Андрей Алексеевич Мурай
Письма к незнакомцу. Книга 5. Красота
Но вот «с войной покончили мы счёты»92 и казалось , что воспрянет Мистер Нейлон… Нет, угрохал его Маэстро Капрон. Так же быстро и безжалостно, как в своё время нейлоновая нить удушила производство шёлковых чулок. В игре по-крупному так оно и бывает: «Сегодня ты, а завтра я»93.
Похвалите меня, Серкидон! За утро я полвека отпахал, вот и – здравствуйте – шестидесятые годы двадцатого века. Годы освобождения! Женские ножки должны были освободиться-разнуздаться полностью. Они сделали это в шестидесятые под революционные аккорды: «Добьёмся мы освобождения// Своею собственной рукой…»94
Воздадим им на радостях немного измёненными стихами вольнолюбивого классика:
Одежды тяжкие падут,
Темницы рухнут, и свобода,
Вас встретит радостно у входа,
И сёстры меч вам отдадут95.
Правда, вручился-получился этот меч каким-то фаллосообразным. Но тут уж, какой дали…
История из серии: «И чем случайней, тем вернее…»96 началась так: молодая англичанка Линда Квайзин (не путать с Мишкой Квакиным97) своею собственной рукой обрезала старое платье, чтобы оно не мешало ей делать домашнюю уборку, а тут забежала к ней в гости подруженция, молодая модельерша, ровесница Брижит Бардо и очаровашка – Мэри Куант98.
Посмотрела Мэри на Линду и подумала: «Едрёна Феня! ( Примерно так, но по-английски). Потом добавила: « Отсечём лишнее!» Первые мини-юбки (десять сантиметров выше колена) Мэри стала продавать в своем магазинчике, и хватали их, как горячие пирожки. В 1965 коллекция мини-юбок была показана в Нью-Йорке. После показа (думается, в качестве прикола) модели вышли на Бродвей, на главную улицу чопорного американского города, и машины остановились. Репортаж об этом событии вели все телеканалы. А всего-то десять сантиметров… Но они потрясли Нью-Йорк, а потом и весь мир.
В 1966 году мини-юбку надела королева Елизавета II, а Мэри Куант была награждена Орденом Британской Империи. Было сформулировано, что за экономические успехи. Но люди знающие говорят, что за повышение рождаемости. Правда, возросло и количество инфарктов, но тут уж, как говорится, не мужик и был.
Моя, Серкидон, мятежная молодость отбуянила в шестидесятые. Мини юбки девочек и песни «Битлз» – наиболее яркие впечатления этих лет. Любимым уроком была математика, ещё не старый учитель вызывал к доске девочек в мини и заставлял писать формулу на самом верху чёрной школьной доски («с математикой шла поэзия!»99), и, когда несчастная всё-таки дотягивалась до самого верха, урок останавливался, как тот Бродвей… Хотелось завести «Yesterday»100.
Опять я из-за Вас, Серкидон, расстроился, но я всё равно жму Вашу руку, и до следующего письма.
-16-
Приветствую Вас, Серкидон!
Помните фильм «Пятый элемент»? Помните Мила Йовович101 сказала: «Ветер – дует». Просто и понятно. Так и у Маршака:
– А скоро будет дождь!
Слова, что бегло произнёс прохожий,
Не меж собой рифмуются, а с правдой –
С дождём, который скоро прошумит.
Что же мы имеем: ветер – дует, дождь – шумит… А ноги? Браво, Серкидон! Ноги – ходят! Но только на параде у военнообязанных мужчин ноги ходят одинаково, а вот никому необязанные женщины все ходят по-разному…
Обращаясь к прекрасным римлянкам, достопочтенный и многоцитируемый нами Овидий Назон пишет: «Учитесь ходить, как следует женщине. В походке есть своего рода красота, пренебрегать которой не годится. Она или привлекает, или отталкивает от себя незнакомых мужчин. Одна женщина движется грациозно, распустив платье по ветру и гордо ступая. Другая, разгуливает сама не своя, огромными шагами…»
Разовьём мысль без перевода с латыни.
Одна женщина – бригантина под парусами: идёт стремительно и плавно. Другая – Царевна-Лебедь: «А сама-то величаво //Выступает будто пава…»102 Третья – словно на подиуме: строго по прямой, как по канату над пропастью. Красавицы совершают променад и по сторонам зыркают, ждут, а вдруг: налетит «Весёлый Роджер»; или Царевич Гвидон вылезет из бочки; или Пьер Карден103 ахнет от восхищения…
Когда же любовь уже ворвалась в сердце женщины и уже бушует в нём… Тогда – «Летящей походкой ты вышка из мая…». Тогда – она идёт, как Софи Лорен («Брак по-итальянски») или – как Евгения Симонова («Афоня»), или – поднимем градус до стихов и вспомним Арсения Тарковского:
Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья,
С той стороны зеркального стекла.
Не опускаясь до презренной прозы, прочтём восторженные строки Павла Васильева:
Так идет, земли едва касаясь…
Так идет, что ветви зеленеют,
Так идет, что соловьи чумеют,
Так идет, что облака стоят.
Так идет, пшеничная от света,
Больше всех любовью разогрета,
В солнце вся от мАкушки до пят104.
Это то, что должно быть. То, к чему мы, мужчины, пусть и посторонние чужому чувству, не можем отнестись равнодушно. На такую женщину все представители сильного пола смотрят как любвеобильные кролики на завораживающего удава…
Серкидон, как-то Вы прониклись излишне. Закрывайте рот, стихи зазеркального Арсения Тарковского и разудалого Павла Васильева закончились. Выйдем на улицу. Что же мы видим? Мы видим девушек, Ваших потенциальных невест. И как они ходят?
Вот шаркает бабушка лет двадцати – шарк-шарк, шарк-шарк. Где же твой горбик, болезная? А где авоська? Дома забыла?..
А вот Мишка косолапый в магазин идёт. Смотрит вниз, а вдруг на дороге встретится большая шишка…
Равнение налево, Серкидон! Идёт военный в юбке, чеканя шаг, руками чётко делая отмашку. Отойдём в сторону, а то не ровён час нас построят.
А вот – чудо-то какое прыгучее! Пушкин написал бы : «Вот прыгает футбольный мячик…105» Мячик, мячик, где же твой футболист?..
Теперь осторожно, Серкидон. Нечто грозное идёт (женщина ли?) тяжёлой поступью, шагами Командора. Такая захватит твёрдою десницей, и поминай как звали…
Всё, погуляли и хватит. Быстро возвращаемся по местам. Да, прав Овидий, писавший, что красивой походке надо учить. Пусть даже так, как учила секретарша Верочка свою начальницу из «Служебного романа»: «Но вот что по-настоящему делает женщину женщиной, так это походка. Ну вот как вы ходите? Вся отклячится, в узел вот здесь завяжется, вся скукожится, как старый башмак и вот чешет на работу, как будто сваи вколачивает!.. В женщине должна быть загадка! Головка чуть-чуть приподнята, глаза немножко опущены, в груди – всё свободно, плечи откинуты назад. Походка свободная от бедра. Раскованная свободная пластика пантеры перед прыжком…»
Кстати говоря, а как ходите, Вы, Серкидон? Присутствует ли пластика тигра перед прыжком на косулю? Или в наличие старый башмак, согнутый кочерёжкой?.. Поймите, поучения особям прекрасного пола относятся и к Вам, мой вялошагающий по жизни друг.
А что же рекомендуют авторитеты? Ну, к примеру, сей пассаж:
«… Помните, что походка – это не просто способ передвижения. Это отражение характера, наша визитная карточка. Несмотря на усталость, непогоду и прочие преграды, старайтесь держать спину прямо, плечи расправленными, голову приподнятой и шагать от бедра».
Ну и это не всё. Идущую Женщину должны окружать: буйный позитив, несокрушимый оптимизм, неисчерпаемый потенциал молодой души и водоворот страстей.
А настоящий Мужчина обязан нести впереди себя незримое копьё, сплавленное из мужественности, агрессии и уверенности в собственной неотразимости. При встрече такие замечательные индивидуумы тут же образуют пару. Посторонним главное успеть вовремя увернуться…
Так, пальцы мои уже еле ходят, еле шевелятся. Как написал (ранняя моя привязанность) Алексей Любегин:
Моей руке уже не пишется,
И вновь, как в прежние века,
Навстречу песне рожь колышется,
Как беззащитные войска,
И мимо ржи иду парадом я…
Находились мы с Вами сегодня и парадом, и по всякому, а в моих планах ещё и прогулка по парку летящей походкой.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
– 17-
Приветствую Вас, Серкидон!
Тук-тук, тук-тук, кто пришёл?// Каблук.
И не просто каблук, а Его Величество Каблук. Для мужчин этот предмет, пусть и мужского рода, но весьма непонятный. Известный английский учёный Десмонд Моррис106 в научно-популярном фильме «Мужчина и женщина» убеждает в зловредности каблуков:
«Самое малое, к чему приводит хождение на каблуках, это: мозоли, сдавленные пальцы, растянутые лодыжки, искривлённые спины и деформированные колени».
Видный анатом, автор многочисленных научных работ Лев Этинген107 огорчает прекрасных дам следующим:
«Каблук изменяет центр тяжести тела, вынося его вперёд, что ведёт к сокращению икроножных мышц под непривычным для них углом и принуждает к боковым наклонам таза. Женщина на каблуках быстрее устаёт, на переднюю часть её ступни приходится нагрузка, втрое превышающая нормальную».
Ярый противник высокого каблука писатель Аркадий Инин пишет:
«Высокий каблук – причина искривления позвоночника, сложных вывихов и простых переломов очаровательных конечностей. Высокий каблук застревает в ступеньках эскалаторов и постоянно ломается, нанося немалую моральную и материальную травму.Вдумайтесь только: вместо того, чтобы надёжно и ровно ходить по земле, женщина поднимается на цыпочки, задирает пятку на пять, десять, а то и все пятнадцать сантиметров, заталкивает несчастные пальцы ног в узкий носок туфли и в этом абсолютно неестественном положении шагает по жизни, держа улыбку и уверяя, что каблук улучшает её осанку. Ещё раз пардон, но если человека посадить на кол, так у него будет вообще идеальная осанка!»
Выход в свет ининской книги совпал у меня с работой над статьей о всесилии моды, о влиянии массовых явлений. Помниться, я даже разразился письмом в Москву:
«Время не подошло, Аркадий Яковлевич! Пойдёт мода на колы, будут модницы со своими деревяшками из деревьев разных пород прибегать к лобному месту, крича: “И меня, и меня!..”»
Тогда же я выписал смелую мысль из книги Солоухина:
«Я думаю, если предложит, нет, если продиктует мода, не исключено, будем носить золотые либо серебряные кольца, продетые сквозь ноздрю».
В шестидесятых годах двадцатого века была написана книга «Письма из Русского музея», а вот получите современный анекдот. Жена мужу – за завтраком:
Напрасно мы с тобой были против того, чтобы дочь сделала пирсинг. С тех пор как она вдела себе в нос кольцо, мне стало гораздо удобнее поднимать её в школу.
Не прошло и полвека, а смелое предположение писателя стало обыденностью… От моды вообще вернёмся к её частностям. К модным каблукам. Поговорим о туфлях на шпильках. О них сами представительницы слабого пола говорят: «Надела – шикарная женщина, сняла – счастливый человек».
Неистребимая жажда ощущать себя шикарной женщиной заставляет наших дам (от четырнадцати до семидесяти пяти лет) покорять «эвересты» каблуков. Так мужчины покоряют неуступчивых скакунов.
С Эверестом, со скакуном, положим, всё ясно, а зачем покорять каблук?
Отвечаю, Серкидон, на Ваш немой вопрос: встав на каблук, женщина сразу становится сексуально агрессивнее. Цитирую биологов: «У самок приматов удлинение начальных конечностей – есть признак полового созревания».
Иначе говорят, девушка, встав на каблук, сигнализирует: я готова к приключениям.
А что происходит с женщиной? А вот что:
«Живот втягивается, грудь выступает вперёд; чтобы сохранить равновесие, спину надо распрямить, благодаря этому выпуклее выступает таз; особое положение колен делает походку моложавее и бойчее; выступающая вперёд грудь кажется пышнее, линии бёдер становятся напряжённее, их формы – пластичнее и яснее».
Среди перечисленного упомянут таз. Надеюсь, Вам понятно, Серкидон, что это не то плавучее средство, в котором три мудреца пустились по морю в грозу. Таз, о котором говорится, состоит в основном из упругих ягодиц, и чем объёмней этот таз, тем дольше будет мой рассказ о нём…
Уже нами упомянутый мужчина – француз повышенной эротичности – Ретиф де ла Бретонн воспел не только стройные женские ножки, но и высокие каблуки. За что? За то, что придают женской походке нечто медлительное, нерешительное, боязливое. И это нечто раздражает и будоражит желание мужчины. Сколько раз пещерные временами убегала от него женщина, а этой, на высоких каблуках, убежать не удастся…
Далее, обращаясь к математике, скажем: каблук дифференцирует женскую фигуру. Проявляет прекрасные подробности, которые мужской взгляд мог бы и пропустить…
Хождение на каблуках дело непростое, а поначалу и вовсе – мучительное. Оно сходно с искусством. С написанием романа: каждый шаг – точное слово. С трудом живописца: каждый шаг – умелый мазок. С работой ваятеля: каждый шаг – меткий удар резца.
Различие есть – и существенное. Халтурщикам от искусства во все времена удавалось выдавать свои поделки за шедевры. Они совместно с прикормленными пособниками легко обманывали толпу, которая, как мы помним, дура. Но биологию, которая, как мы знаем – умница, не обмануть. И если вышеупомянутые женские ягодицы при каждом шаге не описывают завлекательный и неявный полукруг, ни один мужчина не оглянется им вослед. Таким ягодицам и каблук не помощник.
Коротенько об ошибках, которые допускают вставшие на каблук нерадивые особи женского пола.
Первое.
Ну зачем так громко цокать каблуком?! Цокать так, точно лошадь бьёт копытом по булыжной мостовой. Когда такая дама сходит с лестницы, весь лестничный пролёт приникает к дверным глазкам: «А кто же это у нас такой громкий?» И хочется к каблуку приклеить войлочную прокладку, да уже поздно…
Второе.
Бег на полусогнутых. За троллейбусом (стойте, стойте!), за мужчиной (Вася, вернись, я всё прощу!..), за дефицитом (и мне, и мне…) Со стороны такое выглядит не просто смешно, а уморительно. Кто бы объяснил бегуньям, что для спринта более подходят не туфли на каблуках, а кеды, кроссовки.
Третье.
Хождение на каблуках по льду, по снегу, по гальке или по песку. С этими номерами сразу в цирк.
Четвёртое.
Отклячивание вышеупомянутого таза далеко назад. Выглядит, как приглашение мужчине либо самому опереться, либо поставить кружку с пивом на предоставляемое пространство.
Напрашивается революционное предложение. Если уж стали писать на сигаретах «Курение опасно для вашего здоровья», так, может быть, предложим в той же назидательной тональности написать на подошвах туфель с высоким каблуком:«Дурам надевать категорически запрещается!»
Ну что же, Серкидон, мы с вами молодцы. Мы обозрели женские ножки, погуляли вмести с ними, приобули их, а напоследок даже подпустили несколько шпилек в адрес неокрепшим разумом модницам.
Для окончательного удовлетворения приведём слова нашего средневекового галантного эксперта Брантома:
«Хорошенькая ножка сама по себе очаровательна, и, обувая её, надобно сперва умно всё взвесить и меру соблюсти, иначе всё дело испортите! А за сим пусть хвалит и воспевает, кто захочет, другие дамские прелести (подобно некоторым поэтам), но изящно очерченные бедра, стройные икры и крошечные ступни всё же ни с чем не сравнимы, и в царстве любви великой властью обладают!»
Более мне нечего добавить.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-18-
Приветствую Вас, Серкидон!
Писал я Вам о том, что мужчина оглядывает женщину снизу вверх, начиная с кончиков ног. А вот буквально днями нашёл статью об итальянских учёных, которые установили, что мужчина смотрит, прежде всего на женскую грудь, а уже потом на всё остальное.
Уверен, что найдётся скоро и другая группа учёных, которая докажет нам, что потомок Адама, увидев дочь Евы, никуда уже более не смотрит. Найдут учёные и тех мужчин, которым никакие женщины не нужны, поскольку смотрят они только друг на друга. Для того и даны нам учёные, чтобы объединяться в группы и поражать мир новыми открытиями…
Ну да это к слову. Дабы собраться духом перед тем, как вместе с Вами, Серкидон, начнём покорять Джомолунгму. Вернее, сразу две. Мы будем часто срываться и скатываться кубарем к подножьям, но делать это будем с удовольствием… Дерзну написать Вам о женской груди. Эта пикантная тема сложна до крайности потому, что и не тема это вовсе, а скорее: судьба, испытание, а иногда – трагедия. Анатоль Франс писал:
«Сколько мужчин, ошеломлённых бюстом, женятся на всём остальном».
Нечто подобное мы уже проходили: очарованы ямочкой на щёчке, а женятся на всей девушке… Но прочь ямочки, устремимся к прекрасным холмам! Пышногрудые красавицы называют верхнюю пуговичку своих одеяний выключателем мозга. Расстегнула верхнюю пуговичку – у мужичка мозг отключился, глаза затуманились, застегнула – мозги подключились, и глаза у касатика снова ясные.
Но, Серкидон, Вашему прилежному письмоштамповщику мозги подключить так и не удалось – и чаёвничал прилежно, и шею до хруста прокручивал, и лбом о стенку постукано было – но ясноокость так и не наступила. Решился писать таким, каким есть. По правде сказать, ощущаю себя Буридановым ослом между двумя душистыми стогами свежескошенного сена…
Вот написал «сена», и ассоциации заработали: вспомнил Сену, Францию и Андре Моруа. Кумир моей молодости советовал в состоянии внутренней неразберихи «броситься в воду». Не в том смысле, чтобы побулькать и успокоиться навсегда, а в смысле образном – начать действовать. Я при затруднениях действую по-другому – бросаюсь в книгу. Моей спасительницей на этот раз стала книга нашего современника А.С. Пасынкова108 «Феномен женской груди». И вот до каких слов я дочитался:
«Что испокон веков воспевали поэты и писатели в очаровательных дамах? Глаза, тонкость стана, гармония линий тела, пропорциональность форм – и, конечно же, грудь, предмет гордости и переживаний представительниц слабого пола. В формулу мужского идеала всегда входит прелестный компонент – женская грудь, божественная и притягательная, чарующая и влекущая. Именно эта часть женского тела волшебным образом превращает её обладательницу в настоящую эротическую поэму, будоражащую мужское воображение… Как только не называли женскую грудь поэты и писатели – «двумя сахарными головами», «поднимающимися копьями», «хорошенькими шариками с розовыми ягодками…»
Ну не прекрасен ли господин Пасынков?! Недаром он Александр Сергеевич! Как и положено человеку с сильным поэтическим уклоном.
Однако тут же вспыхнул во мне полемический задор и разжёг пламя дискуссии. Все ли сравнения перечислены? Пойдём от «печки». Печкой, которая и согреет и просветит, будет для нас библейская «Песнь песней». Ознакомьтесь, Серкидон, и Вы убедитесь, что возлюбленные груди названы там и башнями, и ланями, и гроздьями фиников, и гроздьями винограда.
Если же мы закроем Библию и обратимся к поэзии мирской, то обрушится на нас неисчислимое количество сравнений, метафор и образов. Ум за разум заходит: тут и «мыс блаженства», и «литавры Купидона», и «два весенних солнца, выступающих из корсажа».
А теперь – в рифму. Поэты. «Местом без грудей» называют поэты смерть. Местом, где лишены они главного источника вдохновения.
Казалось бы, ну что общего у НИХ, у виновниц поэтических возжеланий, с птицами? Пусть даже красивыми птицами. А вот у Кольриджа109:
Там дышат груди молодые,
Вздымаясь тихо в сладком сне.
Как эти лебеди речные
На тихо зыблемой волне!110
А какое отношение ОНИ имеют к цветам, путь и ароматным? Но читаем Лорку111:
Я сонных грудей коснулся,
Последний проулок минув,
И жадно они раскрылись
Кистями ночных жасминов112.
Чтобы поддержать отечественного производителя стихотворных строк, поставим третьим нашего Губанова113:
Твоя грудь, как две капли, –
Вот-вот – упадут.
Я бы жил с тобой на Капри –
А то – украдут.
Ничего себе! На Капри! Нашёл себе «горький» жребий! Поскромнее надо быть в желаньях. К примеру, как неистовый французский лирик Пьер Ронсар!114 Его лирический герой мечтал превратиться в блоху, чтобы укусить грудь любимой. Вы, Серкидон, найдёте этот образ излишне смелым, фантазию поэта не в меру буйной, а ситуацию напрочь оторванной от действительности. Это всё оттого, что не жили Вы, мой некусаный, в Средние века. Во времена Ронсара насекомое, воспетое русским писателем (Лесков!115), так докучало красавицам, что им приходилось носить замаскированные в одежде блохоловки: коробочки с прорезями, как правило, из слоновой кости, а внутри – пахучая приманка, которая должна была отвлечь блоху от нежного женского тела. Надо думать, толстокожие кавалеры означенных насекомых просто не замечали.
Вернёмся к Ронсару. Женские груди он сравнивает и с молочными холмами, и с алебастровыми холмами, и с холмами цвета слоновой кости. То есть с возвышенностями поэт определился однозначно – холмы. А вот с цветом определиться никак не мог. А может быть, эти метания от одного цвета к другому поэт использовал как повод лишний раз попросить любимую открыть для него грудь: «Ну никак не разберу, какого же она цвета!..»
Не имею права назвать Ронсара «очарованным странником», не про него это сказано и не мной (Лесков!). Определим французского поэта как неутомимого путника, бредущего к заветным холмам.
А теперь навестим неистовую Испанию! Помню, увлекаясь творчеством философа Ортеги, вычитал я (кажется, в «Этюдах о любви»116) о поэте Хименесе117, который так свежо и по-новому воспел женскую грудь, что был назван новым Колумбом, плывущим к заветным полушариям.
Помню, как прочёл это, отбросил прочь Ортегу и накинулся на Хименеса – много прекрасных стихов, но ничего о полушариях. До сих пор не знаю, кто виноват: Ортега, Колумб, Хименес, переводчики или это я такой невезучий… А может быть, не было никакого плаванья к полушариям? Сам Рамон Хименес мореходом себя не считал, он говорил, что его творчество было походом навстречу Красоте. Кстати сказать, наш попутчик…
От снабжённой рифмами и разбитой на строчки поэзии перейдём к поэзии, искусно замаскированной под прозу. Но, пока не забыл,откроюсь, зачем дважды был мною закрыт скобками Николай Семёнович Лесков. Хотел Вас ознакомить, хотя бы бегло, с Законом парных случаев в следующем его проявлении: ни разу в течение длительной переписки не прозвучало имя писателя-классика Лескова, а вот в этом письме (надо же!) упомянуто два раза.
Ну а теперь читаем поэтическую прозу Ивана Бунина:
«Были эти слабые, сладчайшие в мире губы, были от избытка счастья выступавшие на глаза горячие слезы, тяжкое томление юных тел, от которого мы клонили на плечо друг другу головы, и губы ее уже горели, как в жару, когда я расстегивал ее кофточку, целовал млечную девичью грудь с твердевшим недозрелой земляникой острием…»118
Иной пример. Василий Фёдоров:119
Я не знаю сам,
Что делаю…
Красота твоя, –
Спроси её.
Ослепили груди белые,
До безумия красивые…
Я не знаю сам,
Что делаю…
И, быть может,
Не по праву я
То целую эту, левую.
То целую эту, правую…
А тут всё наоборот. Всё бы стихи, и размер, и рифмы, а читаешь, как прозу. Вдобавок, прозу возмутительную! Ладно, красавчик-женолюб Бунин приник к девичей груди, ему можно, заслужил. Но Василий Фёдоров, ни дать, ни взять – дед Щукарь120, и что вытворяет! Да ещё игриво сомневается: «И, быть может, не по праву я».
Вот, Серкидон, пока мы с Вами теоретизируем и фантазируем, мир принадлежит тем, кто не по праву и нагло действует. Возмущением горло моё перехвачено, «безголосую песню свою»121 петь более не могу, простимся. И если Вам, темпераментный Серкидон, приснится эротический сон, мы с Иваном Алексеевичем и Василием Дмитриевичем посчитаем свою задачу выполненной.
Жму Вашу руку, и до следующего письма.
-19-
Приветствую Вас. Серкидон!
Как руководство к действию принял я одно из суждений премудрого Кола Брюньона, достославного героя Ромена Роллана:
«Я люблю, как наши большие белые волы, пережёвывать вечером дневной корм. Как приятно потрогать, пощупать и помять всё то, что подумал, заметил, собрал, посмаковать губами, испытать на вкус, не торопясь, так, чтобы таяло на языке, медленно, в обсоску, рассказывать самому себе всё то, что не успел спокойно вкусить, пока ловил на лету! Как приятно пройтись по своему маленькому миру, сказать себе: «Он мой. Здесь я хозяин и повелитель…»
И вот нынешним вечером, смакуя свою утреннюю писанину, я вздрогнул, точно меня, как большого белого вола, огрели хлыстом по хребтине. Эх, дурачина я, простофиля! Целое утро всех подряд цитировал, даже Александра Сергеевича Пасынкова упомянул, а поэта номер один – А.С. Пушкина – запамятовал.
Утренний «косяк» спешу исправить тут же, до завтра не откладывая. А поскольку пишу вечером, письмишко может получиться и коротеньким, и местами пасмурным. Вы его строго не судите.
Итак. «Весёлое имя: Пушкин!»122 Ну и что же Пушкин?..
А Вы, знаете, Серкидон, кажется, я начинаю понимать, почему в утреннем письме не прозвучало это «весёлое имя». Как-то не густо у Александра Сергеевича написано по нашей теме. Разве что – «Дианы грудь…»
Всуе помянутый утром Моруа воскликнул бы: «О! Это про грудь Дианы де Пуатье!»123 А вот и нет! Пушкин имел в виду не фаворитку Генриха II124, а богиню Диану, которой дал обед верности пасынок Федры – юноша Ипполит. Диану-охотницу восхищённые художники, все как один, рисовали с грудью и упругой, и красиво очерченной. Исходили из того, что была Диана девственна, а значит, не касались её груди ни жадные мужские руки, ни жадные младенческие губы. А потом: жизнь богини протекала в движении, на свежем воздухе, что весьма полезно и для всего организма в целом, и для женской груди в частности.
После слов «Дианы грудь…» сбился Александр Сергеевич на ланиты, да ножки. В основном, конечно, на ножки, они-то и отвлекли его настолько, что «перси полные томленьем»125 воспел пылкий поэт, господи прости, достаточно лениво.
А не виновен ли в том в детстве Сашенькой читанный Ретиф де ла Брентонн? Предлагаю небольшой отрывок из рассказа французского писателя, он пишет о женских ножках и выдаёт себя с головой:
«Сентпалле обладал особенным вкусом, и не все прелести производили на него одинаковое впечатление. Красивое лицо и – везде кроме Испании – красивая грудь имеют свою цену; стройная и лёгкая фигура, красивая ручка нравились ему; но то, что действовало на него живее всего, что причиняло ему непроизвольную и восхитительную дрожь во всех фибрах, была красивая ножка: в его глазах ничто на свете не превосходило этой прелести, возвещающей нежность и совершенство всех прочих красот».
Вылитый Пушкин! Или этот вирус «ножколюбия» Александр Сергеевич зацепил у средневекового Брентонна, или слова француза попали на благодатную почву, а затем были взращены и зарифмованы.
Чувствую, что увлёкся, но всё равно скажу: особенно ценилась среди знатоков маленькая изящная ножка. Всех обладательниц изящных женских ножен я не назову, но имя одной упомянуть нужно обязательно: герцогиня Анна Амалия. Её ногами грезили и женщины, и мужчины Веймара. Мужчины носили на цепочках золотые кулоны в форме ножки своего кумира, а дамы скупали вожделенные башмачки, которые «высочайшая Золушка» меняла несколько раз на дню. Не всем башмачки были впору.
Кстати говоря, герцогиня – покровительница таланта Гёте, как художественного, так и административного, и мать нашего давнего знакомца герцога Саксен-Веймарского Карла-Августа. Ему, сотрапезнику и приятелю, поручил Гёте своё сватовство. Одно из немногих дел, которые великий герцог провалил.
Ну вот, по большому счёту, и вся моя вечерняя писулька. Тут уместилось и самобичевание, во многом зряшное, тут мы скатились с женских грудей к изящным ножкам дам, тут мы «потрепали лавры старика» и за бакенбарды его подёргали. Пора нам эти игрульки «в классики» прекращать, иначе увидит кто из пушкиноведов и нам кранты… Эти люди за Пушкина способны буквально на всё. Я Вам сейчас расскажу почему. Любят они Александра Сергеевича тройной немыслимой любовью. Исток этой любви в двустишье Юрия Тейха:«Ещё и тем ты долго будешь мил,\\Что тьму пушкиноведов прокормил». Пушкин для пушкиноведа и работа, и отрада, и предмет фантазий. Поэтому каждый год мы узнаём новый факт из жизни Пушкина, а каждые пять лет у Александра Сергеевича появляется новая любовница. Как прав Секст Проперций:126
«Letum non onnia finit» – «Не всё кончается смертью».
Жизнь классика после смерти только начинается!
Ну что, «пока горит свеча» припомним, с чем нам довелось ознакомиться на пути к заветным вершинам. Уже были: стихи, проза, возведённая к поэзии, стихи, низведёнными к прозе. На очереди у нас такая сложная литературная форма как диалог. Бьюсь об заклад, Серкидон, Вы тут же припомнили диалоги Платона, которые, я верю, успели полюбить всем сердцем.
Ну да я заболтался!
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-20-
Приветствую Вас, Серкидон!
Вы ждёте от меня диалог. Да, пожалуйста, будет Вам диалог, но не от Платона.
Пора сказать, что истоптали мы с Вами платоновские времена изрядно, и знаем, что у древнего грека появление женщины среди мужчин – большая редкость. А мужская сверхлогичность и упёртость в своё мнение делает диалоги похожими на лошадей-тяжеловесов: да – нужные, да –работящие, да – пользу приносят немалую, «но Боже мой какая скука!»127– воскликнул бы повеса пылкий.
А есть диалоги иных пород, они похожи на лёгких игривых кобылиц. Познакомьтесь с хозяином конюшни – жизнелюбивый итальянец Аньоло Фиренцуола.
В облюбованном мною диалоге особ прекрасного пола, по меркам платоновским, великое множество – аж четыре. Но женщины – на сладенькое, а как основное блюдо попрошу Вас отведать мои наблюдения философического характера.
Напишу Вам о том, как я понимаю правильное и неправильное взаимодействие художника с внешним миром. Зачем? Это Вы спросили – «зачем?» А вдруг у Вас проклюнется восприятие мира, свойственное художественной натуре. Тогда мои рассуждения могут Вам пригодиться. Послушайте, хуже не будет.
Итак, отношения трепетной души художника и грубого внешнего мира. Того самого «прекрасного и яростного» мира, в котором закон джунглей где-то камуфлируется и драпируется, а где-то предстаёт в своей первозданной непролазной чистоте.
Приступим. «Что такое хорошо, а что такое плохо»128 – в моем исполнении.
Хорошо.
Хорошо, когда художник влияет на мир опосредовано. Своими произведениями. Внутренний мир художника порождает высокоталантливые произведения, которые просветляют, вдохновляют, заряжают энтузиазмом массы людей, а уже просветлённые, вдохновлённые, заряженные энтузиазмом люди-нехудожники бросаются изменять мир к лучшему. Начинают «строить и месть»129, носить брёвна вместе с Ильичём, отстаивать идеалы добра, идеалы справедливости вместе с Марсом. И «если бьёт плохой драчун слабого мальчишку»130, исполненный подобными идеалами человек не пройдёт мимо. Хотя бы – не пройдёт молча. Уже – хорошо.
Плохо.
Художник сам в плотном контакте с окружающим миром пытается его изменить, смягчить, очистить: хватается за метлу, за бревно, берёт в руки кирпич, удивлённо его рассматривая, нанимается на службу дворцовым историографом, всем сердцем слушает музыку революции(как будто Моцарт ничего не написал), наступает на горло собственной песне, восславляет Ленина в Октябре, а Сталина в вечности…
