полная версия

Иван Андреянович Филатов
Метафизика возникновения новизны

Вопрос Бытия самого по себе только потому даже не ставился Античностью (что и было подмечено Хайдеггером), что еще не осознавалось наличие в процессе возникновения сущего предшествующего этапа возникновения идеи, в которой (то есть в идее) проявляется «бытие» этого сущего. В воздухе буквально витало понятие Бытия самого по себе, положим, в виде то ли Блага и беспредпосылочного начала Платона, то ли Единого Плотина, то ли недвижного перводвигателя Аристотеля. Но оно так и не было оформлено, поскольку не было той почвы, на которой можно было бы укорениться этому понятию.

Вот почему, исходя из того что в нашей схеме возникновения сущего изначальным элементом является (отсутствующее у Аристотеля) возникновение самой идеи, нам необходимо определиться с тем, что именно является «исходным материалом» возникновения самой идеи (а не сущего-подручного средства в своей материальной форме), той идеи, появление которой предшествует: и возникновению Истины, и того конкретного сущего, которое способно выполнять сущностную функцию, и тех обновленных сущих, что находятся во взаимосвязи с подручным средством. На основе достаточно подробно нами рассмотренных выше примеров мы уже вполне определенно можем сказать, что «исходным материалом» для образования самой идеи является тот комплекс сущих, которым оперирует наше сознание на этапе рефлексии-1, и оперирует с той единственной целью, чтобы разрешить какую-либо задачу. И «сырьем» для образования самой идеи является именно этот комплекс исходных сущих, как «сырьем» (исходным материалом) для образования, положим, линзы является силиконовый окисел вместе с той технологией, которая, во-первых, создает из него саму стеклянную массу, а во-вторых, применяет такой способ ее обработки, чтобы из нее получилась линза данной конфигурации.

Итак, мы разграничили две вещи:

– «исходным материалом» возникновения идеи является комплекс исходных сущих, как, например, в идее кусочка мела таким комплексом являются учитель, ученик, доска, письменность, тряпка;

– а исходным материалом для создания подручного средства является все то, что непосредственно способствует его возникновению, то есть изготовлению, как, например, изготовлению мела способствуют и известняк и все те ингредиенты в него добавляемые для того, чтобы он стал кусочком мела.

А для того чтобы нам не путать два этих типа исходных материалов, первый из них мы назвали исходным комплексом сущих (или просто исходные сущие). То есть исходным комплексом сущих является тот предварительный комплекс сущих, которым оперирует наше сознание (на этапе рефлексии-1) и бессознательное для того чтобы получить тот окончательный набор идеальных сущих, выявляемых нами уже из Истины, развернутой из идеи. И здесь мы совсем не случайно упомянули вместе с сознанием и наше бессознательное, потому что после сознательной обработки комплекса сущих – на этапе рефлексии-I – наше бессознательное может добавить в комплект идеи сущие, которые наше сознание ранее не принимало во внимание.

Таким образом, сначала сознание оперирует комплексом исходных объектов на этапе рефлексии-I, и лишь потом после развертывания идеи – на этапе рефлексии-11 – на сцене нашего сознания появляется идеальный образ (искомое сущее), а вслед за ним материальное его воплощение в виде подручного средства, и возникает задача, из какого исходного материала и каким образом это подручное средство изготовить или организовать таким образом, чтобы оно наиболее эффективным образом могло исполнять свою сущностную функцию. Получается, что после того как рефлексия-11 развернула из идеи мысль (Истину), мы уже в Истине обнаруживаем все, что там имеется (какие сущие), что там происходит (что, с чем и как взаимодействует), и что образуется (какое из сущих способно исполнять сущностную функцию). Точно так же, фигурально выражаясь, «развернув», «раскрыв» живую клетку, мы увидим и то, из чего она состоит, и в каких взаимосвязях находятся элементы ее составляющее, и что они производят в результате своего взаимодействия.

Как вся живая материя состоит из клеток, так и вся нами создаваемая духовно-материальная действительность «состоит» из идей. Идея – это живая клетка умственной материи. В конечном счете, обе они действуют по сходной методологии-технологии и образуют сходный продукт – новизну: только в первом случае изначально этот продукт интеллектуальный, а во втором – материальный в виде новых белков и даже новых форм живых существ.

Заключая изложение наших представлений о том, что такое бытие и как оно возникает, мы уже можем сказать, что у «бытия» сущего имеются, – если можно так выразиться – две между собою сопряженные линии:

– идеально-интеллектуальная линия «бытия» сущего

– и материально-прагматическая линия подручного средства.

Первая линия выстраивается в цепочку событий: постановка какой-либо порою не всегда вполне определенной задачи – рефлексия-I – инкубационная фаза – возникновение идеи – допонятийная фаза – этап раскрытия идеи в мысль (рефлексия-11) – обнаружение недостачи искомого сущего, создание технологии изготовления подручного средства и осуществление той сущностной функции, которую оно должно выполнять. Линия же материально-прагматическая начинается с того, что возникший у нас на этапе рефлексии-II образ подручного средства (образ в виде искомого сущего) дает нам основание к тому, чтобы из исходных материалов и по нами разработанной технологии мы сначала создали само подручное средство, которое бы наилучшим образом могло исполнять свою, возложенную на него смыслом идеи, сущностную функцию. И, конечно же, вторая линия заключается во внедрении данного подручного средства в практику нашей жизни и в повседневном исполнении им своей сущностной функции.

(Что касается указанной нами в самом начале данного абзаца постановки задачи, то речь об этом у нас будет идти в Части 111, когда мы будем говорить о Бытии социума, который в недрах самого себя формирует запросы (Необходимости) в новизне того или иного рода; и эти запросы должны быть обнаружены продуктивно мыслящим человеком и им исполнены в процессе Бытия, то есть в процессе творческого мышления).

Функция – цель бытия, но не само бытие. Бытие – это процесс сотворения (создания, обнаружения, «понимания») нашим интеллектом функции, исполнение которой – после того как она создана – входит уже в компетенцию нашего существования (а не бытия). Что касается сущностного свойства искомого сущего (или изготовленного по его образцу подручного средства), то оно есть то, посредством чего функция может быть осуществлена. Сущностное свойство подручного средства, само подручное средство и функция им выполняемая – это то, что обнаруживается нами в едином процессе возникновения объективной идеи и развертывания ее в Истину. (Более подробно об Истине см. следующий пункт 7).

И вряд ли правильным было бы думать, что бытие – это нечто отстраненное от практики нашей повседневной жизни. Бытие – сама основа жизни, ее исток и ее причина, без которых она была бы неосуществима, а значит и невозможна. И если мы не знаем, что такое бытие, то это, во-первых, не делает нам чести, как не делает нам чести незнание своего родства, а во-вторых, незнание бытийственных основ жизни однажды может обернуться трагедией, как трагедией может обернуться незнание принципа действия взрывоопасного устройства, которое находится в нашем постоянном жизненно необходимом пользовании, но с которым мы слишком вольно обращаемся, не задумываясь над тем, какой ценностью (и какой опасностью) мы владеем.

После небольшого отклонения от нашей темы снова вернемся к Аристотелю. Мы рассмотрели в общем виде некоторое соотношение метафизических понятий последнего с теми понятиями, в основу которых нами положены объективные идеи, раскрываемые в Истину и далее разлагаемые на объекты-сущие. И что же мы здесь наблюдаем. А наблюдаем мы все-таки определенное соответствие аристотелевских понятий материи, формы и вещи нашим понятиям, соответственно: во-первых, тому исходному материалу, из которого будет изготовлено то или иное подручное средство; во-вторых, тому умственно представляемому сущему (как образу), в соответствии с которым будет изготовлено это подручное средство; и в-третьих, той натуральной вещи (подручному средству), которая будет способна исполнить определенную функцию.

Но в чем же все-таки нет соответствия? Скорее всего его нет в том, что аристотелевское понятие формы «безродное» по своему происхождению, то есть непонятна сама почва, на которой оно возникает. Да, мы понимаем, что форма – это представление, «глядя» на которое, положим, скульптор творит свое изваяние. Но совсем непонятно, откуда именно и как именно возникает само представление данного вида: размер фигуры, в каком положении она находится, что выражает, из какого материала изготовлена, ее одеяние, куда направлен взгляд, символика в ней заложенная, что находится в руках и т. д. и т. п. А ведь именно эти атрибуты во всей своей совокупности несут на себе не только вполне определенную смысловую нагрузку, но и призваны выполнить какую-либо функцию, ту функцию, восприятие которой запечатлелось бы созерцателем в его интеллекте и чувствах. И даже не только запечатлелось, но и в какой-то степени воздействовало на его душу, на его интеллектуальный настрой и поведение.

Так вот, непонятно, откуда и как возникает смысловая нагрузка той формы, по «лекалам» которой будет изготовлена именно та, а не какая-либо иная аристотелевская вещь. И как мы теперь уже понимаем, подручное средство (как аналог вещи), наделенное сущностным свойством, призванным исполнять определенную функцию, может возникнуть только в комплексе взаимосвязанных сущих объективной идеи, одним из компонентов которой оно и явится. То есть родиной и колыбелью его является, отсутствующая у Аристотеля, новая идея. Само по себе, самостоятельно, в отрыве от остальных сущих идеи оно возникнуть не может. У него в этом нет ни возможности, ни необходимости. Побудить же его к этому могут только другие, с ним взаимосвязанные сущие. (Именно в этом истоки «запрятанности» бытия). Вот точно также для того, чтобы известняк трансформировался в кусочек мела как подручное средство, необходимо было побуждающее действие и учителя со своими познаниями, и ученика, стремящегося приобрести эти познания, и письменности, способной содействовать взаимосвязи учителя с учеником, и культуры, созревшей до такого состояния, чтобы быть заинтересованной в данном эффективном и достаточно мобильном способе осуществления коммуникации и т. д.

Вот где отчасти находится сама проблема скрытности бытия: судьба самого искомого сущего (его бытия) всецело находится «в руках» взаимосвязанных с ним других сущих этой же идеи, то есть сущих исходных, тех сущих, которыми оперировало наше мышление, в основном, на этапе рефлексии-1. Что же касается искомого сущего – обладателя сущностного свойства, то можно сказать, что оно как бы находится на вершине той пирамиды, на которую оно, как на свое основание опирается. Оно равноправно с ними, но в то же время над ними вознесено. Но оно не только над ними возвысилось, но и от них же получило начало и причину своего возвышения. (В дальнейшем у нас будет фигурировать следующий уже упомянутый нами образ: исходные сущие – это «пьедестал», на котором воздвигается новая «фигура» искомого сущего).

Таким образом, мы видим, что Аристотелю, как и Платону, у которого он позаимствовал понятие формы, не хватило лишь одного: животворного понятия интеллектуальной новизны в виде идеи, то есть не хватило самого источника, откуда возникает посредством искусства – в греческом его понимании – создаваемое сущее. А зная откуда и как оно появляется, уже можно было бы говорить о том, почему у него тот, а не иной вид. Вот почему Платон был вынужден – дабы не возникало излишних вопросов – разместить свои идеи-образцы в занебесной сфере, куда открыт доступ лишь умозрению да припоминанию чего-то некогда виданного и прекрасного. Подобным же образом расправился с порожденным им понятием формы и Аристотель, заявив, что «форму никто не создает и не порождает».

Итак, завершая сопоставление с Аристотелем, нам в очередной раз становится понятным, что основным упущением прежней философии является отсутствие в арсенале ее метафизических понятий основополагающего понятия интеллектуальной новизны в виде объективной идеи. Только на фундаменте последнего можно представить себе, что именно, откуда, как, в каком виде и почему возникает все сущее. И зная это, уже легко «вычислить», на каком этапе возникновения интеллектуальной новизны в наиболее ярком виде проявляется наше бытие и в каких именно формах. А главное, зная все это, уже не представляет особого труда понять, как возникает все много и-разнообразие нашего материально-духовного мира, составляющего саму суть и цель нашего бытия.

И если бы мы задались вопросом, так все-таки с какого же «момента» философия свернула на путь неправильного и уже четко обозначенного понимания бытия как существования чего-то цельного и неизменного, то мы могли бы сказать следующее. Скорее всего, философия уже до Платона и Аристотеля соблазнилась парменидовским бытием как тем,

«Что нерожденным должно оно быть и негибнущим также,

Целым, единородным, бездвижным и совершенным.

И не «было» оно, и не «будет», раз ныне все сразу

«Есть», одно, сплошное. Не сыщешь ему ты рожденья.

Как, откуда взросло?»³⁰, (фр. 8, 3-7, стр. 296).

Конечно же, уже Парменид принял за бытие сам результат бытия, то есть возникшего и уже явленного нам «целокупного» и «недвижного» сущего, которое мы способны и ощутить и понять, упустив при этом предшествующий этому трудноуловимый разумом процесс формирования того, из чего – и как – в конечном счете образовано явленное нам сущее. И конечно же, это сущее – и «видимое» нами, и осознаваемое – «перебивает» и «задвигает» в тень тот, итак едва уловимый для нашего сознания, процесс, в котором то, из чего образовано сущее, пока еще находится в зыбкой стадии своего становления. Неуловимость того, что предшествует явлению окончательно сформировавшегося сущего и есть одна из причин забвения и запрятанности бытия, заслоненного «телом» явленного во всем своем великолепии сущего.

Тем более, что кроме того, что само возникновение сущего является для нас неожиданным, оно (сущее) еще и ново нашему сознанию, которому уже нет дела до того, как возникло сущее: ему только бы успеть зафиксировать его, то есть как следует «рассмотреть» и запомнить, поскольку интеллектуальная новизна имеет свойство легко исчезать из нашей памяти. Именно поэтому наше сознание все время «скатывается» с более высокого и трудного для восприятия уровня Бытия самого по себе на более низкий, но зато легко воспринимаемый уровень понимания «бытия» сущего, того сущего, которое более понятно нам и даже порою «видимо» нами, чего никак нельзя сказать о Бытии самом по себе, где это сущее пока что находится в скорлупе своей возможности, то есть в том проекте (идее), суть которого нам еще неизвестна.

В связи с этим, мы не можем не обратить внимание на одну из причин, почему метафизика чуть ли не с самого начала своего возникновения претерпела прямо-таки странную и достаточно прискорбную метаморфозу: бытие как основополагающее понятие, казалось бы призванное отражать саму суть чего-то возникающего и сверхчувственно-воспринимаемого, и вдруг, на тебе, оказалось в стане чуть ли не своего основного антипода – самого обыденного существования. А произошло это не только в силу трудности понимания и восприятия Бытия самого по себе, но и по причине изначально заложенной двойственности, присущей основным онтологическим терминам «быть» и «есть».

Можем ли мы с уверенностью сказать, что этими словами обозначается процесс возникновения – здесь и сейчас! – чего-то совершенно нового. Думаю, что нет. А вот то, что эти термины можно интерпретировать, – а они так и воспринимаются – как обозначение того, что уже есть и уже существует в своем целостном и законченном виде, так это наиболее вероятно, а потому и возможно. Такие не вполне определенные понятия, то есть понятия, с легкостью допускающие нечто даже противоположное тому, что они должны обозначать можно было бы характеризовать как терминологические «подлости», которые, подобно наклонной поверхности, хочешь-не хочешь, постепенно, но неуклонно скатывают наше сознание к пониманию бытия как того, что уютно расположилось на горизонтальной плоскости устойчивого в своем постоянстве обыденного существования.

п. 7. Истина как новая мысленная конструкция

(несокрытость) и истина как соответствие. Объективная идея и «идея»

А теперь, коль скоро мы уже определились и со структурным составом идеи, и с теми взаимосвязями между сущими, составляющими ее каркас, а главное, с той не только идееобразующей, но и функцию образующей ролью сущностного свойства (сущности) одного из этих сущих, а именно, искомого сущего, так вот, если мы со всем этим определились, то нам необходимо дать различие нашего понимания Истины от того понимания, которое преимущественно состоялось в новоевропейской философии, а именно, отличие от корреспондентского ее понимания. Так в чем же оно заключено? Истина как объективная идея развернутая в мысль, конечно же, содержит в себе элемент древнегреческой несокрытости того, что в ней ранее было сокрыто – а именно: сокрыта была новая мысленная конструкция, – но в ней нет того новоевропейского, берущего свое начало в Античности (Платон, Аристотель), соответствия мысли с предметом, о котором мы высказываем свое суждение. А нет его только потому, что чрез посредство объективной идеи мы не высказываем свое суждение о каком-либо одном сущем, а формулируем содержание совершенно новой мысленной конструкции, осуществление (внедрение) которой – и это самое главное – приводит к возникновению и последующему исполнению какой-либо вполне конкретной и жизненно важной функции.

Так что вне обновления жизни нет ни Бытия, ни Истины. И вряд ли здесь можно согласиться с Аристотелем в том, что

«в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине»³¹.

Ни истина, ни бытие не могут быть частичными. Если какая-либо Истина состоялась, то она состоялась в своем целостном исполнении. Истина – величина абсолютная. То же самое относится и к бытию: Бытие – целостный акт возникновения и восприятия интеллектуальной новизны-Истины. Он не может быть осуществлен лишь частично, так как частичное исполнение не приводит к возникновению Истины, которая есть завершающая стадия (итог) бытия. Она – венец и награда за свершение бытия.

Следует заметить, что подобный взгляд Аристотеля на истину мог возникнуть только вследствие рассмотрения им истины как соответствия нашего суждения об объекте сущности данного объекта. То есть истина у Аристотеля – это уже не несокрытость – как это было у досократиков, – а достоверность высказывания, которая зависит от степени нашего познания предмета. То есть истина здесь – «величина» относительная, а не абсолютная. Она стала относительной только потому, что, во-первых, стала нашим субъективным суждением о сущности объекта, а во-вторых, наше суждение относится к объекту, сущность которого изменяется в соответствии с тем объемом познания, который мы приобретаем об этом предмете. Вот этот вариант относительности истины, согласно Хайдеггеру, и осуществился в метафизике после Платона и Аристотеля. Но вслед за неверным определением истины неверно было определено и бытие: оно стало трактоваться как нечто вполне устоявшееся, неизменное и вечное, то есть как тот предел, к которому должна стремиться истинность. Отсюда идеи Платона и формы Аристотеля. Из бытия улетучился аромат возникновения новизны столь характерный явленной нам несокрытости – этой непременной спутницы, – если не родительницы – бытия. Вот здесь в очередной раз мы видим, что причиной многих неурядиц метафизики является то, верно отмеченное Хайдеггером обстоятельство, что несокрытость (алетейя) досократиков была интерпретирована Платоном и Аристотелем как правильность высказывания вместо того, чтобы увидеть в ней ту интеллектуальную новизну, что в ней ранее скрывалась, а тут вдруг раскрылась пред нашим умственным взором.

Поэтому, если истина в ее корреспондентском понимании всего лишь фиксирует соответствие нашего суждения той сущности, которая заключена в объекте, то Истина в нами изложенном понимании – это в первую очередь возникшая интеллектуальная новизна, которая призвана к тому, чтобы трансформироваться в новизну материальную и тем самым обновить нашу жизнь. Иначе говоря, возникновение Истины – это раскрытие той сокрытости (леты), в которой нами обнаруживается (создается, «понимается») не-сокрытость (а-летейя) в виде развернутой из идеи мысленной конструкции, призванной в дальнейшем в некотором отношении усовершенствовать наше жизнеустроение.

Отсюда можно дать следующее определение Истины. Истина – это оформленное (как умозаключение) наше представление о том, посредством какого сформированного – из смысла идеи – подручного средства можно выполнить какую-либо важную (ценную) и при том новую для нашей жизнедеятельности функцию. По сути дела, если взять Истину в плане технического изобретения (патента) или научного открытия, то она просто-напросто есть формула этого изобретения или открытия. Так что Истина отнюдь не отражение действительности, она – и создание новой, и обновление «старой» действительности. Причем, сначала создается (или обновляется) духовная действительность и лишь потом следом за ней, на ее основе и по ее образу-образцу (плану, смыслу, «инструкции» и т. д.) создается (или обновляется) окружающая нас реальность в материальных ее воплощениях.

Вот почему решающим фактором является: способна ли та методология («инструкция»), которая заложена в самом смысле Истины, выполнить возложенную на нее прагматическую функцию. (Напомним еще раз: все духовное в конечном счете реализуется на «физическом», материальном уровне, и все наши прагматические новшества берут свое начало в прежде сотворенных нами духовно-интеллектуальных инновациях. Иначе говоря, нет того духовного, которое бы не имело выхода на «физическое», то есть на реально осуществляемое и воплощаемое в нашей материальной действительности). И к нашему счастью, Истина как нечто отстраненное от нашей жизни возникнуть не может в принципе. Другими словами: идея не появится до тех пор, пока в ней не возникнет необходимость. (Об этом в основном в Главах 11 и 14 Части 111). Истинность как жизненная ценность присуща идее как прозрачность присуща кристаллу. Возникновение идеи-Истины необходимо обусловлено самой жизнью даже в том случае, если нам не ведома причина этой обусловленности. В том и состоит (пока что!) счастье нашего духовного существования, что у нас нет обременительной обязанности проверять каждую Истину (идею) по критерию ее новизны и ценности. Если она явилась, то ценность ее гарантирована самим фактом проникновения ее из бессознательного в наше сознание. И для того чтобы узнать, в чем именно заключается эта новизна и эта ценность, нам необходимо всего лишь рассмотреть то новое сущее, которое является носителем сущностного свойства и обнаружить ту функцию, которую призвано выполнять это внове созданное сущее-подручное средство. Так, положим, рассмотрев идею справедливости, мы найдем в ней то сущее (а именно: институты права, морали, культуры, социальной защиты и т. д.), которое призвано выполнять функцию упорядочения и смягчения взаимоотношений между разными слоями общества.

Именно этим отличается изложенное нами понятие Истины от корреспондентского ее понимания. То есть: Истину искали в достоверности, в правильности, в соответствии нашего суждения тому, о чем мы судим, а на самом деле она оказалась содержимым той ранее сокрытой мысли, которая, во-первых, получена в виде новой мысленной конструкции из объективной идеи, а во-вторых, призвана исполнять определенную жизненно важную функцию обновления жизни. Обновление нашей жизни – в чем и состоит цель нашего Бытия! – в том и заключается, что в процессе генерирования идей мы постоянно создаем подручные средства, с помощью которых можем выполнять все новые и новые функции. «Создание» языка и речи, изобретение письменности, мела, линзы, государственности, справедливости; обнаружение души, тяготения, бессознательного, красоты и т. д. – разве не в этом «скрыты» наделенные каким-либо сущностным свойством объекты, которые выполняют вполне конкретную и важную функцию в нашей материальной, психической и духовной жизни, одним из проявлений которой является наше Бытие.

Таким образом, все разнообразие существующих объектов-подручных средств могло быть создано только в том случае, если оно явилось результатом образования новых идей, а следовательно, и новых Истин. И нет другого способа создания чего-либо нового (или обновления старого) как посредством рождения интеллектуальной новизны в виде объективных идей. Зададимся вопросом, разве в идее электромагнетизма не была заложена та Истина, что сущностное свойство перемещения проводника в магнитном поле способно выполнять функцию производства электричества; и разве в идее справедливости не была заложена та Истина, что сущностное свойство функционирования общественных институтов способно выполнять крайне необходимую задачу уравновешивания и смягчения самого характера взаимоотношений людей в обществе; и разве в идее бытия не заложена та Истина, что сущностное свойство человека генерировать интеллектуальную новизну в виде объективных идей способно исполнять функцию постоянного обновления нашей жизни?

И в заключение данного пункта нам надо обратить особое внимание на принципиальное различие какого-либо понятия (представления как «идеи») от объективной идеи. В чем оно заключается? Сравнение понятия идеи (как представления) в новоевропейском мышлении с понятем иррациональной идеи, формирующей бытие, свидетельствует достаточно ясно о следующем. «Идея» как понятие (представление) о чем-либо конкретном, как «сгусток» (Хайдеггер) смысла, полученного рациональным путем, то есть путем последовательного рассуждения и умозаключения, кардинально отличается от идеи как иррационально возникшей интеллектуальной новизны. И это отличие заключено в четырех постулатах. Ограничимся их перечислением, поскольку говорено было нами об этом не единожды.

1. Иррациональная идея являет собой абсолютную новизну, ту новизну, которой ранее не было в обиходе человеческого существования. В то время как рациональная «идея» (понятие, представление) таковой не обладает, поскольку рациональным путем ее (новизну) получить невозможно в принципе. И об этом у нас речь шла уже не раз.

2. Явлению иррациональной идеи присуща спонтанность и последующее автоматическое возникновение интеллектуального чувства удовольствия от понимания ее смысла и удивления от внезапности его возникновения. Ничего подобного при формировании рационально полученного понятия («идеи») не происходит, так как ход нашего размышления постепенен и последующее возникает из предыдущего как само собой разумеющееся. Так закон Ома как иррациональная идея, внезапно пришедшая в голову его создателя и понятие («идея») электричества (тока) как следствие этого закона – это две совершенно разные вещи. Первое может возникнуть неожиданно, спонтанно, а второе – путем последовательного понимания той роли, которую играет напряжение и сопротивление на силу тока. Первое интуитивно, второе – дискурсивно.

3. Признаком, принципиально характеризующим объективную идею, является наличие у одного из сущих, комплектующих саму идею, сущностного или идееобразующего свойства, которое, подобно зародышу кристалла, формирует вокруг себя определенного вида новую смысловую конструкцию. Что же касается понятия (представления, «идеи»), полученного путем последовательного, логического рассуждения и умозаключения, то в нем нет новизны смысла, поскольку нет внове образованного сущностного свойства одного из объектов, а главное, нет возникновения новой сущностной функции. Взаимосвязи всех объектов этого понятия образованы на основе прежде известных, «старых» свойств и взаимосвязей этих объектов.

4. Фактор иррациональности, присущий объективной идее, характерен только для процесса возникновения идеи и раскрытия ее смысла в Истину. Вне этого процесса, то есть после того, как Истина сформирована, она автоматически становится либо обыкновенным понятием (представлением), либо «идеей», как бы сформировавшейся в результате рационального мышления, поскольку раскрытие смысла объективной идеи, (но не возникновение ее! – и в этом принципиальное различие), действительно, осуществляется рациональным путем на этапе рефлексии-11.