Андрей Алексеевич Мурай
Письма к незнакомцу. Книга 5. Красота
Казалось бы, после всех перечисленных страстей и ужасов, что может добавить разговор о женских причёсках? Представьте себе, Серкидон, и тут не всё просто.
Признаюсь, что, когда писал о китаянках, увлёкся повышенным тонусом их мягких мест, и совершенно забыл о причёсках. А это целая система бесконечным узлов, которые поддерживались специальными палочками. Чтобы не нарушить сложную архитектурную конструкцию, спала китаянка осторожно, положив под причёску специальную подушечку.
А вот европейская женщина, как истинно разумное существо, спала сидя, опираясь головой на деревянную скамейку. Потому что на голове у дам подчас были нагромождены весьма сложные конструкции: крепостные сооружения; сад с цветами, растениями и птицами; корабль под парусами с пиратами на борту; мельницу с мельником и мельничихой; гнездо с птицами и птенцами; сцены охоты; отрывки из пьес…
Парикмахер работал над такой причёской не один день! А каково было его носить, ровно держа шею?..
Теперь, Вы можете сказать, мол, соврал … пардон, собрал я «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»208. Сейчас, мол, так не делают. А припомним клиники «ЛОХ» (лечебно-оздоровительная хирургия). Там герой номер один – силикон.
Его закачивают в груди, в ягодицы, в губы. Увеличения исчисляются кубометрами, жертвы силикона – тысячами, а очереди в клиники не уменьшаются. Хирургическое вмешательство – это всегда риск. Ладно, когда в женский организм нечто чужеродное вводится ненадолго, а вот когда – навсегда… Не всякий организм обрадуется.
А ещё удлиняют и вытягивают.
В цивилизованных условиях, в прославленном центpеИлизаpова209 (город Куpган) ежедневно пpоводятся опеpации по удлинению женских ног. Либо в голени, либо в бедpе мечтающей подpасти девушке ломают кость и устанавливают аппаpат Илизаpова. Сложная констpукция на спицах постепенно pастягивает кости и мягкие ткани. Стpадалица становится на шесть-десять сантиметpов выше. Тех, кто стал выше на пятнадцать сантиметpов, я бы причислял к лику святых. Опеpация стоит две с половиной тысячи доллаpов. Пpебывание на костылях – до шести месяцев. Это только в случае удачного исхода, который на сто процентов не гарантирован. Почему не гарантирован? А потому что, Серкидон, сто процентов гарантии даёт только морг. И то – не всегда.
Вы себе ничего не хотите удлинить?.. Ах, у Вас и так всё длинное. Ну тогда Вам повезло…
Серкидон, ответьте мне по-быстренькому, ради кого это всё?! Ради кого принимает женщина и безмерные страдания, и немыслимые мучения?! Ради кого рискует здоровьем?! Ради кого они наращивают, наедают, выбивают, зеленят, чернят, раскатывают, завивают, увеличивают и удлиняют?! Ради кого голодают и наносят на себя тонны косметики? Ради кого загорают в соляриях до африканской черноты и прыгают в фитнес-клубах до помешательства? Диетами доводят себя до анорексии?.. В рассказе Семёна Альтова сказано: «Да ради такого мужичка, как ты, Вася…» А я, не имея иного героя, скажу так: «Ради такого Серкидона, как Вы!»
Цените эти жертвы, войны полов печальный новобранец.
Жму Вашу неудлинённую руку, и до следующего длинного письма.
-34-
Приветствую Вас, Серкидон!
Закончили путешествовать, учимся жить оседло.
И прекращаем рассматривать части тела обособленно. Как бы ни был красив нос майора Ковалёва, но разгуливать отдельно даже свободолюбивому органу чувств не положено. Лишь посаженный на своё место, он мило смотрится и способен исполнять свои функции.
Вот и другой гоголевский персонаж, незабвенная Агафья Тихоновна, занималась глупостями: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколь-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась. А теперь – поди подумай!»
Жалко-то как, что не было Вас, Серкидон, среди женихов, а то начала бы придирчивая невеста так: «Эх, кабы к носу Серкидона…»
Ох, девоньки, ох, раскрасавицы, вам бы задуматься, а главное ли внешность жениха? Надо ли вам искать счастья в отдельных органах мужчин? Может быть, главное разобраться: а начал ли он соображать, нарядный наш, соображением своим? Окреп ли он разумом? Знает ли, а зачем он нужен, муж? Или рано пришёл женихаться, или он – вылитый Бальзаминов, прости господи, такой же придурок…
Ну что же, прощаясь с гоголевскими героями, выдадим Агафью Тихоновну за Бальзаминова, крикнем им «горько» и сопроводим новоиспечённую пару в свадебное путешествие. Куда? В солнечную Италию, по гоголевским местам…
Молодым – в Рим, а мы рванём в тихий итальянский городок Прато, где заждались нас старые знакомые – милейший Фиренцуоло и озорник Чельсо. Автор и главный герой труда «О красотах женщин», с коим и ознакомимся. Чельсо развлекает четырёх красоток. Как я завидую ему! Чистота небес, лоно природы, четыре очаровательных создания и один затейник-Чельсо среди них. Рискованную, но весьма занятную для дам игру ведёт Чельсо. Подмечайте, Серкидон!
Первым делом ведущий напомнил легенду о древнегреческом живописце Зевксисе.
По приглашению жителей острова Кротон художник приехал для работы над портретом Елены Троянской. Он попросил привести к нему самых красивых девушек острова и выбрал из них пять наикрасивейших. Затем, имея перед глазами прекрасные черты и формы, написал портрет, взглянуть на который было неземным наслаждением. Полагают, что у одной из девушек взяты были руки, у другой глаза, у третьей лоб и т д.
А мне кажется, живописцу нужна была только атмосфера женственности. Молодостью и здоровьем вдохновился он, приступая к работе, а в конечном продукте ни одна из девушек не нашла ничего похожего на свои руки, глаза, лоб, ибо великий мастер (по словам Сенеки) придаёт свой чекан всему, к чему прикасается.
Но игривый Чельсо словами скажем с натяжкой – земляка пренебрёг и легенду о живописце Зевксисе использовал как отправную точку. Он заявил, что, используя красоты четырёх имеющихся в его наличии дам, он намерен создать идеальную женщину – «химеру».
Для начала для порядкаЧельсо решает взять для «химеры» волосы у Вердеспины. Тут же Сельваджа, обращаясь к служанке, восклицает:
–Лена, принеси сюда ножницы, чтоб она их остригла…
– Нет, – отвечает Чельсо, – ножницы не понадобятся, достаточно будет «лезвия воображения. «Химера» – красавица, которую можно только представить, но не повстречать.
Ну а затем с шуточками и прибаутками Чельсо продолжает «отбирать» у женщин их красоты: у Лампиады оказалась совершенная форма рта, но губы хороши у Сельваджи, самые лучшие зубы у Аморрористки, а у Вердеспины – десны и язык. Так потихоньку-полегоньку, с миру по нитки, с красавицы по красотинке. Случаются и препирательства со стороны прекрасных дам: помните, как засмущалась и мило заартачилась Сельваджа, когда на алтарь красоты потребовалась её грудь? Наконец Чельсо последними мазками наделил идеал прелестью Лампиады, королевской величавостью и весёлостью Аморрориски, изяществом Сельваджи и грацией Вердеспины.
Химера была изготовлена, но… истаяла она быстрее Снегурочки прекрасным солнечным днём… Вы скажете, что лишена она была материальной основы. Подумаешь! Мало ли придуманных людьми несуществующих в материальном мире химер живут и скребут когтями сердца создателей своих многие, многие годы…
Нет, Серкидон, химера быстро истаяла потому, что была начисто лишена индивидуальности. Тут же она была забыта, и собрание, возглавляемое Чельсо, разбрелось по домам.
Ответственному за проведение дамского досуга сеньору по итогам мероприятия поставим оценку «хорошо». Почему не «отлично»? Он стал грузить женщин сложными философскими понятиями, в которых сам разобрался не вполне.
По мнению Чельсо (Alterego Фиренцуоло):
«Красота – не что иное, как некое правильное согласие и как бы гармония, скрытно возникающая из композиции, соединения и сочетания частей тела, разных, если взять их розно и самих по себе, в присущих им особенностях и требованиях, но весьма соразмерных и на определенный лад прекрасных … Я говорю о «скрытности», потому что нам не уразуметь, почему этот белый подбородок, красные губы, чёрные глаза, это пышное бедро, эта маленькая ступня, почему они вместе возбуждают красоту или ведут к ней; и всё-таки мы видим, что это так».
Тут Чельсо с попустительства Фиренцуолы путает красоту и гармонию. Впрочем, сделать это совсем не мудрено, так они близки. Отношения красоты и гармонии передаю строчки Лермонтова: «Обнявшись, точно две сестры, //Струи Арагвы и Куры…» Так и красота с гармонией, «обнявшись точно две сестры», они живут в тесном взаимодействии, в нежном согласии. Пушкин начал стихотворение «Красавица» строчкой: «Всё в ней гармония, всё диво…» Но чтобы увидеть красоту, необходим наблюдатель, и желательно – Пушкин. Ибо красота – есть переживание…
А вот гармония…Если попытаться навести порядок бегло, то договоримся считать гармонию согласием разногласного, единением многого. Она стремиться упорядочить, части различные по природе, и является источником красоты…Гармония – удачная взаимозависимость и взаимоотношение вещей.
Глубже копнул философ-мистик В.П. Шестаков,210 определив так:
«Гармония – это всегда новая целостность, которая гораздо больше составляющих её элементов. Поэтому возникновение гармонии всегда в известной мере тайна, тайна рождения нового, которую нельзя объяснить и измерить чисто математическим способом».
Карл Марк называл бы это волшебство прибавочной стоимостью и очередным опиумом для пролетариата. И опять был бы в корне не прав…
А во всём ли прав женолюб Чельсо?.. Если он где-то что-то и напутал, то простим ему. Он развлекал дам, говоря об их достоинствах…Стараясь не обидеть остальных, подбивал колья к Сельвадже… Вам, Серкидон, есть чему у Чельсо поучиться. А философия никуда не убежит. Это дама степенная. Годы молодые – дело другое, раз – и нет их.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-35-
Приветствую Вас, Серкидон!
Чем занимается женщина у зеркала, примеривая, подкрашивая, расчёсывая? «Наводит красоту», – скажете Вы. Ну как-то Вы сказали очень обыденно. Так можно сказать про домохозяйку, которая собралась в булочную и решила облагородиться по-быстрому.
Женщина продвинутая создаёт образ. Образ – щит, о который разбивается критический взгляд мужчины. Это – искусная драпировка. Дымовая завеса, за которой не видны – ни возраст, ни форма носа, ни разрез глаз, ни число зубов.
Иногда образ становится профессией… Так бывает у кинозвёзд.
Первый муж знаменитой француженки Роже Вадим в книге с нахальным и рискованным в русском переводе названием – «От звезды звезде» – с волнением вспоминал и себя двадцатипятилетнего, и восемнадцатилетнюю Брижит Бардо:
«Сначала из морских глубин появилась длинная прядь волос, затем лицо в капельках воды, блестевших на солнце подобно бриллиантам. Невинный, но чувственный рот, идеально прорисованные глаза, маленький носик, щёки, ещё сохранившие детскую округлость, – всё это словно было создано для наслаждения. Две породистые ручки ухватились за борт моторной лодки, и вот уже морская богиня предстала перед восхищёнными взорами со своей лебединой шеей, покатыми плечами, высокой грудью и осиной талией, которую можно было обхватить пальцами обеих рук, с круглыми, дерзкими ягодицами,великолепными бёдрами и мускулистыми ногами балерины. Ничто, кроме бикини, не скрывало это чувственное и гордое тело».
Если талию молодой жены Роже Вадим, сын русско-подданного, охватывал восхищёнными пальцами обеих рук, то удачу, птицу счастья, он всегда хватал двумя руками и удержал, как бульдог. Учитесь, Серкидон!
Ему ли, этому сластолюбивому бульдогу, было не знать, какой чувственной может быть Брижит?! Он – её первый мужчина. В его руках бесшабашная и безбашенная школьница стала воплощением чувственности. Роже Вадим увидел в ней эротическую дубинку, за которую крепко ухватился и ударил мир ниже пояса.
– Почему на ней так мало надето?
– Какой смысл на неё что-то надевать? Сколько ни надень, мужчины всё равно видят её голой.
Так оправдывался перед критиками новоявленный Пигмалион.
Образ дебютантки кинематографа – свободная от запретов сексуальность. Брижит в бикини – знамя, которое каждому мужчине хотелось подхватить и нести-нести, а уж если целовать-целовать…То совсем не так, как целуют знамя…Ну а причёска «бабетка», платья в клеточку, туфли без каблуков – всё это уже дамские штучки.
Серкидон! Чем мы с Вами занимаемся? Ладно ещё, когда я пытаюсь донести до Вас мысли о философах, сдобрив это шутками-прибаутками, но когда я читаю за Вас книжки о киноактрисах… Согласитесь, могли бы и сами…
Дальше ничего лишнего, только образ, окруживший диву. Опять-таки, образ в моём представлении, Вы можете с моим восприятием не согласиться. Про образ француженку Бардо сказано, побежим по киноактрисам дальше.
Американка Мэрилин Монро.
Роскошная женщина, женщина-карнавал, а в ней секрет счастья, которым она вот-вот поделится, всё для чувственной любви, всё, что зовёт и манит мужчину. Стопроцентная эротизация образа. Она пришла, чтобы остаться навсегда: на обложках, на плакатах, в душах и сердцах. Почему? Потому что она интуитивно открыла многие тайны женской прелести. Одна из них: симметрия убивает красоту. Чтобы не стать безжизненной куклой, Мэрилин посадила родинку на левой щеке.
Итальянка Софи Лорен.
Страстная, зовущая в омут сексуальности. Вулкан страстей. Страсть и темперамент. Коварная, переменчивая, мстительная Кармен. Тёмные волосы – тёмные страсти. Рискни, если ты смел и пылок, как Хосе.
Немка Марлен Дитрих.
Икона стиля, колдовское озеро, нездешняя лунная дива, взгляд очаровательного удава, роскошь: драгоценности, меховые боа, пуховые мантии, экзотика, публичное купанье в роскоши. Платье из двух тысяч лебедей не самое дорогое из одеяний дивы.
Что роднит этих разнонациональных актрис? Все они девочками считали себя некрасивыми. И они имели на то все основания. Это – четыре гадких утёнка. И что?! Пришёл добрый волшебник и махнул волшебной палочкой? Нет, никто ничем не махал. Каждая из них сама себя сделала. Упорный и самоотверженный труд.
Брижит Бардо.
Если говорить только об осанке и посадке головы. Брижит с шести до семнадцати лет занималась балетом. Строгий балетмейстер русского императорского театра больно бил линейкой по коленкам: «Не так, не так…» Балетмейстер не был садистом, просто тело лучше запоминает через боль. Дома Брижит носила на голове стакан с водой. Вода ни разу не пролилась на дорогой паркет буржуа. Иначе бы буржуазный папенька свернул бы дочери гордо посаженную голову.
Мэрилин Монро.
Если говорить только о груди, то тут и парафиновые инъекции, и бюстгальтер особой конструкции, с чашечками, с бретельками, с подкладками. Всё это надо было придумать.
Софи Лорен.
Если говорить только о походке. Софи часами ходила между двумя рядами тумбочек, закрывая их дверцы крутыми бёдрами. Ходила и закрывала до тех пор, пока дверцы не стали закрываться неслышно.
Марлен Дитрих.
Если говорить только о дебюте. Приехав в Голливуд, Марлен похудела на пятнадцать килограммов, изменила манеру говорить, чтобы убрать выступающие скулы, удалила четыре коренных зуба.
Пришло время для вывода. В удачном образе и высшая степень индивидуальности, и торжество гармонии. Прежде всего мужской взгляд ищет образ, и лишь при отсутствии такового начинает рассматривать частности.
Философ Сенека говорит, а мы внимательно слушаем: «Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у которой весь облик не позволит восхищаться отдельными членами».
Слово поэтам. Шарль Бодлер из эссе «Поэт современной жизни»:
«Спору нет, женщина – это свет, взгляд, зов к счастью, иногда слово: но прежде всего –это общая гармония, и не только в осанке и движениях, но также и в шелках, в воздушном, сверкающем облаке окутывающих её тканей, составляющих как бы атрибуты и пьедестал этого божества, в металле и камнях, которые змеятся вокруг её рук и шеи, усиливая своими искрами огонь её взглядов или тихо позвякивают у её ушей. Какой поэт, описывая наслаждение, испытанное им при появлении красавицы, решится отделить женщину от её наряда? Найдётся ли человек, которому не случалось бы на улице, в театре, в Булонском лесу бескорыстно восторгаться до тонкостей продуманным нарядом и уносить с собой его образ, неотделимый от красоты той, кому он принадлежал, соединяя мысленно воедино и женщину и её платье?»
В данном случае неотделимый образ составили женщина и платье. У ирландский поэта Уильяма Йейтса:
О музыки качанье и безумье –
Как различить, где танец, где плясунья?
Тут процесс неотделим от исполнителя. Можно заключить, что удачно собранный образ – есть некое третье, дарованное нам, наблюдателям прекрасным бонусом. Это именно то целое, которое согласно метафизике Аристотеля, больше составляющих его частей.
А теперь домашнее задание. Прочтите историю отношений Марлен Дитрих и Эриха Ремарка, можно прочесть в художественной форме – роман «Триумфальная арка». А я расскажу Вам об их последней встрече.
Это было в 1953 году. Он бродил по разрушенному Западному Берлину и вдруг увидел её. Они обнялись, они зашли в кафе и заказали ужин. Марлен что-то оживлённо говорила, а Ремарк смотрел на неё и не мог поверить, что когда-то он любил эту женщину.
Вечером он записал в дневнике: «Прекрасной легенды больше нет, всё кончено. Старая. Потерянная. Ужасно!..»
А кто сказал, что образ обязан жить вечно?
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
.
– 36 -
Приветствую Вас, Серкидон!
Уже не упомнить, в каком году довелось мне вместе с поэтом Николаем Голем побывать в ЦПКО. Мы были приглашены по поводу торжеств, связанных с лицейским днём. Середина осени, уже прохладно и, как сказано у Нонны Слепаковой: «Был день октябрьский, резкий, жёлто-синий,//Парк впитывался в лиственный подстил…»
Иногда играл немногочисленный духовой оркестр ветеранов, высоко над головой висела растяжка со строкой: «Я лиру посвятил народу своему…»
Николай Михайлович цитатой был весьма озадачен и подошёл к энергичной женщине, ответственной за мероприятие: «Милейшая, мы отмечаем день, связанный с именем поэта Пушкина, так почему вознесена для обозрения строчка поэта Некрасова?»
Очень мне понравилось, как отпарировала ответственная дамочка. Она окинула изящную фигуру Николая Михайловича презрительным взглядом и резко сказала: «Вот уже шесть лет мы отмечаем этот праздник, и ни у кого до этого никаких вопросов не возникало…»
Ну, что тут сказать? «Постоим, поплачем…»
Почему мне вспомнился этот эпизод? Да потому, что сейчас буду цитировать и поэта, посвятившего лиру народу своему, и поэта до сих пор любезного народу.
Тема письма – «Идеальная женщина глазами несовершенного, грешного, фантазирующего мужчины».
Начнём с Пушкина. Он составил свой идеал из того, что напела ему идеальная няня – Арина Родионовна:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днём свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит211.
Вот так, увязав космическое с земным, определил Александр Сергеевич красавицу неземной красоты. А если припомнить другие произведения нашего солнечного гения и русские народные сказки, то плавно и величаво выходит оттуда девица с фигурой полной, с бюстом высоким, румяная, чернобровая, белолицая, бёдрами орехи раскалывающая легко и с нашим удовольствием.
А что же Николай Алексеевич? Он, похоже, как пчёлка, собирал свой образ в полях:
Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока.
Во всякой одежде красива.
Ко всякой работе ловка.
И голод и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна…
Я видывал, как она косит:
Что взмах – то готова копна!
В игре её конный не словит,
В беде – не сробеет, – спасёт;
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт!212
Русская женщина Некрасова имеет не только эстетическое, но и партнёрское, практическое значение. Косит она не от работы, а на работе и «в минуту жизни трудную»213 может подставить не только бедро, но и плечо!214
Отдав положенную дань российским идеалам, навестим Европу. Сразу туда, где потеплее. В Италию! Туда, где одну за другой составляет химер Фиренцуола. Да и может ли угомониться мужчина, сказавший: «Красивая женщина есть самый прекрасный объект, каким только можно любоваться, а красота – величайшее благо, которое Господь даровал человеческому роду…»
В очередной раз дерзкий составитель взял не четырёх знакомых дам, нет, мало ему всего-то четыре. Художник слова представил, что ему позируют все красавицы мира и живописал свой идеал так:
«Волосы женщины должны быть нежными, густыми, длинными, волнистыми, цветом они должны уподобляться золоту, или же меду, или же горящим лучам солнечным. Телосложение должно быть большое, прочное, но при этом благородных форм. Чрезмерно рослое тело не может нравиться, так же как небольшое и худое. Белый цвет кожи не прекрасен, ибо это значит, что она слишком бледна: кожа должна быть слегка красноватой от кровообращения… Плечи должны быть широкими… На груди не должна проступать ни одна кость. Совершенная грудь повышается плавно, незаметно для глаза. Самые красивые ноги – это длинные, стройные, внизу тонкие, с сильными снежно-белыми икрами, которые оканчиваются маленькой, узкой, но не сухощавой ступней. Предплечья должны быть белыми, мускулистыми…»215
Со всем соглашусь, а вот по поводу мускулистых предплечий – не уверен. Возможно, что-то не так в переводе.
Далее идём по созвучию: Италия, затем – Испания.
Перечислим признаки, которые отличают совершенную по красоте испанскую женщину. У неё:
Белые: кожа, зубы, руки.
Чёрные: глаза, брови, ресницы.
Розовые: уста, щёки, ногти.
Длинные: талия, волосы, руки.
Короткие: зубы, уши, ступни.
Широкие: груди, лоб, переносица.
Узкие: губы, талия, щиколотки.
Полные: плечи, икры, бёдра.
Тонкие: пальцы, волосы, губы.
Маленькие: соски, нос, голова.
Этот протокол для красивой испанки я вычитал у француза Брантома в «Галатных дамах». Сам же Брантом считает, что прекрасная, царственная женщина должна быть величественна. Она должна быть высокого импозантного роста, должна обладать пышной, прекрасной грудью, широкими бёдрами, крепкими ягодицами – как Венера Каллипига, – полными ногами и руками, способными задушить гиганта.
Своё мнение женолюб-француз заключает словами: «Так, гораздо приятнее управлять высоким и красивым боевым конём, и последний доставляет всаднику гораздо больше удовольствия, чем маленькая кляча…»
Вам, Серкидон, представлены описания красавиц мужчинами, которыми легко обуревали страсти, которые наслаждались вином и женщинами, и страдали от болезней, посланных грешникам богиней Венерой.
А теперь примите мнение безгрешных и чистых, как дистиллированная вода, учёных.
Женская красота по их мнению должна быть целенаправлена на рождение ребёнка. Широкие бёдра, говорят о том, что деторождение пройдёт легко, узкая талии помогает мужчине увидеть, как широки бёдра. Высокий и чистый голос женщины напоминает мужчине голос ребёнка. И тело её, как и у маленьких детей, практически лишено растительности. Густые волосы, белые зубы, гладкая кожа говорят о здоровье их обладательницы, а симметричные черты лица – о хорошей генетике и минимуме вредных мутаций. И, наконец, яркий бутон полуоткрытых губ и налитые груди – сексуальный сигнал: яркое отверстие и два полушария, вошедшие в эволюционную программу размножение ещё в те времена, когда были мы приматами, не зная о том, что приматы мы.
Вам, Серкидон, решать, в чём перечисленные описания сходны, а где они разнятся, а я на сегодня умолкаю.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-37-
Приветствую Вас, Серкидон!
Продолжаем поиски идеальной женщины. Приглашаю Вас на Восток.
Китай. В Поднебесной долгое время считалось, что фигура красавицы должна блистать гармонией прямых линий. Добивались этого разными способами, в том числе и весьма суровыми. Но уж если всё состоялось и совпало, мужчины не сдерживали себя в сравнениях. Из труда писателя Вэй Юна «Книга женских прелестей» узнаём:
«Красавица рождается из тончайших испарений Неба и Земли, из яшмовой росы, скапливающейся на бронзовом диске. Такая женщина подобна видению благословенной древности, которое открывается разве что во сне. Она – как сладкое пение лютни, способное растрогать даже бездушное железо; как полет дракона, пронзающего облака. Сердце радостно откликается ей, а вместе с сердцем поют в согласии горы и реки, луна и звезды…»
Как всё-таки разнятся культуры разных народов! У нас красавица-жена «выступает словно пава», а «полёт дракона, пронзающего облака» относится скорее к тёще.
На Востоке всё не так, Восток дело тонкое, но относится это только к Китаю.
В Персии канонический образ красавицы составляли из четырех десятков элементов, перечисленных в средневековом трактате «Книга о прелести женщины».
Чтобы женщину признать очаровательной, должно отыскать в ней четырежды повторяемые десять качеств – круглое, великое, маленькое, красное, белое и черное. Под белизной подразумевалась белизна самой женщины, белизна ее глазных белков, ногтей и зубов. Под краснотой – краснота десен, языка, щек и губ. Под округлостью – округлость бедер, кончиков пальцев, лодыжек и плеч. Под длиной – длина шеи, волос, ресниц и носа…
А вот отрывок из книги Кристенсена «Иран в эпоху Сасанидов»:
«Самая красивая женщина та, которая постоянно думает о любви к мужчине. Но с точки зрения внешнего облика самая красивая женщина та, которая обладает средним ростом, пышной грудью, красивой шеей, маленькими круглыми ножками, прямым станом, удлиненными пальцами, мягким и здоровым телом. Её соски должны быть, как айва, ногти белые как снег, щеки красные, как гранат, глаза миндалевидными, ресницы нежны, как руно, зубы белые и изящные, косы длинные и черные… и никогда она не должна разговаривать грубо и дерзко».
Мы видим, что кроме описания тела, предъявлены требования к поведению женщины, призыв смириться перед мужчиной.
Индия.
Три вещи у женщины должны быть глубокими: голос, понимание и пупок; шесть – точно очерченными (изогнутыми): нос, глаза, уши, ногти, груди, основание шеи; пять – красными: ладони, пятки, уголки глаз, ногти и язык. Она всегда говорит мягко, как лебедь, брови и глаза её подведены, губы красны, как плод бимбы, шея напоминает раковину, её вены не видны, а лицо подобно луне. Грудь должна быть хорошей формы, подобна крупному жемчугу, но – мягкая на ощупь, а сами груди, как бутоны лотоса, расположены так, чтобы между ними не было расстояния. У красавицы всегда сладкая улыбка, тонкие брови и точёная талия.
Отведаем арабский эпос «Тысяча и одной ночи». Какая избыточная навороченность – и хочешь представить, и силишься, но куда там… Утонем в образах, Серкидон:
«А груди её точно две шкатулки из слоновой кости, сиянье которых заимствуют луна и солнце. И живот у неё в свёрнутых складках, как складки египетских материи, расшитых парчой, и складки эти подобны бумажным свиткам. И доходит это все до тонкого стана, подобного призраку воображения, а он покоится на бёдрах, похожих на кучи песку».
«Высокая ростом, с выпуклой грудью, красивая, прелестная, блестящая и совершённая, стройная и соразмерная, с сияющим лбом и румяным лицом, с глазами, напоминающими серн и газелей, и бровями, подобными луку новой луны в шабан . Её щеки были как анемоны, и рот как соломонова печать , и алые губки как коралл, и зубки как стройно нанизанный жемчуг или цветы ромашки, а шея как у газели, и грудь словно мраморный бассейн с сосками точно гранат, и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла».
Обратите внимание, живот со складками. Мужчины на Востоке считают живот самой эротической частью тела женщины, а складки на животе называют «волнами в океане любви». Чем больше таких «волн», тем лучше. Но минимум должно быть – три.
Серкидон! Думал я сразу же прильнуть к первоисточнику, упомянуть царя Соломона и его идеал, но он мне показался излишне персонофицированным. Ограничусь концовкой еврейского анекдота, который имеет бороду не меньше, чем у царя Соломона:
«…а теперь послушай, дорогой Арончик, слова старого морского волка. Лучше качаться на волнах, чем биться о скалы».
Учтите, дорогой Серкидончик, и моё мнение:
«В бурном океане любви, когда идёт кругом голова, чтобы не сорваться и не утонуть в пучине страстей, нужно за что-то ухватиться. Чем крепче и крупнее будет это прекрасное что-то, тем больше шансов будет у Вас остаться на плаву».
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-38-
Приветствую Вас, Серкидон!
Есть такое слово – ненастье. Как в песне, «а за окном то дождь, то снег»216. Сижу в старом кресле, листаю книжку поэта, близкого мне по восприятию мира вообще и женской красоты в частности… Были у него строки о женском мужестве… Листаю, а найти не могу…Бывают: поэты-гении, поэты-трибуны, поэты-трубадуры, поэты-глашатаи… А есть поэты-сверчки. Негромкие, незвонкие, интимные. Стихи «сверчков» слышны, когда в сознании человека наступает внутренняя тишина. Как пример – Александр Аронов217. А вот и его «Голоса». Цикл посвящён нашим древним египетским знакомым – Эхнатону и Нефертити…
Голос Эхнатона:
Я Эхнатон. И голос Бога
Исходит в мир из губ моих…
Войдя во тьму, я не погиб там,
И состоялось торжество:
Стояло солнце над Египтом,
И были мы детьми его!..
Все перенапрягая нити,
История берёт своё.
Вот вы, наверно, говорите:
– О как прекрасна Нефертити! –
А мне порой не до неё…
Голос Нефертити:
Но вы не знаете о танце
Змеи, Родившейся в Огне.
Он неизвестен, не остался.
А был он – лучшее во мне.
Меня покачивают ритмы,
И флейта возвышает тон,
Когда усталый и небритый
Домой приходит Эхнатон…
«Почему Эхнатон приходит небритым?» – спрашиваете Вы с дивана. А я из кресла Вам отвечаю: «Потому что фирма «Жиллет» не наладила ещё поставку продукции в Египет…» Нашёл! Вот из-за чего решил я «остановиться, оглянуться»218, и перерыть весь сборник:
Насморки, интриги ли, утраты –
Что ни думай, что ни говори, –
В сущности, они почти солдаты:
Надо быть красивой, хоть умри.
Да, так заведено, так заповедано: трава должна быть – зелёной, роза – ароматной, косуля – чуткой, а женщина – красивой. А если нет, то и трава не трава, и роза – не роза, и косуля – не косуля, а лёгкая добыча, и женщина, которая не стремится быть красивой – не женщина, а непонятно что.
Азербайджанский поэт Мухаммед Физули воскликнул: «Весь мир, в мотылька превратившись, летит на свечу Красоты».
Насчёт всего мира не знаю, секрет мироздания мне видится так: женщина летит навстречу Красоте, а уж вслед за ней дружным клином – мужики…
