Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие
Люди повергли в прах мораль. Постыдные поступки перестали таковыми быть. Публичность личной жизни – один из инструментов достижения успеха. Финансовая успешность стала высшим критерием оценки личности. К чему придёт такой мир?
Словно успокаивая, Андрэ, поцеловал меня в лоб, а я продолжала:
– Я многого не понимаю в этом мире, Андрей. В борьбе за «ценности» люди не умеют вовремя остановиться, забывают о законе равновесия – каждое приобретение влечёт за собой равновеликую потерю. Нельзя всё время хотеть. Достигая точки равновесия, мы достигаем совершенства. Дальше следуют потери. – Я вздохнула. – Человеки потеряли здравый смысл.
Андрэ улыбнулся.
– Не думаю, детка. Например, меня этот самый здравый смысл часто подводит. Если бы не Сергей, не Максим, я потерял бы бо́льшую часть состояния.
– Что ты имеешь в виду?
– Думаю, представления о здравомыслии тоже устаревают. То, что было здравомыслием вчера, сегодня, может статься глупостью. Другой мир требует и других людей. Я, например, не успеваю перестроиться вслед за изменениями, происходившими в экономике.
– Подожди, Андрей, с Максимом понятно, он современник этого мира, но Сергей твой ровесник. Почему…
– Детка, за твоим мужем не угнаться, Сергей – акула в бизнесе. Он – вне времени.
– О, Андрей, акула – убийца, Серёжа не…
– Детка, акула не убийца, акула – совершенный хищник. Убийство в природе случается редко, это человеческая забава. Хищник охотится ради пропитания, хищник по-другому не может, охота – его жизнь. Если лев, убивающий антилопу, это убийца, то лев, не убивающий антилопу, это нелепица. Для твоего мужа бизнес, как воды мирового океана для акулы – масса возможностей заработать деньги. У него совершенное «обоняние» и совершенная «техника охоты», причём, всякий раз, всё более совершенная техника. Мир денег для него – родная стихия, он всё знает о подводных течениях и почти всё о штормах и штиле на поверхности. У Сергея много странностей. Он не жаден. Он готов уступить и поделиться, готов помочь. Но, вместе с тем, Сергей – хищник. Рядом с ним нет шансов выжить конкуренту. – Андрэ остановил меня ладонью, как делает всегда, пресекая несогласие. – Детка, твоему мужу не надо уничтожать конкурентов, он всего-навсего лучший охотник. – Андрэ усмехнулся. – Иными словами говоря, когда охотится твой муж, другим охотникам лучше покинуть эту территорию. У Сергея есть ещё одна важная и, на мой взгляд, самая важная особенность, которая отличает его от прочих и роднит с акулой. В делах Сергей не знает эмоций, он так же, как акула, бороздит бескрайний мир бизнеса, не испытывая страха поражения или потери, не страдая от алчности и не стремясь к власти.
– Андрей, ты нарисовал образ сверхчеловека. Серёжа – человек, переставший быть рабом эмоций – контролируя эмоции, Сергей лучше использует разум, потому быстрее совершенствуется.
– Детка, я не считаю Сергея сверхчеловеком. Сверхдельцом, может быть. Сверхчеловеком или, если угодно, человеком нового мира, я считаю Максима.
– Почему?
Андрэ вновь усмехнулся.
– Трудно объяснить. Понимаешь, Максим не переплетает свою жизнь с деньгами, в его мире деньги и жизнь существуют параллельно. Максим не охотник в океане, он… как бы это сказать?.. наблюдает за океаном. Если Сергей находится внутри мира бизнеса, там его дом, то его сын снаружи этого мира управляет потоками денег: объединяет их, разъединяет, закольцовывает, а когда возникает необходимость, направляет поток на орошение «сухих» счетов. На практике получается, что при нулевых счетах, Максим может оплатить любой чек.
– Максим «угоняет» деньги с чужих счетов?
– Нет, детка. Максим зарабатывает, перенаправляя денежные потоки. Деньги множатся в результате своего движения, это особенность современного мира финансов. Теоретически я понимаю, о чём речь, но я не умею осуществлять это практически. Но не это главное. Меня удивляет, иногда пугает, но в целом восхищает абсолютная индифферентность Максима к деньгам. Его отец не боится потерять деньги, в силу понимания их доступности, а Максим и вовсе не стремится деньги приобрести. Кстати, Котик тоже не зависит от денег. – Андрэ ласково похлопал меня по плечу. – За это твои дети должны поблагодарить тебя. Помнишь?
– Помню.
Андрэ пришёл в негодование, узнав, что я, почти обнулив свой счёт, перевела на счета Макса и Кати по миллиону.
– Детка, они – дети! – кричал он. – Какие инвестиции? Какой бизнес в их возрасте? Ты выбрасываешь деньги на ветер! Как ты не понимаешь, миллион – это огромные деньги?
– Вместо того чтобы делать подарки в размере этих миллионов и растить потребителей, я предпочитаю вложить эту сумму в их обучение. Ты прав, они – дети, ты прав – это рискованно. Но я хочу, чтобы мои дети не имели ни страха, ни пиетета перед большими деньгами, я хочу, чтобы они видели в деньгах то, чем деньги на самом деле и являются, а именно, инструмент! А сумма… Андрей, мировоззрение человека, мыслящего в категориях тысячи долларов в корне отличается от мировоззрения человека, мыслящего в категориях миллиона долларов. Это принципиально разное мировоззрение.
Исчерпав терпение, граф воздел руки над головой, будто призывая небеса в свидетели моих неразумности и упрямства.
Серёжа в споре не участвовал. На вопрос Андрэ, почему он не вмешается и не наложит вето на моё решение, спокойно ответил:
– Хозяйка денег – Лида, ей и решать, как своими деньгами распоряжаться.
Граф задохнулся от возмущения и умолк на целую неделю. Потом заговорил, но наши отношения на некоторое время утратили нежность. Это была наша самая серьёзная и самая длительная размолвка.
Катька за восемь месяцев прибавила к миллиону четыреста одиннадцать тысяч, выбрав в качестве товара произведения искусства и совершив всего три торговых сделки. Действия она осуществляла через своего представителя, поскольку была несовершеннолетней. Так же и Макс, но Макс прирастил свой миллион на вдвое меньшую сумму, чем Катя, и другим, более рискованным, путём – путём биржевых манипуляций.
– Ты добилась своего, – продолжал Андрэ, – как ты и хотела, твои дети не питают пиетета по отношению к деньгам.
Мы замолчали, каждый, отдавшись ходу своих мыслей.
В гостиную вбежали пёсики. Возбуждённые прогулкой, они обнюхали меня и графа, повиляли хвостами и, уяснив, что играть с ними никто не намерен, разлеглись на полу. Стефан, впустив собак, сам в дом не зашёл.
«Максим – новый человек, – размышляла я. – И Катя? А Серёжа, по определению Андрэ, «вне времени». Почему? Серёжа не подвержен шаблонам, не цепляется из последних сил за привычное «правильное», поэтому умеет быстро реагировать на изменяющиеся обстоятельства… собственно, в этом и есть здравомыслие. Неизменными остаются его принципы, им он не изменяет, но это имеет отношение к морали, а не к бизнесу. А я? Я – ретроград? Нет, скорее консерватор, я не против перемен, но мне спокойнее в знакомом и стабильном мире.
По чьей прихоти изменяется мир? Кто или что задаёт вектор изменений? Кто «измышляет» новый конструкт мира? Космические ли энергии, как думали наши далёкие предки? Воля Бога? Или сумма помыслов человеков – антропосфера? Или, всё же эволюция, как слепая случайность?.. – не имея ответа, я вздохнула. – И всё же Катя… Катя – новый человек?..»
Я не додумала, собаки дружно подняли головы. Почувствовав хозяина, первым вскочил Вулкан и бросился в холл, вслед за ним и другие пёсики сорвались с мест. Закинув голову, я взглянула на Андрэ – улыбаясь, мы слушали, как Максим взрывается тихим счастливым смехом, здороваясь с собаками. Окружённый псами, он вошёл в гостиную и, увидев нас, растерялся, а затем страшно смутился:
– Мама… дед, зачем вы ждёте? Поздно же!
Я встала и пошла навстречу.
– Добрый вечер, милый. Ждём, чтобы встретить тебя.
Внимательно всматриваясь, я заметила в нём едва уловимую разницу. «Губы твёрже? Скулы рельефнее? Неет… не могут такие изменения произойти за несколько часов. Максим мужает, я вижу его каждый день и не замечаю постепенных изменений. Он весь стал твёрже. Детскую мягкость сменила уверенность и во взгляде, и в движениях. Движения стали так же скупы, как у отца. Всего лишь утром я осознала, что Макс вырос, что мой сын стал мужчиной… Мужчиной?! … Макс стал мужчиной… Господи! – Я почувствовала, как загораются щёки, и поспешно отвела от сына взгляд. – Макс вернулся от женщины!»
Максим начал оправдываться:
– Мама, прости, Павел рассказал, что за ужином с Дашей произошло…
– Сынок, всё в порядке, – поспешила заверить я и, встав на носочки, потянулась поцеловать его.
– Не в порядке, мама. И сам из дому ушёл, и Савелия отпустил…
– Всё разрешилось благополучно, Макс. Доброй ночи, милый. Добрых снов.
– Доброй ночи, мама.
Я нежно простилась с Андрэ и направилась к себе в спальню. «Надеюсь, если Максу потребуется помощь в мужских вопросах, дед и Стефан смогут ему помочь. Лучше, если бы рядом был ты, Серёжа!»
День третий
Я почувствовала слабый толчок и, ещё не до конца проснувшись, улыбнулась – детки! Детки меня разбудили! «Маленькие! Славные мои! Сашенька, Андрей, доброе утро!» Поговорив с растущими день ото дня искорками, я скатилась с кровати и подбежала к окну, раздвинула шторы и прикрыла глаза ладошкой – ворвавшийся в комнату солнечный луч ослепил меня, отразился от крышечки, стоявшего на туалетном столике, хрустального стакана для ватных дисков и рассыпался зайчиками по спальне. Я зачарованно провела взглядом по потолку, стенам и рассмеялась. Так уже было! Так было в Стамбуле, когда Серёжа подарил мне колье, и солнечный луч упал на голубой бриллиант… в тот день Серёжа взял меня в жёны.
В дверь поскреблись. За порогом стояла Люся.
– Лидия Ивановна, я вас разбудила? Простите…
– Доброе утро, Люсенька. Проснулась я без твоей помощи, но тебе придётся подождать, пока я душ приму.
– Тогда я минут через пятнадцать приду.
Она ушла, а я поспешила в ванную. Пока стояла под душем, в голове звучала какая-то мелодия в ритме танго. «Что это?.. Не могу припомнить, что за композиция…» Мелодия продолжала звучать и тогда, когда Люся сушила мои волосы, но сбежала, как только Люся, отключив фен, заговорила:
– В гостиной вас парень дожидается. Его НБ… то есть, Савелий привёл. Говорит, что приехал наниматься на работу.
– На работу?
Люся и кивнула, и недоумевающе пожала плечом.
– Макс Сергеич ещё с прогулки не вернулся. Он сегодня один на всех лошадок. Стефан и граф Андрэ рано уехали. А в театр вы какое платье наденете?
– То, что в русском стиле.
– Это какое? … То, что с двойной юбкой?
Я кивнула, и Люся разочарованно протянула:
– Даа. А мне этот наряд меньше других понравился. А вы на какой спектакль идёте?
– «Волшебная флейта».
– Это балет?
– Нет, Люся, это опера. Опера Моцарта.
Люся скорчила гримаску.
Увидев меня, Савелий предупредительно поднялся из кресла. То же сделал и гость – среднего роста, худощавый, опрятно и просто одетый молодой человек лет двадцати. Неловко топчась на месте, он приглаживал ладонью кудрявый чуб.
– Доброе утро, Савелий.
– Доброе утро. Лидия, молодой человек утверждает, что его пригласили на собеседование. Максим Сергеевич меня не предупреждал, дозвониться ему я не могу, может быть, вы в курсе?
– Благодарю, Савелий.
Я подошла к пареньку, улыбнулась и протянула руку.
– Здравствуйте, я Лидия, хозяйка дома.
Вытянув шею, тот подался ко мне головой и неуверенно взялся за мою руку:
– Здравствуйте. Я пекарь. Я звонил и мужчина сказал, что я могу приехать, чтобы поговорить. Вот. – Отпустив мою руку, он потер ладонь о джинсы. – Мужчина сказал к десяти, но я подумал лучше пораньше, вдруг очередь.
– Как вас зовут?
– Что? … А! Я Семён.
– Семён, вы завтракали?
– Что? Нет. То есть, завтракал… в смысле, я не буду.
– А я не завтракала. Составите мне компанию?
Отведя взгляд в сторону, он пожал плечом.
– Прошу, Семён.
Я предложила парню место за столом, сама села напротив. Ольга принесла горячее, поздоровалась, парень вначале испуганно уставился на её пятно, потом, устыдившись, уткнулся взглядом в стол.
– Расскажите о себе, Семён, – попросила я.
– Я это … я не знаю, подойду или нет. Я пекарь. У меня стажа нет.
Ольга расставляла на столе керамический противень с омлетом, блюдо с драниками, нарезанные аккуратными ломтиками хлеб, ветчину, холодное мясо, сыр. Семён следил за её руками, боясь поднять глаза, и продолжал рассказывать:
– Я в пекарню только устроился, а там через два месяца закрываться решили. Вот. А диплом у меня есть. Я техник хлебобулочного производства.
Пришла с блюдом пышных оладушек Маша и, искоса глядя на Семёна, поставила блюдо на стол.
– Оля, неси сметану. Маленькая, доброе утро.
– Доброе утро, Машенька. Присядь с нами.
Маша подала мне стакан с соком.
– Благодарю, Маша. Семён, познакомьтесь, это королева кухни, кормилица семьи Мария Васильевна, ваш непосредственный начальник. Вашу квалификацию будет проверять она. – Я улыбнулась. – Если хотите удачно пройти тестирование, вам надо понравиться Марии Васильевне, и скажу по секрету, ей нравятся только те люди, которые умеют хорошо есть. Поэтому не стесняйтесь, наполняйте тарелку. Приятного аппетита.
Растопырив над столом руки, Семён спросил:
– Я, можно, руки помою?
Ногти на его пальцах были острижены так беспощадно, что подушечка снизу наплывала на ногтевую пластинку.
– Конечно, Семён. Простите, что не предложила.
Ольга пригласила Семёна за собой и, по-видимому, пока тот мыл руки сумела немного успокоить парня, потому что за стол он вернулся более уверенным.
Маша наблюдала, как Семён ест, угощая, подвигала к нему то блюдо с драниками, то мясо, то ещё что-нибудь. Ненавязчиво задавая вопросы, Маша выяснила историю семьи Семёна. Семья состояла из мамы Семёна и двух незамужних сестёр, старше его по возрасту.
– Так девки-то тоже безработные? – Маша многозначительно посмотрела на меня.
– Да. Ритка там у кого-то убирает в доме. Но это редко, когда позовут. Мамка говорит, если бы знала, что так будет, ни за что бы не поехала сюда, – словоохотливо делился Семён, – у нас ведь хозяйство было – корова, козы, куры, гусей даже мамка держала. Поросей откармливали на зиму – и на продажу, и себе. Мы же чего в Москву приехали? Сестра мамкина устала зазывать, расписывала, что в Москве всегда работу можно найти. А у нас деревню постоянно топит, как половодье по весне, так топит. Лето жаркое – дом высохнет, дождливое – сырым дом под зиму уходит, промерзает. Замучились.
– Что же вы построились там, где топит?
– Так раньше не топило. – Семён обиженно воззрился на Машу. – Дом-то дед ещё мой строил. И деревня раньше большая была. А сейчас, почитай, все разъехались. И дом не продашь, кому они нужны?
– А живёте вы сейчас где?
– Так у тёть Светы и живём, сестры мамкиной. У ней муж умер, дочка развелась, место, где жить, есть. От дядь Мити машина осталась, я помаленьку подрабатываю, кого из соседей, куда отвезти. Хотел и по городу таксовать, так машина клиентам не нравится, старая.
Потом Маша начала задавать вопросы профессиональные. Семён совсем освоился, похвастался, что в семье часто готовит он, потому что его стряпня получается вкуснее.
– Мне надо было не на пекаря учиться, а на повара. Поваром уже бы давно работу нашёл.
Насытившись, Семён отставил в сторону тарелку и поблагодарил:
– Спасибочки. – Похлопал себя по плоскому животу. – Не могу уже. Я много есть не привык.
Тут и я отставила тарелку – чтобы дать парню поесть, как следует, я тянула время завтрака, как могла. Маша поднялась.
– Ну, пойдём, Сёма. Катерина, как раз сегодня хлебы печёт, проверим тебя в деле.
Они ушли, а я пересела в кресло перед камином, к Савелию.
– Понравился вам паренёк, Лидия? – улыбаясь, спросил он.
Вместо ответа я спросила:
– Как вы поняли? – И рассмеялась. – Знаете, Савелий, этот дом обладает магической силой привлекать нужных людей. Нам нужен не только помощник Катерине, нам нужен помощник на «ферму», помощница Жене, вторая сестрица тоже не будет лишней, куда-нибудь определим.
– Может быть, это вы обладаете магической силой привлекать людей?
Я опять рассмеялась.
– Увы! Я нашла только Женю. – Я смотрела в его доброжелательное, открытое лицо так долго, что он почувствовал неловкость. Наконец, я произнесла: – Вы у нас уже несколько месяцев, Савелий, а я о вас ничего не знаю.
– Я не прочь познакомиться, Лидия. Хотите, погуляем вместе? Насколько я понимаю, сегодня некому сопровождать вас на прогулке.
– Тогда, чур, в лесу! С вами Макс разрешит погулять за пределами усадьбы.
Он засмеялся.
– А с графом не разрешает? Договорились! В одиннадцать?
– Да. В одиннадцать.
Раздался зуммер телефона. Савелий взглянул на экран. Я отвернулась.
– Да, Максим Сергеевич. Да, звонил. Уже. Парень раньше приехал. Хорошо, Максим Сергеевич, я в гостиной.
Спустя минут пять в гостиную вошёл разгорячённый скачкой Максим.
– Мама, доброе утро! – Он наклонился, обнял меня и, увлекая за собой, выпрямился. – Чудесно выглядишь!
Я с наслаждением вдохнула крепкий запах лошадиного пота, исходивший от его одежды.
– Доброе утро, сынок! Лошадками пахнешь, завидую!
Он расхохотался.
– Чудесное, мама, утро, снежок под ногами скрипит. Такое же чудесное утро, что и вчера! Дед сказал, малыши толкаются! А мне дашь послушать?
– Конечно, милый. Иди, приводи себя в порядок, я составлю тебе компанию за завтраком и расскажу о претенденте на должность пекаря.
– Мама, мы сегодня в Большой идём, помнишь?
– Помню, милый.
Маша вернулась как раз тогда, когда Максим позавтракал и пил кофе.
– Оставила его с Катериной, – отчиталась она. – Маленькая, Максим Сергеич, берите парня. Тесто знает. Чего не знает, Катерина научит. Дельный паренёк, чистоплотный, понятливый. К Катерине уважительный, Катерину на стул усадил, сам уже хлебы печёт. – Лукаво улыбнувшись, она посмотрела на меня. – Сюрприз тебе к обеду обещался приготовить. – Вновь став серьёзной, повернулась к Максу. – Про семью-то я ещё повыспросила. Им вот-вот жить негде будет. Дочка сестры хахаля в дом хочет привести, ну гнать-то не гонит, ворчит пока, тесно, мол, жить станет. Наталья, это мать Сёмы, уже обратно домой засобиралась. Судя по парню, семья хорошая должна быть. Ну, пошла я, время-то уже вон сколько, а я всё хожу, Ольга одна на кухне с обедом управляется.
– Спасибо, Маша.
Кивнув, Маша заторопилась на кухню.
– Мама, а вторую девушку куда определишь?
– И вторую к Жене. В семье одиноких мужчин прибавилось, и уборки прибавилось. Женя раньше только у Павла за порядком следила, а сейчас и к Савелию заглядывает. Стефан теперь без Даши. Виктор с Петей в гостевом домике. Макс, нам бы ещё и конюха надо. Василичу шестьдесят в будущем году.
– Не хочет он. Говорит, если возьму конюха, то выпишу ему подорожную на кладбище.
– Я поговорю с ним.
– Поговори.
– А ты насчёт Парижа с ним говорил?
Максим только лукаво улыбнулся. Я ахнула.
– Сынка, неужели договорился? Как тебе удалось?
– Выменял Париж на жокея. Десять дней Маша может наслаждаться Парижем! А у нас, начиная с завтра, с лошадками работает жокей.
Я расцеловала Макса, испросила разрешения на прогулку в лесу, получила его и пошла одеваться. Проводив до лестницы, Максим крикнул вдогонку:
– Мама, одевайся теплее! Сегодня мороз крепче, чем вчера.
Дорога была изрыта копытами коней. По сыпучей мёрзлой крошке идти было трудно. Савелий крепко держал меня за руку и, выбирая менее повреждённые участки, осторожно вёл вперёд. Доверившись, я беззаботно смотрела по сторонам, наслаждаясь пейзажем, дышала медленно и глубоко, смакуя вкусный морозный воздух.
Ветки лиственных деревьев ещё не успели сбросить с себя снежные одеяния и низко кланялись земле. Время от времени какая-нибудь строптиво, с глухим шумом стряхивала с себя искристое убранство и горделиво взмывала вверх, сразу становясь жалко некрасивой. Хвойники, напротив, гордились зимними нарядами, сосны величаво несли на плечах белоснежные манто, а ёлочки кокетливо красовались пышными воланами на юбках.
Тихо и сказочно красиво!
Я засмеялась, представив, что вот сейчас из-под снежной арки, образованной двумя встречными ветками, выглянет посох Деда Мороза, а за ним и он сам, и строго спросит: что это мы ищем в его владениях?
– Савелий, если бы вы встретили Деда Мороза, что бы вы у него попросили?
– Не скажу, – ни секунды не раздумывая, ответил он.
– Почему?
– Я суеверен. – Он оглянулся на меня. – А вы бы, что попросили?
– Я?.. – Я растерялась. – А я… я бы попросила отмотать время назад, перенести меня в утро того злополучного дня, который сломал жизнь моей семьи. Тогда я бы ни за что не вошла в тот чёртов торговый центр. Такое вот глупое желание.
– Почему глупое?
– Потому, что это ничего не изменило бы.
– Лидия, вы любите вашего мужа. Не знаю, какой вы были до того «злополучного дня», но, как только ваш муж уехал, вы изменились.
Савелий неожиданно остановился и развернулся ко мне. Продолжая идти по инерции, я на него наткнулась. Даже сквозь тёплую одежду – его и мою, я почувствовала твёрдость его торса, словно я налетела на скалу.
– Не уверен, что хотел бы, чтобы меня так любили.
Отступив назад, я тоскливо огляделась вокруг.
– Хотите сказать, что моя любовь чрезмерна? А всё, что чрезмерно, непосильно?
Ответил он не сразу. Пошёл, вновь тщательно выбирая путь, и потянул меня за собой.
– Хочу сказать: вы и ваш муж достойны друг друга. Сергей Михайлович любит вас не меньше. Ещё хочу сказать: мужская любовь отличается от женской – мужчины любовь не манифестируют, а неверность никаким образом не характеризует любовь мужчины. Чего вы добиваетесь? Своим решением, вы сделали несчастными и себя, и мужа, и ваших детей. Вы надеетесь, что ваш муж изменится? Мне жаль вам это говорить, но люди не меняются.
Я покачала головой.
– С последним утверждением не соглашусь – люди меняются. Не меняются те, кто живёт впустую, точнее, не живёт. А на вопрос отвечу так: я надеюсь, что мой муж подумает и найдёт причину, толкающую его к неверности.
Он засмеялся.
– Лидия, вы идеалистка. Мужчины изменяют, потому что такова их биологическая природа.
– Мой муж контролирует свою биологическую природу.
– Ну, значит, у него нет желания ограничивать себя в своей природе!
«А вы жестокий, Савелий! – подумала я. – И почти правы. Природа у Серёжи давно под контролем. Серёжа исповедует свободу личной жизни. И ради этой свободы он поставит всю жизнь на кон».
– Я рассердил вас, простите. Вы так прищурили глаза… о чём вы подумали?
– О том, что бережное отношение к чувствам человека не ваш конёк.
– Лидия, простите… простите меня! – На его лице проявилось искреннее раскаяние. – Я дурак.
Я рассмеялась.
– Надеюсь, нет. А то придётся менять начбеза!
– НБ! – с усмешкой поправил он. – Так, кажется, зовёт меня ваша королева кухни?
Мы долго молчали. Прервав молчание, Савелий начал рассказывать о себе:
– Я был женат, женился сразу по окончании училища. Первая моя командировка длилась восемь с небольшим месяцев, за это время жена мне изменила. Потом повинилась, заверила, что по-прежнему любит и то, что случилось – ошибка. Я простил, подумал: молодая, красивая, муж далеко, кавалеров вокруг много, трудно удержаться. В следующий раз всё повторилось, и мы сочли за лучшее разойтись. Она через месяц вышла замуж и счастлива в браке.
– Вы любили жену?
– Не знаю. Пока мы были вместе, думал, что люблю. Расстались, нет ни сожалений, ни даже потребности увидеть. – Он опять остановился, теперь я была внимательна и не налетела на него.
Он смотрел на снежную взвесь, оставшуюся в воздухе, после того, как масса снега обрушилась с ветки на землю. Снежная пыль была столь плотной, что отбрасывала тень. Спустя секунды пыль частью осыпалась, а частью протаяла в лучах солнца, и тень исчезла.
– Нам удалось сохранить дружеские отношения. Когда я лежал в госпитале, она приходила, поддерживала меня. Сейчас она верная жена.
Мы двинулись дальше.
– Вы хотели познакомиться со мной. Я готов ответить на вопросы, или вы предпочитаете рассказ бесталанного рассказчика?
– Я предпочту и то, и другое, вперемешку, если вы не против.
Савелий кивнул, помолчал, собираясь с мыслями, и продолжал рассказ:
– Я – потомственный военный. Основатель военной династии мой прапрадед и тёзка Савелий Матвеевич. – Он невесело улыбнулся. – С Савелия Матвеевича началась династия и Савелием Матвеевичем, вероятно, закончится. Службу прадед начал ещё в царской России, он происходил из купеческой семьи старообрядцев, почему принял решение стать военным неизвестно. В нашей семье никогда не вставал вопрос: «Кому служить?» Независимо от политического строя – монархия это, Советы, демократия, мужчины выбирали военную стезю и служили России.
– А вы?
Он усмехнулся.
– Я тоже. Я поздний ребёнок – «подарок на старости лет», так мама говорила. Ей было сорок пять, когда она меня родила. Отец старше мамы на два года. Мама неожиданному счастью нарадоваться не могла. Сестра тоже. На момент моего рождения она была старше, чем ваши взрослые дети сейчас. Отец боялся, что в условиях самозабвенной любви женщин, я вырос избалованным неженкой, поэтому в десять лет я был определён в военное училище. И для меня начались тягостные будни учёбы, среди которых краткие увольнения домой стали праздниками. Вопрос о назначении на службу решился помимо меня. Вашу семью знанием языков не удивишь, я тоже легко учусь языкам. Английский, или, точнее, его американскую версию, знал каждый курсант в училище, а я к моменту окончания учёбы знал ещё арабский, фарси и парочку языков из тюркской группы – все главные языки Ближнего Востока. Не потому, что меня интересовал восток, а потому, что в училище преподавал замечательный преподаватель – востоковед. – На лице его проступила до странности нежная, мечтательная улыбка. – Он преподавал историю. – Даже и голос его прозвучал нежностью. Вдруг он всполошился: – Лидия, вы не замёрзли? Идём медленно, а мороз крепкий.
Я покачала головой, и он успокоился.
– После училища я кончил Академию внешней разведки. Рассказывать о своей работе я не имею права.
– Я понимаю. Скажем так, вы в интересах России работали в странах Ближнего Востока.
– Точно.
– Ваше ранение – это ваша ошибка или чья-то халатность? Или это предательство?
Он отмолчался и, выдержав паузу, продолжал рассказ:
– Героем я не стал. Служба на благо Родины закончилась внезапно, и я решил посвятить себя преподавательской деятельности. Знаете, я ведь, когда ехал к вам, твёрдо знал, что откажусь от предложения. Приехал из вежливости, чтобы не обидеть отказом человека, который рекомендовал меня Павлу. Приехал и увяз. – Он покачал головой. – Я увидел странный, перемешанный мир и посмеялся про себя причудам богатых. Всё время ждал, когда же вы проколитесь? Что это – званый обед в честь дня рождения кухарки? А потом неожиданно обнаружил, что завидую. – Савелий повернул ко мне голову и замер, глядя в сторону от меня. – Белка! – едва слышно произнёс он.
Я посмотрела туда, куда смотрел он.
– Видите? Ниже. – Он рукой чуть повернул и чуть пригнул мою голову. – Видите?
Я увидела. Распушив хвост, белка висела на дереве в метре от земли, держась коготками за ствол. Савелий издал цокающие звуки. Белка спрыгнула на снег, прислушалась, пробежала пару метров в нашу сторону и опять остановилась. Медленными движениями Савелий опустил руку в карман, достал два грецких ореха и так же осторожно присел на корточки. Я тоже присела рядом. Продолжая подзывать зверька, Савелий подал мне орех, я сняла варежку и, вытянув руку, выставила открытую ладошку с угощением. Белка раздумывала некоторое время, решившись, тремя прыжками пересекла расстояние между нами, одной лапкой утвердилась на моём пальце, схватила орех и отскочила в сторону. Зажав в передних лапках добычу, замерла, опять прислушиваясь, и, не обнаружив опасности, деловито принялась закапывать орешек в снег.
Переглянувшись, мы засмеялись. Я встала и, всё ещё ощущая на пальце прохладную тяжесть от лапки зверька, стала надевать варежку.
– Вы любите животных? – спросила я.
– Я взял орехи на всякий случай, вы ведь сказали, что мы пойдём в лес. Давайте руку. Так. Где я? Да! Я позавидовал. Дни рождения в моей семье проходят всегда одинаково: мама весь день готовит, к вечеру мы садимся за стол, поднимаем несколько тостов каждый раз с одними и теми же пожеланиями – здоровья, успехов, счастья. Поели, и кто куда – отец к телевизору, мама со стола убирать, Таня посуду мыть, я по друзьям или к компьютеру. С отцом у меня никогда не было близости, с мамой и сестрой я был близок в детстве, потом наша близость разрушилась. После училища я сделал попытку восстановить былое тепло, но… не удалось. – Он взглянул на меня. – Меня восхищают ваши отношения с детьми и с отцом. Я понимаю, что отношения с дочерью не совсем те, которых бы вам хотелось, но для меня, это эталонные отношения. Отношения, которых у меня никогда не было с родителями. В вашей семье главное – общение. Мне кажется, вы, даже не видя друг друга, общаетесь. Вы по-настоящему интересуетесь друг другом. И вы все любите вашу семью. Любите вы, ваш сын, ваша дочь, ваш муж и ваш отец. Любят семью все те, кого вы называете «домочадцы». И знаете, я, пожалуй, тоже уже полюбил. Я наслаждаюсь семейными вечерами – люди ужинают, разговаривают, шутят, смеются, кто-то танцует, кто-то поёт, кто-то музицирует. Уютно и тепло!
Слушая его, я подумала о том, что и я, и все члены моей семьи, мы привыкли к участию и вниманию. Иногда мы недовольны и жалуемся на непонимание и не отдаём себе отчёта, что может быть и по-другому, может быть так, что члены одной семьи не чувствуют по отношению друг к другу ничего, кроме глубокого равнодушия.
– Я могу быть откровенным? – после паузы вновь заговорил Савелий.
– Безусловно.
– Я уже сказал, что некоторые особенности вашей семьи меня удивили, многое мне нравится, но кое-что раздражает. Например, меня раздражает слово «домочадцы». Я считаю его уничижительным. Меня раздражает, что вы сами разливаете первые блюда и подаёте каждому его тарелку в руки. Я это расцениваю, как подачку. За всем этим ритуалом усматривается нарочитость, а очерёдностью вы подчёркиваете жёсткую иерархию в вашей семье. – Он искоса посмотрел на меня и спросил: – Я вас опять обидел?
– Нет. Я могу задать вопрос?
– Конечно.
– Если бы не волевое решение вашего отца, вы бы стали военным?
– Не знаю. Я с детства привык думать только о военной карьере.
– И всё же, вы обижены на отца.
– Обижен? Не знаю, Лидия. В вашей семье я на многие вещи стал смотреть иначе. Я восхищаюсь вашим мужем и вашим сыном. Оба они… особенные люди. Я бы хотел иметь другом любого из них… – Смутившись, он взглянул на меня и, будто ожидая насмешки, пробормотал: – Боюсь, я их, вряд ли, заинтересую… – Увидев, что я его внимательно слушаю, продолжал: – Ещё больше меня восхищают взаимоотношения отца и сына – они партнёры и друзья в самом полном значении этих понятий, и одновременно я вижу уважение и почитание сыном отца, я вижу отеческие заботу и любовь к сыну. Как это совмещается? Всё, что я видел в жизни, это стремление доминировать со стороны отцов и стремление к независимости со стороны сыновей.
