Ирина Коняхина
Ген хранитель
Света безропотно сняла картину со стенки и поставила в коридор. Комната ей сразу показалась какой‑то чужой и неуютной.
– Вот! Совсем другое дело! – похвалила Ольга. И переставь эту свою лиану куда‑нибудь на северо‑восток.
Светлана вспомнила, что эта лиана единственный раз цвела в день папиной смерти. Тщательно осмотрела лиану, нет ли на ней опять каких‑нибудь дурных знаков – розовых зонтиков. Ничего не нашла, немного успокоилась и переставила растение с платяного на книжный шкаф.
Подруги, пытаясь как‑то поддержать Куликову, как будто, соревновались друг с другом в советах, что нужно делать в сложившейся драматичной ситуации.
– Сходи к экстрасенсам! – придумала глубоко верующая и, как до этого всем казалось, воцерковленная до кончиков волос Марина. – Вот! Кстати, ты знаешь… Со мной в одной школе училась Елена Бутий. Она обладает даром предвидения. Давай ей позвоним. Ты помнишь ее? Она была у меня на дне рождения. Лет десять назад.
Не дожидаясь Светиного согласия, Марина набрала телефонный номер таинственной Лены Бутий.
– Лена, привет! Это Марина Поверенова! Помнишь такую? Ленчик! Можно к тебе придет моя знакомая Света Куликова? Ну, ты ее видела. На моем дне рождения! Да, давно… Десять лет назад! Не помнишь? Завтра можно? А когда можно?
Экстрасенс Елена назначила аудиенцию через две недели. «Мой внук может и не дожить до этого времени», – первое, о чем подумала Куликова.
Подружки ушли. Света вымыла посуду и позвонила Игорю. Он был еще в реанимации, но ему уже разрешили пользоваться мобильным телефоном.
– Как ты? – с нежностью спросила Светлана. – Меня к тебе пустят, если я завтра утром к тебе приеду? Что привезти?
Игорь слабым голосом принялся рассказывать, как ему плохо.
Света слышала голос мужа, и сердце её сжималось от жалости. Какой же он все‑таки родной! Вот почему, чтобы понять, насколько дорог тебе тот или иной человек, надо встать перед реальной угрозой его потерять. Сейчас ей совсем не важно, что муж, ну, очень далек от совершенства и чуть ли не каждый день доставляет кучу проблем. Кому сейчас придет в голову вспоминать, что Игорь без всякого раскаяния может пройти в грязной уличной обуви по свежевымытому полу. Что он постоянно стряхивает пепел мимо пепельницы. При вполне аналитическом складе ума он не в состоянии рационально запихнуть грязную посуду в посудомойку и одежду в стиральную машину. Ему в принципе не дано понять, что белое белье и черные носки не стирают вместе. Игорь не слишком усердно следит за личной гигиеной и слывет, мягко говоря, неряхой. Светлане приходится мириться и с тем, что муж без многочисленных просьб и многократных напоминаний не обременяет себя домашними делами. Каждый раз ей приходиться бесконечно много раз напоминать ему, чтобы он что‑то подкрасил, отремонтировал, прибил, прикрепил, прикрутил, да хотя бы вставил перегоревшую лампочку или вынес мусорное ведро. Игорь часто конфликтует не только со своими домашними, но и с коллегами по работе, родственниками и даже друзьями. Слава богу, он не алкоголик. Впрочем, муж даже в трезвом виде скатывается иногда в занудство. И ещё, Игорь совсем не умеет откладывать деньги на предстоящие крупные покупки. И все же Света слабо себе представляет, как можно жить без Игоря. Кто будет встречать её поздно вечером, если придется возвращаться домой на метро. Кто ни свет, ни заря приедет за ней на вокзал или в аэропорт. Кто примчится помогать на своем автомобиле или будет каждую минуту звонить по телефону и давать действительно дельные советы, как поступить, когда у жены сломается машина или случится ДТП. Кто пожалеет и искренне посочувствует, когда Свету обманут, ограбят, обидят… Кто приготовит праздничный обед на День святого Валентина или 8 Марта. И просто в выходной день, когда она разноется, и заявит, что ей до смерти надоело готовить, а денег на выход в кафе или ресторан нет. Кто заработает или найдет, бог знает, откуда, эти самые деньги, если Светлана никак не сможет придумать, где их взять. Кто приласкает, и всерьез будет переживать за какие‑то её болячки, беды или мелкие неурядицы. Кто обнимет нежно вечером и прижмется к ней в постели…
Утром Куликова заехала в супермаркет, потом навестила Игоря. Ей разрешили подойти к его кровати. Муж осунулся, и выглядел ужасно. Был жалким и беспомощным, похожим на семидесятилетнего старика. Свете так хотелось обнять его крепко‑крепко, чем‑то помочь, успокоить. «Бедный мой муж, – подумала Света, – Я ведь тоже досталась ему – не подарок! И что я сделала для того, чтобы его жизнь была более радостной и счастливой? Только все требовала и воспитывала… Сама не заметила, как Игорь стал похож на моего папу. И не только проблемами с сердцем, но и добротой, великодушием, деликатностью, мягким юмором.»
Света вернулась домой. Сама набрала телефонный номер Андрея, спохватившись, что он не выходил на связь со вчерашнего вечера:
– Как у вас дела? Я только что приехала от папы. Он отходит после операции. Велели привезти кучу лекарств. Сейчас поеду по аптекам. Вам что‑нибудь надо купить?
– Плохо, – тихо ответил Андрей. – Ничего не надо. Ромашке совсем плохо. У него прогрессирует гидроцефалия. Врачи не знают, что делать. Снижают внутричерепное давление. Пока безуспешно. Ребенок в коме.
– Мне приехать? – спросила Света.
– Не, не надо! Мы с Алисой здесь. Чем ты можешь помочь? Да еще Педиатрическая академия через две недели закрывается на каникулы. Это же по большому счету учебное заведение. Все врачи уходят в отпуск. Ребенка, если он все‑таки выживет, надо будет куда‑то переводить. Пытаемся договориться с больницей Святой Ольги. Не хотят брать такого тяжелого. Я туда уже звонил. Через час поеду. Договорился встретиться с завотделением.
– Вы сами‑то что‑нибудь ели?
– Да. Мы с Алисой утром ездили в Макдональдс.
– Как она?
– Как зомби. Делает все, что надо, но молча. Молится. Каждые три‑четыре часа сцеживает молоко.
– Малыша кормят грудным молоком?
– Мам, ну что опять за бред ты несешь! Всякие глупости спрашиваешь! – с раздражением ответил Андрей. – Ребенка кормят через зонд и капельницы антибиотиками и какой‑то химией. Молоко Алиса выливает в раковину.
– Ей не советовали перетянуть грудь?
– Говорили. Но она надеется, что ребенок когда‑нибудь поправится, и она будет кормить его грудью. Что, по‑твоему, я должен ей объяснить, что у ребенка нет никаких шансов?
– Нет, не должен! Извини!
– Это ты извини, мне сейчас ни до чего!
Света споткнулась в коридоре о картину, приставленную к стене. На секунду задумалась и вернула картину на прежнее ее место в спальне над кроватью. Переставила лиану с книжного шкафа обратно на платяной.
Вечером Андрей сказал, что ребенку стало чуть лучше. Света позвонила с ободряющей новостью Игорю, и узнала, что и ему полегчало. И тут же подумала, что, наверное, нельзя в сложное время что‑то переставлять на другое место – менять пространство. Не надо на это тратить ни время, ни силы. Внутренняя и внешняя энергия нужна для более важных дел.
Сокурсница Марины Лена не дождалась звонка своей потенциальной клиентки и на следующий день позвонила сама:
– Света, привет! Это Лена Бутий! Как там у вас дела? – спокойным мягким голосом поинтересовалась экстрасенс.
– А, привет! Трудно сказать… Непонятно и неопределенно! Мне к вам приехать? – уточнила Света, на всякий случай, обращаясь к ней на «вы».
Не слишком веря во все эти предвидения, на самом деле, у нее не было никакого желания куда‑либо ехать.
– Можно и не ехать! – ответила Лена. – Я тебе и так все скажу. Мне Марина дала всю первичную информацию. И я знаю, что твой внук будет жить. Как минимум, в этом году. И потом.
– Потом? Он долго будет жить? – с надеждой и уже интересом спросила Куликова.
– Сколько лет проживет не знаю. Не вижу! Твой сын и внук потом будут не вместе…
– А что с ними будет?
– Не знаю. Просто не вместе. Я их не вижу вместе.
– Странно, – удивилась Светлана, – Андрей ни за что не бросит Ромашку. Он так его любит. Так заботится о нем… Странно.
– Жизнь она вообще странная, и не предлагает простых и понятных выходов из проблем, – вздохнула Лена.
– Я вам сколько‑то должна? – поинтересовалась Света, все еще находясь под впечатлением непонятного пророчества, и пытаясь как‑то его истолковать, привязав к возможным исходам ситуации.
– Нет. Я не зарабатываю деньги своим предвидением. Я просто говорю, что знаю. И что могу сказать.
– А что не можешь? – Светлана перешла на «ты», обрадовавшись, что не надо платить и даже куда‑то еще ехать, и надеясь чуть больше расположить к себе Лену.
– Остальное знаю, но не могу сказать. А то оно сломается.
– А остальное, оно хорошее?
– Все относительно, – уклончиво отреагировала Лена, – как посмотреть. Может хорошее, может не очень. Если дать человеку возможность самому выбирать из нескольких десятков трагедий, которые, нравится ему это или нет, всегда всех подстерегают в жизни, он никогда не выберет ничего. У кого‑то рождается здоровый красивый ребенок, но в семь лет попадает под машину. Или в пятнадцать становится наркоманом и ВИЧ‑инфицированным. Или в семнадцать лет теряет рассудок из‑за несчастной любви или в кровавой драке. В двадцать теряет связь с внешним миром и уходит в секту. Или в тридцать лет в одночасье лишается всех родных и близких. Вариантов не десятки – тысячи. Каждый человек, как ни крути, обязательно проходит в этой жизни через лабиринт глубочайших трагедий. Рано или поздно. Что об этом говорить. Не спрашивай меня больше. Если принять за основу, что жизнь – это самая главная ценность, то все остальное можно и нужно просто пережить!
– Спасибо тебе, Лена!
Светлана положила трубку и стала думать, как могут развиваться события, если вдруг Лена окажется права. Все варианты её не устраивали. «Сын и внук не вместе – размышляла она, – это ведь всего три варианта: не будет на свете Ромашки, останется Андрей – жуть. Останется в живых внук, что‑то случится с Андреем – тоже ужасно. Оба останутся в живых, но Андрей перестанет заботиться о Ромашке и бросит Алису с больным ребенком. Кошмар! Но это наименьшее зло из всех возможных. По крайней мере, все останутся живы. Хотя чего‑чего, а уж такого не может случиться ни за что!» В этом она была абсолютно уверена. А значит, словам Лены Бутий не стоит верить. При этом хочется надеяться на обещанную Леной первую часть – внук останется жив! Если Роман проживет до конца года, значит, ему будет уже шесть с половиной месяцев, и он, если верить таблицам из медицинских диссертаций, скорее всего, и дальше будет жить!
Через неделю Игоря Куликова выписали из больницы, и он вернулся домой долечиваться. Страх за его жизнь и даже здоровье улетучился в несколько дней. А Романа Куликова на реанимобиле перевезли из Педиатрической Академии в детскую больницу Святой Ольги.
Бабушке с дедушкой впервые разрешили посмотреть на внука. Так как Игорь был еще довольно слаб после инфаркта, супруги решили, что он останется дома. Сев за руль своей Мазды, Света доехала до Земледельческой улицы и зашла в вестибюль детской больницы.
Первое, что её порадовало, внутри стены были расписаны красивыми картинками: цветочками, грибочками и зверюшками. Врачи и медперсонал одеты не в белые однотонные халаты, как в её советском детстве и даже в детстве сына, а в комплекты брюки‑рубашка, с веселеньким набивным рисунком. Повсюду были рассажены мягкие игрушки. Было очень волнительно, она ведь шла на свидание. На самое первое свидание с мужчиной, который с минуты своего рождения был ею безоговорочно любим и бесконечно дорог – со своим внуком.
У входа в отделение интенсивной терапии её уже ждал Андрей. Он внимательно следил, как Светлана надевала специальный одноразовый халат и длинные бахилы, насколько тщательно мыла руки, а потом показал рукой куда‑то вдаль.
– Вон там! Иди туда!
Света на цыпочках осторожно пошла по длинному узкому залу, где лежало семь малышей. Они не издавали почти никаких звуков.
Дошла до самой дальней кроватки, обернулась в сторону Андрея, взглядом спрашивая: «Наш?». Сын в подтверждение закивал головой.
Перед Светой лежал малюсенький человечек в трикотажном полосатеньком комбинезончике и ярких шерстяных носочках. Кожа у него была очень бледной с желтоватым оттенком. Глазки были прикрыты, и веки изредка вздрагивали. В маленький ротик были вставлены зонд и еще какая‑то трубка. Из‑за этого губ было почти не видно. В запястье и в ножку воткнуты иголки, к которым присоединены системы трубок с капельницами.
Света машинально пересчитала взглядом все пальчики на руках. Ей в голову пришла совершенно идиотская мысль – зато у него пять пальчиков на каждой руке! Больше она себя подбодрить ничем не могла.
Малыш сделал очередную попытку открыть глаза. У него ничего не получилось.
– Он спит! – Света повернулась в сторону Андрея и сказала это так, чтобы слова можно было прочитать по губам и выражению лица.
В изголовье кроватки стояла маленькая иконка. Это, конечно, Алиса ее туда поставила. Светлана, не отрываясь, как завороженная, смотрела то на ребенка, то на икону, и как клятву произносила слова, не разжимая губ: «Солнышко, мое любимое! Ты обязательно должен жить! Ты будешь жить! У кошки боли, у собаки боли, у моего родного Ромашечки ничего никогда не боли!»
Сейчас и потом она готова была принять любую религию, молиться в исступлении любым богам и святым, соблюдать, какие угодно, ритуалы, брать обеты и давать зароки и обещания. Она готова была сделать все, что возможно и невозможно, хоть умереть на месте, хоть отдать свой собственный мозг. Ей больше жизни, больше воздуха надо было, чтобы этот ребенок жил!
Выйдя из больницы, Света выдохнула и позвонила маме Алле:
– Мам, привет! Я его видела! Он очаровательный, самый лучший, самый красивый!
– Не знаю, как ты теперь будешь дальше жить, – трагическим голосом предупредила Алла, – после того, как ты его увидела, тебе будет еще тяжелее!
– Ну и пусть! Главное, я его, наконец, увидела. Я его люблю, безумно люблю, а остальное – будь, что будет! Только пусть он живет!
Следующую неделю Светлана опять была бабушкой по телефону. Андрей говорил, что ребенок в полусне. Ничего не происходило.
– Нет новостей, – подбадривала Света себя, мужа и сына, – хорошие новости!
– Надо что‑то делать! – настаивал сын.
Света взяла очередной отпуск за свой счет и часами просиживала за компьютером. Она в очередной раз убедилась, что более или менее эффективные методики и оборудование для исследования мозга новорожденных появились всего каких‑то пять‑семь лет назад. Статистика очень скупая. Во всех статьях и докладах, которые ей попадались, отечественные специалисты ссылались на одни и те же источники и цифры. Выборка делалась из 35 новорожденных. Критическими моментами в жизни ребенка назывались первые сутки после рождения, пятые, потом первый месяц. Ромашка все эти вехи пусть тяжело, но все‑таки пережил. Далее оценивалось качество жизни – двадцати двух ребятишек, это те, кто выжил. Первоначально ведь их было тридцать пять. Была выведена специальная шкала, по которой в процентном отношении можно было судить о перспективах дальнейшей судьбы малышей на примере этих выживших. У трех из двадцать двух качество жизни оценивалось как хорошее. Имелись незначительные отклонения от нормы. «Ну, вот – значит, хотя бы теоретически, возможен благополучный исход!» – успокаивала себя Света. Остальные дети отставали в развитии, страдали слепотой, глухотой, у большинства наблюдался церебральный паралич и эпилепсия. У Ромашки был шанс оказаться среди выживших! В этой и других статьях по теме оценка качества дальнейшей жизни проводилась с точками наблюдения в три месяца, потом в девять месяцев и потом в год. Авторы шкалы состояний утверждали, что если ребенок достигает какого‑то уровня качества жизни на раннем этапе, то на более позднем этапе эта оценка, как правило, никогда не ухудшается, и может даже повыситься.
Через какое‑то время после чтения сугубо научных медицинских материалов Светлана наткнулась в Интернете на страницу‑форум «Дети ангелы». Это были пронзительные рассказы родителей о своих крохах, которые пришли в этот мир со страшными патологиями. Родители писали, как в дневнике, что происходит с их детьми, и получали ответы, советы и комментарии от других родителей, которые с этим тоже столкнулись, и продвинулись в борьбе за своих детей чуть дальше. Или, наоборот, потеряли своих детей. Историй с победными финалами было немного. Бабушка Романа Куликова для себя оптимистично объясняла это тем, что у родителей, дети которых полностью поправились или чувствуют себя намного лучше, нет необходимости, да и особого желания, и времени изливать свои чувства в социальных сетях. Они счастливы и больше не сидят в Интернете, а с утра до ночи занимаются своими едва выкарабкавшимися из лап смерти сыночками и дочками.
У Ромашки пока была первая и единственная победа – он все еще жил! А Свету глубоко потрясли записи на форуме одной неизвестной мамочки, которая полгода вместе с врачами боролась за жизнь своей Анютки. Изо дня в день незнакомые люди давали ей советы и рекомендации, что делать дальше, и куда обращаться. В ответах и комментариях другие родители переживали за ухудшения здоровья малышки и радовались ее маленьким успехам. Это были старые по времени посты и комментарии, девочка родилась в прошлом году. Света читала все дальше и дальше, страница за страницей, как художественную литературу, судьба девочки захватила с первых сообщений, и не отпускала. Она вместе со всеми глубоко переживала за незнакомую Анютку. Читала все внимательно, не пропуская ни слова. Как же похожа Анюткина история на трудный путь Ромашки! Тоже родилась недоношенной. ПВЛ. Гидроцефалия. Светлана читала, оставаясь в сладостном предвкушении хэппи‑энда. На 28‑й неделе мама Анютки, вдруг, написала в чате: «Спасибо всем, кто нас поддерживал! Прошу вас, молитесь за нашу доченьку. Сегодня ночью ее унесли ангелы…»
Света сразу выключила компьютер и разразилась рыданиями. Она так давно не плакала! Выплескивала из себя все, что накопилось.
Игорь из соседней комнаты услышал истерику жены, прибежал, пытался её успокоить и все время спрашивал, что случилось. Она не могла ему ничего рассказать, а только повторяла, как в бреду:
– Я не хочу, чтобы нашего Ромашку унесли ангелы! Не хочу!!! Я не отдам нашего Ромашку ангелам!
– Ну да! Ну, конечно, не отдадим! – муж ее крепко обнял, прижал к себе, целовал в волосы, и, как умел, успокаивал.
Глава 14
2011 год. Санкт‑Петербург. Энергия любви
«…la qual molto fiate l`ome ingombra si che d`ornate impresa
lo rivolve come falso veder bestia quand`ombra…(Dante)”26
Несколько раз в день, несколько дней подряд Андрей звонил Сомову и через какое‑то время все‑таки убедил нейрохирурга попытаться спасти ребенка. Двухмесячный малыш был транспортирован на реанимобиле через весь город, с севера на юг, и оказался в Первой детской городской больнице на Авангардной улице. Алисе выделили там малюсенькую комнатку‑палату, и она круглосуточно могла находиться рядом с сыночком. Ребенка готовили к операции на головном мозге.
Самым замечательным в нынешней ситуации оказалось то, что Ромашка был теперь не в реанимации, а наконец‑то с мамой. На второй день Алису подменил Андрей. На третий день молодые родители и Светлане разрешили побыть с внуком несколько часов.
Малыш был все еще подключен к зонду и капельницам, но теперь его можно было погладить и потрогать. Некоторое время он лежал с открытыми глазами и, как показалось бабушке, внимательно её разглядывал. Потом задремал.
Свете хотелось каждую минуту что‑нибудь для него делать: поправлять простынку или одеяльце, менять подгузник, протирать гигиеническими салфетками. До этого дня Алиса с Андреем из каких‑то суеверных соображений категорически были против фотосъемок. А здесь Света, наконец‑то, могла, пока никто не видит, фотографировать внука на мобильный телефон. И даже тихонько с ним разговаривать. Не так‑то просто оказалось усмирить своё желание под любым предлогом прикасаться к малышу и просто любоваться спящим сокровищем.
Через пару дней Роману Куликову сделали первую операцию – поставили временный дренаж в сосуде головного мозга. Через двое суток после операции Алиса настояла, чтобы убрали зонд и стала пытаться кормить малыша из рожка.
– У ребенка глубокое поражение мозга, мамочка, смиритесь уже с этим, – настаивала заведующая отделением, – такие детки, как правило, лишены и сосательного, и глотательного рефлексов. И скорее всего, в дальнейшем ваш мальчик не сможет обходиться без зонда, без газоотводных трубочек и клизмочек. Перистальтику в его ситуации запустить практически нереально, ваша сопутствующая проблема – некроз кишечника. Сначала частичный, он уже и сейчас есть, виден на УЗИ, а со временем, может быть, и полный.
Неожиданно Ромашка не только захватил ротиком рожок, но и медленно, с усилием и большими паузами, стал сосать его содержимое. Это была первая значительная победа. Если не считать, что он все еще жил.
Через пять минут его вырвало.
– Вот видите, – поджав губы, констатировала заведующая, – давайте снова ставить зонд. А то ребенок умрет с голоду!
– А можно покормить его через капельницу? А потом опять попробовать рожок? – жалобно попросила Алиса.
– Ладно, – смилостивилась заведующая, – кормите, как хотите! Под вашу ответственность!
Примерно через неделю, увеличивая по капле в день содержимое рожка, стало возможным отказаться от «питательной» капельницы. Правда, оставались еще капельницы с лекарствами и антибиотиками. Но мешающий общению зонд был преодолен, и рот ребенка был свободен для крика, улыбки и других эмоций.
Так как накормить малыша было непросто, и Ромашка часто срыгивал, он практически не набирал в весе. К тому же ребенок стал мучиться от болей в животике, свойственным, впрочем, всем малышам, а, возможно, еще и от головных болей.
Как назло, у Алисы совсем пропало грудное молоко. Она мужественно сцеживалась почти два с половиной месяца, а молоко ушло в самый ответственный и неподходящий момент. Ребенка надо было кормить искусственной смесью, и пришлось тщательно ее подбирать.
Несмотря на дренаж для мозга, торчавший шишкой из головы ребенка, гидроцефалия не отступала. Про шишку врачи говорили, что это не страшно, в принципе так и должно быть. Плохо было то, что, по показаниям УЗИ, раздувалось в размерах и достигло критического размера второе полушарие мозга, где не было дренажа. Ребенок то был крайне вялым, и иногда, особенно по ночам, кричал от боли. Сомов принял решение оперировать второй раз – ставить временный дренаж на другое полушарие.
Как и первая операция, это вторжение в мозг ребенка сопровождалось болезненными процедурами. Перед операцией малышу делали переливание крови и опять подключили зонд. Вторая операция проводилась также под общим наркозом, и Ромашка два дня приходил в себя после дренирования, оставаясь в реанимации. Теперь у малыша образовалась вторая, ассиметричная первой, шишка на голове.
Потом, спустя еще пару недель, была третья нейрохирургическая операция. Сомов очень надеялся, что временные системы дренирования позволят восстановить систему мозгового кровообращения. Но размеры частей мозга, определяемые по УЗИ, предательски продолжали увеличиваться.
Алиса и Андрей досаждали Сомову расспросами, что делать дальше и как будут развиваться события.
– Не знаю! – уходил от прямых ответов нейрохирург. – Голова ребенка – это вам не холодильник. Открыли дверцу, посмотрели, что там не на месте, поправили, что увидели, закрыли дверцу. Ничего там толком не видно и не понятно. Как будет, так и будет. Может так случиться, что мы с вами уже достигли потолка. То есть, той границы, в пределах которой нам удастся что‑то исправить. И это наш с вами максимальный успех. С которым придется смириться. Да, есть узи, где можно определить те или иные размеры частей мозга. На ультрасонографии, КТ и МРТ видно, где повреждения очевидны и значительны. Но, во‑первых, никогда нельзя точно сказать, до какой степени глубоки эти повреждения, а, во‑вторых, что все‑таки будет дальше. Есть, конечно, отработанные методики шунтирования, стентирования, дренажа, других хирургических манипуляций. Но нет двух одинаковых детей и ситуаций. Никогда неизвестно, как поведет себя в дальнейшем человеческий мозг. И больной, и здоровый. Поверьте, для меня это тоже загадка! Чем больше оперирую, тем больше понимаю, сколько там неожиданностей, странностей и тайн. Никогда не теряйте надежды! И медицина развивается, и фармакология. И Бог помогает, если уж всем остальным помочь не под силу! Делай, что должно! И будь, что будет!27
В перерывах между операциями Роман Куликов пытался «развиваться». Он пробовал улыбаться, переворачиваться с живота на бок и даже на спину. Мешали трубки и капельницы. Малыш изучал игрушки, подвешенные над его кроваткой, и даже силился потрогать их руками. Алиса, Андрей, Света и Татьяна Луковская по очереди находились рядом с Ромашкой. Всем так хотели вынести его погулять, показать ему мир, хотя бы на уровне больничного двора, искупать его, наконец! Ребенку было уже больше трех месяцев, а он ни разу не мылся в ванночке. Его пару раз в день подмывали под струей воды в больничном умывальнике и при смене подгузников обтирали гигиеническими салфетками.
Света ездила в больницу к внуку примерно один раз в четыре дня. Дорога на автомобиле от её дома в северном Приморском районе и до Авангардной улицы, расположенной практически на самом юге, занимала около полутора часов и пролегала через центр города. Каждый раз это было время каких‑то грустных размышлений и воспоминаний.
Она так давно жила в Петербурге, что, кажется, жила здесь всегда. Даже, когда еще не родилась. Потому что здесь жили бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки. И пусть гости города, особенно иностранцы, восхищаются красотами петербургской архитектуры, очаровываются мостами, набережными и видами на Неву, для неё с годами сформировалось другое восприятие этого бесспорно красивого и любимого города. Да, это её родной и любимый город! Но…
Петербург – жестокий, суровый и бескомпромиссный, никогда никого не спасет и не защитит. Будет холодно созерцать сам себя, монументальный и изысканный, равнодушный к непреувеличенным людским трагедиям и бедам помельче.
Кто из великих и знаменитых был счастлив в этом городе? Декабристы? Пушкин? Шевченко, Достоевский? Глинка? Репин? Российские императоры? А трагедия блокадного Ленинграда. Когда сотни тысяч людей, бесконечно преданных своему городу и безоговорочно любящих его, умирали от голода и холода в его убогих коммуналках, просторных отдельных квартирах, на улицах и площадях. Многие ли стали счастливы после той ужасной войны? Вспоминается, как травили Даниила Хармса, Иосифа Бродского. Как был недооценен Сергей Довлатов.
В извечном сравнении Москвы и Петербурга, Москва выглядит честнее – она сразу предупреждает, что «слезам не верит» и не обещает никаких иллюзий. Петербург сначала очаровывает, влюбляет и расслабляет – зато потом в декорациях красивого города острее ощущаешь все свои драмы.
Петербург – это как жестокая и безответная любовь!
В предшествующее поездкам на Авангардную улицу десятилетие Света редко выбиралась через центр в южную часть города. И теперь, проезжая по районам, в которых давно не бывала, каждый раз испытывала щемящую грусть. Обрывки воспоминаний, и все они, так или иначе, связаны с потерями. Вот дом на Фонтанке, за Гознаком, здесь жил мамин брат – дядя Юра. Потаповы часто бывали у него в гостях. Дядя Юра был подводником, а, когда вышел на пенсию, стал потихоньку спиваться. Похоронил жену. И сам прожил после этого не дольше, чем три месяца. На Старопетергофском, он прежде назывался проспектом Газа, давным‑давно жил в коммуналке Валера Масленко. Его тоже больше нет. В Автово получил первую в своей жизни отдельную квартиру мамин двоюродный брат. Знаменитый яхтсмен, чемпион. Непревзойденный мастер по пошиву парусов. Он с экипажем своей крейсерской яхты сотни раз участвовал в неимоверно сложных парусных регатах, не раз попадал в шторм и рисковал жизнью. А смерть подстерегла его в обычном микроавтобусе. В коллективной поездке за грибами, организованной профкомом яхт‑клуба в Стрельне. При выезде с проселочной дороги на Петергофское шоссе их микроавтобус протаранил грузовик. Погибли все – и пассажиры‑грибники, и водители микроавтобуса и грузовика… Улица Лени Голикова. Здесь в одной из «хрущевок», которые, наверное, никогда не снесут, сколько бы не придумывали жилищных программ, живут Светины одноклассники – Рита и Леша. Точнее, сейчас живет только Рита с уже взрослыми детьми. Леша не дожил даже до сорока лет – не выдержало сердце. И он не единственный из класса, кого больше нет. Света вспомнила, как‑то позвонила под Новый год по мобильному телефону одному из своих однокурсников по университету. Заготовила привычные бодрые поздравления с юмором и прибаутками. На другом конце взяли трубку. Света спросила: «Привет! С Новым годом! Раф, это ты?». «Нет!» – ответил незнакомый голос. «А вы можете позвать Рафа?» «Нет! Теперь это мой номер! Раф умер…»
Устойчивое выражение: «Какая нелепая смерть!» А разве смерть бывает «лепой». Разве бывает она вовремя и кстати? Кого бы это не касалось. Про стариков говорят – такой молодец, обидно, несколько месяцев до девяноста или до ста лет не дотянул. Про молодых – ему бы жить и жить. Люди учатся в школе, сдают сложнейшие экзамены в институте, изучают иностранные языки и высшую математику, читают книги, чтобы понять мир, переживают из‑за несчастной любви, выкарабкиваются из тяжелейших болезней, мужественно или не очень преодолевают сотни, тысячи препятствий на своем пути. Кто‑то добивается всемирной славы, кто‑то огромных денег, кто‑то так ничего и не добивается, кроме бедности, горечи и разочарований. А потом все внезапно, медленно и почти всегда нелепо уходят… Простые люди, везунчики и неудачники, президенты государств и коронованные особы, бомжи, миллионеры и миллиардеры, великие артисты, гениальные ученые и двоечники. И в какой‑то момент с ужасом осознаешь – сколько их, твоих современников, уже ушло!!! Людей очень близких, или которых ты просто знал, что они есть, видел в кино или по телевизору. С кем‑то ты был знаком лично, и они составляли часть твоей жизни. Пусть даже вы редко виделись, редко созванивались. Но они были, и ты знал, что в любой момент можешь с ними встретиться, поговорить, а теперь их нет. Все по‑прежнему. То же озорное солнце пытается пробиться из‑за туч, та же улица с лужами, та же грязноватая темно‑серая вода в Неве, так же куда‑то спешат прохожие, озадаченные и озабоченные своими радостями и проблемами, в бесконечных пробках стоят автомобили и весело подзынькивают трамваи. Школьники и студенты готовятся к экзаменам. Невесты собираются замуж и очень волнуются, как будут выглядеть в этот самый важный для себя день. Жены в ревности изводят мужей подозрениями. Чей‑то ребенок плачет из‑за разбитой об асфальт коленки. А человека больше нет. И никогда не будет.
