конь полетел, распластываясь над землёй.
– Хорошо, Ярушка, хорошо. Настигнем мы хвастунишек.
Где-то посередине дистанции Ярый начал сокращать разрыв, понемногу, буквально по сантиметрам, но неуклонно с каждым новым толчком задних копыт. Я видела, что Гарун устал. «Максим слишком тяжёлый всадник для продолжительной скачки. Да и Гарун конь нервный. Спокойного и уверенного Грома, даже с Максом в седле, Ярый вряд ли догонит».
Миновав берёзу, я стала тихонько притормаживать коня, давая ему время перейти на умеренный ход. Поблизости гулко вколачивал копыта в землю Гром. Я оглянулась, Катя и Макс остались далеко позади, Стефан ещё дальше маячил с тремя лошадьми в поводу.
Я вновь похлопала жеребца по шее.
– Хороший, Ярушка, хороший мальчик. – Развернула коня, направляясь обратно. – Серёжа, нам бы потомство от Грома и Ярого получить. Кобылы от Грома есть в табуне?
– Одна жеребая уже.
– От Ярого?
Он кивнул. Повисла пауза. Я тоскливо посмотрела на лес, лучи восходящего солнца легко струились сквозь поредевшую листву и падали на укрывающий землю багряно-жёлтый ковер, нарядно расцвечивая капельки росы на нём.
– Лида, я на один день опоздал. Я думал сесть в Кресло Правды и всё рассказать, надеялся, при добровольном покаянии ты простишь меня.
Я не отозвалась. «К чему эти, если бы, да кабы?»
Дети дождались, когда мы подъедем ближе, и захлопали в ладоши.
– Мама, круто! Ты меня на полкорпуса обошла!
– Ух ты! Я думала поменьше. А ты, Катюша?
– А у меня, мама, утешительный приз есть – Маша! Я сегодня намерена сдувать с Её Именинного Величества пылинки и исполнять все желания!
Едва въехав в ворота усадьбы, Катя закричала:
– Василич, мама так красиво «сделала» Макса! – Увидев рядом с Василичем гостя, уже успевшего переодеться в рабочую одежду, вскользь поздоровалась: – Привет, Игорь! На полкорпуса обошла, представляешь?!
Игорь взял под уздцы Снежка и подал руку Кате.
– Ярый – добрый скакун! – согласился Василич, забирая Грома у Серёжи. – Ну и Маленькая само собой… Пойдём, Громушка, пойдём, милый.
Причисленная к добрым скакунам и польщённая столь высокой оценкой Василича, я тихонько хохотнула, посмотрела в смеющиеся глаза Серёжи, и, помешкав, всё же скатилась с седла в его объятия.
– Благодарю, Серёжа. – Я поспешила высвободиться из его рук. – Здравствуй, Игорь! Лариса в доме?
– Привет, Маленькая! К Марфе побежала. Она ей наряд какой-то шьёт или сшила уже, не знаю.
Игорь, тот самый худой и прыщавый подросток, что когда-то вместе с отцом приехал просить у меня прощения и остался вхожим в дом на правах члена семьи. Лариса – его вторая жена, молоденькая, чуть старше Кати, немного взбалмошная, но хорошенькая и уверенная в собственной неотразимости щебетунья, не хотела пока рожать, чем вводила мужа в печаль. Маша, по-матерински относившаяся к Игорю, делала попытки её урезонить:
– Это ты молодая, а мужу уже сорок. Когда ему воспитывать ребятёнка? Бросит он тебя и правильно сделает!
– А! Не бросит! – отмахивалась Лариса. – Игуся меня любит! Да и где он лучше найдёт? Ему один раз уже не повезло с женой! – Лариса потянулась и, широко раскинув руки, застонала: – Оох, Марьюшка свет Васильевна, я хочу немного для себя пожить, жизнью… аах! – потянулась она опять, – полакомиться…
– Так ты до сих пор для себя жила, – ворчливо прервала Маша, – сама себе лакомилась. Замуж вышла, пора для семьи жить.
Лариса пропела:
– Успеееется, Марь Васильевна, успеееется.
В доме царила бестолковая суета. Священная обитель Маши беспрестанно подвергалась паломничеству домочадцев – каждый хотел как можно раньше поздравить Машу. С одной стороны Маше было приятно внимание, с другой – её постоянно отвлекали от дела, что взращивало в ней глухое, пока ещё(!) недовольство. Катька пришла на помощь и вывесила красочный плакат на дверях кухни:
Поздравления принимаю после 14.00.
С любовью, ваша Маша.
P.S. Поздравления до 14.00. считаю недействительными.
Домочадцы, наткнувшись глазами на объявление, читали его, разворачивались и уходили по своим делам, благо каждый был заинтересован кончить дела до начала праздника.
Катя привела себя в порядок после верховой прогулки и почти неотлучно находилась на кухне, выполняя уговор и старательно помогая Маше. В конце концов, Маша и её выпроводила. И Катя пожаловалась:
– Мама, мне не удаётся получить утешительный приз, Маша почему-то в уходе не нуждается.
– День длинный, Котёнок.
– Я тоже на это надеюсь, – согласилась Катя и плотоядно облизнулась. – Я Машу ещё порадую своими ухаживаниями!
– Катя, сестрёнка, выручай! – крикнул Макс, сбегавший по лестнице. Уже одевшись к празднику, он на ходу выправлял манжеты сорочки из рукавов смокинга. Попав в луч света, на его шёлковом шейном платке блеснула крупным бриллиантом булавка.
– Воот! И Катя кому-то пригодилась! – Катя многозначительно подняла вверх указательный палец и повернулась к брату. – Братка! – Всплеснула она руками. – Ты ослепителен!
Максим смутился.
– Клоуном себя чувствую. Ещё булавка эта. – Спохватившись, что мог обидеть меня, он ещё больше смутился. – Мама, прости.
«Эту булавку» Макс надел в первый раз и подарила ему её я, хотя и знала – сын осуждает роскошь. Знала, потому что присутствовала при споре внука и деда по поводу этой самой роскоши. Пресекая аргументы графа об имидже состоятельного человека, Максим воскликнул: «Дед, я ненавижу кичливую демонстрацию богатства! Пойми, в нашем обществе человек с деньгами и без того доминанта!» Граф с ответом не нашёлся.
Я улыбнулась.
– Ничего, милый. Сынок, ты действительно замечательно выглядишь.
– Ага. Настоящий глава семьи!
– Благодарю, мама, Катя. – Он поцеловал меня, потом Катю. – Катюш, девушку-помощницу надо встретить и в усадьбу привезти. Я не успеваю, меня претендент на должность начбеза уже ждёт. А? Катюш?
Катя скромно потупила взор и деланно тяжело вздохнула.
– Чего не сделаешь ради такого красавца? Проводи меня к гаражу и рассказывай, где ждёт тебя девушка-помощница.
Они направились к холлу. А оттуда в гостиную вбежала Даша.
– Маленькая! – вскрикнула она и встала, как вкопанная, уставившись на Максима.
Макс и Катя обошли её. Учащённо вздымаясь излишне декольтированной грудью, Даша проводила их глазами и даже поворотилась вслед за ними. Опомнившись, вновь бросилась ко мне:
– Маленькая! Давай сейчас причёску сделаем, а то потом… – ей не хватило дыхания, и она согнулась в пояснице, переводя дух, – ох и запыхалась… а то потом времени не будет. Анюта сказала, Эдвард… с родителями уже час, как… сюда выехали.
– Конечно, Даша, пойдём.
Отдышавшись, Даша восхищённо поцокала языком:
– Сынок-то твой каким франтом! А я кое-как Стефана заставила костюм надеть, на галстук так и не уговорила. Сейчас Пашку видела с мужчиной каким-то. Симпатичный такой, одет стильно. Сынок твой поверх рубашки платок повязал, а у того платок снизу, в расстёгнутый ворот виден. Шейные платки сейчас модно, что ли?
Я пожала плечами, открывая перед нею дверь спальни.
– А ты какое платье наденешь?
– То, что на последнем показе у Y купила.
– Это тёмно-синее, что ли? Оно же строгое очень.
– Что же в нём строгого? Спина открыта, разрез на юбке до середины бедра. – Я села в кресло перед зеркалом. – Волосы убери повыше.
– А танцевать будешь?
Я задумалась. «А если Серёжа пригласит на танго?..»
Даша в ответе не нуждалась, она увлечённо описывала платье Анюты, потом описала свой туалет. Теперь с обновками Даши и Анюты я не знакома, теперь и мать, и дочь наряжаются, оплачивая наряды кредитной картой Эдварда.
«Неет… никаких танцев… – решила я, – особенно, если Серёжа пригласит».
– А кто он?
– О ком ты, Даша?
– Ты что, не слышишь меня? Этот, симпатичный, рядом с Пашкой?
– Даша, я не знаю. – Я улыбнулась ей в зеркало. – Так хорош, что никак не забудешь?
Она хмыкнула и дёрнула плечом.
– Да мне-то он что? Молодой совсем. На голову, какое украшение наденешь?
– Никакого.
Даша подняла на меня удивлённый взгляд, собралась возразить… и промолчала.
Покинули спальню мы вместе, спускаясь по лестнице, Даша вдруг метнулась к её противоположной стороне, невидимой из диванной зоны гостиной, и приглушённо вскрикнула:
– Семья Эдварда уже приехали! Маленькая, подожди! – пользуясь мной, как прикрытием, Даша вытянула шею, рассматривая будущих родственников. – Алевтина-то как вырядилась! Смотри, с ними мужик какой-то. – Даша прыснула. – Кто, не знаешь?
Незнакомцу на вид было лет шестьдесят. Одет он был в чёрный растянутый свитер и, того же цвета узкие, укороченные джинсы, открывающие голые цыплячьи щиколотки. Вокруг кадыкастой шеи был намотан красный вязаный шарф, на голове мягкая кепка с большим козырьком, чёрная, как и свитер. Единственная качественная вещь в обличье – красные полуботинки, надетые на голую ногу. Мужчина напоминал подростка, призревшего зрелость и шагнувшего из юности сразу в пору увядания. В левой руке он держал незажженную курительную трубку с длинным изогнутым мундштуком, локтем правой прижимал к себе какие-то папки. «Неужели папа Эдварда пожаловал?», – предположила я про себя и, встретившись с взглядом незнакомца, направилась к гостям. Пока я шла, глаза его без всякого стеснения рассматривали меня вначале сверху вниз, потом снизу вверх.
– Здравствуйте! Добро пожаловать! – приветствовала я гостей.
Макс, встретивший их первым, вполоборота повернулся ко мне и шепнул:
– Мама, дед уже приехал, сказал, как только приведёт себя в порядок, спустится в кабинет. Он хочет поговорить.
Я протянула руку Виталию, жена его почему-то спряталась за спиной сына.
– Здравствуйте, Виталий!
В отличие от жены, Виталий демонстрировал искреннюю радость от встречи – взяв в обе свои руки мою ладошку, тепло произнёс:
– Рад вас видеть, Лида. Здравствуйте.
Со дня нашего знакомства Виталий несколько раз приезжал в усадьбу, всякий раз для того, чтобы нанести визит вежливости, а на самом деле, чтобы поговорить о крушении своего брака. Он не жаловался и советов не ждал, он нуждался во внимательном слушателе. Узнав о том, что нелюбим, узнав, что сын, которого он воспитывал, не от него, Виталий надеялся в рассуждениях о себе и о жене отыскать причину для сохранения семьи. Любовь его к жене надломилась, радость от беззаветного служения исчезла, и причину для сохранения семьи каждый раз он находил только одну – прожитая вместе жизнь.
– Здравствуйте, Эдвард, – продолжала я приветствовать гостей.
– Здравствуйте, Лидия.
Эдвард склонился к моей руке, открыв взору Алевтину Марковну, я поздоровалась:
– Здравствуйте, Аля.
Алевтина Марковна сделала шажок в сторону и вышла из-за сына, робко улыбаясь, первой подала мягкую, вялую руку. Я пожала её и перевела взгляд на незнакомца.
– Лидия, позвольте представить, – начал Эдвард и запнулся, – это…
Незнакомец едва заметно усмехнулся и выжидающе посмотрел на него, на помощь сыну пришёл Виталий:
– Лидия, мой брат Аркадий. Художник, чью картину вы так высоко оценили.
Острые с прищуром, совсем не подростковые глаза художника так же детально стали рассматривать моё лицо, как ранее рассматривали фигуру, словно изучая пропорции. Виталий засопел, видимо, сердясь на продолжительное, граничившее с неучтивостью, молчание брата. Наконец, Аркадий произнёс:
– Вы очень красивы.
– Благодарю. Рада знакомству, Аркадий. Я Лидия. Моя дочь считает вас великим художником.
– А вы?
– А я влюбилась в «Надежду».
– Как вы сказали?
– Простите. Не зная названия картины, я назвала её «Надежда».
Он удивлённо покачал головой.
– Я восхищён. Вы – первая, кто увидел в картине надежду, все остальные видят отчаяние. Благодарю вас. – Он поклонился. – Я картину назвал «Возрождение надежды», но ваша лаконичность мне нравится больше. Позвольте?
Он протянул раскрытую ладонь, я положила на неё руку, он не стал наклоняться, поднял мою руку на уровень своих губ и, целуя пальцы, как заправский ловелас, смотрел мне прямо в глаза. Я улыбнулась и отняла руку.
– Аля, вы можете отдохнуть с дороги, Макс проводит вас в ваши апартаменты, или, если пожелаете, я познакомлю вас с домом.
Аля не нашлась с выбором, и я вновь повернулась к художнику.
– О, я не нуждаюсь в апартаментах, – предупредил он моё предложение, лицо его осветилось улыбкой, он помахал рукой, в которой держал трубку, – со мной не церемоньтесь. Мне сказали, в доме есть галерея, позвольте, я ознакомлюсь с коллекцией. – С улыбкой лицо его стало и симпатичнее, и моложе.
– Конечно, Аркадий, как угодно. Эдвард, я попрошу тебя проводить Аркадия в галерею. А ты, Макс, проводи Алевтину Марковну наверх. Прошу прощения Аля, господа, я покину вас. – Я откланялась и поспешила в кабинет – я видела, как минутой ранее Андрэ спускался по лестнице.
Граф прохаживался вдоль книжных шкафов. Повернулся на звук открывшейся двери, и я влетела в его распахнутые объятия.
– О, Андрей! Как я рада!
– Детка! – Он прижал меня к себе, слегка покачивая, прошептал: – Я волновался. Как ты? – Отклонился, заглянул в лицо. – Как Котик? Всё в порядке? Гости, праздник, всё некстати!
– Праздник объявлен давно, не отменять же. Катя с утра спокойна, даже шутит.
– Давай сядем. – Андрэ подвёл меня к дивану и, садясь против меня в кресло, не теряя времени, приступил к делу: – Детка, я знаю, ты любишь Сергея. Я наблюдаю за тобой много лет и знаю, как сильно ты его любишь. – Проговаривая, видимо, заранее заготовленные слова, он избегал смотреть мне в глаза, потирал руки, будто мыл одной другую, как делает всегда, когда волнуется. – Я только что говорил с твоим мужем. Лида, зачем ты хочешь мучить себя разлукой? Всё, что случилось, чистейшая нелепица. Ещё бы один день, и ты никогда бы не узнала о существовании этой женщины и её ребёнка. Сергей…
– Узнала бы, – спокойно возразила я.
Андрэ сбился и обескураженно умолк. Подняв на меня взгляд, развёл руками:
– Я не совсем понимаю, детка.
– Серёжа обещал Максиму поставить меня в известность, как только придут результаты экспертизы.
– Зачем?
– Полагаю, чтобы освободить сына от нечаянно навязанной роли наперсника.
– Ах да! Ты говорила, что Макс знал об интрижке.
– Ты называешь отношения длиною в четыре года интрижкой?
– Детка, неважно, как назвать эти отношения! Главное, Сергей любит тебя. Я никогда не видел твоего мужа в таком состоянии – он подавлен, он уничтожен твоим решением расстаться!
– Иными словами говоря, Андрей, беспорядочные связи моего мужа тебя не смущают. – Я сделала паузу и продолжала: – Главное, что Сергей любит меня, следовательно, я могу и дальше наслаждаться семейным счастьем, а он, соответственно, может продолжать множить отношения с женщинами.
Лицо Андрэ исказила гримаса.
– Ты неверно трактуешь мои слова, детка. – Граф замолчал, вновь спрятав взгляд от моих настойчивых глаз.
А я переживала крайнее удивление… нет! я была поражена его отношением к случившемуся. Андрэ, который буквально с первых часов нашего знакомства предупреждал о несчастьях, которые неминуемо настигнут меня, если я не одумаюсь и не откажусь от союза с Сергеем, этот же самый Андрэ, узнав об изменах моего мужа, старается убедить меня в его любви!
– Я не знаю лучшего отца, чем Сергей. Я не знаю более внимательного и заботливого супруга.
– Я тоже, Андрей. И, тем не менее, я расстаюсь с ним.
Помолчав, граф тяжело вздохнул и протянул ко мне руку.
– Иди ко мне, я обниму тебя. Я понимаю, как тебе нелегко.
В отличие от его слов, его объятия принесли покой, прильнув к его груди, я ощущала тепло его дыхания на щеке.
– Я люблю тебя, Андрей, и… благодарю за отношение к Сергею. Благодарю, что не стал судьёй.
– Девочка, я хочу, чтобы ты была счастлива. И о Максиме думаю – прежде времени для него ответственность за семью.
– Да, Андрей, рановато. Но так сложилось. Максим – сын своего отца, он не мог отказаться. Надеюсь, временем, пока Сергей не уехал, он воспользуется сполна. – Я улыбнулась. – Ты дома, и мне стало спокойнее. Ты хоть немного спал этой ночью?
Он рассеянно покачал головой.
– Приляг, отдохни немного. Праздник, скорее всего, затянется допоздна.
Не отвечая, он успокаивающе похлопал меня по плечу.
Покой его объятий прервал звонок телефона – на экране высветилось смеющееся лицо Кати.
– Аллё, Котёнок, ты где?
– Мама, выйди на террасу. На парадную. – Она прервала соединение.
– Андрей, прости, я побежала, – я наскоро поцеловала его.
– Что там?
– Сейчас узнаю.
Катькин суперкар стоял не у ступенек террасы, а дальше, ближе к углу дома. Передняя дверца была гостеприимно распахнута. Я пробежалась и заглянула в машину.
– Катя, что случилось?
– Садись, мама!
Я послушно исполнила её требование.
– Оглянись.
С заднего сиденья на меня смотрела девушка с чудовищно обезображеннм лицом. Во взгляде её смешались страх и вызов.
– Это Ольга. Может, не стоит ей знакомиться с семьёй сегодня, когда гостей будет полный дом?
Я тепло улыбнулась девушке, потом подробно рассмотрела её лицо. Абсолютное совершенство было заляпано уродством. Именно заляпано. По правой стороне лица расползлось страшное своей тёмно-багровой мясистостью родимое пятно. Будто нарост, пятно начиналось сразу под глазом, изгибалось вокруг него, поднималось до виска и ползло по щеке вниз. Провиснув ниже челюсти волнистой складкой, вносило ещё и контурный диссонанс между двумя половинами лица. Не выдержав моего взгляда, Ольга смутилась, как смущаются все юные девушки, когда их подробно рассматривают, повернула голову, явив моему взору скульптурно-совершенный профиль.
