Элтэнно. Хранимая Звездой
Аромат волшебства. Книга первая
Глава 7
Путь домой проходил в тягостном молчании. Видимо, присутствие учителя заставило родителей держать свои поучительные комментарии при себе. Даже Мари ни о чём не спрашивала детей, боясь тем разжечь скандал по новой. Она видела, что муж уже поуспокоился и что-то для себя решил, а потому благоразумно ждала возвращения домой, чтобы выяснить все подробности. Однако, стоило семейству переступить порог, как Людвиг сурово наказал детям идти в свою комнату и носа оттуда до утра не показывать. Это означало, что их в очередной раз оставляют без ужина.
Витька и Виталька тоскливо поплелись в свою тюрьму. И только тогда, сочувственно глядя им вослед, Мари сняла шляпку и рискнула перейти к вопросам.
– Расскажи мне, пожалуйста, что там произошло. Что они тебе сказали?
– Не сейчас. Давай поговорим у меня в кабинете?
– Хорошо.
Женщина насторожилась. Может, Людвиг этого не замечал за собой, но она давно подметила – в кабинете он предпочитал вести именно неприятные разговоры. Для остального ему подходили иные помещения. И даже больше. Заниматься делами и делать научные заметки Людвиг Верфайер мог где угодно: на балконе спальни, в гостиной, в библиотеке, в лаборатории, даже в учебной мальчиков – но редко когда в кабинете. Застать его там можно было нечасто. Однако, ей никогда не приходило в голову выяснять причину подобного или же рассказывать супругу о своём наблюдении. Мари предпочитала использовать обретённое знание с большим толком. Если муж направлялся в кабинет, то она знала – после надо обязательно сказать ему что-нибудь доброе для поднятия настроения.
Едва родители покинули холл, мальчики как по команде прекратили шагать вверх по лестнице. Им обоим пришла в голову мысль, что раз слугам ещё не запретили их кормить, то стоит наведаться на кухню и выпросить какой-нибудь пирожок или хотя бы кусок хлеба с сыром. Оба мальчугана под осуждающий взгляд дворецкого на цыпочках суетливо сбежали вниз и устремились наперегонки через столовую в кухню.
В столовой царила суета. Узнав о более раннем возвращении хозяев, экономка дала указание накрывать на стол к полднику, а потому там вовсю суетились Марыська и Марина.
– Марысь, дай пирожка, а? – жалобно попросил Витька.
Полненькая помощница кухарки, сущая простушка, завсегда хорошо относилась к господским детям, а потому вынесла им с кухни по пузатому колобку с овощной начинкой. А затем, косясь на недовольную её поступком горничную, пожурила:
– Вечно вам до обеда не дотерпеть. Бегите быстрей к себе, негодники! Вдруг, кто‑нибудь увидит, так меня из-за вас ругать станут.
Большего мальчишкам не надо было, так что они, пряча еду за пазухой, тут же бросились обратно к лестнице и даже, перепрыгивая через ступеньки, почти добежали до второго этажа, но замерли, услышав, доносящиеся из кабинета громкие голоса. Родители ссорились. И прям не чуть‑чуть, а серьёзно ругались. Дворецкий, так никуда и не уходивший из холла, заинтересованно прислушался. Откуда-то появилась экономка. Миссис Анна Златова тревожно затеребила одной рукой белоснежные кружева на воротничке.
– Нет, нет и нет! – кричала мать. – Слышать об этом не хочу!
Голоса Грызня было не слышно, говорил он значительно тише, но, судя по последующему восклицанию, сказанное им матери совсем не понравились.
– Ни за что! Даже думать об этом не смей. Не позволю!
– Ах, так вы здесь ещё? – вдруг заметила мальчуганов миссис Анна и недовольно упёрла руки в бока. – А ну живо наверх, бессовестные!
Эту женщину Виталик и Витька побаивались. Вот скажи такое дворецкий, то даже язык могли бы показать. А эту ведьму лучше слушаться. Поэтому они добежали до второго этажа, но в свою комнату так и не ушли. Остались стоять на месте, с которого бы их никто не заметил, и принялись подслушивать дальше.
– Мари! – наконец-то стало слышно Грызня.
Мать, видимо, злая донельзя, чтобы избежать неприятной для неё беседы, вышла из кабинета и быстрым шагом направилась к лестнице. Не иначе хотела спрятать своё зарёванное лицо в подушку и спешила в спальню.
– Да постой же!
Она поднялась где-то на пять ступенек, прежде чем всё же остановилась и замерла. Но её муж из-за этого испытал облегчение. Он тоже остановился и, нисколько не обращая внимания на слуг, проговорил:
– Мари, прими как есть, нам с ними не справиться. Так почему ты не хочешь меня понять?
– А почему ты не хочешь понять меня? – ледяным голосом поинтересовалась она, оборачиваясь. – Я не допущу, чтобы при живой матери дети сиротами были. Я не отправлю их ни в какие интернаты.
– Так будет лучше как для них, так и для нас. И это очень хорошие школы. Закончить их более чем престижно.
– Да хоть какие угодно хорошие, но всё равно это крайне неправильно! – в отчаянии воскликнула женщина. – В конце концов, если эти школы замечательнее некуда, то почему твой отец учил тебя сам? Почему туда набирают только талантливых бедных или способных богатых, оказавшихся ненужными своим родственникам?
– Ну…
Грызень замялся, не зная, чего бы такого достойного ответить. Но его супруге этой заминки хватило. Она развернулась и снова начала подниматься всё выше и выше, пока не застыла на предпоследней ступеньке этажа. Витальке и Витьке пришлось спрятаться за пьедесталом со статуей, чтобы мать не заметила их. По-хорошему, им следовало бы уже удрать в свою комнату, но ноги словно приросли к полу. Им было нужно дослушать этот разговор до конца. Происходило что-то очень важное.
– Знаешь, почему ты говоришь так? – с ноткой истерики в голосе вдруг поинтересовалась женщина, вновь оборачиваясь. – Я могу тебе ответить. Потому что это не твои дети и своих у тебя ещё нет! Ты пока что не понимаешь какой ужас мне предлагаешь. Вот так запросто отказаться от своих родных детей это тоже самое как намеренно убить их. Ты хочешь, чтобы я выкинула из сердца моих мальчиков как какую-то ненужную вещь? Мне мерзко слышать такое!
– Нет-нет, Мари, я не об этом тебе говорю! – ужаснулся Грызень. – Я просто не знаю, как ещё нам быть. Если ты знаешь какой-либо иной способ, так прошу, скажи его мне!
– Способ только один. Попробуй сначала если не полюбить, так хотя бы подружиться с ними и понять, что у них в голове. Почему я каждый раз вынуждена разъяснять тебе отчего они поступили так, а не иначе? Ты всё от них требуешь, требуешь и требуешь, но, Людвиг, не думай, что это работает так!
– Нет, я, наверное, от таких советов скоро с ума сойду! – гневно выкрикнул маг, припоминая не так давно услышанные им рекомендации друга, кардинально не совпадающие с мнением супруги.
– Знаешь, милый, я мало в чём могу тебя упрекнуть. Ты действительно стараешься ради моих мальчиков, – куда как более спокойно сказала Мари. – Но попробуй хоть раз отнестись к ним не как к обузе. Просто сядь и представь, что это не дети, за которых ты взял на себя ответственность, а действительно твои родные сыновья. Попробуй вообразить, что ребёнок, которого я ношу, – она нежно погладила себя по животу, – не будет таким, каким ты его хочешь видеть. Как ты будешь себя вести? Опустишь руки и отправишь его в интернат? Или всё‑таки попробуешь достучаться?
Грызень молчал, и этого для Мари оказалось достаточно. Она развернулась, чтобы оставить последнее слово за собой и всё-таки уйти в спальню, но… случайно запнулась о подол платья. Нога её подвернулась и, не успев ухватиться за перила, женщина с визгом рухнула вниз. Она прокатилась кубарем до самого низа лестницы прямиком на плиточный пол холла. Бросившийся ей на помощь муж, не успел её подхватить, хотя, со стороны выглядело, что супруга оказалась в его объятиях мгновенно.
– Мари, как ты? Всё в порядке, Мари?
– Не знаю, – растерянно пролепетала она.
Виталька и Витёк встревоженно приблизились и выглянули из-за балясин. По лицу матери текла кровь. Платье на ней было с короткими рукавами, всё же на улице было жарко как бывает разве что в середине лета, а потому кожа на локтях оказалась стёрта и тоже кровила.
– Ох, горе какое! – всплеснула руками миссис Анна и, заметив подсматривающих мальчуганов, тайком погрозила им кулаком, чтобы уходили подобру-поздорову.
Угроза сработала. Как бы ни было жаль мать, но Грызень уже взял её на руки и теперь спешил в спальню. А, значит, если в таком состоянии они ему на глаза попадутся, то точно клыки себе отрастит и загрызёт. Поэтому Виталик и Витька скрылись в детской, а вскоре услышали поворот ключа в замке. Кто-то их запер. Не иначе как вредная экономка.
– Что же с мамкой-то будет? – спросил перепуганный Витёк.
– Ничего, не будет. Упала, локти подрала. Мы с тобой тоже с этой лестницы валились. Ничего. Всё зажило, – уверенно сказал Виталий. Он и правда не особо встревожился.
– Было бы хорошо, коль так.
Затем оба мальчика замолчали и прижались ушами к двери, надеясь услышать что‑либо из происходящего, раз увидеть больше не получалось. Но в доме где-то с час было совсем тихо. Ничего не происходило. И только потом началась какая-то тревожная суета, вылившаяся в то, что со стороны улицы донёсся взволнованный голос дворецкого.
– Беги, Пашка! – требовал он от лакея. – Веди целителя скорее.
– Так если профессор Азир занят окажется?
– Пусть всё равно идёт! А нет, так к профессору Александру как на крыльях лети. А ты, Мариш, давай за повитухой. И не плачь! Хватит рыдать, я тебе говорю! Чтобы одна нога здесь, а другая там!
Глядя, как разбегаются в разные стороны слуги, мальчики встревожились не на шутку, но продолжили сидеть в своей комнате в полном молчании. Правда, тишина эта стала пугающей. И особенно зловещей она показалась, когда из подъехавшей чёрной кареты, вышли два человека в одеяниях целителей. Один приземистый, а другой очень высокий. В вечернем сумраке их чёрные одежды и маски на лицах до ужаса испугали мальчишек, и они начали сперва всхлипывать, а потом и плакать навзрыд. А там дверь в их комнату открыли. Внутрь зашла Марыська, она принесла на подносе ужин, так как солнце уже совсем низко над горизонтом стояло. Было часов семь-восемь вечера. Не меньше.
– Марысенька, милая, скажи, что с мамочкой? – жалобно пролепетал Виталька.
– Леди… – начала было говорить женщина, но слёзы полились у неё из глаз с новой силой, и она, энергично обмахивая лицо рукой, словно нагоняла не хватающего ей воздуха, выскользнула за дверь и тут же закрыла её на ключ.
Дети снова остались одни. Но теперь им стало тревожнее нежели прежде. Однако, в животе давно бурчало от голода, а потому они всё же взяли каждый себе по тарелке и принялись за еду. Пальцами. Марыська впопыхах забыла положить столовые приборы, а ребята, не придумав ничего более подходящего, стали есть так. В соусе изгваздались, конечно, но хотя бы наелись. А затем за ними пришла горничная Марина.
– Пойдёмте, мальчики, – необычайно ласково сказала она.
– К маме?
– К ней доктор пока запрещает, ей плохо очень. Так что вы посидите тихонечко рядом с Его милостью. Только смотрите, не шумите. А как доктор разрешит, так сможете и к матушке зайти. Главное, не вздумайте плакать. Её нельзя сейчас расстраивать. Поняли?
– Поняли, – сказали оба мальчугана и поднялись на третий этаж.
Как вы помните из описания дома, лестница выходила в просторный коридор, расширяющийся в своей середине до настоящего округлого холла. В этом-то холле и сидел в одном из кресел, перенесённых из библиотеки, угрюмый отчим мальчиков. Ещё одно кресло и пуфик стояли несколько в стороне от него. На них мальчики и уселись, после чего принялись коситься то на дверь, из-за которой слышались стоны и плач мамы, то на то, как от этих звуков вздрагивает бледный как смерть Грызень.
– А когда нас к маме пустят? – через какое-то время осторожно поинтересовался Виталик.
Осунувшийся маг впервые с того момента, как дети пришли, поглядел на них. И взгляд его первым делом выразил недовольство.
– Вы опять все грязные, – заметил мужчина следы жирного мясного соуса на лицах и одежде. – Идите умойтесь и переоденьтесь! Раньше, чем вы это сделаете, к матери не подойдёте.
Слова были сказаны холодно и жестоко. Оба мальчугана тут же боязливо сжались в комочки. Им было страшно, что Грызень вот-вот разозлится так, что вовсе не дозволит матушку увидеть, не даст узнать до утра как она и что случилось. А потому они без каких‑либо пререканий сползли со своих сидений и поспешили выполнить указание. Пожалуй, так быстро в порядок себя ни один, ни другой не приводили. Даже костюмы надели самые новые, которые им для учебы верховой езде купили. Где сапоги от них они не нашли, правда, а потому так в домашних тапочках и остались. Но зато Виталька волосы мокрой расчёской на пробор расчесал и Витьке так же сделал потому, что тот заревел, что тоже красивым быть хочет. Затем оба шлемы напялили и подумали, что без сапог всё-таки не солидно как-то. Сняли тапки и надели поверх штанов длинные белые гольфы, предварительно вымазав их в саже из камина в столовой. Гольфы стали совсем чёрные и даже заблестели, как лаковая кожа. Потом ребята пальцы тайком о скатерть вытерли так хорошо, что ни одной черниночки не осталось. И только после этого поспешили наверх.
Шагали они быстро. Столь быстро, что даже не заметили какие следы за собой оставляют. И никто не заметил. Прислуга, которая не была занята помощью профессорам в комнате Мари, давно разошлась по своим комнатам. Кроме того, так как по лестнице мальчики поднимались без обуви, то их никто не услышал. Даже тот страшный дядька, которого Грызень, Сириусом называл. Он шёл впереди ребят, и дети побоялись его обгонять. Поэтому, наоборот, шаг попридержали. Им подумалось, что пусть этот страшила со шрамом с отчимом хотя бы парой слов перекинется. Может разговорятся и их прихода те не заметят? Мысль показалась мальчикам хорошей. А потому они пошептались о том на площадке второго этажа и, выждав немного, только тогда направились в холл.
Вот только как дети ни старались, а приход их незамеченным не остался. Отчим даже, едва завидел их, словно в статую обратился и глаза округлил так, что они будто у кошки или совы сделались. А затем он ожил. Судорожно руку на лоб положил, как если бы голова у него разболелась внезапно, и другу своему с обидой сказал:
– Ты только погляди на них, Сириус. Ни к кому никакого уважения нет.
Такие слова показались ребятам очень обидными. И обидными вдвойне, потому что им было неясно, чем на этот раз Грызень так недоволен остался. Они же всё, как он сказал, сделали. Лица вымыли, переоделись, ещё и принарядились.
– Да-а, – между тем протянул Сириус. – Выпороть бы их за такой маскарад.
Виталька с Витьком вовсе сникли. Стоят вдвоём неприкаянные, головы опустили. Без вины виноватые. Снова. Опять. Чего только всё этому Грызню неймётся?
– Не время мне сейчас с вами разбираться. Садитесь, – строго велел отчим и знаком дал понять, чтобы мальчики сняли шлемы.
Ребята послушно стащили с себя головные уборы и сели на места. Сириус остался стоять возле друга и о чём-то зашептался с ним. Так тихо, что не разобрать было, но, судя по всему, разговор касался матери. Что‑то плохое с ней произошло. Очень плохое. А затем дверь родительской спальни открылась, и в холл вышел признанный маг-целитель высшей категории. Он сочувствующим взглядом обвёл всех присутствующих и, плотно прикрывая за собой дверь, сказал:
– Мы старались в четыре руки, но всё напрасно. Ребёнок появился на свет слишком рано и не смог задышать самостоятельно. Я и профессор Александр опробовали разные методики, но…
Целитель печально развёл руками, не договаривая всю фразу до конца. Однако, Виталька и так всё понял. И, с опаской косясь на Грызня, шёпотом пояснил Витьке. Отчим же ненадолго опустил голову и замотал ею так, будто никак не мог поверить в услышанное. Так что спрашивать пришлось Сириусу.
– А его жена? Как она?
– Боюсь, леди не доживёт до утра. Я могу объяснить все подробности, но, думаю, будет лучше сделать это не в присутствии детей.
– Её можно увидеть? – слабым голосом произнёс Грызень.
– Дайте нам несколько минут привести комнату в порядок и вы, и дети сможете поговорить с ней. Она хочет видеть вас всех вместе, – целитель сделал паузу и с искренним сожалением добавил. – Мне очень жаль, лорд Верфайер. Ваша жена замечательная женщина. Крепитесь.
Он хотел было уйти, но отчим задержал его ещё одним вопросом.
– Погодите, профессор Азир, скажите. Ребёнок. Это был мальчик или девочка?
– Девочка.
На этих словах маг-целитель всё же вернулся в комнату. Сириус мрачно поглядел ему вослед. При этом лицо его выглядело особенно жёстким и оттого стало совсем некрасивым. Узкие губы были сжаты в одну черту, а от холодного взгляда, казалось, могли завянуть даже цветы. Однако, вопреки своему внешнему виду он сочувственно похлопал друга по плечу и произнёс.
– Он прав. Крепись, Людвиг.
– Это была девочка, – через горькие слёзы простонал Грызень. – Я ведь так хотел именно девочку. Девочки они нежные, любящие и спокойные. Она была бы такой же ласковой, как Мари. Не то, не то что эти…
Он не договорил кто, но обращённый к Витальке и Витьку полный ненависти взор говорил сам за себя. Речь шла именно о них. И, наверное, мальчики обиделись бы на такое сравнение, но они глубоко переживали собственное тяжёлое горе. У них не просто не появится сестрёнка. Нет. У них мама умрёт! И нельзя сказать, кто из двоих несчастных детей заплакал первым, но зарыдали они горько. Так, как только могут дети. А затем Витька не выдержал вести себя прилично и рванул со всех ног в родительскую спальню с криком:
– Мамочка! Мама!
Остановить его никто не успел. А Виталька удачно юркнул следом. Поэтому братья беспрепятственно бросились к кровати, где на простынях цветом белее первого снега, лежала не менее бледная и холодная мать. Мальчики даже не заметили, что горничные едва успели сменить постельное, что окровавленная ткань лежит в тазах, которые прислуга вот‑вот должна была унести. Они не заметили, что поодаль, повитуха пеленает омытое безжизненное тельце. Маленькое и хрупкое. Оба мальчика видели лишь маму, а не то, что сумел разглядеть, устремившийся вслед за ними, отчим.
– Мамочка! – присоединился к воплю брата Виталька и задал самый важный для себя вопрос: – Мамочка, они же не знают ничего, да? Ты же не умрёшь? Ты же не можешь умереть! Как я без тебя, мамочка?
– Мама, где у тебя болит? Давай я поцелую и болеть перестанет, – ласково щебетал Витька, расцеловывая ладони женщины.
Мари не выдержала и разрыдалась в голос.
– Уведите детей! – тут же грозно потребовал второй профессор – высокий мужчина с длинным орлиным носом.
– Мамочка!
Виталька крепко обнял мать. Ему было страшно, что его вот-вот от неё оттащат, и из-за этого он через свой испуг обрадовался, когда слабая мамина рука легла ему на плечо. Она же не отпустит его от себя! Удержит! А там мальчик почувствовал холодные родные губы на своей щеке и… на этом всё. Кто-то силой вырвал его из нежных материнских объятий.
– Уведите их! – снова потребовал тот же профессор.
Обоих мальчишек, как они ни порывались остаться, насильно вывели. Вряд ли горничные так ловко справились бы, но им страшила Сириус помог. Он схватил Витальку поперёк туловища и вынес из родительской спальни так же, как порой крестьяне ловко таскают свиней.
– Пустите меня, пустите! – тут же заревел Виталик и, боясь отбиваться от такого жуткого человека, добавил неприемлемое деревенское: – Пустите, дяденька!
Но кто его слушал? Их двоих затолкали в комнату и снова на ключ заперли. Дети били, колотили по двери, умоляли выпустить их, дать маму увидеть, но замок никто не открыл. Лишь позже подошла экономка и через дверь отругала, что они матери не дают умереть с миром. Мальчики так и застыли, не понимая, как же так? Да они же наоборот хотят вцепиться в неё и хищной смерти как раз-таки не отдать! Но никто их не желал слушать. И это тогда, когда этажом выше умирает мама. Чай не кошка соседская чужая, а мамочка родная, мамочка!
Дети заплакали ещё горше. Не менее горько было на душе Людвига. По его лицу текли слёзы, как он ни старался не плакать. При этом он держал Мари за руку. Её ладони за два с половиной года так и не стали намного мягче. Тяжёлая крестьянская юность навсегда огрубила кожу, но мага это не заботило. Он поцеловал каждый палец женщины и постарался мягко улыбнуться ей, хотя сердце его сжималось от боли. Мари едва дышала. С огромным трудом ей давался каждый вдох, но губы всё пытались и пытались шептать ласковые слова, обращённые к нему.
– Тише, – попросил Людвиг, понимая, сколь тяжело в состоянии Мари говорить. – Позволь теперь мне рассказать тебе, как сильно я тебя люблю.
– Нет-нет, погоди! – встревожилась женщина, словно очнувшись. – Сначала пообещай. Пообещай. Скажи, что позаботишься о моих мальчиках. Теперь у них остался только ты.
– Не беспокойся. Я позабочусь о них.
– Прошу, не обмани меня.
– Что ты, Мари? Разве я когда-либо обманывал тебя? Ты же мой ясный весенний день в зимние бесконечные метели. Ты та, кто подарила мне любовь. С тобой и только с тобой я узнал настоящую радость жизни. Как я могу обидеть тебя? Я люблю тебя, Мари… Мари? Мари!
Тело женщины обмякло. Жизнь уже ускользнула из неё, и Людвиг вдруг закричал, как безумный, словно крик мог исторгнуть из него всю боль. Но легче от этого ему не стало. Его жена, его любимая, умерла! В груди образовалась чёрная пустота, а в голове возникли чёрные мысли.
Это они виноваты. Только эти двое! Не будь их, никогда бы он не стал ругаться с Мари! Никогда бы она не упала с этой проклятой лестницы, сжечь бы её окаянную! Спалить бы весь дом дотла!
На миг перед глазами Людвига возникла прекрасная картина – он, Мари и их милая маленькая девочка, в возрасте, подходящим для игры в куклы. Такая же светловолосая как он, её отец. Ему привиделось, что он держит жену за руку, и они в порыве нежности вместе смотрят на прелестное дитя, беспечно улыбаются ребёнку.
А затем этот мираж заменило воспоминание о двух мальчиках. Нелепо одетые в жокейские костюмы, как будто в доме весёлый бал-маскарад, они ещё и гольфы изгваздали. Безжалостно испортили лестничный ковролин, а затем, ко всему прочему, растревожили криками мать. Без таких переживаний Мари могла бы прожить дольше! Пусть даже не на час, а всего на несколько минут, но… дольше!
От переполняющих его чувств мужчина снова неистово закричал.
