полная версия

Юрий Александрович Лебедев
Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I

Голда и Гарри Гурштели в диалогах с ФБР

Первое интервью с Голдой Гурштель, проведённое агентами ФБР Harry H. Whidbee и William G. Carpenter, состоялось только 21 мая 1956 года в городе Sherman Oaks, Калифорния.^[484] Поскольку «собеседование» происходило после того, как прошли опросы в Сью-Сити, о которых Голда и Гарри Гурштели наверняка узнали от своих сью-ситинских друзей и знакомых, они имели возможность хорошо подготовиться к встрече с агентами ФБР.

И в первом же разговоре Голда честно рассказала, что семья Абрама Коваля уехала в СССР в 1932 году, что она с мужем в 1936 году посетила их в России, и что с тех пор «она не получала от них вестей уже более двадцати лет». Но говорить подробнее она отказалась, и попросила отсрочить продолжение разговора до возвращения отсутствовавшего дома в этот день Гарри Гурштеля.

Интервью продолжилось через три дня, 24 мая, агентами Chester C. Orton и Harry H. Whidbee. В дополнение к сказанному Голдой, Гурштели утверждали, что в 1932 году Ковали уехали из Сью-Сити на поезде в Нью-Йорк, где сели на корабль неизвестного им названия, и уплыли в Россию. При этом они помнят, что желание уехать именно в Биробиджан было у Абрама «задолго до 1932 года».

О своей поездке 1936 года они сообщили, что пробыли у Ковалей неделю, причём «в это время Жорж и Исайя Коваль помогали своему отцу в колхозе», а младший, Габриель, отсутствовал, поскольку как раз в это время после окончания школы «был в каникулярном путешествии».

Как видно, Гурштели почему-то скрывали от агентов и учёбу Жоржа в МХТИ (при этом шли на прямую ложь, утверждая, что Жорж в это время работал в колхозе), и поступление туда Гейби. На мой взгляд, это явный отголосок выполнения инструкций органов НКВД, курировавших эту их поездку, об информации, которую они должны были публично сообщать по возвращению в Америку в 1936 году.

Гурштели утверждали, что после их возвращения в Америку они поддерживали переписку с Абрамом в течение 1937 года, после чего «никаких ответов на письма, написанные ему, они не получали».^[485] Так же уверенно они утверждали, что «по их сведениям, никто из семьи Ковалей так и не вернулся в Америку».

Когда им предъявили фотографию Жоржа Коваля, сделанную в марте 1948 года, они «не смогли его узнать… и сомневаются, что они узнают его из-за того, что прошло много времени с тех пор, как они видели его в 1936 году».

Это – либо очередная ложь, вытекающая из их утверждения, будто Жорж помогал отцу летом 1936 г. в колхозе, либо – чистая правда, но тогда следует сделать вывод, что они виделись с ним не в колхозе, а в Москве, где Гурштели были проездом из Польши в Икор. Это имеет косвенное подтверждение от самого Жоржа. В «Автобиографии» 1939 г., составленной Жоржем для «органов» при его вербовке в 1939 году, он написал «У меня была связь с тети и де Гурштель Гольдой, и Герри, которая потом прервалась…».^[486]

Я склонен думать, что в «нашей истории» вторая ветвь альтерверса («ложь или правда» в ответе Гурштелей) вероятностно более «толстая».

Но такая трактовка их показаний означает, что в 1936 году во время московской встречи Гурштелей и Жоржа, НКВД «вело» именно Гурштелей, а Жорж был «вне игры», и о том, что она ведётся «органами», ничего не знал. А его признание в «Автобиографии» «связи» с Гурштелями в 1936 году было в 1939 году расценено «органами» как успешное прохождение проверки на лояльность и честность.

Гурштелей же в инструктаже перед отъездом из СССР просили по возвращении в США умалчивать о пребывании в Москве и учёбе в престижном ВУЗе Жоржа и Гейби, поскольку в 1936 году и Жорж и Гейби уже были потенциальными «кандидатами в игроки».

Сразу после того, как Гурштели «не узнали» Жоржа по фотографии, Голда почему-то сообщает, что последнюю попытку связаться с Абрамом «она предприняла в начале января 1956 года». Что заставило её сделать это после 20 лет прекращения переписки? Думаю, это было вызвано тем, что, узнав «по своим каналам» об опросе агентов ФБР о Жорже в Сью-Сити, Голда и Гарри уже по каналам связи с КГБ попросили инструкций о своём поведении на предстоящих беседах с представителями ФБР.

Но более вероятно, что ГРУ «по своим каналам», ещё в 1949 году в рамках операции «Звонок в посольство» сформулировало для Гурштелей новую легенду их отношений с Жоржем. А перед началом операции «Перебежчик-1954» уточнило её.

В тех ветвях альтерверса, где это было сделано (верю, что среди них есть и «наша»), ГРУ предупредило и нейтрализовало «хитрость» ФБР. Как следует из материалов следственного дела ФБР, столь поздний визит агентов к Гурштелям (почти через 2 года после начала операции «Перебежчик-1954»!) не был проявлением «ротозейства» ФБР. Скорее, наоборот – в ФБР работали профессионалы сыска и оно хотело разговаривать с Гурштелями «с позиции силы», имея доказательства их «преступной деятельности».

Поэтому прежде, чем прийти к ним с вопросами, с 1955 года за ними и другими калифорнийскими родственниками Жоржа было организовано негласное наблюдение, а также фиксация их междугородних переговоров и приходящих к ним писем.^[487]

Но полученные предупреждения и инструкции ГРУ позволили Гурштелям избежать ловушек ФБР.

В этих инструкциях среди прочего, вероятно, содержалось и указание написать Абраму письмо, ответ на которое нужно было предъявить ФБР. Такой ход КГБ укреплял впечатление о лояльности Голды и Гарри к ФБР и, одновременно, служил каналом вброса в ФБР информации в рамках операции «Перебежчик-1954» – КГБ нужно было «подогревать» интерес ФБР к Жоржу.

«Совершенно случайно» Абрам откликнулся на январское письмо Голды 20 мая, за день до того, как к ней в первый раз пришли агенты ФБР. Именно эта дата стояла на письме, которое Голда получили 15 июня 1956 года. Она тут же позвонила в ФБР и сообщила о получении этого письма. В третий раз её «итервьюировали» 19 июня.

Она сообщила, что узнаёт почерк её брата в этом письме. Двадцать лет Абрам молчал, а на это письмо откликнулся, и рассказал о главных событиях жизни своей семьи за эти 20 лет – о гибели на фронте в 1943 году Гейби, о смерти в 1952 году от рака Этель, о женитьбе Исайи и рождении у него 4 детей и, наконец, о том, что Жорж преподаёт в Химическом институте Менделеева, живёт в Москве с женой Людмилой, но не имеет детей.^[488]

Подлинного текста письма Абрама в деле ФБР нет, так что оценить все нюансы этого послания невозможно. Но главное ясно – раскрывается место работы Жоржа, МХТИ. Очевидно, что КГБ тем самым прислало «приглашение в гости» в Менделеевку коллег из американской контрразведки.

В это время в Москве полным ходом шла подготовка к проведению VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, намеченного на июль – август 1957 года. Фестиваль предполагал участие десятков тысяч иностранных гостей (прибыло фактически около 34000), среди которых, конечно, могли быть не только «прогрессивные студенты», но и профессиональные разведчики. И письмо Абрама открывало перед ФБР соблазнительную перспективу – под прикрытием студенческого Фестиваля непосредственно познакомиться с МХТИ и, возможно, самим Жоржем Ковалем как его преподавателем. А для КГБ это была возможность проверить эффективность хода операции «Перебежчик-1954».

Я не знаю, воспользовались ли в ФБР этой возможностью,^[489] но то, что КГБ готовился к ней, следует из такого «житейского факта» – во время Фестиваля Жоржа в Москве не было. Он отдыхал на Чёрном море, в Кудепсте. Если какой-то агент ФБР и искал Жоржа в фестивальной Москве, то эти поиски были обречены на провал – в это время он наслаждался южным солнцем и тёплым морем в тысячах километров от неё:

10.14. В волнах прибоя, Кудепста, 1957 г.^[490]

Вот что вспоминает А. Г. Макаров, тесно общавшийся с семьёй Жоржа в это время:

«Я другого такого отъезда на Юг не помню – и сейчас думаю, что эта поездка могла быть связана с проведением в то же время в Москве Фестиваля молодежи. Чтобы ему <Жоржу> не светиться среди массы иностранцев…».^[491]

Где, когда и у кого возникла идея этой поездки, как именно КГБ участвовал в её организации, знал ли об этом Жорж (или это была очередная счастливая случайность, которыми так изобилует его биография?) – неизвестно. Но это и неважно – ведь таких нитей, укрепляющих волокна операции «Перебежчик», наверняка было множество.

Тот факт, что «дело Коваля» не было закрыто ФБР по крайней мере до 1978 года (а, наверняка, много позже) – ещё одно свидетельство успеха этой сложной операции.

Американские волокна…

Отвечая на мои вопросы о том, когда было закрыто «дело Коваля», А. Шитов сообщил, что

«Последняя дата – 4 мая 1978 года. Как раз после Солженицына. Судя по моим пометкам, агент ФБР, отдававший бумаги, сказал, что дело на тот момент считалось не закрытым, а приостановленным за неактивностью /pending and inactive/».^[492]

Ранее А. Шитов рассказывал, что это был предпоследний том дела ФБР о Ковале.

«Последний том, по словам представителей Бюро, у них куда-то затерялся».^[493]

То, что операция «перебежчик» ПГУ КГБ была действительно сложной и долговременной, подтверждается таким рассказом А. Шитова:

«Вручая мне тома следственного дела Коваля, представитель ФБР посоветовал обратить внимание на "любопытные показания" некоего перебежчика из ГРУ. Надо полагать, имелась в виду докладная записка на имя директора ФБР от 5 ноября 1962 года…».^[494]

Почему представитель ФБР рекомендовал российскому журналисту обратить внимание на этот фрагмент понятно. Из него как бы следует, что весь ажиотаж вокруг деятельности разведчика Коваля, присвоение ему звания Героя в России – не более, чем «пропагандистская шумиха». Мол, ничего важного он у американцев не выведал.

Такое представление роли Жоржа в оценке эффективности работы советской разведки характерно не только для сотрудников американских спецслужб (для них это естественно – затрагивается «честь мундира»!), но и для «рядовых» участников Манхэттенского проекта – для них признание самого факта «измены» одного из членов рабочей команды проекта, вне зависимости от значимости переданной им информации, бросает тень на «патриотичность» всего коллектива.

Это я почувствовал во время доклада Роя Глаубера по теме «Бомба своими руками», устроенного 15 июля 2013 года Центром «Digital October» («Цифровой Октябрь»)^[495]. Сегодня Глаубер – один из известнейших физиков-теоретиков, лауреат Нобелевской премии по физике 2005 года, а во времена Манхэттенского проекта был настолько успешным второкурсником Гарвардского университета, что был приглашён в проект и «занимался расчётом критической массы бомбы».^[496]

В своём рассказе о работе в Лос-Аламосе Глаубер сказал:

«…я не слышал о шпионаже в Лос-Аламос. Но мне почему-то кажется, что на Ялтинской конференции Сталин мог знать о нашей бомбе больше, чем Трумэн…».^[497]

После его доклада я задал ему вопрос о том, почему он считает, что Сталин знал больше Трумэна, и что, в связи с этим, он думает о роли советского разведчика Жоржа Коваля в раскрытии секретов Манхэттенского проекта. И, к моему удивлению, получил ответ – он вообще ничего не знает о существовании такого разведчика!

10.15. Ю. А. Лебедев на докладе Р. Глаубера 15.07.2013 г.^[498]

Этот ответ поразил меня тем, что наш диалог состоялся через шесть лет после громкого скандала, разразившегося в США в связи с присвоением Жоржу звания Героя России. Вряд ли Глаубер не слышал об этом, но вот публично обсуждать наличие в Манхэттенском проекте «изменников» он не захотел.

Тогдашние мои недоумения прояснились при дальнейшей работе по теме атомного шпионажа в Манхэттенском проекте. Оказалось, что у Глаубера есть свой «Skeleton in the closet»,^[499] относящийся именно к работе в проекте.

Вот что содержится в материалах знаменитого досье КГБ «Энормоз»:

«В начале 1945 г. в разговоре Млада^[500] со своим товарищем по университету – Рой Граубером,^[501] работающим также в Заповеднике^[502] и проживающим вместе с Младом, Граубер выразил недовольство тем, что английское и амер. правит-ва сохраняют работы по Э. в строгом секрете от С. С. и добавил, что он сообщил бы о работах нашим представителям, если бы представилась к этому возможность. Млад сделал намек, что им кое-что предпринято в этом направлении и в свою очередь спросил, а что Рой намерен предпринять практически для осуществления своего желания. Рой струсил и начал отказываться от своих слов, а через две недели даже уехал из комнаты Млада и с тех пор прекратил дружбу с ним. Млад выражает уверенность, что Граубер не донесет на него, т. к. он близок по своим настроениям к Стару^[503] и Младу, но на решительные действия, связанные с риском, не способен. Его переезд из комнаты Млада говорит за то, что он хочет стоять в стороне от “опасных знакомств”».^[504]

Размышляя о своих неосторожно сказанных словах, Глаубер, вероятно, вспомнил содержание по-американски броского стенда «наглядной агитации», стоявшего на территории центра:

10.16. Стенд на территории исследовательского центра Манхэттенского проекта в Лос-Аламосе. Надпись гласит: «Что вы видите здесь, что вы делаете здесь, что вы слышите здесь, когда вы уходите отсюда, пусть это останется здесь».^[505]

Конечно, Глаубер колебался – сообщать или нет о состоявшемся разговоре в службу безопасности. Но, поскольку высказанное им в разговоре с Младом намерение было искренним, Глаубер действительно «не донёс», однако московский Центр был весьма обеспокоен этим эпизодом. В шифротелеграмме от 4 июля 1945 г. было сказано:

«Причиной случая с Граубером, к-й следует рассматривать как провал Млада, является совершенно недостаточная работа Алексея с агентурой по разработке Эн-з. Предложено провести с ним воспитат-ю беседу».^[506]

Обеспокоенность была так велика, что даже возникло сомнение о возможности продолжения работы с Младом:

«В связи с делом Граубера – невозможность организации встречи Млада с нашим о/р».^[507]

Но, всё-таки, пошли на риск. И он оправдался – в нашей ветви альтерверса продолжение этой работы агентом «Лесли» принесло ей – Леонтине Терезе Коэн – в конечном итоге звание Героя России.

«По-человечески» я очень понимаю Роя Глаубера в диалоге со мной. Поднятая мной тема явно дисгармонировала с романтическим пафосом его воспоминаний о «героической молодости». А тут ещё и «скелеты в шкафу» (точнее, в «кагэбешном» деле «Энормоз»), о которых я тогда ничего не знал…

Понятно, что всякий разговор о Жорже с американцами вызывает у них чувство неловкости и психологическое стремление «принизить» значимость результатов его работы.

Операция «Перебежчик-1962»

Эта успешная операция ПГУ КГБ, продолжившая описанную Солженицыным операцию «Звонок в посольство», ещё не нашла своего отражения в художественной литературе. Когда это случится, читатель получит захватывающую детективную новеллу. Пока же я изложу её основной сюжет.

Начать его можно с одного из документов дела ФБР «George Abramovich Koval»:

«Меморандум агента SAC, Нью-Йорк, директору ФБР от 20.12.61

Тема: Георгий Коваль, шпионаж – Россия

Михаил Варфоломеевич Дзюмага (Micael Bartholomew Dzumaga), шпионаж – Россия

Раскрытые дела были вновь открыты для рассмотрения в свете опыта, накопленного в связи с незаконными советскими агентурными операциями в незавершенных расследованиях [ценз. изъятие] ESP-R. и [ценз. изъятие] ESP-R.

Предполагая, что и ДЖОРДЖ КОВАЛЬ, и МАЙКЛ ДЗЮМАГА действовали как незаконные советские агенты в США в начале 1940-х годов, можно предположить, что некоторые из их успешных методов прикрытия будут использованы советскими нелегалами, действующими в настоящее время в этой стране. Не исключено, что тщательный обзор известной деятельности как Коваля, так и Дзюмаги позволит предложить определенные методы логического подхода к проблеме советских нелегалов в США».^[508]

С этого меморандума начинается новое расследование «Дела Коваля». Это первый конкретный результат операции «Перебежчик-1962».

Но, разумеется, он является следствием более ранних событий – появления у руководства ФБР новых источников информации о советском атомном шпионаже. Когда именно появились эти источники и каковы они, по имеющимся в открытом доступе документам дела ФБР (а других открытых источников по этой теме просто нет) определить очень трудно.

То, что за новыми сведениями о Жорже, за сведениями о новых лицах разведки ГРУ стоит новый и очень серьёзный источник ясно видно из Меморандума ФБР от 18.05.62:

«К: Ответственному специальному агенту, Нью-Йорк (SAC) (65–21756)

От: Специального агента (SA) [цензурное изъятие]

Тема: Литвин (имя настоящее), нелегальный советский агент в Соединённых Штатах с 1938 по приблизительно 1952 год, в настоящее время работает в Центре ГРУ в Москве».^[509]

В меморандуме, где появляются сведения о новом серьёзном советском разведчике Литвине, предварительно обсуждаются условия использования информации, полученной от этого источника. Это обсуждение показывает, что от нового источника ожидалось получение серьёзной, квалифицированной и многоплановой информации:

«Классификация конфиденциальности будет адекватна для материала, предоставленного [цензурное изъятие] в случае, когда информация относится к советским гражданам и её можно перефразировать. Но некоторая информация, предоставленная этим источником, в силу самого его характера, требует самой высокой степени секретности, поскольку её раскрытие любым посторонним лицам могло бы иметь серьезные последствия для международных отношений и для национальной безопасности».^[510]

Отметим, что имя этого источника цензурируется в тексте документа, тогда как имя Литвина оставлено в его заголовке!

Дело ФБР «George Abramovich Koval» документ объёмный, хаотичный, бюрократичный (содержит в основном меморандумы и формальные отчёты агентов, в нём почти отсутствуют первоисточники), к тому же сильно «прореженный» цензурными изъятиями.

С точки зрения эвереттической истории это клубок обрывочных и перепутанных ветвлений альтерверса, поэтому оценить вероятностную достоверность любой реконструкции последовательности ветвлений и их склеек, не представляется возможным.

В этих условиях я полагался только на свою интуицию. Но это позволило получить одну из логически обоснованных реконструкций.

Очевидно, что стратегический замысел операции «Перебежчик-1962» состоял в том, чтобы дезориентировать ФБР в поисках советских агентов. Тактически это означало, что было нужно «принизить» роль Коваля как атомного разведчика путём введения в игру новых лиц, реально работавших с Жоржем, и «размыть» лица уже известных ФБР советских разведчиков 1940-х годов.

Для этого следовало дезавуировать показания «Перебежчика-1954» и, если они всплывут, материалы операции «Звонок в посольство» 1949 года. И когда Информатору («перебежчику-1962») американцами была показана фотография Б. Лассена и сообщено, что это эмигрант, родившийся в России, который возглавлял REC в 1940–1949 гг., информант сообщил, что

«не знает названия Raven Electric Company (REC) и не узнал фотографию Лассена».^[511]

Когда его стали спрашивать о Ковале, сообщив имеющуюся в ФБР информацию о нём (служба в армии, работа в Ок-Ридже, учёба в CCNY, предполагаемый оперативный псевдоним Аршанский (Arshansky)), он сказал, что

«…смутно вспоминает имя Коваль, а вот псевдонима Аршанский не знает…».^[512]

И вообще, на основании представленной информации и своих воспоминаний он считает, что

«несомненно, Коваль – это Литвин».^[513]

Тем самым вопрос о том, кто же в 1940-х годах был «главным атомным шпионом», снова запутывался и требовал от ФБР нового разбирательства. Прежняя связка «Коваль – Лассен» в этом качестве оказывалась сомнительной. И тут нужно было указать фэбеэровцам на новый предмет их разработок.

В качестве такой «приманки» и были выбраны М. В. Дзюмага и З. В. Литвин. Чем был обоснован выбор именно этих разведчиков ГРУ, реально работавших в Нью-Йорке по атомной тематике вместе с Жоржем, мне пока неизвестно.

Никаких данных о М. В. Дзюмаге в открытых источниках обнаружить не удалось. Но то, что на стенде в музее ГРУ, где представлены портреты А. Адамса и Ж. Коваля, его портрета нет, свидетельствует, что его роль в выполнении задания Жоржа была не слишком велика.

Но об этом знали в Москве, а в Нью-Йорке в 1962 году сведения о каждом новом участнике советского «атомного шпионажа» 1940-х годов вызывали большой интерес, поскольку, как надеялись в ФБР, позволяли обнаружить и «залатать» те дыры в системе охраны атомных секретов, через которые они утекали к советской разведке.

Результаты работы ФБР по поиску сведений о М. В. Дзюмаге тоже скромные. Удалось установить, что он родился 02.08.14, регистрировался по закону Берка-Уодвордса, имел оперативный псевдоним «Папа» (Papa), работал в REC в июне 1943 года и жил в Нью-Йорке по нескольким адресам.^[514]

Это означает, что в момент расследования (1962 год) Дзюмаге было 48 лет и он вполне мог, как и Жорж, в это время жить в СССР. А поиск информации о нём в советском Союзе – это сложная, затратная и опасная для ФБР задача. Как развивались события в этой ветви альтерверса – тема отдельного будущего исследования.

Поиск по второму «сданному» разведчику – Л. З. Литвину – по открытым отечественным источникам оказался более успешным:

10.17. З. В. Литвин. 1990 г.^[515]

«Литвин Залман Вульфович («Мулат»)… Нелегальный резидент военной разведки в США под именем польского эмигранта Игнасия Самуэля Витчака (1937–1945)… Вынужден покинуть страну в ноябре 1945 после предательства шифровальщика аппарата военного атташе в Канаде И. Гузенко… С 1946 работал в Европе, до 1953 преподавал в ВДА СА. В начале 1953 уволен из академии и из армии. Научный сотрудник ИМЭМО АН СССР – РАН (1956–1993).»^[516]

Залман Вульфович был «раскрыт» в наших СМИ как разведчик ещё при жизни и о нём написаны и статьи, и книги. Но о его участии в операции «Перебежчик-1962» (как, впрочем, и о самой этой операции ☺) не упоминается нигде.

Поскольку это была операция КГБ в то время, когда Литвин был уже уволен из ГРУ, важно отметить, что с КГБ Литвин «был знаком» ещё во времена своей службы в ГРУ. Более того, КГБ спасло его от провала в США в 1945 году:

«За Литвиным, по его рассказам, была установлена откровенная круглосуточная слежка. Буквально чудом, используя возможности "соседей"<выделение автора цитаты – Ю. Л.> (так называли друг друга разведчики из ГРУ и КГБ), Литвину удалось оторваться от преследования агентов ФБР и благополучно покинуть территорию США… в резервном паровом котле (!) океанского лайнера».^[517]

И ещё одна важная в данном случае информация:

«…в ИМЭМО работала немногочисленная, но довольно внушительная по составу группа ветеранов советской Разведки – КГБ и ГРУ».^[518]

Учитывая всё это, следует признать, что при планировании в КГБ операции «Перебежчик-1962», идея использовать в ней Литвина была плодотворной находкой аналитиков КГБ. Литвин – настоящий грушник и как «приманка» выглядел в этой игре очень естественно. При этом – не исключаю! – он, также как и Жорж, мог и не подозревать о своём участии в этой операции.

А вот другая «находка» плана этой операции кажется мне весьма рискованной, хотя и оказавшейся удачной.^[519] Я имею в виду следующее.

«Развенчание» роли Коваля должно было быть аргументировано более конкретно. ФБР провело уже огромную работу, и «закрыть» её только указанием на других участников атомного шпионажа вряд ли было возможно – Коваль в глазах ФБР уже был крупной фигурой советской разведки.

И поэтому новый Информатор некоторое время спустя после заявления о своих «смутных» знаниях о Жорже вдруг «вспомнил» важные подробности.

«…он вспомнил человека по имени Георгий Коваль, который работал в США нелегальным агентом ГРУ (военной организации). Информатор заявил, что информация о Ковале была сообщена ему неким Котовым, которого Информатор назвал начальником отдела кадров 10-го отдела (научно-технического) Первого управления КГБ в Москве».^[520]

Вот эта ссылка на Котова^[521] и КГБ должна была, как мне кажется, насторожить американцев – почему «перебежчик» из ГРУ ссылается на данные КГБ и почему вообще в КГБ есть какая-то информация о нелегале ГРУ?

Но первоначально эти вопросы не вставали – слишком важные факты стали доступны ФБР. Вот что сообщается неизвестным аналитиком ФБР (А. Шитов прав – соответствующие страницы дела существенно «прорежены» цензурой) о состоявшемся разговоре с Информатором 24 сентября 1962 года. Со ссылкой на Котова Информатор доложил:

«… Котов описал КОВАЛЯ как высокого человека, с черными волосами, еврея по национальности, который носил очки и говорил на «ужасном» русском языке. Котов рассказал Информатору, что КОВАЛЬ находился в США до 1948 или 1949 года, после чего вернулся в Советский Союз. КОТОВ также заявил, что КОВАЛЬ, в то время, когда находился в США, боялся работать в качестве нелегального агента и поэтому просто "ничего не делал". КОТОВ отметил, что организация ГРУ потратила очень много денег на финансирование КОВАЛЯ пока он был в США и немалые деньги на подготовку его к исполнению своих обязанностей. Но ГРУ ничего не получило от него в ответ. Результаты КОВАЛЯ были практически нулевые. По возвращении в Советский Союз КОВАЛЬ подал заявку на поступление на факультет Технологического института им. Менделаева в Москве. Первоначально его ходатайство было отклонено, но впоследствии ему был предоставлено место после телефонного звонка в Институт члена ЦК ВКП(б), который приказал, чтобы КОВАЛЬ был принят в штат преподавателей. КОВАЛЬ в настоящее время является доктором наук в Менделаевском технологическом институте и преподавателем на кафедре Общей химической технологии».^[522]

Отмечу, что этот документ фактически подтвердил описанную мною в главке «Легализация» гл. 6 картину сложного и дорогостоящего процесса легализации Жоржа под собственным именем – «ГРУ потратила очень много денег на финансирование КОВАЛЯ пока он был в США и немалые деньги на подготовку его к исполнению своих обязанностей».

Множество живых подробностей в тексте свидетельствует о том, что Котов действительно был в курсе дел Жоржа, а его информация о результатах работы Коваля получена из достоверных источников.

При этом Информатор очень тонко манипулирует фактами для поддержания достоверности информации. Так, «бесславное увольнение» Жоржа из ГРУ подаётся как доказательство его профессионального бессилия:

«Эта информация показала провал КОВАЛЯ в его незаконной агентской деятельности в США… Если информация, предоставленная информатором, верна, можно предположить, что КОВАЛЬ с позором вернулся в Советский Союз…»^[523]

Сообщение в целом породило в ФБР радужные надежды на то, что через «дыры» в системе безопасности Манхэттенского проекта, обнаруженные в связи с расследованием по Ковалю, ничего существенного не утекло:

«Информация о том, что Коваль бездействовал во время своего пребывания в США, имеет важное значение, поскольку предполагалось, что его шпионская деятельность была, по всей вероятности, связана с его армейской командировкой на атомную установку в Ок-Ридже, штат Теннесси, 1944–45 гг.».^[524]

Для нас же важно отметить, что даже в 1962 году ФБР считало основным источником возможной утечки информации через Коваля его «службу в армии США на Атомной установке в Оук-Ридже», тогда как главный его успех состоялся в Дейтоне.

Это означает, что и через 17 лет после того, как Дельмар открыл Курчатову секрет американского НЗ, ФБР даже не догадывалось об этом.

Но анализ «антуража достоверности», проведённый в ФБР, столь радужным не был.

С одной стороны, вскрылись очень любопытные подробности отношений советских спецслужб – из сообщения, например, следовало, что КГБ имеет в ГРУ своих агентов на всех уровнях иерархии (знает и реальное мнение руководства о Жорже, и достаточно конфиденциальные его жизненные обстоятельства).

Но, с другой стороны, вызывало недоумение то, что КГБ использовало свои тайные возможности в отношении столь неудачливого агента ГРУ. Откуда узнал об этом «начальник отдела кадров 10-го отдела (научно-технического) Первого управления КГБ»? Вряд ли этот отдел осуществляет тайные операции КГБ в ГРУ. А если Коваль «ничего не добыл» в своей работе, зачем сообщать об этом Котову? И в ФБР не могли не задуматься над самым очевидным простым вопросом – даже если Котову как-то случайно удалось узнать нечто о Жорже, зачем вообще Котов сообщил всё это Информатору? И чем объясняется то, что «провальный агент» Коваль в делах житейских имеет поддержку члена ЦК ВКП(б)?

Очевидно, что поиск ответов на эти вопросы потребовал от ФБР больших усилий. Что и было нужно организаторам операции «Перебежчик-1962»!

Прагматический расчёт этой тактики КГБ прост – слова и этого «перебежчика» в ФБР начнут перепроверять и снова окажутся в тупике – ведь Коваль действительно имел доступ к важнейшим секретам Манхэттенского проекта! И теперь ПГУ КГБ пытается через переданную «перебежчиком-1962» информацию ослабить внимание к нему со стороны ФБР. Перед ФБР стояли действительно сложные вопросы.

А ведь ответ на них был прост. Все мы знаем его по тексту популярной песни В. С. Высоцкого:

 
Враг не ведал, дурачина, – тот, кому все поручил он,
Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.^[525]
 

Не знаю, насколько точно Владимир Семёнович указал звание разведчика, но то, как поэт в 1966 году угадал, что в данном случае именно КГБ (чекист!) внедрил в ГРУ для ФБР «американского крота», просто уму непостижимо! ☺.