Евгений Николаевич Гусляров
Пётр Великий в жизни. Том второй
С того времени приказал уже король делать приготовления к великолепному приёму государя и пышным торжествам для великого гостя. При всём том, что Пётр дал согласие ехать чрез Берлин, отказываясь именно от всякого великолепия и церемоний, король прусский никак не оставил своих приготовлений. Государь расположил путь свой так, что въехал в Берлин поздно вечером и остановился у своего посланника: как скоро узнал о сём король, то, не взирая, что была уже ночь, прислал обер-церемониймейстера и двух знатных придворных кавалеров поздравить его с прибытием. Пётр дал им знать, что едва ли он пробудет в Берлине дня два, и если королю угодно, то намерен он завтра, около полудня, сделать ему посещение. В девять часов утра явилась весьма великолепная карета, заложенная шестью прекрасными лошадями: при государе были находившиеся в Берлине для учения: князь Куракин, бывший после обер-шталмейстером, Бестужев, после граф и канцлер, и молодой граф Головкин, сын тогдашнего канцлера: они должны были ехать с ним к королю. Великолепный придворный экипаж ожидал государя и его свиту до полудня, как вдруг послано им сказать, что император давно уже у короля, ибо в одиннадцать часов тайно вышел из дома чрез заднее крыльцо, и прошёл пешком в королевской дворец с своею свитою, без всяких великолепных церемоний.
По дружеском приёме, король спросил его с удивлением: подлинно ли его величество изволил придти пешком, и не принял присланных для него экипажей, которые за несколько часов уже стояли у квартиры? Государь, поблагодарив короля за все его приготовления, сказал:
– Всем известно, что я к пышности не привык, пешком же иной день хожу в десять раз
более нынешнего.
Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807. С. 78
Прежние цари строже наблюдали дворские обычаи: они, никого не допуская к своему столу, одни обедали и только для изъявления особенной милости некоторым боярам обыкновенно посылали им некоторые кушанья со своего стола. Но нынешний царь считает немалой обидой для царей лишать их приятности общества с частными людьми. Он говорит: «С какой стати одних только царей подчинять варварскому, бесчеловечному закону: ни с кем не быть в сношениях!». Поэтому, часто отступая от правил гордости, царь обедает не один, но кушает и беседует со своими советниками, с немецкими офицерами, с купцами и даже с посланниками иностранных государей. Это весьма не нравится москвитянам, но и они, хотя их лбы частенько-таки невольно морщатся, подражают царю и с умилением в лице беседуют со своими сотоварищами, так как они должны повиноваться царю.
Корб И.-Г. Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента. Цит. по: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 205
Но добрый по природе как человек, Пётр был груб как царь, не привыкший уважать человека ни в себе, ни в других; среда, нам уже знакомая, в которой он вырос, и не могла воспитать в нём этого уважения. Природный ум, лета, приобретённое положение прикрывали потом эту прореху молодости; но порой она просвечивала и в поздние годы. Любимец Алексашка Меншиков в молодости не раз испытывал на своём продолговатом лице силу петровского кулака. На большом празднестве один иноземный артиллерист, назойливый болтун, в разговоре с Петром расхвастался своими познаниями, не давая царю выговорить слова. Пётр слушал-слушал хвастуна, наконец, не вытерпел и, плюнув ему прямо в лицо, молча отошёл в сторону. Простота обращения и обычная весёлость делали иногда обхождение с ним столь же тяжёлым, как и его вспыльчивость или находившее на него по временам дурное расположение духа, выражавшееся в известных его судорогах. Приближённые, чуя грозу при виде этих признаков, немедленно звали Екатерину, которая сажала Петра и брала его за голову, слегка её почёсывая. Царь быстро засыпал, и всё вокруг замирало, пока Екатерина неподвижно держала его голову в своих руках. Часа через два он просыпался бодрым, как ни в чём не бывало. Но и независимо от этих болезненных припадков прямой и откровенный Пётр не всегда бывал деликатен и внимателен к положению других, и это портило непринужденность, какую он вносил в своё общество. В добрые минуты он любил повеселиться и пошутить, но часто его шутки шли через край, становились неприличны или жестоки.
Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М.: «Мысль», 1989. Т. IV. С. 32-33
Пётр не любил роскоши, ел скромно, иногда спал на полу, ездил в одноколке и проч. Зато он любил шумную пирушку в кругу приятелей, веселье, разгул, попойки. Шутки и потехи иногда доходили до ужасающих размеров.
Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 266
Юмор Петра Великого
О богатстве воображения царя, о многосторонности его познаний, о его юморе свидетельствуют его письма, в которых поражает весьма часто оригинальность оборотов, сила выражений, смелость сравнений, изобилие ссылок на исторические факты, на мифологию; множество чужих слов, прибауток и истинно комических мыслей придают этим, к сожалению, всё ещё не изданным в полной коллекции памятникам чрезвычайную прелесть. Письма Петра, как мы видели в разных частях нашего труда, служат чуть ли не важнейшим источником истории его царствования, его деятельности вообще.
Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 267
У Нарышкиных живость нервов и бойкость мысли были фамильными чертами. Впоследствии из среды их вышел ряд остряков, а один успешно играл роль шута-забавника в салоне Екатерины II.
Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IV. С. 27
Шутя серьёзными вещами, Пётр был очень серьёзен в своих шутках.
Е. Оларт. Петр I и женщины. С. 32
Государь, едучи в Голландии, заехал в Вальдекское княжество, в Нижней Саксонии. Там хотел он этот случай употребить себе в пользу, и чрез несколько дней пить пирмонтские воды. Графы Вальдекские, ныне князья, владельцы сих славных источников, прибыли туда, чтобы принять знаменитого гостя, и просили царя, дабы он благоволил, по совершении своего лечения, пожаловать к ним в близлежащий, тогда ещё совершенно новой замок, называемый Apголцен, или Арользен.
Царь согласился на их просьбу и в назначенный день прибыл. После стола, который был приготовлен с чрезвычайною пышностию и великолепием, и весьма долго продолжался, его величеству показывали все украшения в замке. Когда владелец спросил государя, как ему кажется строение этого замка, то, привыкший к умеренной жизни, государь отвечал, что положение замка весьма приятно и здание очень пространно и великолепно, но при всем том есть в нём большая погрешность; граф просил показать её и получил в ответ:
– Кухня слишком велика.
Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876. С. 78
Великий Государь, в бытность свою в Париже и, приметив одного придворного, всякой раз являвшегося в новом платье, сказал: «Мне кажется, этот господчик очень недоволен своим портным».
Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848. С. 88
Непродолжительное время, которым Пётр Великий располагал для своей поездки в Лондон, пролетело по его словам, необыкновенно быстро, благодаря множеству новых впечатлений и редких предметов, с которыми ему пришлось познакомиться. Возвращаясь вечером домой после целого ряда скитаний по городу, он с удовольствием рассказывал окружающим о всём виденном и слышанном, причём неоднократно упоминал о своём большом желании ещё раз посетить эту страну, где он нашёл так много для себя поучительного. Однажды утром он осматривал великолепное здание Гринвичского госпиталя для призрения увечных матросов, поражающее своим прекрасным устройством, после чего обедал при Английском дворе с королем Вильямом. На вопрос сего последнего, как понравился Государю госпиталь, Пётр I отвечал: «он настолько хорош, что я советовал бы Вашему величеству поменяться с матросами и, предоставив им ваш дворец, поместиться у них в госпитале».
Сообщил Рондо, Великобританский резидент при Русском дворе в последние годы царствования Петрa Великого, в царствование императрицы Екатерины I. Петра II и Анны Иоанновны до самого начала правления императрицы Елизаветы Петровны. Петр любил беседовать с ним о коммерции, мореплавании и об Английском адмиралитете. Он умер в Петербурге в 1741 г.
Я. Штелин. Русский архив. М. 1911, № 4, с. 653-655
Один капитан, по имени Ушаков, был однажды послан из Смоленска с чрезвычайно важными бумагами к Киевскому коменданту. Пославший его генерал приказал доставить бумаги как можно скорее. В точности исполнив это, Ушаков подъехал к Киеву, когда городские ворота были заперты. Часовой просил подождать, пока губернатор пришлёт ключи. Ушаков начал рвать и метать, разразился ругательствами на коменданта и часоваго, грозя гневом своего генерала, и полетел с бумагами обратно в Смоленск жаловаться на то, что ему не отперли ворот. Генерал арестовал Ушакова и предал военному суду, а сей последний изрёк ему смертный приговор. Пётр, по представлении приговора на его усмотрение, нашёл поведение капитана слишком забавным, чтобы наказывать за то. Он помиловал осуждённаго, послал ему дурацкий колпак с шутовскою одеждою и зачислил его в штат своих шутов, в числе которых Ушаков и состоял до смерти своего покровителя.
Этот-же Ушаков должен был сопровождать Петра в его поездку по Саксонии. Пётр приказал ему приготовиться в путь. Ушаков упросил состоявшего в свите аудитора написать для него следующее письмо к Царю: «Благодарю ваше величество за все оказанныя мне милости, но боюсь, что моим разсказам о них не поверят, без какого-либо доказательства. Полагаю, что наглядным подтверждением для сомневающихся была-бы лучшая лошадь из вашей конюшни» и пр. Пётр улыбнулся, прочитав это шутовское послание, и подарил Ушакову лучшую лошадь. Такими путями Ушаков мало-по-малу скопил себе капитал более нежели в 20 000 рублей.
Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 291
Боярин Головин имеет природное отвращение от салата и от уксуса; царь приказал полковнику Чамберсу как можно крепче держать Головина и насильно напихал ему и в рот, и в нос салату и уксусу, так что от сильного кашля пошла у него из носа кровь.
Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 507
За обедом много смеялись, частью над тем поручиком гвардии, который может так страшно хохотать и о котором я уже упоминал как-то, частью над старым Иваном Михайловичем, отцом невесты, сидевшим против императора, который всё с ним шутил. Кто не видал, тот не может представить себе, какое огромное количество желе съедает этот старик с величайшею поспешностью. Он взял себе (я не лгу) большое блюдо, уставленное стаканами и блюдечками. Император, уже знавший его слабость, тотчас заметил это и велел ему открыть рот, а сам встал с своего места, взял стакан с желе и, отделив его ножом, влил одним разом тому в горло, что повторял несколько раз и даже своими руками открывал Ивану Михайловичу рот, когда он разевал его не довольно широко. Бедный дружка (молодой князь Трубецкой) также терпел немало за столом императрицы: лишь только государыня подавала знак, сестра его, княгиня Черкасская, прислуживавшая за обедом и стоявшая позади брата, начинала щекотать ему под шеей, а он всякий раз принимался реветь как телёнок, которого режут, что гостей очень потешало.
Дневник камер-юнкера Берхголъца… С. 249
Такой юмор царя сообщал тяжёлый характер увеселениям, какие он завёл при своём дворе.
Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IV. С. 33
Хоронили пристава полковника и гарнизонного командира, который недавно был в Вене с великим московским посольством в должности гофмейстера; обыкновенные после похорон поминки, устроенные генеральшею Менезиус, почтил своим присутствием царь, и когда попробовал вино, которое обносили кругом, и заметил что оно слишком кисло, сказал, что оно вполне идёт к похоронам.
Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. 1997. С. 528
Желая дать какой-нибудь знак отличия своим шутам, которых у него было свыше шестидесяти, Петр I-й учредил для них ленту «золотой шпоры», которую они носили на третьей пуговице. Каждая такая лента стоила им 60 рублей. Как-то прежде Пётр приказал написать портреты со всех своих девяноста девяти шутов и повесил их в большой дворцовой зале, оставив место для сотаго. Портреты были размещены сообразно прирождённым и приобретённым качествам своих оригиналов. Между ними был особый отдел и таких, которые принуждены были одеться шутами за провинности по службе. Царь любил забавляться с шутами; в весёлыя минуты он давал им разные титулы и звания. Так в Москве один из них был провозглашён царём Самоедов. Церемонию коронования отпраздновали с большим великолепием. Двадцать четыре Самоеда, с целым стадом оленей, явились на поклонение к своему новому царю. Другому шуту Пётр подарил остров Даго и велел изготовить грамоту на владение им. Когда, по смерти Петра, пожалованный стал требовать острова, то ему отказали, на том основании, что грамота была неудовлетворительная: ибо Пётр, вместо государственной печати, приложил к ней рубль.
Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 287
Дело было на свадьбе всешутейшего патриарха. После нескольких часов танцеванья император начал со всеми стариками один танец, которого я не могу назвать. Их было 8 или 9 пар, а именно император с императрицею, великий адмирал, новобрачный, вице-канцлер, князь Валашский, генерал князь Голицын и другой князь Голицын, брат его, который исправлял должность маршала. Все они должны были танцевать с молодыми дамами. Старый генерал-майор Бутурлин и генерал-майорша Балк составляли девятую пару. Император, будучи очень весел, делал, одну за другою, каприоли обеими ногами. Так как старики сначала путались и танец поэтому всякий раз должно было начинать снова, то государь сказал, наконец, что выучит их весьма скоро, и затем, протанцевав им его, объявил, что если кто теперь собьётся, тот выпьет большой штрафной стакан. Тогда дело пошло отлично на лад; но лишь только танец кончился и бедные старики, запыхавшиеся и едва стоявшие на ногах от усталости, сели отдыхать, как император снова начал танцевать польский, в котором они, не успев даже порядочно усесться, опять должны были участвовать, чем наконец утомил их до того, что они, наверное, не оправились и на другой день. Вслед за тем его величество хотел начать менуэт с императрицею, но так как она отказалась, боясь, может быть, чтобы это ему не повредило и, вероятно, сама чувствуя усталость, то он взял её под руку, пожелал всем спокойной ночи и уехал с величайшею поспешностью.
Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 250-251
Нельзя, однако, не вспомнить при этом, что и при других дворах в XVII и XVIII столетиях встречались потехи, свидетельствующие о свойственном тем временам вкусе, не подходящем к нашим нравам и наклонностям. Избавившись от чопорности прежнего этикета, господствовавшего в Кремле, но не успев усвоить себе утончённость нравов западноевропейского высшего общества, русский двор при Петре мог легко предаваться увеселениям, отличавшимся грубыми шутками, буйным разгулом, необузданной игрой воображения.
Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 266
[Император] начал шутить с какими-то полусумасшедшими супругами. Из них жена жаловалась на очень дурное обращение с ней мужа, на что его величество отвечал ей, чтоб она сама хорошенько отколотила его; но так как та отказывалась от этого, то он схватил её руку и славно ударил ею мужа по уху; однако ж после того, для шутки, велел и ему бить жену; почтенный супруг не поцеремонился и влепил ей пару таких жестоких оплеух, что императрица, движимая состраданием, сильно разбранила его и, не шутя, требовала, чтоб он впредь лучше обращался с женою.
Дневник камер-юнкера Берхголъца… С. 28
Большой маскарад, к которому весь Двор готовился уже три месяца, праздновался наконец 27 и 28 Января и так как подобного маскарада, может быть, никогда не бывало на свете, то я не могу не коснуться здесь, хотя вкратце, главнейших его обстоятельств. Подставной царь Московский по одежде представлял собою царя Давида, но вместо арфы ему дана была обтянутая медвежьей кожей лира, которою он должен был потрясать в поезде. Как важнейшее лицо, его везли на особых козлах, приделанных к огромным саням, и на 4-х концах этих козел посажено столько же огромных диких медведей, которых приставленные нарочно для того люди кололи острыми рогатинами и заставляли страшно реветь, как только царь Давид, а по его примеру и все остальное общество, начинали свою дикую музыку, неистово заглушая друг друга.
Записки Вебера // Русский архив. № 6. 1872. Стлб. 1156
Укажем как на образчик юмора Петра на пятидневный маскарад, происходивший в начале 1722 года в Москве. Торжественный въезд в Москву происходил в следующем порядке. Впереди всех ехал шутовский маршал, окружённый группой самых забавных масок. За ним следовал глава «всепьянейшего собора» князь-папа И.И. Бутурлин в санях в папском одеянии. В ногах у него красовался верхом на бочке Бахус. Потом ехала верхом на волах свита князь-папы, т.е. кардиналы. После них в маленьких санях, запряжённых четырьмя пёстрыми свиньями, двигался царский шут, наряженный в самый курьёзный костюм. Затем следовал Нептун, в короне, с длинной седой бородой и с трезубцем в правой руке. За ним ехала в гондоле «князь-игуменья» Стрешнёва в костюме аббатисы, окружённая монахинями. После неё ехал со свитой настоящий маршал маскарада, князь Меншиков, в огромной лодке, в костюме аббата. Затем в следующих повозках, имевших отчасти вид лодок, следовали в разных замысловатых костюмах княгиня Меншикова, князь Ромодановский, царица Прасковья Феодоровна, Апраксин; далее следовал огромный корабль, на котором командовал сам Пётр, и проч., и проч.
Брикнер А. Г. История Петра Великого. C. 267
В детстве у царя был учитель чистописания, некто Зотов, которого он, семидесятилетнего уже старика, сделал потешным советником (lustiger Rath), произвёл в шутку в патриархи, потом, в таком же смысле, даровал ему княжеское достоинство и, наконец, объявил папою, в каковом качестве царь и женил его, когда ему было уже 84 года, на здоровой и бодрой ещё 34-летней вдове. По случаю этой-то свадьбы и назначен был маскарад из 400 человек обоего пола, в котором каждые 4 лица должны были иметь свой костюм и особый музыкальный инструмент – таким образом, что все вместе должны были представить 100 различных костюмов и звуков всех, преимущественно азиатских, наций. Те четыре особы, которые должны были приглашать на свадьбу, выбраны из самых сильных заик, каких только можно было отыскать в России. Свадебным маршалом, шаферами, дружками и другими свадебными прислужками выбраны окаменевшие уже от лет старики, которые не могли ни стоять, ни видеть что-либо, а в скороходы назначены такие тучные особы, которых нужно было водить, по тяжести их тела, и которые почти всю жизнь свою возились с подагрою.
Подставной царь Московский по одежде представлял собою царя Давида, но вместо арфы ему дана была обтянутая медвежьей кожей лира, которою он должен был потрясать в поезде. Как важнейшее лицо его везли в особых козлах, приделанных к огромным саням, и на четырёх концах этих козел посажено столько же огромных диких медведей, которых приставленные нарочно для того люди кололи острыми рогатинами и заставляли страшно реветь, как только царь Давид, а по его примеру и всё остальное общество, начинали свою дикую музыку, неистово заглушая друг друга.
Сам царь одет был фризским крестьянином и вместе с тремя другими генералами искусно выколачивал на барабане. При такой обстановке и под звон колоколов маски сопроводили неравную брачную чету в главную церковь и поставили её пред алтарём, где и обвенчал её столетний священник. Перед этим последним, потерявшим уже зрение и память и еле стоявшим с очками на носу, держали две свечи и в уши кричали ему, какие он должен был читать молитвы перед брачною четою. Из церкви процессия направилась в царский дворец, где весёлое пированье продолжалось несколько дней и сопровождалось катаньем на санях, во время которого также проделывались разные забавные потехи.
Записки Вебера о Петре Великом и об его преобразованиях. «Русский Архив», 1872. № 6. С. 343
3-го (13-го) января. Во время рождественских праздников нашего Спасителя, разыгрывают великолепную комедию. Почётные лица из Русских, по выбору царя, украшаются различными санами, заимствованными от духовенства. Один представляет патриарха, другие митрополитов, архимандритов, священников, диаконов, иподиаконов и проч. Какое кто из этих имен получит по наречению царя, тот непременно одевался в соответствующие ему одежды. Сценический патриарх, со своими придуманными митрополитами и другими, с посохом, в митре и в других знаках принятого им сана, в 80 санях с 200 человек ездил по Москве и в Немецкую слободу. Все заезжали к богатым Москвичам и немецким офицерам, и к купцам, славили Христа, и хозяева домов должны были платить большую цену за пение. Генерал Лефорт, после того как прославили у него, всех их угостил более приятною музыкой, пирушкой и танцами. Особа, играющая роль патриарха, со всей труппой своего комического духовенства праздновала торжественное посвящение Вакху дворца, построенного царем и обыкновенно называемого дворцом Лефорта. Шествие, назначенное по случаю этого обряда, выступило из дома полковника Лимы. Патриарха весьма приличное облачение возводило в сан первосвященника: митра его была украшена Вакхом, возбуждавшим своей наготой страстные желания. Амур с Венерой украшали посох, чтобы показать, какой паствы был этот пастырь. За ним следовала толпа прочих лиц, отправлявших вакханалии: одни несли большие кружки, наполненные вином, другие – сосуды с медом, иные – фляги с пивом и водкой, последним из приношений во славу сына земли. И так как по причине зимнего времени они не могли обвить свои чела лаврами, то несли жертвенные сосуды, наполненные табаком, высушенным на воздухе, и, закурив его, ходили по всем закоулкам дворца, испуская из дымящегося рта самые приятные для Вакха благоухания и приличнейший фимиам. Чубук, имеющий то достоинство, что воображение человека, даже наименее наделенного в этом отношении природой, разыгрывается, когда он для удовлетворения своей привычки втягивает в себя дым из этого орудия, был также на сцене при этом обряде. Театральный первенствующий жрец подавал чубуком знак одобрения достоинству приношения. Он употреблял для этого два чубука, накрест сложенные. Кто бы в самом деле подумал, что изображение креста, драгоценнейшего символа нашего спасения, могло служить игрушкой!
Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 522-523
Сообщено в Париж описание маскерада в Москве. Шестьдесят четыре корабля, разного вида, со множеством замаскированных катались по снегу. Проезжали места, где ещё видны были головы казнённых заговорщиков.
Тургенев А.И. Обозрение иностранных известий о России в век Петра Великого. С. 25
Князь Папа умер. Пётр в учреждении сего звания, вероятно, имел целию отстранить мысль о сближении Рима с Россиею. Кампредон пишет, что на место умершаго выбран другой, в том же роде.
Тургенев А.И. Обозрение иностранных известий о России в век Петра Великого. С. 30
Во многих подобных шутках Петр, в частностях этих потех, как и в других отношениях, имевший инициативу, приближается к Ивану Грозному и к его образу действий в эпоху опричины. Нет сомнения, что некоторые торжественные процессии были задуманы им самим, что он с непонятной для нас основательностью занимался составлением программ для разных комических празднеств.
Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 267
Между тем, сознание обязанностей своих к богу, глубокое религиозное чувство высказывалось постоянно у Петра, поднимало дух его в бедах и не давало заноситься в счастии. В последний год своей жизни, 16 августа 1724 г., составляя программу для торжества Ништадтского мира, Пётр писал: «Надлежит в первом стихе помянуть о победах, а потом силу писать во всём празднике следующую: 1) неискусство наше во всех делах. 2) А наипаче в начатии войны, которую, не ведая противных силы и своего состояния, начали, как слепые. 3) Бывшие неприятели всегда не только в словах, но и в гисториях писали, дабы никогда не протягать войны, дабы не научить тем нас. 4) Какие имели внутренние замешания, также и дела сына моего, також и турков подвигли на нас. 5) Все прочие народы политику имеют, дабы баланс в силах держать меж соседов, а особливо чтобы нас не допускать до света разума во всех делах, а наипаче в воинских; но то в дело не произвели, но яко бы закрыто было сие пред их очесами. Сие поистине чудо божие; тут возможно видеть, что все умы человеческие ничто есть против воли божией. Сие пространно развести надлежит, а сенсу довольно».
Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVIII. С. 457
Я видел среди прочих Евангелие, которое царь Петр заказал французскому ювелиру, каждая из досок которого была украшена 5 изумрудами, ценой 10 000 экю по меньшей мере, и отделанное 4 фунтами золота…
Де ла Невилль. Записки о Московии. С. 172
