Илья Алексеевич Видманов
С.нежное сердце. Книга первая из четырёх
Ответственное поручение
Когда уходили, на улице уже стемнело. Настя шла впереди и с отцом старалась не заговорить даже случайно. Так и топал капитан с дочкой сквозь морозный вечер молча, пока не добрался до дома. У подъезда Настя остановилась, в глазах её Роман прочёл муку пополам с решимостью.
– Пап… слушай…
– Доча, – Роман помотал головой, – это не обсуждается. Ты пойдёшь в эту школу и ты закончишь в ней девятый. А может и все остальные.
Настя возразила с раздражением:
– Да я не об этом! – Она отвела ставший вдруг неловким взгляд. – Слушай… а ты никуда сегодня не собираешься?..
– В смысле идти?.. – Роман задумался, присмотрелся к дочери. – Тебе что-то где-то нужно?..
Дочь закивала, в её глазах мелькнуло облегчение. – Папуль… ты не мог бы сходить в магазин за… тампонами?
Роман постоял, помолчал… вздохнул…
– Какие тебе?..
– Супервпитывающие бери. И зубная паста уже заканчивается. И хлеба купи, у нас дома нет.
Роман посмотрел на дочь устало, отвернулся и провёл взглядом по затенённому снежному двору. Ветер бьёт в уши, вгрызается в лицо. Мороз кусает нос и щёки. Куда ни ступи – по щиколотку проваливаешься в белое.
– Ла-а-а-адно… схожу.
Настя ликующе подпрыгнула и хлопнула в белые варежки
– Ура! А я пока картошку пожарю. Как раз, пока ты ходишь, она приготовится!
***
До сих пор, пока не обжились, Роман бегал за мелочью в местный магазинчик. Но беда – к вечеру хлеб в нём остался такой, что им только ворота подпирать. А свеженького захотелось что-то и самому, и потому капитан Птачек собрался с духом и попёр, как трактор, сквозь вьюгу и сугробы до ТЦ на пересечении Советской и Мира.
К прозрачным, самораскрывающимся дверям магазина подошла фигура с горкой снега на шапке, с льдинками в ресницах и щеками красными, как варёная свёкла. Зайдя в тепло Роман вдруг почувствовал, что от ходьбы по снежным завалам у него жутко вспотела спина. И потом пахнет, что аж чувствуется…
– Ладно… – Он снял шапку и с силой тряхнул – на пол полетели белые комки. – Домой приду – помоюсь…
Народу внутри – видимо-невидимо. Протискиваясь меж чужих боков, разыскивая дочкин заказ и избегая спрашивать дорогу к ТАКОМУ Роман ходил от отдела к отделу и вертел головой, как филин. Мимо проплывал стеллаж с тортами, когда из-за стенки долетело:
– Да пошла ты, сука!
Громко, грубо! Птачек не успел и подумать, как ноги сами понесли его в обход, ближе и быстрее к возможной ссоре! Обогнув стеллаж капитан застал рослого мужчину в форме охранника и пожилую женщину, держащую за руку девочку.
– Нихуя ты от меня не получишь!
Широкий, как шкаф, и откормленный, как бык, мужчина прижимает телефон к щеке круглого и увесистого, что канализационный люк, лица. Лбом смог бы и железнодорожные гвозди забивать, а о такую массивную челюсть сломает копыто и конь.
– Нихуя! Поняла!
Поглощённый пререканиями по телефону он, похоже, забыл, где находится. Бывшая, что ли, у него там на проводе?..
– Му-у-ужчина! – Пожилая женщина ухватила девочку покрепче и завела за спину, словно той угрожают. – Вы чего так выражаетесь?! Тут люди ходят! Дети вас слышат… А вы вон ещё, оказывается, и в охране работаете!..
Мужик раздражённо глянул на бабку и отвернулся.
– Всё! Потом перезвоню!
Спрятав телефон он шагнул к пожилой и навис над ней, как скала над деревцем.
– А тебе чего, бабуля?! Больше всех надо?! Покупай, чего хотела, и уходи. Давай-давай! Уши не грей здесь!
Женщина обомлела, одной рукой схватилась за грудь а второй, позабыв о ребёнке, стала махать, ища опору.
– Ну и грубия-я-ян… – Глядя ему в глаза, она замотала головой. – И как у вас только совесть имеется…
– А может и не имеется… – Роман сделал шаг вперёд. – Ты чего это, герой, хулиганишь? Ты не у себя дома… Ну-ка! Сбавь-ка обороты!
Охранник повернулся: от ярости его глаза полезли из орбит! Лицо вообще налилось краской, как помидор.
– А ты чего тут вякаешь?! – Он бросил руки в стороны, словно собираясь выхватить воображаемые револьверы. – По роже давно не получал?!
Роман сделал глубокий вздох, его плечи с хрустом поднялись и прошлись по кругу, разминая суставы.
– Послушай-ка ты, молодец… – Он поднял руку и ткнул в грубияна указательным. – Либо ты сейчас перестанешь бузить… либо… я сообщу в полицию и тебя заберут за хулиганство. Понял?..
Какой палитрой, какой мимикой заиграло лицо грозного! Гнев! Высокомерие! Презрение… А когда на возгласы подтянулись другие, когда в громилу впились взгляды уже десятка глаз – ещё и смущение.
– Что тут происходит?! – Через толпу протиснулся ещё один мужчина в форме охраны, только седой и с бейджиком с большими буквами: «Начальник Охраны Тимофеев А.А.» – Саня! Чего ты тут оры наводишь?!
С приходом «Тимофеева А.А» бугай почему-то сдулся. Взгляд его забегал по лицам, а румянец гнева на щеках уступил пурпуру сконфуженности.
– Артём Астафьевич, да я…
– Что я?.. Что я?! Я всё слышал! – Не глядя по сторонам, лишь в глаза подчинённому пришедший ткнул большим пальцем за спину. – Иди лучше на склад, Толе помоги! Иди-иди! Поторопись!
Зыркнув исподлобья охранник сжал кулаки и, стараясь всё-таки держать спину прямо, пошёл. Старушка шарахнулась, отступила с его дороги. Девочка у её руки глазеет на происходящее с истинно детским интересом ко всему необычному. Пропустив могучую фигуру мимо, Роман ещё мгновения стоял, чего-то ожидая… и только чуть позже позволил себе расслабиться.
– Извините! – Седой встал во весь рост и, точно намереваясь обнять всех столпившихся, широко развёл руки. – У человека жизненные неурядицы! Не судите строго! Извините, люди! Пожалуйста!
Потихоньку-помаленьку все стали расходиться. Долетели перешёптывания, обсуждения. Успокаиваясь Роман поглубже вздохнул. Стараясь не глядеть в чужие лица он вновь побрёл вдоль рядов с товарами. Что же ему там было надо-то?.. Ах да…
Интересная новость
Гладко тот вечер всё же не кончился: Настя устроила громкую сцену; упрашивала, ругалась, даже грозилась сбежать из дома! Однако судьба её была решена и всё-таки она смирилась. Наполовину из-за невозможности самой решать, наполовину из-за любимой второй смены, в которую предстояло учиться. Хоть что-то, как ПРЕЖДЕ… Когда в первый учебный день она ещё утром провождала отца на службу, то бросила ему в спину:
– Не удивляйся, если я сегодня домой не приду!
Пришла. Серая, унылая. Но пришла. И на следующий день пришла. И после него. Внешне сохраняя вид скалы внутренне Роман переживал за дочь до кусания ногтей, только ей не показывал. Слабину только дай – сразу на шею сядет!
На службе, к удивлению Птачека, будни поползли тихие, как в библиотеке. От него никто ничего не требовал, не приставал со срочняками, не заглядывал через плечо и не теребил по мелочам. За две недели после перевода лишь однажды подошёл Понятовский и спросил:
– Ну как продвигается?..
– Изучаю, товарищ полковник…
А изучать и в самом деле есть чего… Ох! Сколько же томов! Бесчисленные фотографии, записи, показания. Работы не человеку, а целой следственной группе! Да не одной… Роман откровенно не знал, за что браться. Сначала заглянул в свежие тома, просмотрел несколько. Потом вытащил наугад один двухгодичной давности – он совпал с новыми один в один. Тогда Птачек просмотрел ещё парочку из того времени – похожи, как близнецы… И такими же оказались тома четырёхгодичные. И всегда одно: труп с ножевым ранением. Обнаружен либо дома, либо около. С мёртвых взяты украшения, и это редко что-то не из бижутерии. При теле записка со стихом, посвящённым убитому. Вот например: «Жил ты бесплодно, себя не щадил, всякой отравой себя ты губил. Больше не будешь родных огорчать. Будет ли кто о тебе горевать?» Или: «Глаза твои – отрава. Слова твои – яд. Руки твои безобразья творят. Но белый свет кончен, впереди только ночь. Тебе теперь это не превозмочь». Даже белый стих отыскался: «Пасмурно. Холодный дождь нагоняет уныние. Холодна, как и его слёзы, теперь твоя кровь».
От пыльных бумажных толстяков в кабинете становилось всё теснее, а от перспективы предстоящей работы начинала кружится голова…
***
Вечером, ближе к девяти, когда Роман вернулся со службы а Настя уже пришла со школы, отец с дочерью сели ужинать. Настя сварила борщ и, хотя делала вид, что похвала её не волнует, лицо её выдало.
– Ммм!.. – Роман подул на ложку, ещё подул и наконец отправил красное варево в рот. – Вкуснотища-то какая!..
Через каждые пять – шесть ложек он отпускал настолько убойную похвалу, что дочь в конце концов не выдержала.
– Папа! Ну прекрати! Вовсе не так уж и вкусно…
Роман помотал головой и с наслаждением заглотил новую порцию.
– А по-моему – высший класс!
После супа пришла очередь макарон с сыром. Себе Настя клала порции чуть ли не детские, отцу же – до краёв. Пока родитель уплетал за обе щёки она одной рукой вяло ковыряла вилкой в тарелке, а второй тыкала в экран смартфона, строча кому-то очередное сообщение. В её глазах отражалась белизна экранчика.
– Доченька… – Роман намотал макароны и поднёс ко рту. – Ну чего ты целый вечер в телефоне?.. Расскажи лучше, как твои дела. Как, например, в школе?..
Дописав сообщение Настя поднял глаза… и просто пожала плечами.
– Да норм, пап. Средненько…
– Да-а-а?.. – Роман медленно покивал, будто этим «средненько» сказано многое. В последнее время от дочери ничего, кроме негатива он не ждал и это «норм-средненько» прозвучало, как колокол, знаменующий прощание с зимой. – А поподробней?..
Настя опустила взгляд, губы её скептически выгнулись.
– Да нечего рассказывать. Скучно там. В моей школе было лучше…
Снова снег и стужа… Роман тяжко вздохнул, закинул макароны в рот… но только он приготовился приуныть, как дочь отложила телефон, уставилась на него во все глаза и с настоящим, хоть и спокойным любопытством спросила:
– А у тебя как? Что на работе?..
У капитана Птачека чуть кусок изо рта не выпал! В глазах дочери он увидел то, чего там не было с самого развода: интерес!
Приняв важный вид он поправил:
– Не на работе, а на службе. Чай не дворник папка твой…
– Хорошо-хорошо, на службе! – Настя сделала намёк на улыбку. – Так что там? Есть ли чего интересненького?..
Роман прищурился и посмотрел на дочку с той теплотой и любовью, с какой смотришь только на собственного ребёнка. Настя глядит открыто, дружелюбно. Будто и не было этих мрачных полгода молчания, этого чёртового развода и этого, прости доченька, переезда.
– Ну… Вообще-то кое-что имеется… – Роман неопределённо покачал головой. – Кое что, я уверен, весьма любопытное…
Сказал и задумался – а стоит ли такое рассказывать?..
– Ну?.. – Настя подалась вперёд. – Чего там, пап?.. Давай, говори…
Любовь и теплота во взгляде отца сменились пристальностью и даже циничностью. Теперь на Настю смотрел уже не родитель, а капитан Роман Павлович Птачек, следователь с почти двадцатилетним стажем службы и с огромнейшим списком стажёров, промолотых сквозь жернова отбора. Глядел оценивающе, с претензией.
– Что?.. Ещё не передумала в полицию идти?..
У Насти выгнулись брови, лоб взбороздила морщина.
– Это когда это я говорила, что передумала?..
– Ну-у-у-у… – Роман сжал губы. – Что-то я давненько от тебя ничего не слышал… Вот раньше, помню: «Папа, а как в полиции это? А как вон то?» То, сё… Пятое, десятое…
– Знаешь! – Настя откинулась на спинку. – Раньше и мы жили… не тужили… Ну пап, чего ты крутишь?! Давай! Выкладывай!
Несдержанно, от всей души Роман захохотал! И заулыбался, блистая белыми, как снег за окном, зубами. Настрой дочери его и самого завёл.
– Ну, я всегда говорил! – Он намотал новых макарон. – У настоящего следователя должны быть крепкими не только нервы, но и желудок!
Дочь глядит выжидающе, на телефон и не косится. Про еду вообще забыла.
– Так что там?.. – Настины глаза стали большими-большими. – Что-то необычное, да?..
Улыбка Романа как-то разом пропала, он посерьёзнел. Черты лица ужесточились.
– Не так, чтобы совсем… В нашем родном теперь Тольятти, доченька, резвится маньяк. И уже очень давно резвится. Где-то лет не меньше, чем шесть…
Настины глаза стали ещё больше! Её рот приоткрылся, а пальцы на столе сцепились в замок!
– Вот это да! Ничего себе… А какие подробности?
– Подробности… – Роман посмотрел в тарелку. – Подробности, если честно, настораживающие…
Полностью всё, что успел узнать, он выложил. Дочь слушала развесив уши, а когда узнала, что отца назначили исключительно на это и от остального освободили, восторженно хлопнула в ладоши!
– Ну и ну! Пап, да ты теперь, получается, агент национальной безопасности!
– Чего?.. – Роман хмуро ухмыльнулся. – Кто?..
– Ну… – От старания найти слова Настя скукожила лобик, как умудрённый профессор криминалистики. – Тебе же ведь доверили такое ответственное дело…
– Эх, красота моя… – Роман печально помотал головой. – Ответственность – это то, чего, вот уж не думал, что скажу тебе, своему ребёнку, в нашем деле как раз-таки следует избегать. Человека, не оправдавшего надежд, не любит никто… А оправдать надежды с таким делом…
С неожиданным, резко контрастирующим спокойствием Настя пожала плечами и произнесла:
– Да чьи ещё надежды?.. Ты справишься, пап, я знаю. Ты всегда справляешься. А если вдруг что – спрашивай: может и я чего подскажу.
Роман взглянул на дочь чутко, взгляд его проник будто сквозь неё. Он подумал… и благодушно улыбнулся.
– А ведь однажды ты уже подсказала… Помнишь летнюю туристку? Если б не твой совет, не знаю, сколько б мы с этим делом провозились бы. Может и в самом деле розыск – это твоё?..
Глядя на отца Настя вдруг покраснела и смущённо опустила глаза. Роман наслаждался видом довольной дочери… но вдруг взгляд его стал твёрже, а на лице выразилось беспокойство.
– Кстати, доча! Всё, о чём мы шепчемся – очень серьёзно! Ты должна быть осмотрительна…
– Не волнуйся, пап. – Настя махнула ладошкой. – Язык за зубами, я знаю…
– Да я не о том. – Роман помотал головой. – По городу расхаживает убийца и никто не знает, кто следующий. Доченька… Ты должна быть о ч е н ь осторожна: мало ли что придёт этому психу в голову…
– О-о-ох, па-а-ап! – Настя закатила глаза. – Не начинай! Не хочу я больше тренироваться! Я уже всё знаю! И не настаивай! А перцовка, можешь проверить – вон, в сумочке лежит!
– Доча…
– Папа! – Настя вскочила из-за стола. – Нет! Точка! Больше никакой самообороны! Не хочу! Вот выучусь, как ты, на следователя, тогда и буду заниматься. А может и на оперативника! А пока – нет!
Не зная, злиться ли, можно как-то повлиять или ничего не поделаешь Роман смотрел на скрестившую руки на груди и грозно нахмурившуюся дочь немо. Что-то в голове шепчет, что попытайся настоять – и сгорит то немногое, что вновь ожило. Нет, лучше отступить…
Опустив взгляд Настя вдруг виновато произнесла:
– Извини, пап; я не хотела повышать голос… Просто мне это ещё в Самаре надоело. Не хочу заниматься… Извини.
Не глядя на родителя она вернулась за стол. Обращённый к своей крови взгляд Романа не выразил и тени укора. Как можно мягче он произнёс:
– Доченька, я тебя ни к чему не принуждаю. Просто… Ну… Это ведь для твоей же пользы…
– Пап! – Настя вдруг уставилась на него, словно вспомнила нечто важное. – Слушай! Я же ведь совсем забыла!
Роман аж отпрянул.
– Чего?..
– У нас в классе историк, классрук организует экскурсию! В театр… – Настя прервалась, на отца посмотрела выжидающе. – Можно я не пойду?..
От резкой перемены в голове перепуталось. Роман сдвинул брови и вытянул шею.
– Куда?.. Чего?..
– Ну экскурсию! – Настя затараторила, как пулемёт. – Короче! Тут какой-то театр поблизости то ли отремонтировали, то ли новый построили! Классрук наш, Артур, хочет собрать группу, родителей и нас, чтобы мы все пошли! Понимаешь?.. В театр экскурсию хочет повести!
Роман поморгал.
– И-и-и?..
– Ну чего И?! – Настя заломила руки. – Пап! Я туда не хочу! Там же ведь будет ужасно скучно!
Поразмыслив, Роман принял самую авторитетную позу, а голос его заиграл важностью и назидательностью.
– Доченька… Настенька… Я с тобой не согласен. Думаю, что в театр пойти мы просто обязаны.
Настя дёрнулась… и обречённо закатила глаза.
– Мы новенькие, понимаешь? Нам любыми способами надо в общий поток вливаться. К тому же, – Роман двинул плечами, – что дурного в театре? Сходим, немного развеемся…
Последнее, что Роман видел этим вечером – это надутые губы и недовольные глаза.
Навстречу искусству
Полуденное солнце светит ярко. На небе ни тучки, оно драгоценного ярко-голубого цвета. Лучи отражаются от белизны, бьют в глаза. Заснеженная улица сверкает, как усеянное блёстками платье невесты.
У театра на Центральной Площади восемь сходятся люди. Сначала это были две женщины – подруги, частенько общающиеся и без повода в виде сыновей-одноклассников. Сыновья как раз с матерями, сейчас стоят подле и со скукой помалкивают. Следующими подъехали две семьи, живущие в одном доме, чьи дети в том же девятом Б. Потом ещё. Ещё… К без пятнадцати час у дверей зданию культуры гомонила толпа человек в сорок. Пуховики, дублёнки, шубы. Шапки-вязанки, кроликовые, с помпончиками и звериными ушками. Ботинки зимние, кожане сапоги, лёгкие чёрные кроссы. Всё вперемешку. Вдыхая мороз и выдыхая пар эта разношёрстная толпа галдит, переговаривается, смеётся, помалкивает и одновременно ещё и хмурится.
Без десяти, когда подтянулись и последние, на парковку въехал старенький «форд». Отыскав место между дряхлым «жигулём» и новенькой «тойотой» он остановился и уснул. Передние двери распахнулись. Двигаясь неспешно и даже с амбицией на важность на холод выбрались мужчина под сорок и девочка лет пятнадцати. Мужчина в тёмной пуховой куртке, на ногах классические брюки и классические же туфли, сразу и не скажешь, что зимние. Девушка в белом. Куртка, варежки, сапожки – всё цвета молока. Упади она в снег – и не найдёшь её.
Взглянув на сбившуюся толпу Роман оправился, выпрямил осанку, проверил, не расстёгнут ли карман, не торчит ли откуда лишнее. На дочь смотреть не надо – та, причитая о потерянных часах, к театру готовилась, как к выпускному балу. Хоть сейчас фотосет устраивай.
– Пап, я нормально выгляжу? – У Насти изо рта вырвалось облачко. – Красиво?
– Красиво-красиво! – Роман привлёк дочь и припечатал губами её лобик. – Пойдём скорее! У меня такое чувство, что мы опаздываем.
Машина подмигнула сигналкой. Отец и дочь зашагали к общей толпе, слишком увлечённой собой, чтобы заметить новеньких.
По многолетней привычке обращать внимание на ВСЁ Роман, как приблизились к сутолоке, впился взором в лица. Юные парни и девушки вперемешку с иногда молодыми, а иногда совсем нет родителями. Кто-то пришёл с бабушкой, а вон, похоже, девочка вообще сама по себе. Молодец, значит не по принуждению, добровольно интересуется… Вот явный хулиган, видно сразу по глазам и причёске. Мама у него – женщина, что держит сына за плечо – неухоженная, уставшая. Может быть одинокая. Там девчонки хохочут, а вон паренёк стоит от всех в сторонке, протирает очки…
В роскошной тёмной кожаной куртке с высоким меховым воротником, в красивой норковой шапке, классических брюках, кожаных чёрных перчатках и блестящих чёрных туфлях возле толпы возник знакомый мужчина. Артур выпрямился, взглянул поверх голов. Его соколиный взгляд пробежался по лицам.
– Та-а-а-к, а Жиганова-то и нет… – Он недовольно притопнул. – А обещался быть, хорёк противный… Ладно! Здравствуйте, дорогие ученики и их родители! Всем доброго дня!
Ватага притихла, взгляд каждого приковался к историку.
– Большое вам спасибо, что пришли! – Артур поклонился. – Это высокое дело – посещать такие оплоты культуры! Я уверен, что все из вас, и ученики и их родители получат сегодня каждый что-то своё, так как, готов поклясться, из театра не возможно уйти, не черпнув его энергии!
Держа голову прямо Роман скосился по сторонам: на Артура смотрят не отрываясь, чуть рты не разинувши. Одна… нет, две женщины за тридцать вообще глазами пожирают.
– И раз уж мы собрались именно у этого театра, – Артур спасовал ладонями, будто ему на руки свалилось что-то увесистое, – я вам должен рассказать, почему именно у него!
Детский голос из толпы:
– Холодно, Артур Каримович!
– Пойдёмте внутрь!
Женские голоса зашикали на них.
– Сейчас пойдём, не волнуйтесь! – Артур помахал ладонью. – Но я, как учитель Истории, просто не могу допустить, чтобы вы не знали, куда пришли. Вот! – Он повернулся, его ладонь прочертила широкую дугу. – Всё, что вы видите – эта отделка, эти зеркальные стены, эти современные двери, лепнина и фонари – ничего этого ещё два года назад не было! Перед вами старый, отреставрированный театр имени Александры Александровны Яблочкиной, заслуженной российской и советской актрисы! Когда-то здесь давали представления и в основном наставительного, общественно-образовательного толка. Театр Яблочкиной был даже прозван театром Семьи, так как спектакли в нём давались преимущественно для людей семейных, были ориентированы на нах и, не побоюсь такого слова, пропагандировали семейные ценности! Пятнадцать с лишним лет это место пустовало… Но не теперь!
Величественно, как Цезарь на Десятый Легион, Артур воззрился на свою банду. Выдержав момент он повернулся, сделал шаг и махнул за собой.
– Идёмте! Не будем мёрзнуть!
Зеркальная дверь распахнулась. Историк вошёл первым, придержал створку и за ним, как огромная гусеница, потянулся человеческий поток. Роман с дочерью угодил в середину, пришлось плестись. Только переступили порог – на плечи тут же упал тёплый воздух. После мороза кожа сразу ожила, лёгкие с наслаждением вдохнули горячую мягкость… Правда, пока тащились до кассы, на лбу выступила испарина. Роман снял шапку, расстегнул куртку. На Настю смотрел недоверчиво – та идёт, хоть бы что. Не жарко ей, не холодно.
– Сколько будете брать? – Кассирша приветливо улыбнулась.
– Два билета, пожалуйста… – Роман потянулся за кошельком. – А детские у вас до какого возраста?..
Дочь незаметно ткнула его в бок.
– До двенадцати…
– Ага, спасибо. – Роман принял билеты и ещё какую-то бумажку. – А это что вы дали?..
– Это брошюра. – Кассирша просияла всеми тридцатью двумя. – Там информация по всем представлениям. Прошу, изучите на досуге… Следующий!
В предбаннике лишнего шагу не ступить, но когда минуешь кассу – ты в гардеробном зале. Роман, как увидел, куда попал, от восторга чуть не ахнул! В фильмах про царскую Россию иногда показывают дворцы, содержавшиеся на деньги императорской семьи. Здания, в которые вбуханы пуды золотых рублей, спроектированные специально приглашёнными итальянскими архитекторами. Подобное и здесь! Роскошь, блеск, триумф! Даже можно подумать, что ты не в госучреждении, а во дворце зажиточного магната.
– Вау! – Настя закрутила головой, как пропеллер. – Во отгрохали!..
– Выражайся культурнее, дорогая… – У Романа у самого чуть челюсть не отвисла. – Следи за своей речью…
– О, вашу дочь можно понять! – Оглянувшись, мимо прошёл Артур. – Вот, что я хотел, чтобы все увидели! Это же восхитительно!
Бросая взгляды на изыски, слыша и с боков восторженные вздохи Роман с Настей пришли к гардеробу. Получив номерки они стали ждать, когда подтянутся остальные.
На фоне общего великолепия мелькнуло что-то совсем уж прекрасное… Роман не понял, пригляделся – и онемел: как дивный лебедь среди уток в потоке одноклассников шагает та самая девушка, с которой историк тогда беседовал. Голова школьницы непокрыта. Водопад каштановых локонов падает на плечи и путается в пушистости мехового воротника. Тёмно-синее пальто перевязано поясом у тали: фигура вырисовывается – глаз не отвести! Но главное – лицо. Кажется самое прекрасное в мире лицо…
И снова, как тогда, Роман понял, что таращится. Вот же чёрт! Что о нём подумают, если увидят?.. Что скажет, если заметит, дочь?..
По лицу будто раскалённым железом провели! Горло сдавила невидимая рука, во рту пересохло: эта девушка посмотрела на него тоже! Не мазнула взглядом, не покосилась случайно, а именно заметила! Остановила на нём свои сапфировые глаза и точно узнала! Что-то во взгляде её мелькнуло… Роман окаменел, умер и ожил в один миг. На секунду меж ними будто натянулась волшебная нить… и порвалась. Поддерживаемая под руку какой-то женщиной школьница пошла дальше.
Чувствуя, как у него совсем, как у молодого глупого пацана дубасит сердце, Роман всмотрелся в женщину пристальней: худощавая, с завитыми золотистыми волосами. Причёску венчает прозрачный тёмный бант. На вид лет сорок, но точно не скажешь – много, очень много косметики. Вообще выглядит, как актриса из старого советского фильма, даже можно представить её на чёрно-белой фотографии. А ещё… ещё можно представить её мамой этой девочки. Сходство не один в один: сложно помыслить, что такая красавица к сорока превратится в такую… не дурнушку, но всё-таки… всё-таки женщину с видом уставшим, замотанным, серым. Но да. На маму её смахивает…
Девушка с женщиной скрылись в общей сутолоке у гардероба. Делая вид, что спокоен и даже скучает, Роман оглянулся на дочь – слава богу та копается в телефоне и на него не смотрит!
– Ну, все готовы?! – Артур вышел из толпы, его цепкий взор пробежался по лицам. – Номерки взяли?.. Отлично! Представление уже скоро начнётся, так что идёмте. Прошу за мной! В актовый зал!
Нестройная толпа потекла по бегущей через коридор красной дорожке. Роман с дочерью шагали среди первых и в актовый зал зашли сразу за историком. Там нечто такое и ждалось: красные бархатные кресла вокруг театральной ямы, огромная хрустальная люстра под потолком и сцена, скрытая занавесом высотой с жирафа. Запах новизны и ласкающие глаз мягкие краски.
– Проходите! Рассаживайтесь! – Не оборачиваясь Артур шёл всё дальше. – Советую только садиться от сцены не слишком далеко и не слишком близко!
Роман тайком ухмыльнулся: про соответствия кресел билетам историк не сказал ничего…
Актовый зал – это особое место, где звук ведёт себя иначе. Акустика налажена и в зрительских рядах, чтобы пошуметь, надо постараться, в то время как на сцене встанет человек и в полной тиши слышно, как тикают его наручные часы.
Толпа хлынула сквозь раскрытые двери, как вино из пробитой бочки. Никто не сдерживается, разговаривают в голос – и всё равно звук тонет в тишине.
Сверившись с билетами Роман нашёл нужный ряд и, маякнув дочке, двинулся вдоль кресел.
– Кажется эти… – Он сравнил номера. – Да, вот наши места. Ну что ж, присаживаемся…
Мимо, спереди и сзади проталкиваются люди. Юноши болтают громко, смеются, тыкают во всё по кругу. Одна группка уселась вместе, мальчишек и девчонок шесть, не меньше. Ох, наверняка придётся слышать их всё представление… Хотя нет, вряд ли – за их спинами две женщины и двое мужчин. Родители?.. В любом случает теперь можно успокоиться.
Настя села от отца справа. На подлокотники легли её тонкие, скрытые белыми рукавами запястья.
– Какие шикарные кресла… – Дочь привстала и села ещё раз, поёрзала. – Видимо они здесь вообще ни на чём не экономили…
От неловкого движения в кармане что-то кольнуло. Роман потянулся проверить – пальцы нащупали свёрток. Вынутый на свет он оказался той самой брошюрой. Решив поинтересоваться капитан Птачек стал читать… и вдруг наткнулся на дату и время представления – сегодняшнюю дату и сейчашнее время! Название спектакля: «Навстречу ветру». Так, описание… ага…
Погружённый в чтение он не заметил, что к нему обращаются.
– Мужчина… позвольте пройти…
Не переставая читать Роман прижал колени да ещё и повернулся, чтобы быть уж совсем вежливым.
В описании масса всего, но если вкратце – спектакль про семью, получившую массу ударов судьбы, но не только не распавшуюся, а ставшую и ещё крепче… Глядя на бумагу Птачек иронически покачал головой: прийти с дочерью на спектакль о том, как какая-то семья под невзгодами выстояла всего через полгода после развода… Злая ирония!
Возникла мысль дать почитать дочери. Роман повернул голову… и нервно сглотнул: рядом с Настей, наклонясь к ней розовым ушком, сидит та самая девушка! На губах улыбка, она слушает Настин шёпот и в чём-то ей поддакивает. Дальше устроилась женщина, с которой школьница и пришла. Головой не вертит, смотрит только на сцену. Вблизи стала видна паутина морщинок вокруг её утомлённых глаз. На коленях громоздкая коричневая сумка, в которой поместились бы не только кошелёк с пудреницей, но и утюг.
Ком застрял в горле. Роман глянул налево – по другое плечо никого. Опёршись на левый подлокотник он откинулся в кресле как будто с равнодушием. Остановив голову в пол-оборота он стал смотреть на шепчущихся девочек, как на птиц в парке: они тихонько посмеиваются, о чём-то перешёптываются. Настя прикрыла в смехе рот, ей соседка сдержано улыбнулась.
Значит Настя уже успела завести себе подругу… Или это одноклассница?.. В любом случае это хорошо, ведь дочь обвыкается, приспосабливается.
Прозвенел звонок. Девочки заозирались. Настя оглянулась, поймала взгляд отца.
– Это к представлению. – Роман протянул дочери брошюру. – Ещё один или два таких звонка и спектакль начнётся. На, почитай…
– Что это?
– Что-то типа расписания с аннотацией спектаклей. Погляди вот здесь, начиная отсюда…
Дочь развернула бумагу, её взгляд забегал по строкам. Роман следил внимательно и в момент, когда губы дочери дрогнули, спросил:
– Здорово мы пришли, а?..
Настина улыбка получилась не просто кислой, а вымученной и даже язвительной.
– Да уж… – Дочь протянула брошюру обратно. – Умеем мы представления выбирать…
Быстро, как цветок, проснувшийся в фальшивую оттепель, она поникла. Пожалев о дурацкой идее Роман положил ладонь ей на плечо и любяще сжал… Он совсем не хотел, даже не думал, но взгляд как-то сам скакнул к незнакомке – не смотрит ли на них?.. Нет, не смотрит. О чём-то шепчется с матерью… или тёткой. Кто она там ей…
– А ты что, – Роман приблизил губы к дочкиному уху, – уже подругу завела?..
Настя глянула направо и снова на отца.
– А-а-а… Да это одноклассница. Даша. С ней мама её пришла.
Роман посмотрел на дочь тепло-тепло, потрепал её за плечо и быстро, пока не успела защититься, чмокнул в щёку!
Люди продолжают рассаживаться, ходят по рядам, стоят в кучках, беседуют. Помимо школьной группы в зале ещё человек сто, но не все взрослые – у половины дети лет до шестнадцати, а чаще и до десяти. Гудит приглушённый живой шум. В воздухе застыло ожидание.
Дочь вновь погрузилась в телефон а Роман накрепко, жесточайше приказал себе смотреть куда угодно, только не на эту липкую для глаз Дашу; на детей, на взрослых, на сцену – лишь бы не на неё!.. Однако шею так и тянет повернуть направо, глаза сами туда скашиваются. Во рту пересохло. Мысль хотя бы одним глазком всё-таки глянуть раздувается и раздувается в голове, как воздушный шар, вытесняет остальные… Пальцы стиснулись на подлокотниках; Роман почувствовал, как и зубы сжал, что сейчас треснут! Посмотреть на неё хочется жутко! Невозможно стерпеть! Ладно… Ничего ведь не случится, если он глянет ещё разок?..
