Илья Алексеевич Видманов
С.нежное сердце. Книга первая из четырёх
Даша, как положила ладошки на колено, так и сидит, глядя на город сквозь стекло; лицо спокойное, мирное; на всё ещё припухших, немного красноватых губах… То ли показалось, то ли девушка в самом деле улыбается. Роман не стал проверять. Чувствуя скорый конец пути он прибавил газу и сосредоточился не пропустить нужный поворот.
Тринадцатый дом встретил горящими окнами и белой, облепляющей стену шубой. Метра на два от него возвышаются набросанные сверху сугробы – большущие кучи, будто и не с крыши скинутые, а привезённые сюда самосвалами. Роман сбавил скорость. Зарулив за угол он прокатил ещё немного и остановился возле второго подъезда.
Как только колёса замерил – в туже секунду Птачек почувствовал непонятно откуда и идущую, но очень чёткую неловкость: такое странное, необъяснимое чувство, когда кажется, что должен на прощание сказать что-то важное, высокое – а в голове лишь пустота.
В размышления ворвался мелодичный девичий голос:
– Спасибо вам!
Роман повернул голову, его усталые, но живые глаза встретились с весёлыми, смеющимися Дашиными. На юных алых губах улыбка благодарности. Видно, что девушка даже и спину держит прямее, от чего грудь её приподнялась.
– Вы меня сегодня очень выручили. – Даша медленно моргнула: её пышные чёрные ресницы величество опали и поднялись. – Спасибо вам большое.
Роман пожал плечами.
– Не стоит… – И даже помотал головой. – Не за что…
Несколько долгих секунд Даша сверлила его тёплым, но каким-то уж больно внимательным взором… и вдруг неспешно, словно удав, подбирающийся к кролику, наклонилась; уперевшись левой в сиденье девушка приблизилась к мужскому лицу… Роман глядел на это будто со стороны; с замершим дыханием, словно парализованный он ждал, что же будет…
Щека ощутила тёплое, немного влажное, ангельски нежное прикосновение. Длилось это три взволнованных удара сердца. Уколовшись о щетину, Даша отпрянула. Прикрыв пальчиками смеющиеся губы она сказала:
– Боже… ну вы и колючий…
Язык онемел, руки-ноги сковало. И моргая-то еле-еле Роман смотрел в молодые смеющиеся глаза и повторял про себя, как заклинание, единственную фразу: «Ничего не делать. Ничего не делать. Ничего не делать! Ничего не делать!!!»
Улыбнувшись ещё милее Даша помахала ладошкой.
– До свидания, Роман Павлович! Как-нибудь ещё увидимся!
Очень неспешно и даже коряво, как вдруг оживший сухой пень, капитан кивнул. Ещё раз красиво вспорхнув ресницами, Даша потянула ручку и выбралась. Бережно хлопнув дверью она снова продемонстрировала жемчуг зубов и, развернувшись, заспешила домой.
Когда стройная фигура скрылась в подъезде Роман поднял руку и коснулся поцелуя – пальцы ощутили только небритую колкость, хотя щека всё ещё помнит нежность девичьих губ, ещё чувствует их ласку…
Положив руки на руль Птачек наконец болезненно вдохнул. Сжав пальцы в кулаки он закрыл глаза и несколько мгновений глядел в темноту, успокаивая взбесившуюся, требующую немедленного выхода кровь!
Всё, пора домой. Уже давным-давно пора.
Зарычав, будто от гнева, старенький «форд» выбежал на дорогу и понёсся, почти не обращая внимания на спидометр.
Когда капитан подъехал к семьдесят четвёртому дому и взглянул на часы, то чуть не выругался – половина десятого! Тихонько, словно мышка отворив дверь он зашёл в тёмную и тихую, как сон, квартиру. Свет луны пробивается сквозь окна, но видно мало – будто слепым себя чувствуешь. Раздевшись и немного подождав, пока глаза привыкнут, Роман на цыпочках прокрался по коридору. С кухни плывёт вкусный запах омлета, дверь в комнату дочери приоткрыта… Заглянув тайком Роман увидел, что Настя лежит, отвернувшись к окну. Одеялом накрылась с головой, только нога в белом носке выглядывает. Легонько, чтобы ни дай бог не скрипнуло капитан дверь толкнул и, шажок за шажком подгоняя, почти без звука её запечатал. Даже замок не щёлкнул, а элегантно так намекнул, что закрылся.
Довольный собой, уже не крадучись Роман прошёл ну кухню, включил свет… и когда перестал жмуриться с удовольствием увидел на плите сковородку с пышным золотистым кушаньем. Сочный запах врезал желудку пинка, тот сразу же заурчал, требуя наполнить его сытной вкуснятиной!
Включив воду и прыснув на руки жидкого мыла Роман стал готовиться к ужину.
Когда отец закрыл дверь Настя снова достала телефон – нехорошо уже прочитанное сообщение оставлять не отвеченным. Кисть со светящимся прямоугольником легла перед лицом, большой палец приготовился листать вниз… Уронив телефон экраном в ткань Настя положила подбородок на запястье и уставилась на выбивающийся из-под ткани световой контур.
Отец сказал, что управится в полчаса, а прошло больше часа. Где он пропадал? Заезжал на службу? Или…
Одолжение
В пятницу, когда самым ранним утром Роман собирался на службу и уже почти ушёл, его внимание привлекла бегущая в туалет дочь: ворвавшись в уборную Настя не закрылась, а сразу нависла над унитазом. Её скрючило, согнуло. С громкими противными звуками из неё вырвалась жёлто-зелёная слизь.
– Вуэ!
Роман встал на пороге, повременил. Минут пять он слушал, как дочка вместо лёгких, казалось, дышит желудком – настолько грубо она бурчала. Выплюнув последнее, с изнеможением убрав волосы и надавив на слив она выпрямилась. Сопровождаемая звуком убегающей воды Настя из туалета не вышла, а чуть ли не выползла.
С тревогой Роман приметил, что дочь еле держится на ногах, что рука, которой она ухватилась за ручку туалетной двери, дрожит. Подозрения о беременности вылетели из его головы, как пуля из ствола! Подбежав к дочери Роман подхватил её за локти и прижал, чтобы той было легче стоять.
– Что с тобой, доченька?! – Коснувшись её Роман почувствовал, будто прижался к котельному бойлеру. – Что с тобой, милая?!
Настя разомкнула губы, голос её оказался пугающе бессильным.
– Не знаю… Что-то мне плохо…
Подхватив на руки Роман отнёс дрожащее и одновременно обжигающее тело в её комнату. Его взгляд неодобрительно пробежался по беспорядку, по разбросанным тут и там шмоткам, но капитан Птачек лишь мысленно махнул рукой. Взглянув на своего ребёнка оценивающе он взял её за горячую ладонь и спросил:
– Настенька… Ты сама одеться сможешь?..
Дочь посмотрела на него так, словно видит сквозь сон.
– Одеться?.. Наверное… – Голос её стал ещё слабее. – А зачем?..
Роман взвился, как вихрь.
– В больницу поедем! Срочно одевайся, а я побежал машину прогревать!
Обняв себя за плечи Настя согнулась на кровати в позе эмбриона. Закрыв глаза она слабо покивала.
– Одевайся! – Роман уже выбегал из комнаты. – Я скоро приду!
Ни за одним преступником Птачек ещё не бегал, как сейчас он ломанулся к машине – и это вовсе не из-за того, что служит он «всего лишь» следователем! С третьего этажа на первый он спустился в одно дыхание; оказался бы кто на пути – смёл бы, как разъярённый кабан! Не обращая внимания, что без шапки и куртки, сквозь холод и ветер капитан добежал до «форда» и завёл его не жалея стартера. Оставив машину ворчать Роман кинулся обратно с прытью ошпаренного. Снова лестница, громкие топы. Бьёт барабан в груди, стучит кровь в висках. Не разувшись Роман ворвался в дочкину комнату: с полузакрытыми глазами, с опущенной головой Настя сидит на кровати, пытается натянуть колготки. Руки её слабеют. Словно марионетка, у которой подрезали ниточки, она падает на одеяло и замирает, еле дыша…
От страха за ребёнка чуть не рвя на голове волосы Роман кинулся к ней! Без стыда он стянул с Насти домашнее и наскоро, как смог, одел во всё самое, что нашёл, тёплое. Бережно, словно хрупкое яичко капитан вынес дочь в коридор. Кое-как нацепив на неё куртку, шапку и сапоги Роман растопырил входную дверь и также на руках вытащил ребёнка из квартиры. Пнув дверь ногой, чтобы закрылась, Роман понёс Настю вниз. Спускаясь он не отрывал глаз от её пурпурного, скованного мукой лица: Настя будто спит, будто в некоем забытье; глаза её закрыты, но губы что-то неразборчиво шепчут…
Распахнув подъездную дверь с бесцеремонностью бандита Птачек выбежал на улицу и понёсся, пряча дочь от холода и ветра, к машине. Рванув заднюю так, что ручка чуть не вылетела, он бочком уложил Настю на сиденье и аккуратно подогнул ей ноги.
Усевшись за руль, капитан в туже секунду вдавил газ. Как взнузданный жеребец, «форд» привстал на задних и понёсся, куда приказывают!
Ведя себя в больнице, как ворвавшийся в Москву Тохтамыш, Роман спешно выловил санитаров и бесцеремонно погнал их к оставленной прямо на тротуаре машине. На капитана глядели неодобрительно, хотя и показали, что понимают его. Плевав на все приличия Роман согласился отогнать машину с проходного места не раньше, чем убедился, что его дочь уже под наблюдение врача. Когда, всё-таки поставив «форд» на отдалённую стоянку он в больницу вернулся, его встретил тот самый доктор – тощий старик в белом, местами забрызганном халате и в больших, как телескопы, очках. В сухих, как и он сам, выражениях медик пояснил:
– Волноваться нечего. Простое пищевое отравление. Мы промоем девочке желудок и вечером она уже сможет ходить. – И, уже собравшись уйти, вдруг будто вспомнил: – Сегодня, завтра и послезавтра не давайте ей ничего есть. Пусть только пьёт воду. И, возможно, чай с кофе. И полис потрудитесь привезти, товарищ…
И скрылся в кабинете.
Такие простые, такие грубоватые слова прозвучали ангельской песней… Но только Роман их услышал – в то же мгновение ноги его чуть не подломились! Найдя, куда сесть, он рухнул на седалище, точно два дня уже не ел и не спал: словно тело вот только было под сильнейшим стимулятором и вдруг поняло, что на самом-то деле оно измождено… Вместе со слабостью, однако, пришло и огромное облегчение. Уронив лицо на ладони, не обращая внимания, кто рядом и вообще смотрят ли на него Роман несколько раз глубоко вздохнул. Наверное он не почувствовал бы себя более счастливым даже если бы ему самому грозила смерть и вдруг повезло её избежать.
Доченьке ничего не угрожает. Фу-у-у-ух!
Не позволив себе, однако, посидеть и двух минут капитан Птачек встал, привёл себя в порядок и торопливо, но не как раньше – сломя голову – заспешил обратно к авто: нужно привезти Настин полис… Улыбка счастливого блаженства с его губ при этой мысли слетела; вспомнив беспорядок, царящий в комнате ребёнка, Роман представил, как будет рыться, разыскивать эту чёртову бумажку. О-о-о-о-ох…
Поездка до дома и снова до больницы заняла ещё час.
Когда уже успокоившийся, уже увидевший на болезненном лице дочери первые улучшения капитан впервые с утра проверил время, часы показали одиннадцатый. На службе за такой прогул могут спросить строго, но Романа эта мысль почти не взволновала: был бы срочно нужен – позвонили б, поинтересовались. Не звонят – значит всё в порядке. А ребёнок свой всяко важнее.
Именно с такой мыслью Роман и подъезжал к отделению, когда его удивила картина: на стоянке одна единственная служебка, при этом следов наоборот полно… Куда все уехали?.. Припарковавшись, Птачек с интересом осмотрелся. Снег сегодня не падал, судить сложно, но такое чувство, что машины укатили одновременно, одна за другой. К отделению капитан зашагал уже с ощущением лёгкой тревоги. Не успел он взобраться по ступенькам, как массивная дверь отворилась и выбежал парень с широко распахнутыми взволнованными глазами! Чуть не столкнувшись с Романом грудь в грудь он затормозил и, поскользнувшись, еле удержался, чтобы не грохнуться на задницу!
– Денис! – Роман схватил коллегу за руку и помог устоять. – Ты чего, как угорелый?!
Лейтенант уставился на капитана, будто ему сказали, что он выиграл миллион.
– Роман Павлович?! А вы где были?!
Поставив его, чтобы не падал, Роман важно оправился и произнёс, стараясь выглядеть спокойно и уверенно:
– Да вот дочери утром что-то дурно стало; в больницу возил… – И, оглянувшись на пустующую за спиной парковку, добавил уже удивлённо: – А где все машины?.. Куда девались?..
С горящим от возбуждения лицом, с глазами, ставшими, наверное, уже размером с кокосы Денис застрочил, как пулемёт:
– Срочный вызов, Роман Павлович! Кто ни есть все уехали! Я сам только по поручению Понятовского и задержался, а вообще тоже должен уже с остальными быть!
– Да что случилось? – Роман нахмурился. – Что за суета?..
Денис помотал головой.
– Точно не знаю. Ребята сказали, что какая-то крупная драка в «Бессоннице». Это клуб ночной, на Дзержинского. То ли бандиты разборку устроили, то ли нацики нерусских прижали… Я до конца не понял, знаю только, что там уже два автобуса задержанных и то ли пять, то ли шесть двухсотых.
Роман громко присвистнул.
– Вот именно! – Денис кивнул. – Надо спешить!
В этот момент Птачек почему-то подумал, что лейтенант сейчас скажет что-то типа: «Везёт вам, что текучкой не занимаетесь»… Денис и в самом деле задержался. Уже сделав шаг мимо он снова остановился и, взглянув на капитана то ли с любопытством, то ли с переживанием добавил:
– Придётся вам наверное, Роман Павлович, своими силами обходиться, ежели вдруг чего: ни одного не припаханного к делу опера вы сегодня не найдёте. – Он отвёл глаза, скептически выгнул губы. – Хотя… Миша, возможно, будет свободен. Ему зачем-то надо было в прокуратуру ехать, полковник его отпустил… Ну да ладно! – Денис махнул ладонью. – Побежал я!
– Давай-давай… – Роман поднял ладонь в ответ, его взор упёрся в уже удаляющуюся молодую спину. – Поосторожнее на поворотах…
Никого по дороге больше не встретив тише тени Роман пробрался мимо двери Понятовского и уже через минуту оказался у себя. Усадив задницу в ставшее уже родным кресло капитан тут же принялся за рутину – то есть за работу с документами. Новые папки. Старые тома. Исписанные бумажки. Пошарканные, десятки раз снятые и надетые мультифоры. Виснущий на рабочем компе «ворд»… Труд необходимый, но такой ненавистный! Читать всё это ещё куда ни шло, но вот составлять…
Как-то очень быстро от чтения с печатаньем дело перепрыгнуло к разглядыванию фоток с последнего убийства. Закинув ноги на стол, в полной, безлюдной тишине Роман стал перелистывать снимки один за другим. Вглядывался в положение тела, в кровь на кухне. В то, как испачкана одежда убитого, как он сидит в машине… точнее как его усадили. Поняв, что ничего нового он не видит, Птачек взял копию стиха и принялся перечитывать. Читал просто. Читал между строк. Искал спрятанный шифр. Искал тайный смысл… Но какой тайный, если всё на поверхности, если в стихе чуть ли не на прямую говорится, что этого самого Эммануила КАРАЮТ?.. Что его НАКАЗЫВАЮТ за что-то?.. С убитого мысль сама собой перепрыгнула на директора театра: если Эммануил «запятнал себя, замарался» – то где же он это сделал? Уж не на работе ли?.. И этот пустой, ничего не давший разговор с Валерием. Что-то с ним точно не так, с этим напыщенным…
В дверь постучали. Не успел Роман открыть рот, как она распахнулась и порог переступил мужчина лет тридцати. Коротко стриженный, в тёмной форме и в погонах с четырьмя звёздочками. Сверкнув небритым и почему-то мокрым, будто только что пил из-под крана, подбородком он уставился на Романа маленькими, близко посаженными глазками.
– Привет, Ром… – Миша протянул ладонь. – Чем занимаешься?..
На Птачека дыхнуло чем-то несвежим – то ли нечищеными зубами, то ли перегаром. Или смесью… Не подав вида Роман протянул руку в ответ. Поздоровались.
– Да вот… – Он кивнул на бумаги. – Разгребаю потихоньку… А что?
Миша покрутил головой. Остановившись взглядом на стуле он взял его и с неприятным бренчанием пододвинул. Усевшись, Кривкин закинул ногу на ногу, а в заброшенное наверх колено уткнулся ещё и локтем, подпёр ладонью щёку.
– Слушай, Ром, такое дело… – Он шумно вздохнул. – Выручай… Мне в прокуратуру надо съездить, кое что забрать, а машины у меня нет – Петрову отдал… Да ты его и не знаешь… Все сегодня в «Бессонницу» помчались, там какая-то херня приключилась; вот я колёса ребятам и одолжил… – На мгновение Миша умолк, его взгляд опустился на бумаги у рук сослуживца, снова поднялся. – Ты же всё равно только этим маньячилой занят, по сути ни над чем важным и не работаешь…
Роман сглотнул. Стараясь держать дыхание ровным, не выдать ни единой гримасы он пригляделся к собеседнику внимательнее.
Глаза Кривкина покрыты красной капиллярной сеточкой и немного отсвечивают, будто масляные. Пиджак на боку помят, пуговица на манжете правой не застёгнута. Волосы на голове, хоть и короткие, но с левой стороны торчат, точно корова лизнула. Наводит на мысли… Хотя сейчас, когда его рот закрыт, пахнет только одеколоном.
Разглядывая коллегу Роман на самом деле уже знал, как ответит. Просто тянул время и думал, в какой форме.
Понятовский высказался ясно – работать только над маньяком. Да и Миша этот уже успел себя показать, ага… Просто ничего не хочет делать он; завалиться бы ему спать, да чтоб не видеть никого. С дочерью ещё сегодня такое получилось… Нет, короче, настроения помогать тут всяким…
Стараясь не выглядеть брезгливым и говорить мягко, с деланным сожалением Роман скривил губы и двинул плечами.
– О… Прости, Миш. Извини, не получится. Работы много. Зарываюсь. Не могу отвлечься.
Глаза старшего оперативника стали такими, словно ему отказали не в просьбе, а на приказ! Поморгав, он даже убрал ладонь от щеки, выпрямил спину и произнёс, дуясь от важности:
– Рома… Да дело-то ведь срочное! Кто-то же должен съездить! А я не могу… Ты единственный в отделении, Рома! Ну чего тебе стоит?..
На мгновение Роман и в самом деле подумал, что лучше съездить – нельзя ведь вредить общему из-за личного… но запах изо рта гостя его вновь отрезвил. Сделав голос жёстче, говоря уже не по-приятельски, а скорее официально Роман отрезал:
– Миша… Понятовский дал мне прямое распоряжение – заниматься лишь своим. Вот я и занимаюсь. А ты уж извини, у меня работа…
У Кривкина чуть челюсть не отвисла! С удивлением Роман обнаружил, что на него смотрят, как на наглеца.
– Роман Павлович… – Миша медленно поднялся. – Я с вами вообще-то не как друг разговариваю, а как близкий к начальнику… Если вы не желаете по моему поручению идти…
Спинномозговой ум сработал раньше, чем рациональный. Поймав момент, с уже не прикрытой холодность во взгляде Роман вставил:
– Ты можешь сам, Миша, идти. Туда, куда пожелаешь…
Температура в кабинете рухнула ниже нуля. Взгляды капитанов скрестились как шпаги! В полной тишине сталь их взоров выбила невидимые искры! Которые тут же погасли и ледяным чёрным пеплом упали на пол.
Миша моргнул первым. Покряхтев, будто не своим голосом он произнёс:
– Хорошо, Рома… Если ты так желаешь…
Не собираясь слушать, ответят ли ему, старший оперуполномоченный развернулся и, задирая подбородок и наигранно широкий в плечах, из кабинета вышел. Открыв дверь закрывать он её не стал, так и оставил распахнутой.
Слушая, как удаляются его шаги, Роман глядел на дверной проём. Когда они окончательно стихли он медленно и глубоко вздохнул. Пальцы его со вдохом сжались и так же медленно с выдохом разжались. С натянутыми, как канаты, желваками, стараясь не ломать попадающие ему в руки мелкие предметы и не обращать внимания на раскрытую дверь капитан Птачек попробовал абстрагироваться и своё занятие продолжил.
Интерлюдия
Утро субботы выдалось непривычно мягким, даже как будто тёплым. Ветер не колышет за окном деревья, иней не покрывает прилепленный к форточке уличный градусник. И, хотя горят ещё фонари и даже видны россыпи звёзд, кажется, что сегодня будет светло и безоблачно, как летом после грозы.
Плотно позавтракав человек сгрузил посуду в раковину и сразу пошёл в коридор. Переступив через приготовленный с вечера рюкзак он небрежно накинул серую старенькую куртку, потом такую же поношенную вязаную шапку и тёмный, истёртый шарф. Воткнув ноги в истоптанные, не знающие щётки зимние ботинки человек закинул рюкзак на плечо и, напоследок взглянув в зеркало, вышел из квартиры.
Спустившись и распахнув подъездную дверь, через порог человек переступил неспешно. Взгляд его пробежался по округе… Не без удовольствия не найдя никого он остановился на чёрной, неприметной в утренних сумерках «калине». Спрятавшаяся у торца дома она как бы с опаской выглядывает из-за угла и робко косится на временного владельца.
Чувствуя через не застёгнутую куртку холодок человек повернулся к машине и зашагал широким, уверенным шагом. Не вынимая руку из кармана он направил на неё брелок – «калина» звучно подмигнула, щёлкнули замки на её дверях. Подступив к авто, человек распахнул переднюю. Небрежно кинутый рюкзак приземлился на сиденье прямо за водительским креслом. Приняв хозяина, машина сразу заурчала на своём механическом железном языке; фары, однако, погасила. Так и ворчала жестяная кобылка, пока минут через пять снова, точно проснувшаяся, не открыла глаза фонарей и ни побежала к выезду со двора.
Раннее утро субботы, если глядеть на дороги, не отличается от такого же, скажем, среды. Народу лишь чуть меньше – и только. Нет ещё и семи, а машины уже снуют туда-сюда, люди спешат на работу. На одном из перекрёстков тесно прижались друг к другу две иномарки. Пятеро стоят вокруг них. Хмурые, не разговаривают. Рядом сверкает мигалками третья – патрульные. Полненький, в большой смешной шпаке и с полосатым, свисающим с локтя жезлом записывает что-то в планшет служивый.
До Баныкина четырнадцать человек доехал быстро. Эту где только можно заставленную автомобилями девятиэтажку он видел уже много раз. Всегда, когда приезжает, здесь не протолкнуться. Даже сейчас, когда, казалось бы, часть дома укатила на работу и освободила места – большинство заняты. Весь первый этаж дома – магазины и банки, и когда уезжают одни, их места тут же крадут другие. Не сунешься.
Даже не пытаясь найти свободный прогал человек привычно свернул в соседний двор. К счастью там есть хорошее местечко… Закрытый когда-то треснувшим и высохшим, кажущимся большим скелетом деревом, недалеко от помойки ждёт пятачок. По какой-то странной причине никогда он не бывает занят. До того уже дошло, что «калина» заехала на свои собственные, оставленные позавчера следы.
Припарковавшись, человек заглушил мотор и обернулся, полез в рюкзак. Пальцы нащупали твёрдое. Снова выпрямившись в кресле он поднял руки – к глазам пристали резинки бинокля.
Третий подъезд, как и тысячи таких же, ничем не примечателен. Дверь широкая, металлическая, рядом засыпанная снегом лавочка. Выкрашенная в синее доска объявлений привлекает внимание возле тротуара. Занесённый, с торчащими из-под белой крупы деревцами газон… Усиленный оптикой взгляд взлетел на пятый этаж. Все окна той самой квартиры потушены, свет горит только на кухне.
Она завтракает?..
Человек опустил руки, осмотрелся – не видит ли кто, как он подглядывает? Хотя… Можно не переживать: окна «калины» затонированы так, что снаружи то, что внутри, увидишь только если прижмёшься к стеклу лбом. Он специально такую выбрал, даже не стал спорить, когда за аренду потребовали больше, чем написали в объявлении. Просто недовольно посмотрел на жадного мужичка и заплатил сразу за несколько недель.
Ещё раз глянув на горящее окно человек откинулся в кресле поудобней и стал ждать. Минуло не меньше часа, прежде чем во двор заехала ярко-жёлтая «лада». Человек отложил книгу, взял бинокль. Водитель «лады» покрутил головой, потом посмотрел что-то на экране установленного прямо у руля телефона. Остановившись возле третьего подъезда он ткнул в гаджет пальцем и расслабился, закинул одну руку на руль, а второй провёл по блестящим, зачёсанным на затылок волосам.
Не прошло и двух минут, как свет на кухне погас. Человек глянул на часы – начало девятого… Ещё через минуту подъездная дверь открылась. Мощная оптика позволила разглядеть хозяйку квартиры.
Женщина редкой красоты. Длинные, цвета коньяка волосы путаются в меху тёмной норковой шубы. Ладони в чёрных, с меховыми отворотами кожаных перчатках. Несмотря на то, что одета по-зимнему, женщина умудрилась оставить декольте, в котором угадывается приподнятая грудь. Смотришь и думаешь – носит ли она лифчик?.. Глаза как национальные драгоценности – большие, круглые и блестящие. Губы розовые, пышные. На выглядывающих из-под волос ушах золотые с бриллиантиками серёжки. Как есть жена депутата или олигарха…
Выйдя из подъезда, женщина поправила миниатюрную сумочку на локте и прогарцевала к машине. Когда задняя дверь захлопнулась, водитель прежде, чем ехать, обернулся и о чём-то пассажирку спросил. То ли в самом деле было, о чём, то ли просто у него глаза зачесались. Насмотревшись на клиентку, таксист снял ручник, ухватился за руль и погнал, широко разевая по дороге рот – видимо о чём-то рассказывая…
Убрав бинокль, человек и сам завёл мотор. Выждав минуту, «калина» взрыкнула и как взявшая запах ищейка покатила по следу жёлтой товарки.
Отстав поначалу метров на триста, виляя и перестраиваясь она подобралась к такси и поплелась на отдалении в две машины. Но длилось это недолго: от Баныкина до Центральной Площади всего-то бульвар Ленина пересечь – далеко не самый длинный переезд.
У театра такси сбавило обороты. Подкатив к широкому крыльцу машина встала возле ступенек. Свернув на перекрёстке к расположенному напротив театра универмагу «калина» вильнула меж двух грузовичков и притаилась на стоянке. Человек достал бинокль, вгляделся… и улыбнулся.
Не понимая, насколько смешон, таксист сразу, как остановились, протянул руку за деньгами. Когда же ему заплатили он, глядя на женщину, принял купюру так, словно в средствах вовсе и не нуждается, а на самом деле он богач, развлекающийся тем, что прикидывается простаком.
Выйдя из машины и тут же о нём забыв женщина завиляла бёдрами вверх по ступенькам. Она глядела под ноги, но вдруг, словно её окликнули, подняла голову. Человек взвёл бинокль, прищурился. На верхних ступеньках лицом к гостье встал пожилой мужчина. Лицо сморщенное, с кустистыми серыми бровями. Сам в толстенной старой шубе и таких же штанах, выпущенных на каком-нибудь военном заводе ещё лет сорок назад. На воротник опускается седая нерасчёсанная борода, а в спрятанных в рукавицы ладонях застыла метёлка. Женщина замедлила шаг, остановилась. Пожилой чуть кивнул ей, потом отступил и с подчёркнутой галантностью приоткрыл парадную. Так же еле уловимо кивнув в ответ гостья опустила взгляд и, взявшись за воротник, скрылась в помещении. Закрыв дверь так же бережно, как и открыл, мужчина ухмыльнулся. Румянец коснулся его бледных щёк. Проведя рукавицей по бороде он, словно теплоход, выдохнул целое облако белейшего пара и перехватил черенок поудобнее. Метёлка снова взялась за работу.
Отложив бинокль человек снова проверил время – почти половина девятого. Всё по графику, без изменений… Управляемая его рукой, «калина» вновь взрыкнула и, вернувшись на бульвар Ленина, понеслась обратно.
Возвратившись она встала уже на привычное, будто специально для неё охраняемое старым «скелетным» деревом место. Нацепив простенькие садовые перчатки и закинув рюкзак на плечо, человек нажал на пульт – железная спутницы подмигнула – и двинулся к третьему подъезду.
Достав по дороге ключ, человек, как спешащий домой жилец, запрыгнул на крыльцо с уже вытянутой рукой. Домофон запищал, признавая знакомую контрольку. Магнитный замок щёлкнул. Отворив тяжёлую дверь, внешне спокойный, но внутренне напряжённый, с каменным лицом человек зашёл в подъезд. Наступила одна из самых лёгких и с тем же самых опасных стадий – пройтись по общему коридору, как свой. Даже, если понадобится, улыбнуться случайному прохожему, поздороваться, изобразить учтивого соседа. И молиться, чтобы этого на самом деле не произошло и никто бы его не увидел.
Зайдя в лифт, человек поехал на пятый. Когда по прибытию жужжащие-шипящие створки полезли в стороны, он от неожиданности замер, точно параличом разбитый – из коридора долетел скрип несмазанных петель! Соседняя с нужной квартира как раз с такой старой, наверное, ещё с перестройки не меняной дверью; кто-то заходит или выходит!
Немного помедлив, с приклеенной, мёртвой улыбкой будто бы беспечного чужак вышел из лифта. С его первым шагом, одновременно с шипящими, сходящимися за спиной створками соседская дверь захлопнулась с таким бахом, словно её хозяин спешит поскорее ото всех спрятаться! С громким хрустом прокашлял о закрытии замок. Из-за двери протопали еле угадывающиеся шаги.
Человек не удержался от облегчённого выдоха. Теперь уже с прежней отрепетированной непринуждённостью он подошёл к угловой, красиво выполненной металлической двери. С молотковым покрытием, с золочёной ажурной ручкой в виде лепестка, с хитрым бронированным зеркальным глазком. И хотя на этаже кроме её соседки остальные двери не из дешёвых, но эта выделяется среди них, как нашампуненный пудель среди овчарок.
Пальцы прощупали связку ключей, переменили магнитик на металлический штырёк. С уверенностью хозяина человек воткнул ключ в скважину, провернул…
С мягким хлопком дверь за ним закрылась и этаж опустел.
Перешагнув порог чужак оказался в красивом, художественно выполненном коридоре. Ноги встали на дубовый паркет. Вместо обоев везде шершавая укладка, похожая на розовый коралл. Глаза незваного гостя пробежались по искусным светильникам на стенах. Загорелось, включённое его рукой, встроенное в белый потолок созвездие лампочек.
Убрав пальцы от выключателя человек разулся. Поглядев по сторонам он пошёл налево, в зал. Переступив порог он оказался в обширной, с высоким потолком комнате. У правой стены длинный, заваленный подушками бежевый диван. По углам такие-же в стиль ему два кресла. Напротив на стене широченный плазменный телевизор. Ниже столик с какой-то приставкой, от него по бокам высокие, как Эйфелева башня, колонки. Поймав взглядом дверь на лоджию и отметив, что та закрыта, человек развернулся обратно.
Когда он снова оказался в коридоре, его носа коснулся аромат женских духов. Сильный, обволакивающий. И как он сразу не унюхал?.. Ступая по запаху, как по следу из крошек, чужак прошёл мимо спальни на кухню. Здесь аромат парфюма смешался с запахом жирного, только что сваренного борща. Целая пузатая кастрюля остывает на плите, дожидается, когда уберут в холодильник. В раковине следы морковных отчисток, кожура лука. Валяется немытая, запачканная свёклой доска.
Хмыкнув, человек пробежался взглядом по и тут не копеечному наполнению. Что ни возьми – красивое, искусное, ценное. Явно заказной столик на шесть персон с выставленными спинками наружу стульями. Множество забитых чем-то шкафчиков, в половине которых несомненная декорация. Красивые, но редко когда использующиеся предметы типа хрустального сервиза. Множество новенькой техники вплоть до посудомоечной машины. Даже плывущий по песочным волнам кораблик в винной, привезённой явно из заграницы бутылке.
