Элтэнно. Хранимая Звездой
Аромат волшебства. Книга первая
«Ничего-ничего, псина, я всё равно обведу тебя вокруг пальца, – оборачиваясь, чтобы свысока взглянуть на неприятеля, холодно подумал Леонард. – Место архимага на следующем голосовании будет моим. И править разумом Его величества буду тоже я… В конце концов, не получится с королём Стефаном, так возьмусь за его наследника! С ним гораздо проще совладать будет».
Глава 6
– Кушать хочется, – жалобно проговорил Витенька.
У Виталика самого живот от голода сводило. Пирожки они доели ещё вчера, а потому есть было нечего. А ведь время уже подошло к обеду. Кроме того, день выдался дождливым и холодным. Всё утро братья, прячась от хлынувшего ливня, просидели в одном из склепов, замок которого удалось вскрыть. Мальчики со страхом косились на жуткие, обглоданные крысами трупы, морщили носы от вони, но даже такая гадость не смогла отбить сильный детский аппетит.
«Если кто-то из благих богов может защитить нас, помогите, пожалуйста, – жалобно подумал про себя Виталик и взмолился ещё пуще. – Матушка, Аделюшка, услышьте! Как быть? Куда податься? Помогите нам!».
– Есть хочу, – продолжил хныкать Витька, и Виталик, стараясь взять себя в руки, произнёс вслух:
– Надо как-то денег добыть.
Он старшой. Ему нельзя панике поддаваться. О брате думать надобно.
– А откуда ж берут их?
– Работают. Или продают что-нибудь… Может, в книге твоей что про это написано?
– Не знаю. Я так-то её не читал, – растерялся Витёк.
Малыш и правда страницы не перелистывал. Безынтересно ему это было. Там слова всякие длинные непонятные. Картинок мало, да и те рассматривать не хочется. Чего внутрь глядеть? То ли дело чешую чёрную погладить. Она сразу тёплая становится и как будто мягкая.
– Пошли тогда в город? Дождь почти стих.
Ливень и правда уже прошёл. Так, покрапывало немного. А просветы в небе говорили, что скоро оно перестанет хмурится и вернёт себе прежнюю ясность. Поэтому Витька, у которого не нашлось возражений, поднялся на ноги, и оба мальчика направились к выходу с кладбища. Суровый сторож, сидящий в будочке у входа, удивлённо покосился на них. Он не мог припомнить, чтобы кто-либо поутру проходил мимо него, но мужчина не стал забивать себе этим голову. Мало ли зазевался и не заприметил? Да и чего на таких подозрительно смотреть? Одеты хорошо, обуты. Видать проведать кого-то из родных пришли, а не хулиганить.
В городе Виталик и Витька ходили от места к месту и предлагали свою помощь. Они обращались к лавочникам, спрашивали у женщин, не надо ли им помочь донести корзины со снедью, даже около батрака, занимающегося колкой дров, остановились. Последний зло рассмеялся над ними.
– Идите-идите своей дорогой, барчуки! Таким подработать дашь, так потом ещё родители со притезиями припрутся. Да и неча у рабочего люда хлеб отбирать. Вон идите! У!
Напоследок он такую рожу страшную скорчил, что мальчики отшатнулись и побежали прочь. Лишь за поворотом им смелости хватило спокойным шагом пойти.
– Кушать хочется, – вскоре грустно напомнил Витька. Ни о чём другом он думать уже не мог. Куда бы мальчик не посмотрел, его глаза всюду еду выискивали.
– И мне хочется. Только нет, не найти нам работы, – горько вздохнул Виталик. Ему стало понятно, почему на их просьбы все так шарахались, и из-за этого им овладело отчаяние. Это чувство не давало даже дышать нормально. Виталику хотелось сесть на корточки куда‑нибудь в уголок и плакать, плакать. Пожалуй, если бы не Витёк, он бы так и поступил. Но стыдно было при младшем брате сдаваться.
Он старший. Он должен крепким быть.
– Виталь, что же нам теперь делать? – хлюпнул носом малыш.
– Продавать что-либо придётся.
– А что, братик?
– Что-что? – раздражённо сказал Виталик и всерьёз задумался.
Обуви лишаться – только ноги потом в кровь сбить. Штаны не снимешь, одни они. Рубахи тоже. Камзол свой он уже отдал. Оставался Витькин, но его лишаться очень не хотелось. Ночью было холодно, и щуплый Витёк, несмотря на более тёплый наряд, по новой расклеился. Вон, опять сопли утирает.
А, может, книга?
Виталик с сомнением оглядел свёрток в руках младшего брата и решил, что нет. Нельзя книгу никому показывать. Даже если силой вырвать её из Витькиных ручонок, то хорошего ничего не жди.
Оставался разве что плащ, в который книга завёрнута была. Аккуратно отпороть капюшон? Книга небольшая, в него легко поместится. А прочее продать. Всё равно много ткани хорошей. Тёмно-синяя, с серой лоснящейся подкладкой. Непромокаемая.
– Плащ продадим, – решил мальчик.
Затем он сел на ступеньку крыльца и достал ножик. Осмотрел его лезвие – хватит остроты аккуратно нити подрезать?
– А книгу я в чём хранить буду?
Старший брат поднял голову, чтобы рассказать о своём плане, но тут обратил внимание, как карманы штанов у Витьки оттопырены.
– Вить, а в карманах у тебя что?
– В карманах? – малыш словно удивился тому, что в них действительно что-то есть. Даже руки туда сунул проверить. – Мелки и щенок.
– Вот их и продадим.
– Не дам! – надулся Витька словно бойцовский петушок.
– Тогда выбирай – либо книга, либо твои игрушки!
– Братец, а плащ как же? Ты же про плащ говорил, – жалобно пролепетал мальчик.
– Капюшон я всё равно опосля отпорю, в нём таскать свою книгу будешь. Но этим плащом мы сегодня так же, как вчера, укрываться будем. А мелки твои нас не согреют. Из них даже костёр не разведёшь, чай не карандаши.
Ох, и жалко Витьке своего добра было! Когда Виталик с барыгой одним сторговался, стоял поодаль и плакал тихо. Любимое, самое дорогое отдавал за то, чтобы брюхо себе набить. Да только что поделаешь? Голод не тётка, пирожка не поднесёт. А так они по новой закупились. И на этот раз не сладкой выпечкой. С ливером да с яйцом и зеленью рубленой начинка была. Наелись от пуза. Ещё и осталось.
– А теперь что? – уже забыв про слёзы, спросил Витёк, и Виталька грустно вздохнул.
– Дальше пойдём. Федюню всё ж отыскать надобно.
***
Что говорить? Намного интереснее автору за судьбой героев следить, нежели отвлекаться на то, что ему и так давно известно. Но тебе, мой дорогой читатель, наверняка не терпится узнать, что так напугало духов. Да не простых. То были сильные, могущественные некроманты своего времени. Люди‑хранители многих тайных знаний.
Что за беду они чувствовали? Какая сила не давала им донести до потомков слова опасности?
Для ответа на эти вопросы, я предлагаю заглянуть в Книгу Догм Мёртвых или, что может быть более привычно твоему слуху, в Некрономикон.
Вряд ли тебе когда-либо будет суждено перевернуть его страницы с той лёгкостью, что листает их автор, а потому, мой милый читатель, смотри внимательно, вглядывайся в каждый промелькнувший символ, старайся оставить в памяти всё, что только возможно, потому что большего ты никогда не увидишь. Копий этой книги крайне мало, а достоверно переписанных экземпляров и вовсе единицы. Это сделано во имя безопасности. Поверь, в твоих же интересах, чтобы такой порядок сохранялся как можно дольше. Некоторые знания обязаны храниться в тайне от непосвящённых. И этот гримуар никогда не будет предназначен для простых людей. Да и для людей вообще. Он был создан древней расой, жившей задолго до человечества.
В записях, что проносятся перед тобой, есть немного об истории этих великих существ. И этой информации отдельные главы не посвящены. Знание появляется по чуть‑чуть, между строк, так как рассчитано на иного читателя нежели человек. На кого‑то изначально сведущего. Однако, из того, что есть, тоже можно выделить суть мировоззрения живших до нас. И именно она, эта истина, послужила тем основанием, из‑за которого Некрономикон получил своё название. Да-да, увы и ах. Жаль, что приходится разочаровывать тех, кто рассчитывал увидеть все таинства некромантии.
Necronomicon. Nekros – мертвец. Nomos – закон. Eikon – образ или воплощение. Если переводить дословно, то получается «воплощение закона мёртвых». И «мёртвые» здесь – создатели гримуара. Исчезнувшая раса.
Кто‑либо из вас, моих читателей, спросит: «Так причём здесь какой‑то закон»? Ответ на этот вопрос прост. С ним связано всё остальное содержание. Оно описывает древние могущественные ритуалы, способные дать власть над потусторонними силами и даже открыть врата между мирами. И вот к ним‑то приписок, сродни правилам, полным-полно. Куда без них родимых, если тоже самое открытие врат является двусторонним? Маг может возжелать покинуть известный ему мир. Но что сюда проникнет вместо него, а?
Думаю, теперь тебе стало понятно, почему автору ближе название Книга Догм Ушедших. Однако, хм, прости. Вот она нужная страница. Расправляю разворот и смотри‑ка внимательнее. Рисунок тебе что-либо напоминает? Приглядись.
Да-да, верно. Именно этот символ – Ашенат, и появился на стекле ритуального круга усыпальницы Верфайеров. А в тексте рядом с ним можно разобрать пояснение, гласящее о том, что это изображение подразумевает. Если описанный на странице ранее ритуал произойдёт без досконального соблюдения ряда нюансов, то всех живущих поразят безумство и невиданные приступы, от которых не спасётся ни старик, ни младенец. А после весь мир погрузится во мрак и тлен.
Теперь тебе достаточно знаний?
Как нет? Правда, что ли, нет?
Тогда напоследок скажу, что третий круг упомянутого здесь ритуала возводит границы на скрижалях вех истории. Он разделяет прошлое, настоящее и будущее. Судьба мира из-за этого кажется разорванной. В ней обозначаются будущие намётки прорех, которые маг‑заклинатель может восполнить всем по его разумению. Из-за этого прорицатели перестают видеть вероятные события. Ясновидящие уже не различают прошлого. В настоящем мёртвые с трудом дотягиваются до живых, чтобы прошептать своё последнее предупреждение. Их план бытия настолько сильно отдаляется, что грань уже не преодолеть. Не будь Людвиг Верфайер Младший мастером-некромантом ничуть не хуже, чем его могущественные предки, не призывай он их в родовой усыпальнице, то им было бы уже не связаться друг с другом.
Отчего же они сообщили так мало?
А кто сказал, что мало? Быть может, вполне достаточно?
Начало великой волшбе было положено. Часы в Лоррендаумском доме виконта Даглицкого мерно отсчитывали секунду за секундой.
… И поэтому мёртвые уже оплакивали живых.
***
После такого мрачного отступления нельзя не вернуться к судьбе детей бедняжки Марьи или, как называл её муж, Мари. Эти мальчики сыграют значимую роль в последующих событиях. И всё же сейчас, пока они об этой своей роли ничего не знают, им, конечно, не видится чего-то великого в своей беспросветно тяжёлой судьбе.
Они голодны, у них нет крыши над головой, им ужасно одиноко, а мир даже не думает утешить их добрыми событиями.
Так… где же братья? Почему это я их не вижу?
А, вот они! Прости, мой дорогой читатель. Эти улочки в Барговерце такие неуютные и корявые, что сложно разглядеть на них две крошечные фигурки. Хотя, нет, не две. Три. Вот уже очень хорошо видно, что мальчики бредут, сами не зная куда, а, сидя на краю оставленной кем‑то телеги, за ними наблюдает другой мальчишка. Он рыжеволос, конопат, грызёт сморщенное прошлогоднее яблоко и, кажется, хочет что‑то сказать.
Давай послушаем.
– Эй, мелюзга. Чего вам здесь надобно? – прекращая грызть яблоко, грозно задал вопрос неприятный лохматый мальчишка Виталькиных лет. Был он бос. Да и одежда ему явно с чужого плеча досталась. Штаны коротковаты, зато рубаха длинная, большая. Почти на взрослого.
– Ничего. Гуляем мы.
– А неча тут гулять. Моя энто улица.
Что происходит Виталик и Витёк поняли. Иногда они так же, только собравшись в большую компанию, гоняли чужих мальчишек, решивших забрести в их квартал. Этот же парнишка в одиночку ерепенился. Силой себя считал.
– Ладно. Уходим мы, – решил не связываться Виталька. Чай не родной край, а и правда незваные гости.
Мальчик тронул младшего брата за плечо. Они развернулись и хотели было уйти, но тут Виталика нечто по затылку ударило. Не больно, но не почувствовать было нельзя. Машинально он прижал руку к голове и оглянулся. Наглый парень ехидно скалился и куда‑то смотрел. Виталик проследил за его взглядом – огрызок. Швырнул значит. И такого уж нахальства не стерпеть было. Ладно бы ещё компания была, а то один, а героя из себя корчит.
– Это ты чего делаешь? – возмутился старший из братьев.
– Такого барчука, как ты, жизни учу. Неча по чужим улицам шляться, понял? В домах своих сидите, дураки учёные.
Вот уж за дурака, а тем более за учёного, Витальке что-то вдвойне обидно стало. Закатал он рукава рубашки и, ни слова не говоря, шаг вперёд сделал. А парнишке словно того и надо. Как свиснет, два пальца в рот сунув! А сам идёт на Виталика и уже кулаки сжимает. Только старший из братьев уже понял, что сейчас на свист помощь нахалу сбежится. Так же резво, как шаг вперёд, шаг назад сделал. Витьку за плечо тронул и торопить начал. Но не успели ребята сбежать. Дорогу им другой мальчишка перегородил. Большой уже. Лет двенадцати, не меньше.
– Ах вы нас, сирот, обижать надумали? Думаете, раз одеты в рубахи чистые, так всё можно вам, эвон оно как!
Что тут говорить? Жаловаться, что у самих нет ни отца, ни матушки?
Снял Виталик руку с Витькиного плеча и шепнул:
– Я задержу их, а ты беги.
Сказал так, да бросился на старшего. Вот только Витёк хоть и маленький совсем, щуплый, а тоже боевой товарищ. Плащ с книгой наземь положил да помогать взялся. Вот только где там? Что одному, что второму тумаков отвесили. Хорошо ещё, что не сильно. Так, почитай только припугнули.
– Ты боты свои давай сымай, – зажав мальчиков в угол, потребовал подросток. – А то моему другу носить нечего. А ты ничего. Мамке наревёшься, так тебе и леденец, и новые купят.
Витёк дёрнулся было, сказать что-то хочет, но Виталька его остановил. Послушно обувь снял и молчит. А парень, что яблоко ранее жевал, недоволен. Ботинки ему в пору пришлись, а ему всё мало.
– И рубаху давай сымай.
– Да как же я без рубашки-то? – не сдержался Виталька.
– Мою наденешь. Обменяемся.
Парнишка с хохотом свою грязную рубаху через голову стащил, на мостовую бросил, а сам за пуговицу Виталькиной ухватился.
– Сымай давай, – требует. – А этот мелкий пусть камзол мне отдаёт.
– Да куда тебе? – даже друг его удивился. – Он же совсем махонький. Не налезет.
– Налезет-налезет.
Зря парень старался. Мала ему Витькина одежонка была. Натянуть на себя пытается, а чуть ли не рвёт. И оттого злость его взяла. Скинул он камзол наземь, ногами топтать стал, а затем руки протянул к плащу, что Витёк к себе опосля драки намертво прижал.
– Чего энто ты там так в эту тряпку вцепился?
И как хватит плащ за край – так и повалилась в грязь книга по некромантии с пирожками мясными вместе. Дух-хранитель шипит, а тронуть наглеца не смеет. Нет в его головёнке таких мозгов как у Лариона‑Мертвеца. Ему, как должно от посягательств Чёрную Книгу защищать, свои команды дадены. Сильного, кровью пахнущего, на расстоянии поучить уму‑разуму дозволено. А такого бесталанного без особой нужды дракончику в покое оставить следует. Так же, как Витька. Но только не нравится ему, что мальчонку его обижают. Так и хочется наказать негодяя… да вот не тронул тот кожи драконьей! Так уставился. Пялится во все глаза, а не подходит, не касается. Зря призрачный дракончик ящеркой туда‑сюда шныряет в нетерпении.
– Чего-й это такое? Дорогая вещица, наверное? – задумчиво произнёс рыжеволосый парниша, но старший товарищ охолонул его жадность.
– Не тронь, – строго-настрого сказал. – Это явно какая‑то мерзость пакостная. Добрые писульки не будут так выглядеть. Глянь, какие лапы крепят её. Чёрные. И живые будто.
– Эге.
На этом коротком словечке оба парня переглянулись многозначительно и дёру дали. Витёк сразу к книге своей бросился. Едва ли не ревёт, к себе прижимает, обтирает обложку от грязи. Ни дать, ни взять словно о живом ком-нибудь заботится. Виталик аж перепугался, как бы братец его умом не тронулся.
– Ты её обратно в плащ заверни. Может, прав Страшила был, нельзя такое людям показывать? Вона как убежали.
Ничего не говоря, Витенька Чёрную Книгу Дракона в плащ спрятал. Затем кафтанчик свой поднял, отряхнул его, на свет посмотрел. Порвал его всё-таки парниша тот. Прям на спине шов расходиться стал, и рукав один с дырой теперь. Но что поделаешь? И такой надел. Пусть рваный да чумазый камзол, а вечер уже. Солнце скрывается, ветер поднялся. Так и замёрзнуть недолго. Виталик, несмотря на плотное телосложение, и вовсе скукожился. Руками бока потёр. Холодно, а грязную рубаху брать не хочется. Противно.
Только куда с голым телом пойдёшь?
Вздохнул Виталик тяжело, поднял рубаху. Потом от неё несёт. Ткань колючая, грубая. Такую надеть – себя не уважать. Но выбора нет. Надел.
– Пирожки жалко, – вздохнул Витёк. – Может, поднять?
– Да куда? Грязные совсем.
Сказал так Виталик да пошёл с братом дальше. Но мысль нет-нет, а к еде брошенной у него возвращалась. Чем ему брата кормить? Второго камзола нет. И ботинок теперь у него нет. У Витьки тоже из всего имущества книга, которую даже показать кому-либо страха не оберёшься.
– Пошли назад. Соберём пирожки.
Вернулись мальчики, да только ничего им уже не досталось. Собака какая‑то последний кусок жадно проглотила, свой злобный взгляд на них подняв. А затем свирепо рявкнула и, довольно виляя хвостом, умчалась прочь.
Глава 7
– Это было глупо, Людвиг, – недовольно сказал граф. – Не стоило так упираться в присутствии главного инквизитора.
– Но разве я не прав? Отец, неужели я должен был во всех подробностях рассказывать, чем занимался последние годы?
– По крайней мере ты делал это аккуратно. Даже до меня никакие сведения о твоих проделках не дошли, – тихо проворчал старик и выглянул за окно кареты, чтобы после задёрнуть плотнее шторку. Ему не нравился вид сопровождающих их людей в бело‑красных плащах. Любого опального мага вид инквизиторов заставил бы нервничать.
Некоторое время внутри экипажа царила тишина, а затем старик проговорил:
– Со своей стороны я постараюсь сгладить этот момент. И всё же до прибытия в Лоррендаум постарайся вспомнить – что опасного могли найти блюстители чистоты магии?
– Понятия не имею, – прошептал Людвиг и устало прикрыл глаза.
Ответ на этот вопрос он искал с тех самых пор, как услышал про инквизиторов, но покамест в его голову не пришла ни одна дельная мысль. И, быть может, это было связано всего лишь с тем, что забот у бедного виконта существенно прибавилось. Его раздирали на части тысячи тревог, крутящихся вокруг одного единственного имени – Эдвард Рейц. Даже знак Ашенат и смерть Мари отошли из-за них на второй план.
– Тогда нельзя списывать со счетов вероятность, что человек, о котором ты мне рассказал, подбросил в твой дом что-либо нежелательное. Возможно, ему нужно твоё возвращение в Лоррендаум даже такой ценой.
– Я уверен, что это он, – глаза Людвига гневно сверкнули. – Больше некому похищать мальчиков. Они никому не нужны!
Людвиг воскликнул свои слова так громко и уверенно, что мгновением позже внутренне сжался от острого и крайне болезненного укола совести.
«Они никому не нужны» – такая короткая, но настолько безжалостная фраза. И ведь речь не о подгнивших луковицах на рынке. О детях.
Что если бы эти двое не были детьми Мари? Что если бы их привели к какому-либо некроманту для того, чтобы он создал из них вампиров?
… Кто-нибудь бы вообще вспомнил о том, что они живые? Кому-нибудь было бы до их судьбы дело?!
Людвиг постарался быть честным перед собой. Даже ему самому мальчики стали важны исключительно из-за проснувшейся совести. Он не любил, даже ненавидел их за несносный характер и поступки. Но сначала обещание умирающей жене, а затем укор мёртвой дочери. Мари многое изменила в нём, попросив представить так же бы он отнёсся к собственному ребёнку как к пасынкам. Ответ был прост. Нет, не так же. И не простил бы он никогда любимой, если бы она в случае его кончины бессердечно отдала Адель на воспитание кому-то чужому.
… Да, если бы не совесть, то он бы давно согласился с мнением окружающих его людей.
«Избавься от этой обузы», – завуалировано, а то и напрямую говорили они.
И ведь так просто, так легко это сделать! Все более чем поймут, когда он трагично скажет: «Я был вынужден так поступить». Ему даже искренне посочувствуют за то, в какой тяжёлой ситуации он оказался.
Но разве кто-либо посочувствует этим детям? Нет. Их заставят принять собственную ненужность, объяснят почему поступил правильно именно предавший их человек. У взрослых ведь нет выбора, любому взрослому важнее жить своей жизнью – свободной, насыщенной и никак не связанной с неприятными хлопотами, что так легко скинуть на чужие плечи. В конце концов, эти двое всего лишь деревенщины, которым волей судьбы досталась звучная фамилия Верфайер. Они никто. Для аристократии собаки порой дороже и любимее, чем такие безродные отбросы. А он, Людвиг, как раз-таки настоящий аристократ. Он недостижимый для этих детей идеал, образец для подражания, прекрасно воспитанный и хорошо образованный мужчина. Именно такие, как он, без зазрений совести отдают пасынков в интернат, а после даже ни разу не навестят их. Не то что приласкают.
Ненадолго Людвиг прикрыл глаза, представляя своё будущее без миледи Ванессы. Что стало бы с ним, не женись его отец на этой мягкой женщине? Или женись он на другой, более чёрствой или сумевшей бы подарить ему другого сына? Что если бы у него был брат, который куда как лучше соответствовал бы тщеславию графа Даглицкого?
Стал бы он тогда хоть кому-то нужен?
Людвиг искренне растерялся, задаваясь этим вопросом. До этого мысль о таком никогда не посещала его. Он всегда знал, что он единственный наследник своего отца, новое звено знатного рода Верфайеров… Да он просто не мог быть неважен!
А мальчики? Они хоть для кого-то важны, кроме покинувшей их Мари? Серьёзно, нужны они хоть кому‑нибудь?!
– В таком случае, зря ты настолько серьёзно относишься к этому… к этому Эдварду Рейцу, – между тем с брезгливостью произнёс граф. – Сей мужчина глупец, раз действует столь грубыми способами, да ещё выбирает неправильные рычаги влияния. Идея шантажа через похищение детей на корню нелепа.
Тут Людвиг Старший ненадолго замолчал и испытывающе посмотрел на сына.
– Ты ведь понимаешь, что долг сохранить честь нашего рода превыше жизни двух крестьянских мальчишек?
Губы Людвига Младшего упрямо поджались, но он, пусть и с заминкой, всё же утвердительно кивнул. Однако, его отца это не устроило.
– Я хочу, чтобы ты ответил вслух и честно! – сурово рявкнул он. – Мне нужна уверенность в том, что я знаю всё о твоих помыслах.
– Происходящее – только моя вина, – горячо прошептал Людвиг. – Так что, если я не смогу уберечь детей Мари, их кровь навеки останется на моих руках. И поэтому я буду делать всё, чтобы спасти мальчиков. Да, отец, да! Покуда это будет безопасно для благородного имени Верфайеров, я сделаю всё для их спасения. И никак иначе!
– Запомни, покуда это безопасно для благородного имени Верфайеров, – погрозил старик-граф пальцем и пристально уставился на сына.
– Я знаю, в чём состоит мой долг. Всё будет именно так.
– Хорошо, приоритеты мы расставили, – вздохнул свободнее граф, несмотря на своё крайнее недовольство. От патетики речи сына его коробило. – Тогда поступим следующим образом. По прибытии в Лоррендаум у тебя не будет выбора, кроме как отправиться в Великий собор, но твой допрос не произойдёт сразу, в этом я убеждён. У меня будет время поднять свои связи. А ещё я могу попробовать отыскать детей через удалённый поиск, если ты, конечно, для чего-то решил хранить их материал. Так у меня может получиться сразу выйти на этого мистера Рейца.
– У меня есть волосы мальчиков. Я храню их в шкатулке в своём кабинете. Нижний ящик.
Стоило этим словам прозвучать, как мужчины понимающе уставились друг на друга.
– Считай, что больше у тебя нет этой шкатулки, – наконец процедил вместо желаемых проклятий граф. – Тебя заставят её сжечь. Непременно.
Людвиг Младший понимающе кивнул, а его отец устало потёр лоб. И после, оставляя при себе свои едкие мысли, сказал:
– Всё же очень странно. Зачем кому-то дети-вампиры? И как со всем этим связан знак Ашенат?
– Вы думаете, эти события связаны?
– Да.
– Почему?
Старик-граф многозначительно посмотрел сыну прямо в глаза и с высокомерием произнёс:
– Иначе бы я не видел в своём видении мёртвым именно тебя. Вот почему.
Людвигу оставалось только виновато опустить взгляд к полу. Свою судьбу он сотворил своими руками. Своими мыслями, своими поступками. И из-за этого возразить отцу не посмел.
***
Сириус ван Отто, как вам уже должно быть понятно, являлся не только директором королевского интерната, но и значимым лицом в канцелярии тайных и розыскных дел. Однако, так же как многие другие сотрудники канцелярии, свою деятельность мужчина от общественности скрывал в силу её специфики, и поэтому об его широких связях знали очень, очень немногие лица.
Вот только даже этих связей не хватило, чтобы с лёгкостью вернуть двух малолетних сорванцов!
– Погодите, – суровым голосом прервал барон говорившего. – Вы хотите сказать, что этих двоих видели едва ли не повсеместно, но… никто не схватил их? Так, что ли?
– Тык, Ваша милость, видели-то их видели. Вот только до того, как распоряжение‑с от вас до каждого агента дошло, – попытался оправдаться подчинённый и виновато развёл руками. – Они ж приметные такие. Оба хорошо одетые, а без надзору бродят и работу выпрашивают. На таких грех внимание-с не обратить, но всё ж без причины не схватишь. А как донос на книгу, явно магическую, да от вас причина-с появились, вот те на, их ровно след простыл. Я ж потому и прибыл лично, чтобы вы не так уж серчали-с. Как такую оказию на бумаге изложить даже не ведаю.
– Угу, лично прибыли, – буркнул Сириус и уставился на мужичка в военной форме взглядом змеи. – Это вас леди Кларисса отправила? Сама, как обычно, в провалах сознаваться не хочет?
Собеседник Сириуса побледнел, но, подумав, утвердительно кивнул головой.
– Говорите, когда точно вы узнали о моём распоряжении?
– Эм-м…
– Я всё равно узнаю. Не от вас, так от других.
– Сегодня сразу после заутрени, – тихо прошептал мужичок, и Сириус едва не вскипел от гнева.
– То есть на целые сутки позже необходимого, – заскрипел он зубами и подумал, что вот она последняя капля. Леди Кларисса слишком заигралась в своей нелюбви к нему! И раз она решила таким образом препоны чинить, совершенно забывая, что цели им одной служить требуется, то пора от неё избавиться.
«Надо будет намекнуть, чтобы её мужа перевели по службе в какое-либо другое местечко… Например, поближе к каторге, а не к столичным благам», – хладнокровно определился Сириус с нерадивой наблюдательницей Барговерца, и тут же обмер. Дочь этой особы на выставке, что ему не так давно довелось посетить, прогуливалась в обществе Леонарда ван Донатана. И, быть может, за влечением молодых людей стоит нечто большее?
Стараясь отрешиться от новых мыслей, Сириус отдал указ. Сначала самое необходимое, а потом всё остальное.
– Местные приюты проверять ежедневно. Есть там у нас свои люди?
– Да вот как-то не очень, – откровенно поморщился мужичок. – Дети-то у нас в розыске покамест не бывали-с.
– Так найдите нужных людей, – возмутился барон.
В конце концов, не лично же ему в этот Барговерц ехать?
– Может, городскую жандармерию подключить?
– Нет, а вот жандармов не надо, – холодея от мысли, что такие олухи найдут Чёрную Книгу Дракона и в приступе благочестия сдадут её кому не надобно, резко отверг предложение Сириус. – Ищите сами. А как найдёте, в закрытую карету их и прямиком ко мне. Причём со всеми вещами! С книгой это правда, она магическая. Им довелось её кое у кого украсть, и теперь дело королевской важности вернуть её как можно скорее на место. По-тихому вернуть.
– Ясно. Понял-с, – тихо сказал мужичок и, по-военному попрощавшись, вышел за дверь. Выглядел он сникшим.
Сириус ван Отто, едва его собеседник ушёл, осуждающе покачал головой. До Барговерца от столицы было всего около шести часов пути, а такое ощущение, что он только что принимал выходца из глубинки. Кое в каком городе определённо требовалось наводить порядок, следовало провести чистку агентов и…
Вот только не в интересах Сириуса это пока было! Поэтому он вынужденно смирился с тем, что не достиг быстрого результата в поисках мальчиков. В конце концов, в его возможностях было задействовать другие пути по их поимке.
«Отдать распоряжение и сразу же поднять вопрос о местонахождении Эдварда Рейца!» – определил порядок действий Сириус, но недовольно цокнул языком. Несмотря на логику, отыскать наглого мерзавца, посмевшего поставить Людвига в столь ужасное положение, ему хотелось в первую очередь.
Аж руки чесались!
***
Раз уж в этой главе так часто упоминается имя Эдварда Рейца, то давайте поставим в судьбе этого мужчины точку.
Итак, двумя часами позже, чем Сириус ван Отто принимал у себя посланца из Барговерца, наступил вечер. Не очень поздний, но такой, чтобы расположенная в черте Лоррендаума фабрика по производству гобеленов уже закрылась. Последняя ткачиха в обществе своего мужа-мастерового покинула это помещение, и оттого здесь должно было быть тихо.
Однако, тихо никак не было.
– Эдвард Рейц, – просмаковал имя некий человек в широкополом цилиндре и длинном тёмно‑сером плаще, элегантно повязанным на одно плечо. – Давно я так не ошибался в людях. Можно даже сказать, вообще никогда.
Мужчина приподнял голову так, что его лицо стало очень хорошо видно, и полуодетый Эдвард, подвешенный на крюк за связанные руки, тут же задёргался, пытаясь что‑то сказать. Но кляп помешал ему. Изо рта вырвалось только мычание. Тогда он начал суетно извиваться и истошно выть. Глаза его при этом округлились от боли. Из-за движений суставы выворачивало.
– И как? Тебе нравится, когда всё идёт не так, как тебе хочется? – с иронией поинтересовался человек в цилиндре.
После этого он поправил плащ, а затем удобнее взял в руки богатую трость и отвесил по Эдварду несколько сильных ударов. От каждого соприкосновения трости с телом, оставался яркий красный след. Рейц безостановочно мычал. Лицо его было сморщено от боли и жалости к самому себе – ему не оставили шанса вымолить себе прощение и сказать, что он готов всё исправить!
– Нет? Так, видишь ли, мне тоже не нравится. Я терпеть не могу, когда кто‑то нарушает мои планы. Понимаешь, в чём дело?
С этими словами таинственный мужчина взял со столика лежащий там меч и замахнулся им. Эдвард зажмурил глаза от страха, но в следующую секунду грохнулся на холодный каменный пол фабрики. Верёвка, удерживающая его на крюке, оказалась разрезана.
