Владимир Карлович Осипов
Властители Гюлистана
Тифлис стал первым пунктом в скитаниях меликов. В столице Грузии Абов и Меджлум задержались ненадолго. Обстоятельства вскоре вынудили их переселиться во владения гандзакского хана. Повторялась история 20-30 летней давности, когда их отцы точно так же обрели пристанище у соседнего дружественного им гандзакского хана Шахверди. Теперь, спустя десятилетия, сын Шахверди Джавад-хан принял у себя сыновей Овсепа и Атама.
Исследователями называются разные причины отъезда меликов из Тифлиса. Раффи, например, приводит следующую предысторию этого события: спустя некоторое время после приезда Абова и Меджлума в Тифлис, Ираклий получает письмо от шушинского хана, в котором тот предлагает обменять беглых, переселившихся в Карабах, турок – подданных грузинского царя, на армянских меликов. Ираклии, как пишет Раффи, “не столько из-за желания, получить своих подданных, сколько опасаясь мести Ибрмгим-хана»”, соглашается с его предложением. Абов и Меджлум, разузнав об этом сговоре хана и царя от секретаря последнего, армянина по национальности, в спешке покидают Тифлис и направляются в Гандзак”.
Примерно то же самое, с незначительными отличиями, сообщает Лалаян.
Лео, помимо вышеназванной, приводит еще одну, на его взгляд, “более весомую” причину отъезда меликов из Грузии. Вот что он пишет со ссылкой на рукописный труд Вардана Одзнеци “История Армении”: “Ираклии относился к меликам очень хорошо и намеревался причислить их в ряд первостепенных дворян. Однако грузинское дворянство воспротивилось этому замыслу хотело, чтобы мелики, были признаны второстепенными дворянами. И мелики, видя, что Ираклии ничего не может сделать с этим воспротивлеиием, оставляют Тифлис, польные сильной ненависти к грузинскому дворянству”.
Мы склонны, следуя Лео, признать последнюю причину “более весомой”, исходя из следующего соображения: покинув Тифлис, мелики обосновались ни где-нибудь, а в подконтрольном Ираклию Гандзаке. Это обстоятельство, как нам кажется, является свидетельством того, что между грузинским царем и армянскими меликами, по крайной мере на тот момент, были хорошие, дружественные отношения. В противном случае жизнь меликов в Гандзаке была бы не безопаснее, чем в Тифлисе. Следовательно, отъезд Абова и Меджлума не мог бить спровоцирован лукавыми замыслами Ираклия. Что же касается ревностного отношения грузинского дворянства к дружбе Ираклия с армянскими меликами, мы будем иметь возможность представить себе, сколь невиданных масштабов оно могло достичь. Достаточно сказать, что именно зависть определенной части грузинского дворянства к успехам переселившегося все же в Грузию Абова стала причиной его предательсткого, подлого убийства в 1808 году.
Отъезд Абова и Меджлума из Грузии, в силу каких бы причин он ни состоялся, вернул меликов из непривычной для них пассивной роли наблюдателей и просителей в их родную стихию, в ситуацию постоянной, изнуряющей противника войны с рассвирепевшим шушинским ханом. Первоисточники, к сожалению не называают точной даты переселения меликов в Гандзак. Имеющиеся в нашем распоряжении данные позволяют лишь очертить примерный промежуток времение, в котором имело место это событие.Так, тзвестно, что Абов и Меджлум оставались в Тифлисе, по крайне мере до апреля 1788 года. Об этм свидетельствует письмо И. Аргутинского Г.А. Потемкину, написанное из Астрахани 25 апреля того года.
Лео упоминает еще одно жранящееся в его архиве письмо Аргутинского, адресованное индийским армянам и написанное в 1790 году. (Великий историк, к сожалению, не упоминает точной даты его написания). В этом письме говорится, в частотности: "…а ныне они (Абов и Меджлум.– авт.) в Гендже <находятся> и постоянно набегают на окрестности крепости Шуши, уже хан шушинский поколебим и просит у царя перемирия”.
Это свидетельство Аргутяна приводит нас к двум однозначным выводам:
1. Переселение Абова и Меджлума в Гандзак имело место либо в 1790 году, либо до этого года. Таким образом, учитывая предыдущее письмо Аргутяна, можно с уверенностью отметить, что отъезд меликов из Тифлиса имел место не ранее конца апреля 1788 года и не позднее 1790 года.
2. Между Ираклием и меликами, никакой вражды, по крайней мере, к моменту написания письма, не было, ибо, как следует из процитированного отрывка, стесненный набегами Абова и Меджлума, Ибрагим обратился с просьбой о перемирии не к кому-нибудь, а к царю, то есть к Ираклию. А это значит, что Ираклий к этому времени был покровителем Абова и Меджлума. Естественно, такое положение вещей признавали и сами мелики.
Может возникнуть вопрос: а на какую силу опирались, вернее, какой силой предводительствовали Абов и Меджлум, производя набеги на владения Ибрагима, ведь известно, что под их началом при отступлении Бурнашева в Тифлис было всего несколько людей? В поисках ответа на этот вопрос нам поможет одно из свидетельств все того же И. Аргутинского: "… и с коего Абова владения бежали пятьсот семейств и переселились между Грузию […] в местоположении Шамкорах”.
Переселение этих семейств состоялось после отъезда Абова и Меджлума в Тифлис и явилось следствием притеснений со стороны Ибрагима. Аргутинский указывает лишь один случай такого переселения. Не исключено, что подобных случаев было множество. Раффи, например, упоминает переселение около 1000 семейств из Джраберда в Гандзак. Согласно сведениям, семейства эти находились в управлении вернувшихся в Гандзак Абова и Меджлума. Безусловно, костяк отрядов меликов был сформирован из переселившихся в Гандзак и находившихся в их подчинении подданных.
Набеги Абова и Меджлума до того стесняли Ибрагима, что он, как пишет Раффи, «вынужден был несколько раз обратиться к Джавад-хану, прося его посредничество, чтобы |Джавад] помирил его с Мелик-Меджлумом и Мелик-Абовом, чтобы те прекратили свои враждебные действия и вернувшись на свою родину пользовались своими древними правами, владея своими вотчинами’’. Однако мелики, как пишет далее Раффи не поверили лукавому хану, заявляя, что вернутся на родину только после разрушения Шуши и после изгнания Ибрагима из Карабаха.
Насколько достоверны эти сведения Раффи сказать трудно, ибо никто из исследователей, кроме его самого, этими данными не оперирует.
Дружба Абова и Меджлума, как свидетельствуют народные предания, не выдержала испытания временем. После нескольких лет совместных военных действий против Ибрагима между ними произошла какая-то размолвка. Раффи одну из причин этой размолвки находил в разности характеров двух меликов. В отличие от уравновешенного, умудренного опытом Меджлума, Абов свои бесспорно лучшие качества – храбрость, неустрашимость и непобедимость сочетал с вспыльчивостью, недальновидностью и ревностью. Отношения между двумя меликами еще более осложнились, когда Абов объявил о своем желании переселиться в Грузию. Такое переселение воспринималось Меджлумом как дезертирство и отказ от родины, с чем он не мог смириться. Напряженность между меликами постепенно достигла кульминации и разрешилась окончательным разрывом их отношений после ссоры, возникшей по формальному поводу (Абов обвинил Меджлума в неуважительном отношении к армянской вере, после того, как тот нарушил Пост). После этого, по сведениям Раффи, Абов оставляет Гандзак и со своим народом переселяется в Болнис (Грузия).
“В Болнисе Мелик-Абов также имел противоречия с грузинскими книзьями, долго там оставаться не смог. Потом (1795) оставил Болнис и, помирившись с Ибрагим-ханом, вернулся в Карабах, стал жить в родной вотчине – в Гюлистане. Однако обстоятельства, как увидим потом, снова вынудили его покинуть родину”.
Следует отметить, что утверждения Раффи как о переселении Абова в Болнис ранее 1795 года, так и о его возвращении на родину в том же году не соответствуют действительности. На сей счет есть недвусмысленное свидетельство самого Абова. Речь идет о письме Абова Минасу Лазаряну от 23 ноября 1807 года. Чуть позже мы будем иметь возможность познакомиться с содержанием этого письма, а пока отметим лишь, что переселение Абова в Болнис по его же собственному утверждению имело место после неудачной попытки новоявленного правителя Персии Ага-Мамад-хана занять Шуши, имевшей место в 1795 году. Кстати, следует сказать, что Раффи известны были и год осады Ага-Мамад-ханом Шуши, и содержание вышеназванного письма Абова. Остается непонятным, почему, имея под рукой такие факты, выдающийся романист и историк отдал предпочтение непроверенным народным преданиям.
Историю о размолвке Абова и Меджлума упоминает и Лалаян. Однако о переселении Абова вследствие этой размолвки он не говорит.
О раздорах между друзьями-соратниками и о переселении Абова. в Болнис сообщает также Лео, опираясь, вероятно, на сведения Раффи. Согласно Лео, это переселение было окончательным, по крайней мере, ни о каком возвращении Абова на родину ни в 1795, ни в каком либо другом году он не упоминает.
Сведения Раффи, Лалаяна и Лео, таким образом, подталкивают нас к следующему заключению: после ухода Абова и Меджлума из своих владений в 1787 году и обоснования в соседнем Гандзаке, несмотря на все старания, регулярные вылазки, вынудившие шушинского хана закрыться в своей крепости и искать способы примирения с меликами, последним так и не удалось победоносно вернуться в свои вотчины, как это некогда сделали их великие отцы.
Каграманян, в отличие от них, приводит совершенно иное сведение, не только опровергающее мнения этих уважаемых авторов, но и, как нам кажется, разрешающее многие неясности, разночтения в вопросе взаимоотношений Ираклия с армянскими меликами. Послушаем Каграманяна: “В 1791 году Ибрагим-хан требует от гандзакского хана передать ему мелика Абова и мелика Меджлума, угрожая разрушить его ханство. Гандзакский хан уведомляет об этом Ираклия Второго. Последний соглашается передать меликов с условием, чтобм Ибрагим в свою очередъ возвратил бежавших из Борчалу в Шуши 200 татар”. Здесь необходимо прервать нашу цитату для следующего комментария: как известно одной из причин обострения отношений Ираклия с меликами, согласно преданиям, было благосклонно воспринятое Ираклием предложение Ибрагим-хана обменять находившихся у него беглых подданных грузинского царя на двух мятежных меликов. Вследствие именно этого, как уверяют предания, Абов и Меджлум вынуждены были покинуть Тифлис. Наряду с этой причиной, как мы упоминали, называется и другая, а именно, враждебное отношение грузинского дворянства к намерениям Ираклия зачислить Абова и Меджлума в ряд первостепенных дворян. Как вы помните, Лео называл эту причину “более весомой”, и мы с ним согласились, отмечая, что отъезд Абова и Меджлума из Тифлиса в Гандзак имел место в 1788-1790 годах. Мы отмечали также, что до 1790 года отношения между Ираклием и меликами были не враждебными, что в свою очередь является косвенным подтверждением отсутствия злого умысла у царя по отношению к Абову и Меджлуму (по крайней мере до 1790 года). Иными словами, налицо факт явного противоречия преданий со свидетельствами современников и логикой развития дальнейших событий. Это – с одной стороны. С другой стороны, как мы говорили уже по одному поводу, в основе любых преданий лежит действительно имевшее место событие. Сведение, приводимое Каграманяном, ценно именно с точки зрения того, что, во-первых, еще раз подтверждает правоту последнего нашего утверждения и, во-вторых, и это самое главное, снимает противоречия между народными сказаниями и засвидетельствованными историческими событиями. Предложение Ибрагима к Ираклию действительно имело место, однако не во время нахождения меликов в Тифлисе, как это утверждают сказания, а немного позже, в 1791 году, когда Абов и Меджлум, находясь в Гандзаке, превратились в трудноразрешимую проблему для Ибрагима, и коварный владелец Шуши для приобретения безопасности готов был пойти на какие угодно уступки Ираклию. Возможно, соблазн получить своих подданных обратно перевесил союзнические обязательства Ираклия перед своими единоверцами. Безусловно, здесь сыграли роль и ослабленные позиции Ибрагима. Ираклий, по-видимому, рассчитывал, что стесненный набегами Меджлума и Абова тушинский хан не представляет для него серьезной опасности, следовательно, можно обойтись и без услуг армянских меликов. Как бы там ни было, Абов и Меджлум стали предметом политического торга. Это обстоятельство не могло не вызвать гнева со стороны гордых, упрямых и простосердечных горских властителей.
“Мелики, – пишет Каграманян далее, – возмущаются от этих действий единоверного и союзнического царя. Они решают своими руками вершить свою судьбу. Собирают по 500 всадников из своих подданных, еще 500 собирают из разных мест и разбивают лагерь у реки Куры, недалеко от Гандзака.
Обо всем этом гандзакский хан сообщает шушинскому хану. Последний призывает дополнительную помощь своего зятя Омар-хана и вместе с 3000 конницей нападают на 1500 всадников меликов. Современник этих событий русский военный деятель П.Г. Бутков, который был знаком со множеством военных операций, с удивлением описывает, как армяне с наполовину меньшими силами громят Ибрагима и Омара ханов. Тесть и зять терпят позорное поражение и бегут. Войско Омара рассеивается в разные стороны, а Ибрагим кое-как добирается до шушииской крепости, потеряв 200 всадников. Мелики с честью возвращаются в родные владения. Ибрагим-хан, напуганный теперь еще опасностью ближайшего нашествия Ага-Магомед-хана, на время оставляет месть по отношению к меликам”.
Итак, это сведение, как было уже сказано, опровергая сложившееся в историографии мнение, свидетельствует о победоносном возвращении, хотя и на короткое время, властителей северных меликств страны Хамсы в свои вотчины и возобновлении национальной государственности карабахского армянства после злосчастного 1787 года. Помимо этого, приводимое Кимом Каграманяном сведеиие развенчивает миф о раздорах между двумя дружественными меликами-соратииками – Абовом и Меджлумом. По крайней мере очевидно, что никакой размолвки методу ними в ходе четырехлетнего изгнания не было. Не исключено, что описанная в преданиях ссора между Абовом и Меджлумом в Гандзаке, якобы положившая конец их дружбе и совместной борьбе против Ибрагим-хана, на самом деле имела место после возвращения их на родину. Не исключена вероятность и того, что никакой ссоры между двумя меликами не было вообще, а сказания об этом являют собой очередную наивную, невинную попытку объяснить подоплеку сложного исторического события.
Это, как мы выразились, сложное историческое событие заключалось в следующем: двое, казалось бы, неразлучных друзей, храбрых властителей, одержавших вместе не одну блестящую победу, Абов и Меджлум оказались вдруг в противоборствующих лагерях. Произошло это в 1795 году. Именно в этом году новоявленный властитель Ирана – Ага-Мамед-хан, сумевший подчинить себе и объединить развалившуюся Персию, задумав восстановить утраченный было авторитет Ирана в Закавказье, предпринял грандиозный поход, преследовавший цель усмирить и заставить вновь признать верховенство Персии фактически отколовшиеся от нее закавказские ханства и Грузию. На закавказских правителей весть о грядущем нашествии Ага-Мамед-хана, естественно, не могла не оказаать ужасающего воздействия. Однако были и такие, которые ждали и приветствовали этот поход, надеясь получить в его результате свои выгоды.
Первые свои военные действия Ага-Мамед-хан направил против Ибрагима, однако не добившись серьезных успехов, после сорокадневной осады Шуши вынужден был на время оставить планы по ее покорению и направиться на Тифлис. Такое развитие событий описывает Раффи. Лео же рисует несколько иную картину. Согласно ему, осада Шуши длилась, во-первых, 33 дня, а во-вторых, ей предшествовала неудачная попытка штурма крепости. Ибрагиму удалось тогда при поддержке пришедших ему на помощь грузинских войск отбить атаку передовых отрядов персов и обратить их в бегство.
Во время этих действий от былого единства двух верных соратников – Абова и Меджлума не осталось практически ничего, и в сущности они превратились во врагов, ибо, по утверждению Раффи, в осаде Шуши вместе с Ага-Мамед-ханом принимали участие также гандзакский хан Джавад и мелик Меджлум. Абов же в это время находился внутри крепости и в союзе со своим злейшим врагом – Ибрагимом оборонял ее от Ага-Мамед-хана.
Союз Абова, а также другого армянского мелика – Джумшуда Мелик-Шахназаряна с Ибрагимом, Раффи объясняет верностью первых к обязательствам перед русскими. Не стоит забывать, что к концу XVIII века утвердить свое владычество в Закавказье помимо Персии стремилась и Россия, а армянские мелики были в числе главных проводников русского дела за стеной Кавказа. Союз с Россией для основной части политического руководства карабахского армянства был единственной возможностью возродить угасающую в предсмертных муках национальную власть в крае. Поход Ага-Мамед-хана поставил меликов перед непростым выбором. Противостоять в одиночку персам они не могли, уповать на скорейшую военную помощь России также не приходилось. В создавшихся условиях оставалось одно из двух: либо подчиниться Ага-Мамед-хану – потенциальному противнику своего, как они надеялись,-потенциального союзника и освободителя – России, либо организовать против Ага-Мамед-хана оборонительный- союз совместно с Ибрагимом, своим давнейншм, если так можно выразиться, потомственным врагом, для устранения которого мелики не единожды просили помощь у России. Ситуация поражает своей парадоксальностью. Меликам необходимо было выбрать одно из двух зол, причем неизвестно, которое из них было наименьшим. Абов и Джумшуд Мелик-Шахназарян выбрали союз с Ибрагимом, “думал, – как пишет Раффи, – что его потом легко будет уничтожить, но единожды подчинившись Мамед-хану, невозможно будет после этого освободить, родину от персидского ига”.
Возможно, что кроме названной Раффи причины, меликами, соединившимися с Ибрагимом, двигала еще одна, не менее, а может, и более значимая причина – забота о безопасности своего народа. Учитывая бесчеловечную жестокость по отношению к населению занятых территорий, которой сопровождался поход Ага-Мамед-хана, то паническое бегство населения Карабаха и соседних областей в Грузию, вызванное этим походом, можно с достаточной долей уверенности утверждать, что союз Абова с Ибрагимом был обусловлен именно стремлением обезопасить свой народ и свою вотчину от нашествия чудовищного властителя Ирана. Ибрагиму, также ничего хорошего на ожидавшему от этого похода, союз с армянскими меликами был жизненно необходим. Не исключено, что для привлечения меликов на свою сторону он сделал им некоторые уступки. Разумеется, все эти лишь предположения и доискиваться, что именно вынудило непримиримых врагов сотрудничать, весьма трудно и в какой-то мере лишено смысла. Также трудно найти объяснения факту раскола и примыкания к разным враждующим станам двух непоколебимых, неотступных соратников – Абова и Меджлума. О мотивах примыкания Меджлума к Ага-Мамед-хану историками высказывались разные суждения. Называются причины как личностно-субъективные, так и объективные, обусловленные политическими реалиями. Мы не будем касаться этих причин, ибо в нашем конкретном случае оши не имеют столь уж большого значения.
Следует сказать, что не всеми исследователями, так или иначе затрагивавшими данную тему, упоминается факт участия Абова взащите владений Ибрагима. Например, об этом не сообщает самый авторитетный армянский историк текущего века Лео. Это, а также и то, что Раффи, говоря о данной теме, не упоминает источника, может посеять некоторые сомнения в достоверности сведений, касающихся участия Абова в обороне Шуши от Ага-Мамед-хана. Убедиться в необоснованности этих сомнений и достоверности сведений, приводимых Раффи, нам поможет упомянутое уже письмо Абова к Минасу Лазаряну от 23 ноября 1807 года, отрывок из которого мы позволим себе процитировать. “Мои услуги святому Российскому престолу, – пишет Абов Лазаряну, – и храбрость моя, показанная в Шуши еще при полководце Зубове, известны многим. (Вероятно, имеется в виду русский военачальник, граф Валериан Зубов, командовавший русскими войсками во время начавшегося примерно через год после осады Шуши Ага-Мамед-ханом Персидского похода (см. д. в тексте). Слова Абова не стоит понимать буквально, ибо известно, что прямых столкновений русских войск с Ага-Мамед-ханом, тем более в Шуше, не было. Скорее всего, Абов подразумевает военные достижения Зубова. Персидский поход, по-видимому, был для него столь значительным, знаковым событием, что, спустя более чем 10 лет, эпоха нашествия Ага-Мамед-хана ассоциировалась у мелика не с именем этого злодея, а с Зубовым). Возможно, и вам небезызвестно как (мы) обратили в бегство и рассеяли по земле грозное войско Ага-Мамед- хана”.
В процитированном отрывке Абов скорее-всего говорит о первой, предшествовавшей многодневной осаде, попытке Ага-Мамед-хана взять Шуши. Как вы помните, согласно Лео, Ибрагиму со вспомогательным грузинским войском тогда удалось разбить Ага-Мамед-хана. Немалая заслуга в этой победе, по его же собственному высказыванию, принадлежала Абову.
Упоминаемые Абовом события имели место ранее августа 1795 года, ибо именно в этом месяце началась осада Шуши. Следовательно, с полной уверенностью можно сказать, что по крайней мере с середины лета 1795 года (Естественно, союз их зиждился не на горячей любви друг к другу, а на совпадении интересов и наличии общего врага.)
Доступные нам исторические документы подтверждают, что союзнические отношения между армянским меликом и шушинским ханом продолжались как минимум до февраля-марта 1796 года. В одном из свидетельств от 24 февраля 1796 года тушинский хан назван единомышленным с Абовом. То же самое мы встречаем в другом документе, датированном 20 марта того же года. Оба эти свидетельства принадлежат перу Аргутяна, одного из самых информированных, если ни самого информированного о закавказских делах человека в России конца XVIII века.
К содержанию этих документов мы обратимся чуть позже, после краткого обзора потрясших Закавказье событий конца 1795 года. Сняв осаду Шуши, Ага-Мамед-хан двинулся к Гандзаку, направив часть своей армии покорить Ереван. Быстро и малой кровью овладев Ереваном, персидские отряды вернулись в Гандзак и воссоединились с основным войском шаха. После этого Ага-Мамед-хан предложил Ираклию отказаться от Георгиевского трактата и засвидетельствовать свою покорность Персии. Получив от грузинского царя отказ, кровожадный повелитель Ирана двинул свое войско на Тифлис. Персидской армией в этом походе предводительствовали мелик Меджлум и Джавад-хан.
Не сумев вовремя позаботиться о необходимых оборонительных приготовлениях, Ираклий, брошенный и преданный всеми соратниками, после робкой попытки оказать сопротивление бежал из Тифлиса, оставив свою столицу на милость победителя. А тот великодушием не отличался. Превратив город в руины, разграбив и разорив его, персидская армия, увозя с собой десятки тысяч пленных, отступила в Муганскую равнину, излюбленное место зимовки опустошителей, начиная со времен монгольских нашествий и Тамерлана. “Ага-Мамед-хан, – пишет Лео, – остался здесь зимовать, с тем, чтобы весной снова осадить Шуши”. Однако весенний поход на Шуши так и не состоялся. Услышав вскоре весть о вспыхнувших в Персии волнениях, Ага-Мамед-хан направился подавить их, “оставив, – продолжает Лео, – дело наказания Ибрагим хана на другое время”.
Ибрагим, воспользовавшись этим неожиданным подарком судьбы, решил наказать Джавад-хана. В союзе со своим зятем, аварским ханом Омаром, он напал на Гандзак. Военные действия начались в январе 1796 года и продолжались около трех месяцев. Открытые столкновения сменились тяжелой пятидесятидневной осадой Гандзака. Защитой крепости руководил мелик Меджлум, который, согласно преданиям, был вскоре убит руками посланного Ибрагимом предателя армянина. “Джавад-хан, – пишет Лео, – после смерти своего храброго командира нашел излишним сопротивление и заключил перемирие с Ибрагим-ханом, который получил от него 10 тысяч рублей и заложников. Хозяин Шуши был вознагражден вдвойне: добился покорности Гандзака и лишился такого опасного врага, как мелик Меджлум”.
Обратите внимание: согласно Лео, военные действия Ибрагима против Джавад-хана начались в январе 1796 года и продолжались 3 месяца, то есть примерно до конца марта. В то самое время, когда война между Ибрагимом и Джавадом была в самом разгаре, 24 февраля 1796 года Иосиф Аргутинский писал из Кизляра генералу И.Д. Савельеву: "Желаю вседушно да всевышный в. пр. придет рукою крепкою и мышцею высокою, на одоление и истребление варваров, а во-первых, в скором времени овладеть Дербентом, что по всем виутренним обстоятельствам необходимо нужно, ибо сие соделает громкую славу Российской империи да притом и в.пр., устрашит неприязненные народы и самаго Ага-Магмат-хана, прочих же ханов, усердствующих России, как то мелика Абова, и единомышленного с ним шушинского хана Ибреима, поражающих персидские войска, премного образует…".
Известно, что в момент написания этого письма Ага-Мамед-хан вместе со своей армией был занят, подавлением мятежа в глубинах Ирана, и, говоря о персидских войсках, Аргутинский безусловно имел в виду войска союзников Ага-Мамед-хана: Джавада и Меджлума. Именно их войска поражали, согласно свидетельству Аргутяна, мелик Абов и единомышленный с ним хан шушинский. Иными словами, в походе Ибрагима на Гандзак, который закончился гибелью мелика Меджлума, активное участие принимал и его когда-то верный товарищ и неотступный соратник – мелик Абов. Аргутинский именно ему отводит главенствующую роль в этом "поражении персидских войск", называя Ибрагима его единомышленником, а не наоборот. Возможно, есть некоторое преувеличение со стороны Аргутинского, однако это свидетельствует, по крайней мере, о наличии равноправных, союзнических отношений между Ибрагимом и Абовом, а не отношений повелителя и подчиненного. Иными словами, Абов "поражал персидские войска", то есть в данном случае войска Джавад-хана и Меджлума, совершенно добровольно и без принуждений. И этот, именно этот, акт, а ни что-либо другое, был последним, сокрупштельным ударом, похоронившим надежды, нарушившим грезы людей, так или иначе претендовавших на роль пастырей армянства, увидеть возрожденную, единую, независимую Родину. Крах страны Хамсы был результатом не нашествий опустошителей, а, в первую очередь, возобладания местничества среди армянских правителей и выдвижения ими на первый план собственных выгод, собственных интересов в ущерб общенациональным.
Наивно будет сомневаться в достоверности вышеуказанного свидетельства Аргутинского, считать его следствием ошибочных, неверных данных. В этом легко убедиться, прочитав еще одно его письмо, датированное 20 марта 1796 года. В этом письме Аргутинский пишет своему адресату, графу Платону Зубову, в частности, следующее: "При сем случае приемлю дерзость донесть в.с., что я писал также к армянскому мелику Абову и единомышленному с ним шушинскому хану Ибраиму, коими писаниями поощрил их стоять крепко и мужественно противу персидского Ага-магмат-хана, с обнадеживанием высокомонарших милостей и вспомоществования, в чем они и дали твердое обещание”.
Обещанное Аргутяном "вспомоществование", вернее то, что под этим видом преподносилось немногочисленным противникам Ага-Мамад-хана, вскоре начало обретать вполне ощутимые очертания. В этом "вспомоществовании" Аргутяну отводилась особенная роль.
Весной 1796 года Россия начала свой очередной Персидский поход, призванный восстановить пошатнувшийся вследствие нашествия Ага-Мамад-хана авторитет русского оружия в Закавказье.
По свидетельству современника, поход этот был задуман "для утишения возникших в сопредельных нам персидских областях замешательств и для ускромнения высокомерного и лютого Аги Магамета”.
Процитированные слова принадлежат одному из влиятельнейших людей Екатерининской эпохи – графу Платону Александровичу Зубову, брат которого, Валериан Александрович, был назначен предводительствовать русскими войсками в этом походе.
Готовясь к выступлению, русское военное руководство, разумеется, не могло не учесть и использовать с выгодой для себя все то, что оправдывало себя в прошлых аналогичных компаниях. Сказанное в первую очередь относится к так называемому "христианскому фактору". Вновь, как и прежде, персидскоподданным армянам и грузинам давали понять, что грядущий поход вызван заботой об их благополучии и необходимостью освободить их от ига неверных. Более лучшего посредника между военнополитическими кругами- России и закавказскими христианами, чем Аргутян, сыскать было трудно. Приведенные чуть выше слова Платона Зубова. – это отрывок из его письма Аргутинскому, в котором он просит верховного пастыря российских армян отправиться в Моздок на встречу с его братом – Валерианом, с тем, чтобы помочь ему своими советами "по делам персидским и сопредельных с сим государством народов, о которых вы имеете толь обширныя и подробныя познания". Аргутян не только выполнил эту просьбу, но и присоединился к штабу Зубова на время всей кампании, способствуя бескровному завоеванию русскими целых городов и ханств.
Персидский поход начался более чем победоносно: выйдя 18 апреля 1796 года из Кизляра, русские войска уже 10 мая штурмом взяли Дербенд, после чего кубинский и бакинский ханы поспешили засвидетельствовать свое почтение и покорность победоносному русскому войску. Вскоре, благодаря посредничеству Аргутяна, русские бескровно завоевали также Шамахи.
Продолжая всячески способствовать продвижению русских войск, Аргутян вместе с тем продолжал напоминать Зубову о плачевном состоянии своих соотечественников и о необходимости избавления их от страданий. Однако делал он это как-то робко, нерешительно, не так, как раньше. Вот, например, что он предлагал Зубову относительно Ибрагим-хана и меликов 2 сентября 1796 года: "Потом можно перейти реку Куру и, остановившись на Могане, дать повеление шушинскому хану Ибреиму, – чтобы он сам или по меньшей мере старшего сына своего с армянскими меликами, прислал к с.в.; Исполнение Ибреима такова в.с. повеления послужит за довод его верности и усердия к России. И по закончении там нужных дел, идти можно беспрепятственно на Тавриз или на Ардавель, куда в последствии удобнее покажется, а предъявленнаго Ибреима необходимо нужно истребовать сына с тысячью его войска, и пять армянских меликов, с их пятью тысячами войска, для разнобравнаго употребления; а паче в передовые, так как оные духа военнаго не чужды. Если же шушинский хан повеления вашего исполнить не похощет, то сие явным доказательством будет его неверности и коварного обмана. В таковом случае можно употребить армянских меликов, кои послужат удобным средством к низложению и лишению его сего выеокоместнаго степени и крепости…".
