Игорь Юрьевич Додонов
Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл
День мы добирались до Марфовки. Добрались. Полк этого самого полковника всё ещё держится. Комбат наш со мной и комиссаром пошли на доклад: так, мол, и так, батальон замполитруков прибыл в ваше распоряжение. Имеем также задачу укрепления духа ваших бойцов. А полковник в ответ: «Какой дух?! Вы не видите, что творится?! Всех своих немедленно на позиции!» Наш комбат: «Есть!» И тут в окоп к командиру полка запрыгивает лейтенант. Я так и не понял, русский он был или не- русский. Говорил без акцента. Но лицо такое со впалыми щеками и орлиным таким носом. Отдаёт честь, представляется, показывает документы: «Лейтенант такой-то, – фамилию я не расслышал, – офицер связи штаба Крымского фронта». И дальше говорит: «Двигаюсь в штаб фронта с донесением. По инструкции мне положен сопровождающий. А моего сопровождающего сейчас убило. Прошу выделить мне человека». Полковник оглядел нас и показал на меня: «Вот твой сопровождающий».
И пришлось мне тут же двигаться обратно в Керчь. Среди отступающих войск, под бомбёжками. Добрались до Керчи. Тот самый ров, в котором мы укрывались от самолётов, когда уходили из города, оказался по дну уже весь завален убитыми.
Мы добрались в этой толчее до штаба, до каменоломен. Был уже поздний вечер. А штаб как раз переезжает. Это было не то 14, не то 15 мая7. Грузят документы, ящики какие-то. Лейтенант забежал внутрь. Вскоре вернулся и сказал, что мы должны ехать на пристань Капканы, там, вроде, будем грузиться на катер.
Мы залезли с ним в полуторку какую-то гружёную, в кузов, и поехали. Машина в людском потоке ползёт медленно. А у пристани вообще делается что-то невообразимое. Людей – яблоку упасть негде. И бомбят немцы. И не было бомбы, чтобы не убивала и не ранила сразу по нескольку десятков наших людей, так много было народу. Во время одного из заходов немецкого самолёта мы с лейтенантом выпрыгнули из кузова. Но выпрыгнули в разные стороны. И в этой толчее я его потерял.
Ну, что мне было делать? Часть моя в десятках километров от меня. Все отступают, кругом беспорядок. Я, как начальник штаба батальона, знал, что от пристани Капканы до мыса Чушка, что уже на Тамани, шесть тысяч сто метров. Я подумал и решил переправляться. Но к самим пристаням, где грузились корабли, пробиться было почти невозможно. Тогда я прошёл по берегу немного в сторону. На берегу сотни, тысячи людей бросались в воду и плыли в кромешную тьму. И тут я обратил внимание, что по берегу были разбросаны пустые бочонки. Видимо, их использовали для засолки сельди. И тут меня осенило. Я взял три бочонка, нашёл две тесины и катушку с проводом (а имущества всякого военного вокруг валялось много; катушку, видимо, бросили связисты). Из бочонков, тесин и провода я соорудил себе небольшой плотик. Прихватил сапёрную лопату, чтобы использовать её как весло. Разделся, все вещи связал в узел и прикрепил на плотике, оттолкнулся от берега и тоже ринулся в непроглядную тьму.
Рассвет застал меня примерно посредине Керченского пролива. Впереди, чуть справа по курсу, просматривался огромный морской бакен красного цвета. Я продолжал грести, держа курс на косу Чушка. Вокруг меня плыло множество людей – на бревнах, автомобильных камерах, досках. Один немолодой азербайджанец, сидя верхом на каком-то бревне, энергично греб руками и не своим голосом орал песни.
Появились «мессеры» и на бреющем полёте стали расстреливать плывущих из крупнокалиберных пулеметов. Вдруг я заметил, что буй, что просматривался справа по курсу, уже впереди меня. Я понял, что меня сносит, но не знал тогда, что в Керченском проливе существует сильное течение из Азовского моря в Черное. Течение сносило меня обратно к Керченскому берегу, причём в район, уже занятый немцами, насколько мне было известно. Мне стало не по себе.
Справа от моего курса, сзади, поперёк Керченского пролива тянулась цепочка свай, почти до середины пролива. Здесь рыбаки устанавливали сети. Я уже проплыл сваи, развернув свой плотик, стал энергично грести в направлении этих свай. За многие из них уже держались люди, порой по несколько человек. Мне удалось ухватиться за одну. Между сваями был натянут трос. Я привязал свой плотик, укрепил – на перекрёстке сваи и кабеля свою сапёрную лопатку, взобрался на трос, уселся на лопасть лопаты, привязался ремнём к свае. Устроился со всеми удобствами. А «мессеры» тем временем продолжали расстреливать бедствующих. Несколько людей, держащихся за сваи, после очередных пулемётных очередей пошли ко дну. Время от времени мимо свай проплывали пустые плотики. К полудню число плывущих заметно уменьшилось. Снизилась и активность «мессеров». Со своей сваи мне видны были скопления войск на берегу Керченского пролива, откуда я отправился в своё злополучное путешествие. На берегу происходило что-то невероятное. Продолжалась бомбёжка. Бомбы падали в самую гущу скопления. К берегу подходили катера. Раздавались автоматные очереди – так отстаивали свое право попасть на катер. Овладело чувство полного безразличия ко всему. Но страшно хотелось пить, курить и спать. Во второй половине дня на горизонте появился рыбацкий сейнер. Он стал снимать со свай бедствующих. Но, загрузившись до отказа, сейнер развернулся и пошёл в сторону Тамани. Только под вечер появился такой же сейнер. Он подобрал и меня. Я сделал несколько затяжек и здесь же заснул. Растолкали меня уже в Тамани.
Появилось начальство. Привели в какую-то воинскую часть, располагавшуюся неподалёку, дали по сухарю и приказали двигаться вдоль берега до станции Сенной – там формировался полк…
ОЧЕРК ВТОРОЙ
ХАРЬКОВСКИЙ «КОТЁЛ»
ГЛАВА I
ПРЕДЫСТОРИЯ
Нельзя сказать, что в советское время информация об окружении, в которое попали войска Красной Армии под Харьковом в мае 1942 года, была засекречена, как сейчас пытаются представить некоторые авторы (уж не знаем, по неведению ли или по недобросовестности). Издавались мемуары непосредственных участников тех трагических событий (К.С. Москаленко, А.В. Горбатова, И.Х. Баграмяна, Д.И. Рябышева, А.А. Гречко, А.И. Родимцева, А.И. Самчука и др.). Не обошли вопрос стороной в своих воспоминаниях и люди, находившиеся в годы войны в высших эшелонах командования Красной Армии – Г.К. Жуков и А.М. Василевский. Классические советские работы (как сейчас говорят, – «официозные») по истории Великой Отечественной тоже про него не забывали.
Вот изложению обстоятельств Харьковского «котла» «на широкую публику» повезло меньше – художественных книг, насколько нам известно, про него не писали, художественных фильмов – не снимали. Наверное, поэтому информация о харьковской трагедии советских войск стала для кого-то «откровением».
* * *
Итак, Харьковским «котлом» называют окружение в так называемом Барвенковском выступе (несколько юго-восточнее Харькова) 6-й армии и армейской группы генерала Л.В. Бобкина Юго-Западного фронта, 57-й армии и части сил 9-й армии Южного фронта.
На приводимой ниже карте показана конфигурация советско-германского фронта в районе Харькова к маю 1942 года. Как видно, она характеризуется наличием двух выступов, обращённых в германскую сторону. Первый, меньший по площади, – в районе Старого Салтова и Волчанска (к северо-востоку от Харькова). Второй, больший по размеру, – тот самый Барвенковский выступ (по названию населённого пункта Барвенково) к юго-востоку от города.
Подобная конфигурация фронта сложилась в результате событий января-апреля 1942 года. В этот период Красной Армией на Юго-Западном направлении было проведено две наступательные операции.
18 января началась Харьковская наступательная стратегическая операция. И хотя фронт немецко-фашистских войск и был прорван, но Харьков освободить не удалось. К концу января наступление было прекращено. Советские войска, понеся значительные потери, вынуждены были перейти к обороне. Позже эту первую в 1942 году Харьковскую наступательную операцию назовут по её реальным результатам Барвенково-Лозовской. Именно в её ходе и был образован Барвенковский плацдарм (выступ). Устье, или горло, этого плацдарма достигало всего 75-80 км – от Балаклеи на севере до Славянска на юге. Западный фас простирался, примерно, на 100 км (от поворота Донца на севере до района южнее станции Лозовая, где дуга выступа начинала идти на восток).
Надо отметить, что вообще-то существование подобных выступов одинаково опасно для обеих противоборствующих сторон. Владеющая глубоко вдающимся в расположение противника плацдармом сторона имеет возможность нанесения ударов во фланг и даже – тыл вражеских сил. Однако и враг получает шанс «подсечь» основание выступа, окружив находящиеся в нём войска. Классический пример удавшегося «подсечения» в годы Великой Отечественной войны – окружение 10-й армии ЗапОВО (Западного фронта) в Белостокском выступе в июне 1941 года; неудавшегося – сражение на Курской дуге в июле 1943 года.
Барвенковский выступ обладал, тем не менее, «повышенным процентом риска» именно для Красной Армии. И причиной этого было крайне незначительное по протяжённости его устье (75-80 км). Немцы, учитывая их танковый потенциал и умение проводить операции на окружение противника, имели большие возможности к перекрытию устья Барвенковского плацдарма, т.е., другими словами, к окружению находящихся там советских войск. Недаром и начальник Генштаба РККА Б.М. Шапошников, и начальник Оперативного управления Генштаба А.М. Василевский иначе как оперативным «мешком» этот выступ и не называли [6; 211].
Справедливости ради надо заметить, что и от главнокомандования Юго-Западного направления (командующий – маршал С.К. Тимошенко, начальник штаба – генерал-лейтенант И.Х. Баграмян, член Военного совета – Н.С. Хрущёв) данное обстоятельство не ускользнуло.
Поэтому в марте 1942 года началась ещё одна Харьковская наступательная операция, проводимая командованием ЮЗН как две частные операции:
– 7 марта в наступление перешли 6-я и 38-я армии Юго-Западного фронта, которые должны были разгромить чугуевско-балаклеевскую группу войск противника и освободить Харьков;
НА ЭТОЙ СТРАНИЦЕ БУДЕТ РАСПОЛАГАТЬСЯ КАРТА №1. ХАРЬКОВСКОЕ СРАЖЕНИЕ. МАЙ 1942 ГОДА.
– 12 марта в наступление перешла 9-я армия и оперативная группа А.А. Гречко Южного фронта с целью разгромить славянско-краматорскую группу немецких войск.
Интенсивные, с большими потерями бои продолжались весь март и первую декаду апреля. Но ни Харьков не был нашими войсками освобождён, ни горло Барвенковского оперативного «мешка» расширено.
И январская, и мартовско-апрельская Харьковские наступательные операции дорого стоили войскам Юго-Западного направления. Так, согласно докладу командования ЮЗН в Ставку ВГК № 00137/ОП от 22.03.1942 г., войска ЮЗН в январе-марте теряли ежемесячно в среднем по 110-130 тысяч человек. В результате, к 20 числам марта некомплект личного состава только в стрелковых соединениях составил 370 888 человек, что равнялось 46% штатной численности [5; 8, 424], [27; 2]. А ведь в тот момент ещё шли кровопролитные бои второй Харьковской наступательной операции.
Отметим для себя последнее обстоятельство – перед нами, как представляется, одна из причин грядущей майской трагедии.
В таких условиях главнокомандование Юго-Западного направления вышло в Ставку ВГК с предложением о проведении силами Брянского, Юго- Западного и Южного фронтов большой наступательной операции уже в мае 1942 года. Собственно, тот доклад, на который мы ссылались чуть выше, и содержал это предложение.
«По всем признакам, – говорилось в нём, – весна должна ознаменоваться возобновлением широких наступательных действий со стороны противника.
Независимо от этого войска Юго-Западного направления в период весенне-летней кампании должны стремиться к достижению основной стратегической цели – разгромить противостоящие силы противника и выйти на средний Днепр (Гомель, Киев, Черкассы) и далее на фронт Черкассы, Первомайск, Николаев…» [5; 423].
Если взглянуть на карту, то становится ясно, что, несмотря на значительные потери и измот своих войск, главнокомандование Юго-Западного направления предполагало в весенне-летней кампании 1942 года овладеть буквально половиной территории Украины. Для осуществления поставленной цели оно предлагало Ставке максимально быстро пополнить войска ЮЗН личным составом и матчастью, передать в распоряжение главнокомандования ЮЗН новые значительные резервы. В свою очередь, оно предполагало до начала большой наступательной операции успешно закончить ряд частных наступательных операций, а также выявить районы сосредоточения крупных группировок противника для наступления и активными действиями попытаться сорвать это сосредоточение [5; 423-424].
Как отнеслись к подобным планам в Ставке Верховного Главнокомандования и Генштабе? Предоставим слово А.М. Василевскому:
«Из чего исходила Ставка, разрабатывая план летней кампании? Враг был отброшен от Москвы, но он всё ещё продолжал угрожать ей. Причём, наиболее крупная группировка немецких войск (более 70 дивизий) находилась на московском направлении. Это давало Ставке и Генштабу основания полагать, что с началом летнего периода противник попытается нанести нам решительный удар именно на Центральном направлении. Это мнение, как мне хорошо известно, разделяло и командование большинства фронтов (в том числе, и командование ЮЗН, как это явствует из его доклада от 22.03.1942 г. [5; 418] – И.Д.).
Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин, не считая возможным развернуть в начале лета крупные наступательные операции, был также за активную стратегическую оборону. Но наряду с ней он полагал целесообразным провести частные наступательные операции в Крыму, в районе Харькова (выделено нами – И.Д.), на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска. Начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников стоял на том, чтобы не переходить к широким контрнаступательным действиям до лета. Г.К. Жуков, поддерживая, в основном, Шапошникова, считал в то же время крайне необходимым разгромить в начале лета ржевско-вяземскую группировку врага.
К середине марта Генеральный штаб завершил все обоснования и расчёты по плану операций на весну и начало лета 1942 года. Главная идея плана: активная стратегическая оборона, накопление резервов, а затем переход в решительное наступление. В моём присутствии Б.М. Шапошников доложил план Верховному Главнокомандующему, затем работа над планом продолжалась. Ставка вновь обстоятельно занималась им в связи с предложением командования Юго-Западного направления провести в мае большую наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. В результате И.В. Сталин согласился с предложением и выводами начальника Генерального штаба. В то же время было принято решение: одновременно с переходом к стратегической обороне предусмотреть проведение на ряде направлений частных наступательных операций, что, по мнению Верховного Главнокомандующего, должно было закрепить успехи зимней кампании, улучшить оперативное положение наших войск, удержать стратегическую инициативу и сорвать мероприятия гитлеровцев по подготовке нового наступления летом 1942 года… Предполагалось, что всё это в целом создаст благоприятные условия для развёртывания летом ещё более значительных наступательных операций Красной Армии на всём фронте от Балтики до Чёрного моря» [6; 205-206].
И далее: «…Командование направления (Юго-Западного – И.Д.) просило у Ставки дополнительных значительных сил и средств (для проведения большой наступательной операции – И.Д.). Тогда же Генштаб доложил Верховному Главнокомандующему, что не согласен с этим предложением. И.В. Сталин одобрил наше решение, но в то же время дал С.К. Тимошенко согласие на разработку частной, более узкой, чем тот намечал, операции с целью разгрома харьковской группировки врага наличными силами и средствами Юго-Западного направления (выделено нами – И.Д.).
Этот переработанный план 10 апреля был направлен в Ставку… Б.М. Шапошников, учитывая рискованность наступления из оперативного мешка, каким являлся Барвенковский выступ для войск Юго-Западного фронта… внёс предложение воздержаться от её проведения. Однако командование направления продолжало настаивать на своём предложении и заверило Сталина в полном успехе операции. Он дал разрешение на её проведение и приказал Генштабу считать операцию внутренним делом направления, и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться» [6; 211-212].
Схожим образом рисует дискуссии конца марта – первой половины апреля 1942 года в ГКО по поводу планов на весенне-летнюю кампанию Г.К. Жуков [14; 57-59].
Хотелось бы отметить, что причинами неудач весенне-летней кампании 42-го года, в которой харьковские события явились лишь одним из моментов, оба прославленных советских полководца считают два обстоятельства:
1) Неверное определение направления основного удара вермахта весной-летом 42-го года [6; 206], [14; 58-59].
2) Распыление сил в многочисленных частных наступательных операциях [6; 206], [14; 58-59].
Так подробно мы остановились на воспоминаниях А.М. Василевского и Г.К. Жукова неспроста. Это связано со столь любимым в русской истории вопросом «Кто виноват?» в приложении к трагедии под Харьковом.
Со времён правления Н.С. Хрущёва у нас вообще во всех неудачах в ходе Великой Отечественной войны был виноват И.В. Сталин, в том числе и в Харьковском разгроме. Сейчас очень ярко проявилась и другая тенденция: «всех собак вешают» на командование Юго-Западного направления, т.е. на С.К. Тимошенко, И.Х. Баграмяна и Н.С. Хрущёва. Кто-то именует их попросту бездарями, из-за своей военной бездарности провалившими успешно начатую наступательную операцию, а кто-то – даже предателями и изменниками, злоумышленно сотворившими «жуткую трагедию Харьковского «котла»» [27; 6]. «Записные» же наши «демократы» «кроют» почём зря советскую систему как таковую: мол, при ней ничего другого и быть не могло, ибо все «коммуняки» были «дубы» и «садисты», мешали народу жить и воевать, а немцы не победили в войне только потому, что в России дороги были плохие (потому что их «коммуняки» не проложили по своим «дубовости» и «зловредной сущности») и погода – совсем нехорошая (её, видимо, тоже «коммуняки» подпортили; при царе-батюшке она, видимо, куда как лучше была).
Последнюю версию мы рассматривать не будем, вследствие полной её «дубовости», являющейся прямым следствием полной «дубовости» её создателей.
В серьёзном же ключе о причинах харьковской трагедии поговорить стоит.
И тут, прежде всего, хотелось бы отметить, что причины эти надо искать в двух плоскостях, точнее, – на двух уровнях.
Во-первых, на уровне планирования данной наступательной операции.
Во-вторых, на уровне её претворения в жизнь, т.е. на оперативном уровне.
Собственно вопросы планирования уже и начали рассматриваться.
При этом стоит обратить внимание на ещё одно место из доклада командования ЮЗН № 00137/ОП от 22.03.1942 г.:
«…На юге следует ожидать наступления крупных сил противника между р. Сев[ерский] Донец и Таганрогским заливом с целью овладения низовьем Дона и последующим устремлением на Кавказ к источникам нефти. Этот удар, вероятно, будет сопровождаться наступлением вспомогательной группировки войск на Сталинград и десантными операциями из Крыма на Кавказское побережье Чёрного моря» [5; 418].
Теперь сравним этот текст с выдержкой из немецкой директивы № 41, в которой фюрер и ОКВ ставили задачи войскам на весенне-летнюю кампанию:
«…в первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет» [5; 383].
При этом директива указывала, что для центрального участка фронта с Советами задачей является сохранение существующего положения [5; 383].
Как можно видеть, командование Юго-Западного направления, в отличие от Ставки и Генштаба, предвидело возможность удара немцев на Кавказ и Сталинград. Правда, оно считало, что этот удар будет проведён одновременно с ударом на Центральном направлении, т.е. на Москву. И тут оно ошибалось. Для одновременных крупномасштабных наступательных действий на двух стратегических направлениях сил у немцев в 1942 году уже не было. Но это мы знаем сейчас. А в то время было важно то, что главное направление удара противника (пусть и как одно из двух главных) было определено.
Справедливости ради надо отметить, что и сам Верховный в начале дискуссий относительно планов на весенне-летнюю кампанию придерживался мнения о возможности проведения вермахтом наступления сразу по двум стратегическим направлениям – в центре и на юге. Но затем он от этого мнения отказался в пользу одного направления – Центрального. Во всяком случае, что дело обстояло именно так, свидетельствует в своих мемуарах Г.К. Жуков [14; 57].
Итак, в том, что «точка приложения» главных усилий вермахта была определена неверно, вины командования Юго-Западного направления не было. То, что предлагалось им в докладе от 22 марта 1942 года, можно считать попыткой не дать немцам перехватить у нас инициативу действий на юге, не позволить им навязать нам «свои правила игры», а, наоборот, навязать им свою волю, заставить реагировать на наши наступательные операции, парировать наши удары и, тем самым, разрушить немецкие планы на весенне-летнюю кампанию.
Что могло получиться, прими Ставка ВГК предложение командования ЮЗН, – можно только гадать. Работы на общую тему «Альтернативы Великой Отечественной» сейчас весьма популярны. Правда, затрагивают они, как правило, только 1941 год. Но интересно бы было предложить историкам проиграть в ключе сослагательного наклонения данную ситуацию. Однако темой нашего очерка это не является. Поэтому продолжим рассмотрение реальных, а не виртуальных событий.
«Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», – сказал великий грузинский поэт Шота Руставели. Сейчас мы видим события весны 1942 года не просто со стороны, а на 70-летнем временном удалении. И расставлять знаки «плюс» и «минус» тем или иным действиям советского командования теперь относительно легко. «Легко быть умным задним умом». И потому автор очерка не склонен к вынесению категоричных приговоров, тем более с патетическим осуждением. Словом, в очерке не ставится цель кого-то заклеймить, а просто делается попытка разобраться в причинах трагедии.
Так, говоря, что главнокомандование ЮЗН ни в малой степени не виновно в ошибке с определением направления главного удара немцев весной-летом 1942 года, никто не собирается начинать гневно порицать Ставку ВГК и Генштаб: вот, мол, де, из-за них-то всё и произошло. Нам вообще совершенно не нравится та рьяность в обвинениях, которую сейчас часто проявляют молодые исследователи, безусловно, научившись этому у ряда не очень молодых историков (уж что-что, а клеймить у нас всегда умели на славу). Хочется сказать в ответ: «Вот ты бы тогда покомандовал. А я бы посмотрел, чего ты там накомандуешь…»
Да, и Ставка, и Генштаб ошиблись. И от этой ошибки никто из людей, находящихся в то время во главе РККА, открещиваться не стал. Её в своих мемуарах признали и Г.К. Жуков, и А.М. Василевский. Но какова причина ошибки?
Вопрос определения направления главного удара противника вообще очень сложен. Для его решения привлекаются разведданные, которые подвергаются осмыслению, анализу, в результате чего делаются определённые выводы. Однако надо понимать, что и данные разведки не бывают однозначны, и оценивать одни и те же данные можно по-разному (причём, противоречащие друг другу оценки будут логически вполне обоснованны).
Вот, скажем, А.М. Василевский в мемуарах повинился:
«Обоснованные данные нашей разведки о подготовке главного удара врага на юге не были учтены» [6; 206].
Но это было сказано им спустя многие годы после войны. Тогда же, в начале весны 42-го, всё столь очевидным не казалось.
Какими разведданными располагала Ставка и какими – командование ЮЗН? Почему оценка намерений противника у них оказалась разной?
Помимо сведений фронтовой разведки, а также информации, которая поступала от партизан и агентурной сети «с той стороны» фронта, наши высшие военные располагали данными, полученными из оккупированной Европы. Эти последние были предоставлены членом «Красной Капеллы» Леопольдом Треппером и говорили о планах Гитлера провести в 1942 году крупную наступательную операцию именно на Юге России [21; 5]. «Однако Сталин не поверил одному из лучших советских разведчиков», – тут же «клеймит» Верховного Главнокомандующего кандидат исторических наук В. Казак, автор статьи «Харьковский «котёл»» [21; 5].
Но ведь, как уже было показано, Сталин не просто «не поверил». Он рассматривал эту возможность, но счёл её менее вероятной, чем другую – главное наступление немцев на Центральном направлении. И для этого у него были основания: другие разведданные. Но прежде, чем мы поговорим о них, ещё несколько слов о донесениях «Красной Капеллы»
Судя по всему, именно на них и основывалось командование Юго-Западного направления, разрабатывая свой план на весенне-летнюю кампанию 1942 года, изложенный в докладе № 00137/ОП от 22.03.1942 г. в Ставку ВГК.
Откуда командование ЮЗН могло располагать такой информацией? Ведь её получение «напрямую» от агентурной сети в Западной Европе исключается. Напрямую эта информация могла поступать либо в ГРУ, либо в ГУГБ НКВД. Но вот о чём повествует А. Мартиросян в Интернет-статье «Харьковский «котёл». Трагедия по вине Хрущёва и Тимошенко»:
«…в начале марта 1942 года в Москву с фронта прилетел однокашник Самохина по академии, начальник оперативной группы Юго-Западного направления генерал-лейтенант Иван Христофорович Баграмян (впоследствии Маршал Советского Союза). Баграмян, естественно, посетил ГРУ и от своего знакомого – Александра Георгиевича Самохина, являвшегося уже начальником 2-го Управления ГРУ, узнал разведданные о планах гитлеровцев на лето 1942 года. Вернувшись на фронт, Баграмян поделился этой информацией с Тимошенко и Хрущёвым – ведь они были его прямыми начальниками» [27; 1-2].
Видимо, так или примерно так и обстояло дело. Этим и объясняется «прозорливость» С.К. Тимошенко, И.Х. Баграмяна и Н.С. Хрущёва.
Но «упёртость» Сталина и руководства Генштаба объясняется не их нежеланием «посмотреть правде в глаза», а, и об этом говорилось выше, другой группой разведывательных данных.
Главнокомандование знало и от фронтовой разведки, и от разведки непосредственно за линией фронта, что гитлеровцы сосредоточили на Центральном направлении до 70 дивизий. И данная оценка не была ошибочной. В самом деле, такое количество дивизий на Московском направлении у немцев имелось. Чтобы читателю было понятно – много это или мало, приведём следующие цифры. На центральном участке фронта немцы сосредоточили 28,3% пехотных и 38,8% танковых и моторизованных дивизий. На юго-западе, где разыгрались главные события, было 35% пехотных и 53,7% танковых и моторизованных соединений. И, наконец, в северном секторе фронта находились 21,5% пехотных и всего 6% танковых из всех соединений противника на Восточном фронте. Плюс – у немцев 7,8% войск находилось в Крыму [20; 16]. Хорошо видно, что группировка немцев на Московском направлении была значительной. Командование РККА вполне могло ожидать именно здесь основного удара германцев. Конечно, подсчитать процентное соотношение сил между направлениями оно тогда не имело возможности. Но сосредоточение сил противника на центральном участке фронта от его внимания не ускользнуло. Тем более что немцы усиленно указанное сосредоточение нам демонстрировали, в то время как на юге они его тщательно маскировали. Всё это явилось частью дезинформационной акции под кодовым названием «Кремль» [20; 15]. Не приходится сомневаться, что в рамках данной акции не только имитировалась активность на Московском направлении, но и имел место вброс дезинформации через нашу разведсеть в Западной Европе. Немцы были асами на такого рода «проделки». Достаточно вспомнить дезинформационную атаку на советское руководство накануне вторжения в СССР, которая великолепно удалась, – до самого последнего момента наши лидеры не смогли разгадать намерений гитлеровцев.
Вот почему и Сталин, и Жуков, и Генштаб в лице Шапошникова и Василевского не вняли ни предупреждениям «Красной Капеллы», ни планам командования ЮЗН. Верховный и работники Генштаба ошиблись. Но к этому были весьма весомые предпосылки. И, думается, не стоит гневно сдвигать брови и начинать обличать Верховное советское командование. На войне как на войне. Всегда кто-то кого-то «переигрывает». Для наиболее гневных обличителей, считающих наше командование «абсолютно негибким» (читай – неумным, тупым), скажем, что оно (это наше «абсолютно негибкое» командование) проделало с «умнейшими» генералами вермахта такую же «штуку» уже осенью 1942 года. Усиленно демонстрируя немцам сосредоточение войск для операции «Марс» против Ржевского выступа на центральном участке советско-германского фронта, мы скрытно накопили силы для контрудара под Сталинградом (и его противник совершенно не ожидал). При этом немцам была «слита» и ложная информация по линии агентурной разведки (через двойного агента Александра Демьянова («Гейне», известен немецкой разведке как «Макс») [12; 132]; «по мотивам» этой разведывательной игры снят известный фильм «Вариант «Омега»» с Олегом Далем в главной роли), и она сыграла большую роль в том, что немцы не разгадали планов советской стороны.
Итак, предложение командования ЮЗН о большом наступлении на юге было отклонено. Но Сталин не собирался просто пассивно обороняться и выпустить инициативу из своих рук. И Г.К. Жуков, и А.М. Василевский в один голос утверждают, что активную оборону он понимал несколько иначе, чем Б.М. Шапошников. Последний, по-видимому, считал, что активность должна проявляться, максимум, в боях местного значения. Сталин же полагал, что активная оборона – это оборона с проведением локальных наступательных операций на отдельных участках фронта. В числе таких операций Верховный числил и наступление в районе Харькова. Поэтому, отклонив при полной поддержке Генерального штаба план командования ЮЗН на проведение большого наступления на юге, Сталин дал добро на проведение наступления меньшего масштаба, в котором С.К. Тимошенко действовал бы, практически, наличными силами войск своего направления, без особого усиления и передачи больших масс подкреплений.
Вот она ошибка и Верховного, и командования Юго-Западного направления. Даже для проведения наступательной операции с ограниченными (в сравнении с первоначальным планом) целями у Юго-Западного и Южного фронтов сил было недостаточно. Однако об этом подробнее будет рассказано ниже.
