Андрей Игорьевич Емельянов
Свобода выбора. Том первый. Лис
Чип посмотрел на меня оценивающе, словно прикидывал, как же ему справиться с таким гигантом. Меня эта картина так тронула, что я не выдержал, и снова стал смеяться. Не знаю почему, но эта белка помогала мне не только советом. Помимо всего прочего, она время от времени отвлекала меня от бремени, которое камнем лежало на моих плечах. Интересно, здесь все белки такие?
– Ну что, – спросил я, когда смог, наконец, сдерживать смех, – ты мне поможешь, или так и будешь на меня пялиться?
Чип спохватился и рванул в лес.
– Эй, меня-то подожди. Я не белка, у меня всего двое ведущих.
Чип легко перемахнул через ручей и остановился на той стороне, нетерпеливо перебирая лапами. Я последовал за ним, и вскоре мы уже были в лесу. Тут был его дом, и он не упустил возможности показать своё превосходство. Взобравшись на дерево, словно это была обычная лестница, он скрылся из виду.
В первую секунду я испугался. А вдруг он ушел навсегда? У него ведь и своих дел хватает, и так уже полдня потерял, таскаясь со мной. Но все мои опасения оказались напрасны. Пока я выискивал его там, где, по моему мнению, он находился, Чип сделал круг и прыгнул мне на спину.
– Полегче, Чип. Так ведь и до инфаркта недалеко. Нашёл что-нибудь?
Чип радостно запищал и помчался между деревьев.
– Я с тобой атлетом стану. Подожди.
Пришлось в очередной раз бегать за ним, на этот раз – по лесу.
– Как же здесь красиво, – невольно вырвалось у меня, – Чип, постой одну минут.
Да, у меня было дело, и я должен был его сделать, но мне хотелось запечатлеть в памяти этот момент. Я уже был здесь, видел всё, но почему-то не придал этому значения. А ведь здесь было так прекрасно, что просто не хотелось наслаждаться этим, и никуда не идти, ничего не делать.
Деревья вокруг остались прежними, такими же, как и вчера, как и в любой другой день, но сейчас они были поистине божественны. Стройные, безмолвные великаны, несущие свою вечную службу, и оберегающие землю от палящих лучей солнца. Ветер слегка тревожил их кроны, и, казалось, они ведут неспешную беседу. Что-то таинственное было в этом шепоте, что-то завораживающее. Им не было дела до чужака, который вторгся в их владения. Они казались такими мудрыми, такими сильными, такими вечными.
Я задрал голову к небу, всматриваясь в кроны. Ветви раскачивались, иногда открывая доступ солнцу, но тут же смыкались, накрывая землю своей тенью. Птицы весело щебетали, прыгая с ветки на ветку, ведя свой собственный диалог. Они были единым целым – деревья и птицы. Неотъемлемая часть друг друга. Деревья – спокойные и мудрые, и птицы – озорные и беззаботные. Они дополняли друг друга, были неразлучны. Мне вдруг захотелось быть с ними, стать частью всего этого.
Я опустил голову и посмотрел на землю. Нежно-золотистый ковер листвы бережно укрывал её, не позволяя влаге испаряться. Не было ни единого свободного участка земли. Листья заботились о земле, и, в то же время, питали корни деревьев своей живительной силой.
Здесь, на земле, тоже были свои обитатели. Муравьи, пауки и ещё сотни Божьих Тварей. Они тоже жили в согласии с природой. Никто из них не стремился нарушить территорию других, не замышлял зла. Они просто занимались каждый своим делом, и были счастливы.
Одинокий ёж деловито перебегал от кустарника к кустарнику, в поисках пропитания.
Несколько мышей осторожно перебирались от дерева к дереву, стараясь оставаться незамеченными, ведь сова бдительна, а змея может поджидать за любым поворотом. Но они вовсе не боялись. Они знали, надо просто быть начеку, и никто не сможет тебя поймать.
Муравьи, выстроившись в колонну, таскали в муравейник всё, что казалось им необходимым для выживания, для продолжения своего вида.
Все и всё вокруг жило в гармонии, в согласии. Я не задумывался, откуда у меня возникло такое ощущение, я просто наслаждался этим моментом, и моё сознание хотело вырваться, присоединиться к этой идиллии, стать частью чего-то важного, необходимого.
Я даже не заметил, как Чип забрался ко мне на плечо, и наблюдал вместе со мной.
– Боже, Чип, так вот как ты живешь? Ты всегда видел то, что я увидел впервые?
Чип весело фыркнул, спрыгнул с моего плеча и требовал следовать за ним.
– Ты прав, у нас есть дело. Веди.
И я снова последовал за ним. Только теперь я видел всё иначе, шире. Я наблюдал не какой-то отдельный участок, или фрагмент, я видел всю картину целиком, и это новое ощущение наполняло меня безудержным восторгом. Эмоции так переполняли меня, что по телу пробегали мурашки восторга. Я не хотел, чтоб это ощущение покидало меня ни на минуту, ни на секунду. Я так ушел в себя, что чуть не прозевал тот момент, когда Чип остановился возле одного из деревьев, призывая обратить на него внимание.
– Это здесь? – я задрал голову вверх. – А ты ничего не перепутал? Белка у нас ты, а не я. Как, по-твоему, я туда заберусь?
Чип что-то весело пропищал, и унесся в лес, мол, сам разбирайся. Просил найти подходящею ветку, я нашёл, если что-то не устраивает, ищи другую.
– Ну, хорошо, упрямая белка, я найду способ туда забраться.
Хотя это были только слова, а на деле я не представлял, как можно провернуть подобное.
Дерево было не больше полуметра в диаметре, с совершенно прямым и гладким стволом, без единого сучка. Первые ветки начинались метрах в трех над землей, зато каждая из них как раз подходила для того, что я задумал. Похожие ветви часто встречаются у хвойных деревьев. Ёлка, там, ну или пихта какая. Это была не ёлка, не пихта, и вообще – неизвестно что. По биологии у меня в школе была твердая тройка, которой я по праву гордился. И даже будь у меня пять с плюсом, не думаю, что это хоть как-то помогло бы мне. Если, конечно, наш биолог не побывал здесь с группой ученых, и не присвоил этому дереву имя.
– Я буду звать тебя ёлпих. Ты не против? Итак, ёлпих, как же мне на тебя забраться? Что-то подобное я уже где-то видел, вот только где? Может… Точно, Джеки Чан. Я же видел подобный трюк в его исполнении. Я, конечно, не Джеки Чан, но самое время им стать. Если всё получится, придется найти его и поблагодарить. Конечно, при условии, что я когда-нибудь выберусь отсюда.
Слишком много «если», вам не кажется? Вот и я том же. Как бы то ни было, решение есть, осталось только воплотить его в жизнь.
Я снял с себя рубашку и, орудуя мечом, словно кухонным ножом, разрезал её на несколько частей. Сперва сделал из нее элегантный топик, обрезав под самую грудь. Затем нижнюю часть разрезал ещё раз, тем же образом. Одним лоскутом привязал меч к поясу, (иначе, чем я отрублю ветку), на втором сделал два узла по краям, чтоб ткань не порвалась. Проделал два отверстия и надел на стопы. Самую длинную часть, ту, что с рукавами, завел вокруг дерева, и намотал на запястья. Всё готово.
– Ну что, Джеки, проверим твой трюк в деле?
Я задрал руки как можно выше, зафиксировал ткань на стволе, с обратной стороны, потянул на себя, подпрыгнул и уперся тканью, натянутой между стоп, с этой стороны. Получилось довольно легко. Теперь надо просто перебросить руки выше, затем так же переставить ноги.
Процесс пошел. Медленно, но я всё же поднимался. Раз за разом я выполнял эти два действия быстрей, а под конец прыгал по стволу как шимпанзе. И вот я уже наверху, думаю, как срубить ветку и спуститься обратно. Но Джеки о таком не предупреждал.
– Эй, Чип, ты тут?
Ждать долго не пришлось. Белка была тут как тут, наблюдая за мной с верхней ветки.
– Я не рассказывал тебе анекдот о двух лесорубах? Нет? Ну, тогда слушай. Пошли как-то два лесоруба в лес. Один из них был уже опытный, а второй – ещё совсем новичок. Новичок всё хвастался, как он силён и молод, может одним ударом срубить целое дерево. Более опытный товарищ долго слушал его, а потом говорит: А сруби-ка мне вон ту ветку, на самой макушке.
Проговаривая, я пытался отцепить меч одной рукой, держась другой за ветку.
– Да нет проблем, – ответил молодой и полез на дерево. Вот он забрался наверх, уселся на ветку, которую нужно было срубить, и замахнулся. – Что ты делаешь? – кричит другой лесоруб снизу. – Ты же упадешь! Наконец меч отцепился, и я приготовился нанести всего один точный удар, держась за ту ветку, которая мне нужна. – Но молодой не послушал его, и со всей силы ударил топором.
Удар вышел что надо. Ветку как лазером срезало. Естественно, я полетел вниз, но я был к этому готов, и приземлился точно на ноги. Листва и рыхлая земля смягчили удар, и тут меня накрыло, как пуховым одеялом, той самой веткой. Конечно, я был готов и к этому, даже ожидал сильнейшего удара, но всё обошлось. Ветка была легкой и пушистой, поэтому и не успела как следует разогнаться. Когда я выбрался из-под неё, первым дело наткнулся на обеспокоенный взгляд Чипа.
– И вот он лежит на земле, на той самой ветке, на которой сидел ещё минуту назад. К нему подбегает его обеспокоенный товарищ, трясёт его за плечо: Колёк, ну ты как, живой? Живой, отвечает ему второй. Старший покачал головой: Ну что, теперь ты всё понял? Понял, Вася, понял! И что ты понял? Спрашивает его первый, а второй отвечает ему заговорщицким шепотом: Ты, Вася, не только лесоруб, ты ещё и пророк!
Уж не знаю, есть ли у белок чувство юмора, но она, на мой взгляд, анекдот оценила.
Несколько секунд Чип смотрел на меня осуждающе. Ещё бы, отколоть такой номер. Но это была поистине чудесная белка. Она не могла долго гневаться. В следующее мгновение она уже прыгала на моей груди, а я делал вид, что пытаюсь её остановить.
– Всё Чип, заканчивай праздновать. У нас есть дело, не забыл? Значит так. Поскольку у нас с тобой разделение труда, то сейчас твоя очередь. Я срубил ветку, а тебе придется тащить её к пещере. Поверь, брат, это будет справедливо!
Чип посмотрел на меня, как на дурака, затем бросил взгляд на ветку, снова на меня, махнул хвостом и умчался в лес.
– Вот так всегда. И где же тут справедливость? – Пробубнил я, окончательно выбравшись из-под ветки, а затем приложил ладонь к стволу дерева. – Ты прости меня, ёлпих, не держи зла. Я причинил тебе боль, но у меня не было другого выхода. Надеюсь, ты не сильно пострадал. И спасибо тебе, что помог. Прощай, долгих лет жизни.
Уж не знаю, было ли это на самом деле, или я только хотел, чтобы это было так, но дерево, кажется, понимало меня. На секунду все вокруг смолкло, как будто весь мир замер, но этот момент был столь скоротечен, что я не уверен, был ли он на самом деле.
– Странно всё как-то. Вернусь, обязательно наведаюсь в Юлькину клинику. Может она сжалится и даже не сразу отправит меня в психушку?
Я обернулся, и стал свидетелем такой картины, после которой любые разговоры о личном психиатре, теряют свой смысл.
Чип пытался утащить ветку, как я его и просил. Вы только представьте себе это. Белка, весом не достигающая и одного килограмма, вцепилась передними лапами в здоровенный, по её меркам, кусок бревна, и пыталась тянуть, пятясь задом. Я просто не мог сдержаться. Я смеялся так громко, так искренне, что все звери в лесу затихли.
– Чип, ты что, всерьез решил сделать всё сам?
Я уже катался по земле, прижимая руки к животу, и вдруг понял, кого напоминает мне эта белка. Ребенка. Совсем ещё маленького ребенка. Дети ведут себя так же. Они любое слово воспринимают всерьёз.
Я прекратил смеяться, но перед глазами снова проплыла эта картина, и меня накрыл очередной приступ хохота. Когда же я просто не мог больше смеяться, то обнаружил, что Чип с интересом наблюдает за мной. А вдруг его новый знакомый выжил из ума?
– Не волнуйся, всё в порядке. Просто… Ну ты дал, брат. Никогда не забуду этот день. Не помню даже, когда смеялся так в последний раз? Ты это, прости меня. Позволишь помочь тебе?
Чип от радости подпрыгнул, забрался на ветку, и уставился на меня.
– Знаешь, это напоминает мне один мультик. Гена, давай я понесу чемоданы, а ты понесешь меня! Не видел? Ну и ладно. Вперед, мой храбрый спутник.
Ухватившись за срубленный конец ветки, я направился к пещере, туда, где меня ожидала встреча с самим собой.
Всю дорогу Чип что-то пытался мне объяснить, удобно устроившись на импровизированной волокуше, а я делал вид, что слушаю его, когда на самом деле думал только об одном:
«Почему я не послушал тебя, Ричард? Ведь ты пытался меня предупредить. Гордыня – ты вроде так это назвал? Что ж, ты оказался прав. Тебе пришлось умереть, и ради чего? Ради того, чтобы я понял, насколько заблуждался? И что меня теперь ждет? Я должен выполнить твою просьбу и я это сделаю. Но что потом? Ад?»
– Ааай. Чип, ты что делаешь? Мне же больно.
Я и не заметил, как этот маленький негодник забрался ко мне на плечо. Видимо, слишком увлекся своими мыслями, вот он и укусил меня за мочку уха.
– Смотри, что ты наделал, у меня всё ухо в крови.
Пока я пытался остановить кровь, Чип, как ни в чём не бывало, ускакал в лес. Правда он довольно быстро вернулся, да ещё и не с пустыми руками. В зубах у него был лист подорожника, который я знал с детства, как лучшую замену всем бинтам и мазям.
– Ну, хоть за это спасибо. Что на тебя нашло?
Чип сделал вид, что его не заботят мои проблемы и снова умчался.
– Товарищ называется. Чуть без уха не оставил, и хоть бы хны.
Оставив ветку возле входа в пещеру, я сбегал в лес, собрал как можно больше хвороста, вернулся, неся в руках целую охапку, и вывалил поверх импровизированной волокуши. Так будет надежней, и есть шанс, что всё не сотрется о камни. Закончив с этим, я приступил к погребальному костру.
Ветки с деревьев я больше не рвал, да они бы и не подошли. Костер должен гореть яростно, нужны только сухие поленья. Как вы помните, их вдоволь валялось на земле. Когда я, наконец, закончил – а на это ушло не меньше двух часов, – солнце уже скрылось из виду.
– Надо поторапливаться.
Бросив критический взгляд на получившуюся конструкцию, я ухватил волокушу и затащил её в пещеру. Здесь ничего не изменилось, и уже никогда не изменится.
– Всё готово Ричард.
Когда я принялся укладывать тело на волокушу, меня била крупная дрожь. Ричард был словно соткан из куска льда, такой же холодный и безжизненный. Вот, что остается после нас, когда мы покидаем этот мир. Жизнь ушла, и тепло ушло вместе с ней. Больше оно никогда не вернётся в тело. Можно разжечь вокруг сотни костров, но внутри будет только лёд.
Он был тяжелый, никак не меньше девяноста килограммов, как мне показалось. Я не мог его поднять, сам-то вешу около шестидесяти пяти, если уже не меньше. Мне оставалось только одно – перекатить его, как бревно, на волокушу. Ничего не получалось. Он находился в позе эмбриона, прижимая одну руку к животу, а в другой до сих пор был меч.
– Ну, пожалуйста, Ричард, я не могу выносить этого.
Безысходность, словно тиски, сдавила мне грудь. Слезы полились против моей воли, а я всё пытался уложить его. Единственным желанием в тот момент было убежать прочь. Забиться в самый тёмный угол пещеры, и рыдать там во весь голос. Но я не мог позволить себе такой слабости. Я должен выполнить его просьбу. Его последнюю просьбу. А для этого необходимо было придать тело огню, так как бросить его – всё равно что обмануть.
– Да будь ты проклят, Ричард. Слышишь ты меня? Будь ты проклят, со своей честью. Ты сам это сделал, сам. Ты не имеешь права обвинять меня в чём-то. Будь ты проклят!
Гневные слова, не имеющие ничего общего с действительностью, помимо воли слетали с губ. К отчаянью прибавилась злость, и только это чувство помогло мне.
Я, наконец, взвалил тело на волокушу, а сам продолжал рыдать и бить его руками, пока не рухнул сверху, продолжая тихо всхлипывать.
Именно в таком состоянии меня застал Чип. Я почувствовал, как он пытается добраться до моего лица, и чуть было снова не отпихнул его. Но на этот раз я не позволил себе так подло с ним обойтись. Я прижал его к груди и плакал так, пока слезы, наконец, не иссякли. Всё это время Чип даже не пытался меня остановить, он просто уткнулся мордочкой в мою грудь и ждал. Это была поистине чудесная белка.
– Спасибо, Чип. Если бы не ты, даже не знаю, что было бы со мной. А теперь пойдем, нам пора.
Чип высвободился из моей хватки, и подбежал к телу Глыбы. Он бегал вокруг него, и явно пытался мне что-то сказать.
– Что? Чего ты хочешь? Я не стану прикасаться к этой твари. Нет и ещё раз нет. Если ты так этого хочешь, можешь сам натаскать дров и сжечь его. Он не был человеком даже при жизни, а сейчас это просто кусок дерьма.
Не обращая больше внимания на глупую белку, которой вдруг вздумалось поиграть в милосердие, я потащил волокушу на улицу. Это оказалось не так сложно, как я себе представлял. Приходилось обходить неровные участки, только и всего.
Вы наверняка уже задавались вопросом, как же я затащу Ричарда на погребальный костер, если я его на волокушу еле взвалил? Задавались? Тот, у кого богатая фантазия, такими вопросами не задаётся, он уже давно придумал, как это можно было провернуть. Как, впрочем, и я.
Сложив погребальный костёр у основания подъёма, упирающегося в пещеру, я сложил из нескольких длинных и ровных веток что-то вроде мостков, соединяющих вершину костра с землей. Этакий мост, по которому вполне можно протащить тело.
Безусловно, я был уверен, конструкция выдержит меня, она прошла все испытания, но вот вопрос: что будет, когда я стану тащить по ней Ричарда? Это мне ещё предстояло выяснить, но вначале я должен был смыть с него засохшую кровь и грязь. Негоже отправляться в последний путь в таком виде.
Осторожно срезав с него рубашку, я сбегал к ручью, выстирал её, как следует, намочил и, используя её вместо губки, смыл с тела запекшуюся кровь. Право, лучше бы я этого не делал. Открывшаяся взору рана вызывала приступы тошноты. Описывать здесь я её не стану. Поверьте мне на слово, ни к чему это.
Когда я уже заканчивал, мимо меня пробежал Чип. Бежал он в пещеру, и не с пустыми лапами. В зубах у него был пучок хвороста. Его бы и на коробок спичек не хватило.
– Чип, ты что делаешь? Вернись. Ты слышишь меня? Чип!
Он даже не подумал остановиться. Упрямый засранец. Пришлось идти за ним. Когда я только входил в пещеру, он снова прошмыгнул мимо меня, даже не подумав притормозить. Окликать его было бесполезно, да и вовсе не обязательно. Я знал, куда он бегает.
Эта странная способность видеть в темноте работала сама по себе, да ещё и имела автоматическую настройку. Ну, это так, выражаясь словами человека двадцать первого века. Чем темнее становилось, тем отчетливей просматривались детали.
Глыба лежал, прямой как бревно, ему, в отличие от Ричарда, повезло остаться целым и невредимым (абсурдные слова, если учесть сам факт смерти), разве что лицо приобрело синюшный оттенок, а губы и вовсе почернели. Я испытывал к нему что-то среднее между отвращением и презрением.
Но не белка. Чип снова воспринял мои слова всерьез, и вокруг тела уже валялось с десяток щепок. Он решил сам его сжечь? Интересно было бы на это посмотреть, а особенно на то, как он будет разжигать огонь, но я не такая скотина. Этому надо было положить конец. Я просто уселся на камень, рядом с телом и стал ждать.
Чип вернулся через пару минут, с очередной веткой в зубах. Но на этот раз он остановился. Я находился между ним и его целью и явно мешал. И, тем не менее, ветку он не бросил. Просто замер, уставившись на меня.
– Ну, и что, по-твоему, ты делаешь? Ты хоть знаешь, кто он такой? Он убийца. Душегуб. Он зло, ничем не отличающееся от той мрази, что жила в этой пещере. И ты решил, что я стану возиться с этой гнилью?
Чип никак не отреагировал на мои слова. Он просто ждал, когда я уйду с его дороги, уверенный в своей правоте.
– Ну, хорошо. Допустим, ты обложишь его дровами, потратив на это несколько дней, и что дальше? Как ты добудешь огонь? Или тебе вдруг показалось, что я стану тебе помогать?
Видимо эти слова достигли своей цели. Чип выпустил ветку из пасти, жалобно глянул мне за спину, на труп Глыбы, и просто улегся на камни, свернувшись калачиком и обернувшись хвостом. Вид у него был такой жалкий, что мне вдруг стало стыдно. Какая же я скотина. Привык во всём считать себя правым. Один раз я поплатился за это, но, видимо, так и не вынес из этого урока.
– Чип, я не хотел. Прости. Я просто эгоист. Так уж и быть, я помогу тебе. Я в долгу перед тобой. Только сделаем всё по-моему, договорились?
Чип тут же ожил, подпрыгнул и бросился ко мне. Отбиваться от белки, которая решила, во что бы то ни стало, вылизать всё ваше лицо – совершенно бесполезное занятие.
– Всё. Чип, заканчивай. Солнце скоро сядет, а у нас прибавилось работы, не время играть.
Он всё понял и тут же спрыгнул на землю, замерев в ожидании.
– Итак, у нас есть несколько проблем. Волокуша у нас одна, как и погребальный костер. Повторять все эти маневры, просто выше моих сил. Тогда как же нам поступить?
Ответ напрашивался сам собой. Как не неприятно было это признавать, но их придется сжечь вместе, на одном костре.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Чип. Потому как по мне, гнить бы ему в этой пещере, пока солнце не погаснет навеки. Ну что, вперед, мой странный друг?
Чип весело подпрыгнул и пулей вылетел на улицу. Я смотрел ему вслед, и на душе становилось теплее.
– Мне бы твою беззаботность. Скольких проблем можно было бы избежать?
Дальше я собирался описать весь долгий и нудный процесс транспортировки обоих тел на кучу дров, но передумал. Вы уже примерно представляете, как это должно выглядеть, остальное додумаете сами. Мне ещё столько надо вам рассказать.
– Ну, вот и всё, Чип. Ты готов?
Он устроился у меня на плече, наблюдая за происходящим. Ричард и Глыба едва уместились на куче, поэтому сейчас лежали в обнимку, как старые знакомые.
– Умерли вместе, вместе и уйдут.
Я поднёс огонек зажигалки и хворост, что был в самом основании, тут же перехватил его, а через несколько минут костер уже полыхал, выбрасывая вверх огромные языки пламени и снопы искр.
Помню в детстве, когда я был ещё совсем ребенком, мне нравилось смотреть на костер. С возрастом это чувство загадочности и романтизма куда-то ушло, растворилось в ворохе проблем и забот. Я просто забыл, как когда-то любил посидеть в тишине, слушая треск горящей древесины. Но сейчас это чувство вернулось. Я смотрел как завороженный, не в силах отвести взгляд.
Жар пламени, треск веток, гул неистовой стихии. Всё это пробуждало во мне какие-то смутные воспоминания, образы из прошлой жизни. Жизни, где все мы были счастливы и радовались каждому новому дню. Когда утром вскакиваешь с кровати, и хочется только одного – скорее бежать на улицу. Когда весь мир вокруг такой загадочный, такой интересный. Где каждое новое открытие вызывает целое море чувств. Где нет необходимости думать о завтрашнем дне – лишь о том, что интересует тебя в данный момент. Где слово «домой», и слово «спать», вызывают такое разочарование.
Детство – это, пожалуй, самый счастливый период в жизни каждого. Но почему потом мы всё забываем? В каждом из нас живут картинки из прошлого, образы, запахи, вкусы. Но это лишь воспоминания. Мы не способны вновь пережить эмоций, которые переживали в тот или иной момент. Неужели всё это безнадежно кануло в Лету? Неужели мы больше не способны радоваться каждому новому дню? Что мы с собой сделали? Стали взрослыми? Серьезными? Кем мы стали? Где свернули с этого пути?
Бывают моменты, когда нам кажется, что мы счастливы, но они скоротечны. Едва повзрослев, мы забываем, что такое истинное счастье. Мы живем образами, вживленными в саму нашу суть. Религия, политика, карьера, деньги, власть, отношения, секс. Ради чего мы живем? К чему стремимся? Мы гоняемся за тем, что становится абсолютно ненужным, в тот самый момент, когда мы, наконец, обретаем желаемое. Едва заполучив что-то одно, мы понимаем, что этого ещё не достаточно для истинного счастья. Надо ещё «кое-что», и вот тогда будет счастье. И мы снова бежим, снова гонимся за чем-то, за кем-то. Но, едва обретя, вновь испытываем разочарование.
Мы никогда не можем быть полностью удовлетворены, нам всегда недостает самой малости, и мы мчимся за этой малостью, не замечая жизни. В чём смысл этой погони? Все мы в итоге оказываемся на костре, или в земле. Каково же должно быть разочарование, в тот момент, когда смерть приходит за тобой, а ты понимаешь, что так и не достиг цели? В чем смысл всей этой гонки, если это приносит тебе лишь мимолетное удовлетворение?
Я не знаю, откуда пришли все эти мысли, но кажется, в тот момент, когда я смотрел на костер, уносящий с собой тела двух совершенно разных людей, я понял нечто важное. Я не в состоянии это описать, или передать. Это нечто, более всего похожее на детство. Его нельзя описать, его нельзя передать, его нельзя понять. Его можно только ощутить, прожить. Быть может, только дети знают истинный смысл жизни? А взрослея, мы окончательно утрачиваем его. Как мы упускаем тот момент, когда наша жизнь меняется? Почему не видим, что с каждым новым днем, всё больше перестаём быть целостными, перестаём быть любопытными, перестаём быть счастливыми? В конечном итоге, наши жизни больше не принадлежат нам. Они состоят из общественного мнения, из одобрения или порицания. Мы не видим сами себя, лишь наше отражение в глазах окружающих. Неужели с годами мы не умнеем, а становимся только глупей, пока не умираем, погрязнув в своей убежденности и глупости?
– Знаешь, Чип, а я, кажется, понял. Они появились на свет так же, как и все остальные. Каждому был дан шанс, прожить эту жизнь так, как ему этого хочется. Ричард – он всю свою жизнь посвятил другим. Он служил чужим идеалам, жертвовал всем ради других. А Глыба… он жил только ради себя, он ставил себя выше всех остальных. А теперь жизнь покинула обоих, и всё вернулось на круги своя. Они вновь ничем не отличаются друг от друга. Они родились одинаковыми, прожили две совершенно разные жизни, и вновь стали одинаковыми. Как думаешь, быть может, они уже начали новый этап? Вновь родились где-то, абсолютно одинаковыми, но с уже приобретенным опытом, пусть и не подозревая об этом? Быть может никогда не поздно всё исправить? Или один из них сейчас в раю, а другой в аду, и это финал их историй?