Алена Никитина
Белая нить
Слова приглушила потная ладонь, прикрывшая рот.
– Даже не думайте, – отрезал Аспарагус. – Вы не приблизитесь к Змею. Он не владеет собой.
– Мф-ф, – пропыхтел Олеандр, силясь оторвать руку от своего лица.
Рубин размахнулся для удара и получил ступней по животу. Отскочил. Споткнулся, но устоял.
– Сын Цитрина, – Каладиум уже шёл по кругу, голос его звучал так, будто он оглашал приговор, – я взываю к вашему благоразумию. Отец ваш приходится давним другом Антуриуму, владыке клана дриад. Одумайтесь. Не марайте доброе имя отца столь омерзительным поведением.
– Цитрин вырастил меня, – Рубин рывком сдернул плащ и откинул, – а отец мой – феникс!
В свете огня просияли шипы, усеявшие его безрукавку, из-под которой выглядывала кольчуга.
Каладиум пятился к крыльцу дома, расстегивая брошь-цветок под воротом золотой накидки. Он двигался плавным, легким шагом, отведя свободную руку в сторону и едва ли мизинец не оттопырив.
– Ну и убожество! – Рубин издевательски расхохотался. – И это знаменитый Стальной Палач? Тот самый Потрошитель? – Его повеселевший взгляд снова уперся в Каладиума. – Извиняй, дорогуша, но тебе бы с девками на сеновале кувыркаться. Толку побольше будет. Да и удовольствие получишь.
– Дуэль! – выкрикнул Каладиум. – Свидетелей достаточно, полагаю?
Хотя никто и не отозвался, Олеандр едва не припал к земле, чтобы побиться об нее лбом.
Рубин с разбегу прыгнул на Каладиума, взмахивая огненной рукой и целясь в скулу. Промазал. Палач выгнулся назад и молниеносно закружился, ускользая от пожирающего пламени.
– Падла! – Рубин отскочил, опустил руку за шиворот, и в пальцах сверкнуло что-то острое.
Каладиум склонил голову к плечу. Остроконечная звезда просвистела у его шеи и вонзилась в дверь хижины.
Еще и дом изуродуют! Олеандр скрипнул зубами, тщась вырваться из стальной хватки.
– Ва отвусти вже веня! – Он с силой наступил Аспарагусу на ногу, за что получил ребром ладони чуть выше локтя.
Боль ледяной волной захлестнула разум, затапливая ростки всяких мыслей и намерений. Олеандр взвыл и рухнул на колени. Перед глазами запрыгали угольные мошки-точки.
– Прошу прощения, – промурлыкал Каладиум, – могу я узнать, кто был вашим мастером?..
Рубин снова замахнулся кулаком. Не ударил. Раньше ушел в сторону, спасаясь от брошенной в глаза пыльцы.
– …Право, на ореадов не похоже. – Уголки губ Палача подрагивали, стягивая с лица улыбку. – Столь агрессивная манера фениксам присуща. Но… Для бойца с Ифлога вы несколько туповаты…
Глаза Рубина поглотила краснота. Вены на висках извивались, как если бы под кожей его прокладывали путь насекомые. С уст слетел клекот. Он подскочил, заводя кулак за ухо.
Каладиум вскинул руку, охваченную зеленью чар. И лепестки полетели с его пальцев, ураганом закружились перед Рубином.
– Одумайтесь, не сын Цитрина. – Каладиум присел в выпаде, из-за рукава в ладонь юркнул кинжал.
– Катись в пекло!
Рубин зашипел, изжигая лепестки взмахами кулака. Нанес короткий удар, но рассек воздух. В тот же миг по бедру его, разрезая штаны и плоть, прошлось лезвие. Он сдавленно выругался. Попятился на полусогнутых, зажимая порез. Его пламя погасло столь же скоро, сколь и вспыхнуло. Между пальцев пробивалась кровь, стекая на почву, излизывая портки и сапоги.
Рубин припал на колено, закашлялся дымом. Каладиум подступил к нему плавным раскачивающимся шагом и стащил с плеч накидку. В другой его руке поблескивал позолоченный кинжал.
– Ап! – Острие уткнулось Рубину в горло, прочертило царапину чуть левее и надавило на пухлую вену.
– Каладиум, нет! – завопил Олеандр, чувствуя, что сердце того и жди проломит ребра.
– Истинно, мой дорогой зять, – протянул тот, прикусив щеку. – Я кое о чём запамятовал.
Клинок скрылся в рукаве. Но выдохнул Олеандр напрасно – Каладиум сменил кинжал на меч. Тот самый, стальной, с шипом на рукояти, которым в эпоху правления Эониума калечил соплеменников.
– Теперь все в порядке. – Он накинул плащ на голову Рубина и затянул вокруг шеи, скручивая концы в жгут. – Главное – вовремя осознать и исправить оплошность, верно?
Рубин припал к тропе, оказываясь на четвереньках. Под его коленями растеклась лужа крови.
За какое-то утро он нарушил сразу несколько устоев клана: разжег на территории поселения пламя. Оскорбил входящего в правительственный совет дриада, а следом напал на него с огнем. Дуэль была оправдана – тут и к провидцу не ходи.
Сердце Олеандра бешено стучало в груди. Он приказывал себе думать, но мысли разбегались.
– Смертная казнь отменена! – отыскал лазейку Олеандр. – Мой отец… Владыка клана отменил её!
– Ежели мне не изменяет память, – по лицу Каладиума скользнула тень непонимания, – указа о запрете дуэлей с иными не существует. Стало быть, мы вершим правосудие, исходя из стальных законов. В битве выживает один.
– Есть другой указ, – пискнула Драцена. – Сраженному даруется право загладить вину, принеся извинения.
Каладиум изучил её столь пристально, что она пошла красными пятнами от ушей до ключиц. Если бы взглядом можно было убить, Драцена уже бы лишилась жизни, послужив ему тушкой для разделки.
– Это так, – на трясущихся ногах Зеф спускался по лестнице с крыльца, – есть там… Как это? Поправка? Уточнение?
– Всё верно, – подтвердил Аспарагус.
Каладиум помрачнел.
– Не думаю, – после зловещего затишья вымолвил он, – что сын Цитрина сумеет принести мне извинения. Да и едва ли я соблаговолю их принять. Уж слишком тяжелы его прегрешения.
Золотой плащ соскользнул на землю, и Рубин повалился на бок сродни выпотрошенному мешку.
– Особого приглашения ждете? – прошелестел над ухом Олеандра голос Аспарагуса.
Олеандр дернул щекой. Знал он, что нужно делать. Знал, но язык никак не желал складывать буквы в слова.
Кланяться Стальному Палачу! До чего он докатился?
– Беги за лекарем! – наспех бросил он Зефу, а сам приблизился к Каладиуму, ударил кулаком в грудь и склонил голову. – Молю, прости Рубина и пощади. Он не ведал, что творит.
– Что ж, – произнес Каладиум, поглаживая полоску усов. – Признаюсь, я несколько удивлен, но… – Меч со стальным шипом опустился в ножны. – Извинения приняты.
Рожденный в древесной броне
Все разбежались. Каладиум и Аспарагус испарились мгновенно. Драцена унесла силина, чтобы привести его в чувства и выпустить в лес. А чуть позже Олеандр направил к ней Зефа.
Направил и вернулся вниманием к Рубину. Взялся за дело.
Аспарагус мог и не разгонять зевак. Они удрали бы сами, узрев перемазанного в крови наследника.
Да что там! Олеандр даже не измазался в крови, скорее искупался, позабыв об осторожности. Неприятно, конечно. Но что поделать? Кровь его не страшила. Он всего-то подсобил полудурку недофениксу. Один лоскут разодранного плаща затянул ближе к паху Рубина, другой приложил к порезу на его бедре.
Каладиум точно ведал, куда бить. При таком ранении любой отошел бы в мир иной через пару мгновений – любой, кроме феникса, чей народ Умбра наделил даром самоисцеления.
– Ну вот и всё. – Олеандр еще разок окинул взглядом наложенную повязку и остался доволен.
Большего он сделать для Рубина не мог, поэтому просто уселся рядом в ожидании лекарей.
Вечер украдкой затмевал день, мазок за мазком иссушая палитру лесных красок. Во хлипком свету двор превратился в жуткое место, напоминавшее не то рисунок из книги о побоищах, не то картину безумного художника. Почву вокруг исписали багряные кляксы и брызги – словно огромную кисть, смоченную в алой краске, кто-то встряхнул. В двери переливалась метательная звезда. Под кустом валялись обугленные ошмётки чёрного плаща, в них хозяйничал ветер.
Олеандр отвёл взор от островка травы, обмазанного кровью, и крепче прижал ткань к порезу.
– Ничего, очухаешься, – бормотал он, посматривая на Рубина. – На Стального Палача замахнулся… Додумался тоже! Серьезно! Да лучше бы ты на стаю хинов в одиночку набросился!
Сетка вен на лице Рубина бледнела. Дыхание учащалось, а рана под повязкой дымилась и шипела.
Все причины его странного поведения теперь виделись как на ладони. Неспроста он прятался в тоннеле. Неспроста вышел оттуда в плаще с капюшоном. Он явно наглотался какой-то дряни, чтобы придушить в себе дракайна, а за накидкой скрыл признаки перевоплощения в феникса.
Две сущности гибрида не могли на равных правах делить плоть и разум хозяина, одна извечно поглощала другую. В цепи сотворения дракайны пребывали выше фениксов – ступили на землю раньше. Пламя никогда не изожгло бы яд, ежели бы Рубин не изловчился. Ежели бы не обездвижил змею, чтобы растрясти от спячки огневика.
К слову, высунул нос феникс очень вовремя. Ровно к тому мгновению, как грянул бой.
Повезло так повезло. Для таких везунчиков дриады прозвище припасли – Рожденные в Древесной Броне.
– Я… я убью, – неожиданно прохрипел Рубин, едва шевеля губами. – Убью… тебя… убью…
– Да-да, ты уже попытался, – Олеандр коснулся его носа. Между пальцев заструился воздух горячих выдохов. – Может, хватит?
– … сын Дуги́, – донеслось следом.
И Олеандр дернулся, как от удара. Сын Дуги́? А он-то тут причем?
– Гле… – заикнулся Рубин.
– Нет!
– Глен…
– Не произноси это имя!
– Глендауэр.
– Хин тебя раздери! – Олеандр отполз от Рубина. Совсем как от заразного. – Он-то тебе на кой сдался?! Это о нем ты хотел со мной поговорить? Вы ведь даже не знакомы! Или я чего-то не знаю?
– Не знакомы, – сквозь стиснутые зубы прошипел Рубин. – Хочу узнать о нём больше.
– Зачем, Боги?!
– Нужно, – пропыхтел Рубин и тише добавил: – Прости. За драку. Я виноват и раскаиваюсь. Могли пострадать не…невинные…
Чушь хинова! Рубин врал как дышал. Сожалеет он? Да ну! Его заботила сохранность лишь собственной жизни, на остальных он плевал с верхушки дерева.
– Ты лжешь, – скрежетнул Олеандр.
– Я не…
– Не умеешь врать. Это я понял. Мне любопытно иное: почему ты желаешь Глен… сыну Дуги́ смерти?
Повисшая тишина раздражала. Похоже, Рубин очнулся в лёгком бреду и сболтнул лишнего. От сочного пинка его спас шелест шагов.
Олеандр оглянулся. И устало вздохнул.
– Аспарагус, – буркнул он и отвернулся. – Зачем вернулся? Ускакал за Каладиумом? Вот и возвращайся к нему. Посидите там, возродите в памяти былые деньки на службе у Стального Шипа, а меня оставьте в покое. Благодарите Тофоса, вам не придется смотреть в глаза Цитрину, рассказывая, что его названный сын мёртв. И… да, правитель обо всем узнает, не сомневайся. Дерзнул поднять руку на наследника? Что ж, поплатишься. Если бы не ты, я бы в два счета пресек дуэль!
– Интересно, – растекся по двору бархатный голос. – Ваш отец…
– Владыка Антуриум.
– …извечно возвещает, что его дражайший сын наделен прытким умом и даром предвосхищать последствия каких бы то ни было поступков. Своих или чужих – не столь важно. – Олеандра обдало ветром благовоний, терпких, с примесью чайных нот. Похожие раскуривал отец. – Так ответьте мне, наследник, – Аспарагус явился взору и скрестил руки на груди. Зелень его камзола не оскверняла и полоска крови. – Сколь часто вы обращаетесь к гласу рассудка, прежде чем свершить какое-либо деяние? Не считаете ли вы, что предотвращение минувшей дуэли – далеко не самая блестящая из ваших идей?
Достойных ответов на уме Олеандра вертелось полчище. Но каждый из них продлил бы беседу, превратив её в игру «Кто кого изящнее унизит». Не говоря уже, что препирательства отжимали силы, которые и так сгинули.
– Чего ты хочешь, Аспарагус? – спросил Олеандр, стараясь не думать о том, что проявил слабость. – Желаешь поупражняться в острословии? Так я тебя огорчу, соперника ты избрал неважного. Я очень устал. Правда.
– Вижу. – Аспарагус почти не скрывал насмешки. – Посему и намерен оказать вам помощь.
К предплечью Олеандра потянулась горячая рука, а затем листьев коснулись два пальца, даруя ощущение свежести и восполнения утраченных чар. Он резко обернулся и, боясь пошевелиться, дважды тряхнул головой, всеми силами пытаясь осмыслить увиденное. Зеленые паутины чар опутывала предплечье виток за витком, впитываясь в листву и испаряясь.
Разум переваривал узримое медленно. А когда переварил, в голове будто пожар разгорелся.
Безумие! Вздор! Нелепость! Устои клана дриад возбраняли раздел чар между теми, кто не приходился друг другу родственниками! В Эпоху Стальных Шипов за такой проступок отрубали руки, приравнивая его по тяжести к супружеской измене!
Конечно, ныне варварский закон канул в небытие, но!
В сознание Олеандра вонзилась следующая мысль: «Аспарагус попирает стальные традиции»! А затем еще одна: «Чего застыл? Немедленно отпихни его!»
– Еще немного, – вымолвил архихранитель с твердостью, какую обычно проявлял отец Олеандра.
– С у-ума сошел?!
Олеандр до того лихо выдернул руку, что не удержал равновесие и повалился на спину. От резкого восполнения чар заныли зубы. Горло засаднило, как если бы он залпом осушил кувшин с кипятком.
– Напоминаю, – прилетело сверху, – что не так давно вас едва не отравили. Молю, не растрачивайте колдовство. Право, наследник, уж точно не на пустую беготню за силином.
– Не понимаю тебя, – просипел Олеандр, глотая ртом, казалось, пропитанный пламенем воздух. – Что ты творишь вообще?! Сначала молчать просишь, потом драчунов не дозволяешь разнять, а теперь вдруг чарами со мной делишься. Какую игру ты ведешь? Чего хочешь?
– Лекари подоспели.
Рядом послышалось сдавленное хрипение. Олеандр покосился на стонавшего Рубина и шумно выдохнул, заталкивая поглубже наводнявшие голову проклятия и ругательства. Все равно брань улетела бы в пустоту – архихранителя уже и след простыл.
Во дворе топтались целители. Они явились на зов втроём. Двое виделись Олеандру ровесниками – явно поступили на службу недавно. А вот третий, Мирт, трудился на благо клана еще в эпоху Стальных Шипов. В ниспадавшей на тропу белой мантии, опираясь на кривую деревянную трость, он выделялся среди помощников и казался старым, очень старым. Его седые лохмы торчали из-под сетки для волос.
– Благого вечера, наследник. – А голос наводил на мысли о ножах, соскребающих древесную стружку.
Олеандр коротко кивнул. Поднялся и отступил к хижине. Замыслы по возвращению в дом отца рассыпались прахом. Отдать Рубина на растерзание Мирту он не посмел – не горел желанием узреть потом заколоченный гвоздями гроб, в котором заточили тело приятеля.
К прискорбию, Мирт порой ошибался. А во времена Эониума и вовсе совершил роковую оплошность: во всеуслышание заявил, что дочь Стального Шипа, Азалия, никогда не познает счастья материнства.
Невозможность родить дитя в клане дриад приравнивалась к невозможности выйти замуж. Желающих породниться с дочерью Эониума резко поубавилось. И Азалия рискнула всем. Нашла утешение в запретных объятиях океанида. Итог: отречение от рода и подавление чар, клеймение и изгнание.
Казалось бы, история закончилась. Но нет. Позже Эониум узнал, что заблудшая дочь породила двойняшек-вырожденцев.
Жизнь Мирта повисла на волоске. Стальной Шип приговорил его к казни через обезглавливание.
Не убил. Попросту не успел, потому как погиб раньше, чем Каладиум отсек седовласую голову от тела. И бразды правления пали в руки Антуриума, ярого противника насилия и смертной казни.
Поразительное стечение обстоятельств. Поразительное везение – ежели поразмыслить, Мирт тоже родился в древесной броне.
– Я рядом, – сказал Олеандр скорее себе, нежели Рубину и лекарям.
Сказал и ступил на веранду. Из дома не доносилось ни звука.
Эсфирь до сих пор спит, что ли? Зайти к ней? Нет? Пожалуй, не стоит привлекать внимание.
Олеандр прошёл к запыленному столу и улегся на него, чтобы дать гудящим костям немного отдыха. Колесики разума закрутились, оценивая угрозу. Ему не пришлось собирать себя по частям после урагана пересудов – к слову, дело это муторное и безотрадное. С вопросами соплеменники на него не накинулись. Значит, об Эсфирь до сих пор знали двое: Юкка и Драцена.
Фух! Иначе не доказал бы Олеандр никому, что хотел помочь девчушке. Годами отмывался бы от обвинений распутстве. А что сказала бы Фрез? Боги! Да он даже думать о том страшился!
Выдохнув, Олеандр смежил веки.
***
Бревенчатый настил, укрывавший пол, содрогнулся от топота. Олеандр силился открыть глаза, но не мог. Веки налились тяжестью. Разум обуяло неукротимое желание забыться во сне и окунуться в прошлое. И уснуть почти удалось. Он ощутил прикосновение материнских рук.
Но густой бас выдернул его из забвения:
– Вымотался совсем, ага?
Следом на грани сознания задребезжали и обрывки чужих разговоров. Олеандр снова ощутил жесткость стола. Дуновения ветра, гулявшего в волосах. Нагретое дерево под подушечками пальцев.
– Живой? – И незначительную тряску, стоило Зефу приблизиться.
– Живой, – Олеандр размял затекшую шею. – Силин?..
– Очухался. Драцена с Юккой накапали ему на нос какой-то дряни и выпустили в лес.
Что ж, одна проблема разрешилась. Хорошо.
Олеандр разлепил веки и узрел навес веранды. Ускользавшие лучи солнца просачивались сквозь изломы прутьев, разрезались на нити и расписывали пол узорами-клетками.
Устроившись на стуле, Зеф запихнул в рот чуть ли не целую ветку с ягодами и зубами стянул их с грозди с таким звуком, будто у гитары полопались струны.
– Ладно! – Олеандр похлопал себя по щекам и стек со стола. – Не время разлеживаться!
По телу медом разливалась усталость. Снова захотелось спать. Ненадолго. Запах лекарственных трав забил ноздри и рассеял пелену забытья.
Солнце почти уползло за кроны, а целители до сих пор суетились вокруг Рубина. Мирт что-то отчаянно втолковывал помощникам, среди вороха нескладных звуков отчетливо различались и повторялись слова: «Он не жилец».
И Олеандр тут же ринулся во двор.
– Мирт! – окликнул он лекаря, спускаясь по ступеням крыльца. Морщинистое лицо старика повернулось к нему. – Что происходит?
– Сын Цитрина не выживет, наследник, – сипло произнес Мирт. – Вы славно потрудились, но…
– Почему не выживет? – парировал Олеандр. – Его рана начала затягиваться, кровь восполнялась.
Мирт невозмутимо пожал плечами:
– Чутье.
Чушь хинова! Большей глупости Олеандр в жизни не слышал. Целительство не являло собой ремесло, которое дозволяло дриадам полагаться на шестое чувство. Знания и опыт – вот на что лекарям должно было делать упор, занимаясь искусством врачевания.
– Простите, могу я с вами поговорить? – Один из помощников между тем отвел Олеандра в сторонку и зашептал на ухо: – Ежели дозволите, наш наставник не совсем точно выразился. Когда мы подоспели, сын Цитрина действительно выглядел на удивление сносно, но… – Парень положил свою коричневую, как древесная кора, ладонь Олеандру на плечо. – Простите, наследник, но едва ли он выживет.
– Хоть ты поясни.
– Поглядите сами.
Сознаться, Олеандр проникся к молодому лекарю уважением, хотя и знать не знал, кто он. Раздражение поутихло, уступая место заинтересованности и беспокойству.
Лучше один раз увидеть, нежели сто раз услышать. Все верно!
Олеандр присел на корточки и прикоснулся к окровавленным пальцам Рубина. Холодные! Понижение температуры говорило не столько о кровопотере, сколько о том, что феникс задремал и уступил право контроля над плотью дракайну. Дыхание Рубина участилось. Кожа приобрела синюшный оттенок, по лбу и вискам ручьями скатывался пот.
Похоже, дракайн выполз из норы ровно в тот миг, когда феникс принялся излечивать хозяина.
Твою ж!.. Вот чем опасны игры с сущностями!
– Агрх! – Олеандр до скрежета стиснул зубы, что не способствовало ясности мышления.
Трясущейся рукой стащил с ворота туники брошь-трилистник. Отогнул медную иглу-застежку и вонзил Рубину в подушечку указательного пальца. На коже выступило пятно крови. В остальном тело никак не откликнулось на раздражитель.
– Треклятый полудурок! – Олеандр размахнулся и в сердцах швырнул брошь в кусты.
По жилам растекалось пламя праведного гнева. Руки так и тянулись к ядовитому недоумку в стремлении придушить.
Нет, ну а что? Рубин быстро отойдет к праотцам, а заодно в кои-то веки свершит благое дело и окажет другу честь – Олеандр самолично прикончит его за невиданные тупость и высокомерие.
– Может, еще выкарабкается, – сдавленно пролепетал Мирт, растирая заспанные глаза. – Но… вряд ли, конечно. Разве что у вас в хижине припрятан божественный целитель.
– Мне нужна каменная пыль! – нашёлся Олеандр. – Дракайны ненавидят камень, не переваривают и…
Он осекся. Зеф и целители глядели на него так, словно узрели за спиной стаю хинов во главе с призраками умерших предков. Мирт попытался что-то спросить, но из горла вырвался один хрип.
– …Просто принесите пыль, – добавил Олеандр. – Я попытаюсь отравить дракайна и вытащить феникса.
– Понял. – Зефирантес кивнул и опрометью ринулся исполнять просьбу. – Скоро вернусь!
Оставалось надеяться, что с такой заурядной задачей, как поиск каменной пыли, он справится влет.
***
Зеф не оплошал. Олеандр едва успел оттереть с ладоней кровь, когда перед ним плюхнулся мешок, доверху набитый рыхлой смесью горных пород с явным преобладанием мориона.
– Ты что, к скалам бегал?! – изумился он, раздумывая, не прикидывается ли друг дурнем, а в сущности может вполне сносно соображать, ежели малость поднапряжется.
– Из лачуги прихватил, – Зефирантес взмахнул рукой, едва не пришибив щуплого лекаря. – Рассудил, что обычный песок не сгодится. Дракайны подле пустыни живут. У них это… как его?
– Невосприимчивость к некоторым видам камня, – подсказал Олеандр. – Откуда знаешь?
– Книжки читал.
Серьезно?! Зефирантес и книги, книги и Зефирантес. Диво дивное, – заметил бы Каладиум.
Рубина было решено занести в дом и переложить на что-то помягче древесного настила и почище запекшейся лужи крови. Мирт поворчал, что все потуги спасти сына Цитрина бессмысленны и надо бы заняться омовением тела, но противиться воле наследника не рискнул. Его помощники подняли носилки и слаженным шагом принялись отступать к хижине.
Олеандр плелся слева от ноши, прижимая к носу Рубина клочок плаща, обсыпанный морионовой пылью.
– А что с девицей той? – вдруг спросил Зефирантес, поравнявшись с ними.
– О ком ты?
Они миновали лестницу на крыльцо.
– Мне Драцена рассказала, – заговорчески шепнул Зеф.
Он отвел предплечья в стороны и усердно замахал ладонями, то ли подражая какой-то птице, то ли попросту тронувшись умом. Его потуги смотрелись жутковато, учитывая, что шаровары и подол плаща насквозь пропитала кровь. Он сжал кулаки. Отогнул указательные пальцы и стоймя приложил к ушам, очевидно, изображая рога. И вприпрыжку заскакал по веранде, грозясь проломить пол.
Олеандр отступил от бесноватой туши, но уперся бедром в носилки со вторым полоумным приятелем и выругался.
Боги! С кем он общается?! Один краше другого!
А Зеф… Он на Эсфирь намекает, что ли?
Краем глаза Олеандр заметил на висках лекарей капли пота. Крепкими телами целители не отличались, а кольчуга и шипы на одеянии Рубина добавляли ему веса.
– Что-то не так? – Мирт почесал седую макушку.
– Дальше мы сами справимся, – возвестил Олеандр. – Вы свободны, благодарю за помощь.
Лекари в недоумении переглянулись. Мирт смерил его оценивающим взором и прищурился.
– У вас в доме кто-то есть? – Его голос сочился подозрениями. – Кажется, я что-то слышал…
– Так это птица моя! – встрял Зефирантес. – Попросил вот наследника за ней приглядеть и…
– Какая птица? – Мирт ошалело моргнул.
– Белокрылая. С рогами.
Боги! Олеандр закатил глаза, тогда как за стенами хижины и впрямь что-то громыхнуло. Лекари снова переглянулись.
– Очень буйная птица, – добавил Зеф.
Или ее хладное тело с переломанными ногами и свернутой шеей.
Мнилось, воздух подле дома заледенел и застыл в ожидании. От Мирта так и несло притворным отступлением. Губы его больше не размыкались, но на лбу почти что горели слова: «Надо бы поведать о птичке Аспарагусу». В звенящей тишине лекари сошли с крыльца и затерялись среди деревьев.
– Спасибо. – Внутри Олеандра всё колотилось и тряслось от перенапряжения.
– Да чего уж там, – проговорил Зефирантес, и они подхватили носилки с Рубином.