Владимир Карлович Осипов
Властители Гюлистана
Жизнь этого человека поражает своими метаморфозами. Будучи бедным, незнатным торговцем дровами, он, благодаря лишь силе своего оружия и неудержимой храбрости, смог буквально в течение каких-то десяти лет прибрать к рукам пошатнувшийся трон Ирана, заставив уважать и бояться себя не только разношерстное население Персии, но и соседних Россию и Турцию. За удивительно короткое время Надиру удалось не только усмирить взбунтовавшихся афганцев и горцев Дагестана, но и отобрать у русских и османцев все земли, потерянные жалкими правителями Персии. В процессе объединения Персии зоркий глаз и хищный ум Надира не могли не заметить те преимущества, которые сулила ему дружба с армянскими князьями, ибо последние были злейшими врагами его врага – Османской Турции. Не использовать это обстоятельство было бы по меньшей мере глупо и недальновидно. Для завоевания симпатии армян Надир, как пишет Б. Улубабян, “сделал такие уступки, от которых были в восторге армяне, изумлены единоверные подчиненные шаха”. Наиболее значительные уступки были сделаны Надиром карабахским меликам, что неудивительно, учитывая тот status quo, сложившийся в Карабахе до и во время возникновения могущества Надир-Кули-Хана. Как известно, карабахское меликство в период освободительных войн 20-х годов представляли собой единое целое. Надир своими распоряжениями утвердил такое положение вещей, назначив дизакского мелика Егана верховным правителем (бегларбегом) над другими меликами Карабаха.
Рожденное карабахским воинством в тяжелейших муках и узаконенное Надир-шахом федеративное объединение карабахских меликств явило собой по сути независимое государство во главе со своим правителем, великим меликом Дизака Еганом, имевшее своего сюзерена – могущественного и ужасающего шаха Надира. О том, сколь привилегированное положение занимали армянские духовные и светские правители в государственной иерархии времен Надира, свидетельствует такой факт. При коронации Надира в 1736 году в Муганской равнине Католикос Всех Армян Абрам Кретаци благословил меч новоявленного шаха Ирана и собственноручно прикрепил ножны к его поясу. Такое почтительное отношение к верховному пастырю армян в магометанском Иране свидетельствовало о том высоком внимании, которым Надир окружал, разумеется не бескорыстно, выразителей политических стремлений армянского народа. Не остались обделенными вниманием шаха и светские- правители. Как было уже отмечено ранее, в том же году мелик Джраберда Аллах-Кули получил титул “султан”, а мелик Еган – титул хана.
Последующее десятилетие после воцарения Надира стало периодом расцвета не только для Персии, но и для федеративного армянского государства Карабаха, находящегося в сфере ее покровительства и влияния. Государство это, как известно, носило название “Меликства Хамсы” и включало в себя следующие пять карабахских меликств: Гюлистан, Джраберд, Хачен, Варанда, Дизак. К сожалению, жизнь меликств Хамсы была недолговечной. Закат сороковых годов XVIII века стал началом конца независимого Карабаха.
Федерация карабахских меликств не смогла избежать ставшую уже традиционной для армянской государственности болезнь, не раз являвшуюся могильщиком политической независимости народа. В самые судьбоносные, самые ответственные исторические моменты, как будто по злому предначертанию, среди армянских правителей появлялся тот, кто ставил свое личное благополучие, личную безопасность, неуемные амбиции выше национальных интересов, принося в жертву своим стремлениям самое величественное и святое – благополучие родной страны. В XVIII веке этот неискоренимый вирус поразил Карабах, изничтожив его незыблемое, несокрушимое единство.
Началось все в селении Аветараноц Варанды, вотчине Мелик-Шахназарянов. В 1736 году на смену умершему прославленному мелику Варанды Усейну пришел, как того и требовали традиции, его старший сын – Овсеп. Предания называют его образованным, мудрым, но вместе с тем слабохарактерным и мягкосердечным человеком. В нем, по всей видимости, не было той удали и храбрости, которыми обладали его предки, прославившие благими деяниями свои род и племя. Другой сын Усейна – Шахназар, напротив, обладал воинственным духом и непоколебимой решительностью, сочетавшимися с тщеславием. Решив, что власть отца должна принадлежать не тому, кто имеет на нее право, а тому, кто храбрее и сильнее, Шахназар имел дерзость надругаться над веками сложившимися устоями. Убив брата и уничтожив почти все его семейство, он объявил себя правителем Варанды. Это доселе невиданное злодеяние не могло оставить правителей четырех других меликств равнодушными. И дело не только в том, что братоубийство воспринималось ими как тяжкий, непростительный грех, и даже не в том, что убитый мелик Овсеп был зятем влиятельных Асан-Джалалянов. Все оказалось гораздо сложнее и философичнее… В Карабахе было поругано наследственное право, то самое право, которое свято чтилось в течение долгих столетий всеми поколениями арцахских правителей. Шахназар растоптал справедливость, и это святотатство не могло остаться безнаказанным гордыми, презирающими лукавство правителями горного края. Как и следовало ожидать, владыки Гюлистана, Джраберда, Хачена и Дизака ополчились против варандского злодея, а тот, закрывшись в крепости Аветараноц, принялся защищать себя и своих приближенных. Объединенные меликские силы осадили Аветараноц, однако, не добившись сдачи крепости, ближе к зиме, предварительно разрушив окрестные селения, вернулись в свои вотчины с намерением готовиться к новому, большому весеннему походу, который должен был не оставить камня на камне от твердыни Шахназара.
В историографии почему-то не уточняется к какому именно году относятся эти события. Точную дату назвать было бы затруднительно, однако на основе имеющихся данных можно предположить, что вышеназванное имело место не ранее 1745 года. К такому выводу нас побуждает то обстоятельство, что среди меликов, осаждавших Аветараноц, был и дизакский мелик Есаи, который, как известно, пришел к власти после смерти своего отца – мелика Егана в 1744 году и брата Арама в 1745. Кстати, гюлистанским войском в походе на Аветараноц предводительствовал мелик Овсеп. Однако это не означает, что в указанное время Тамраз был уже мертв. В этом мы сможем убедиться чуть ниже, а пока продолжим наше историческое обозрение.
Междоусобные войны арцахских меликов могли бы закончиться вполне благополучно и не иметь катастрофических последствий, если бы не крутой скачок исторического процесса. Как известно, в 1747 году умер шах Надир. Как это не раз бывало в истории, после смерти сильного, могущественного повелителя власть была унаследована недалекими, жалкими преемниками, и страна впала в хаос и безвременье. В различных частях некогда могучего Ирана вчерашние наместники объявили себя верховными властителями. Неразбериха и безвластие в Иране оказали самое непосредственное, влияние на политическую судьбу карабахских меликств. В равнинный Карабах вернулось кочевое полудикое племя сарыджалу, которое вместе с их родственными племенами было когда-то изгнано Надиром в глубины Персии. Предводитель этого племени – Панах, служивший некогда, по народным армянским преданиям, у джрабердского Аллах-Кули-Султана и тем самым спасший себя от преследований персидского правительства, сплотив вокруг себя довольно внушительный по количеству сброд из соплеменников и представителей других родственных племен, стал подумывать об оседлой жизни. Именно с этой целью он соорудил крепость в местности Баят, что в прибрежных равнинах Куры. Однако крепость эта простояла недолго. По утверждению Раффи, ее разрушили гюлистанский мелик Овсеп, джрабердский Аллах-Кули и шакинский хан Аджи-Челеби. По сведениям Лео, Аджи-Челеби вместе с меликами Хамсы действительно осаждал Баят, однако разрушить ее ему не удалось. По высказыванию Улубабяна, первая крепость Панаха пала в результате нападения “разношерстных кочевников”. "Словарь топонимов" в лучших традициях советской историографии называет разрушение крепости результатом “межфеодальных войн”.
Так или иначе, очевидно, что первая, попытка перехода на оседлую жизнь Панаха и его племени завершилась неудачно. Однако это никоим образом не смутило полудикого предводителя племени сарыджалу, сумевшего известными только ему одному ухищрениями получить титул хана от племянника Надира Адил-шаха. Следующий шаг новоявленного хана был куда более дерзким и претенциозным, нежели сооружение крепости Баят. В непосредственной близости к стране Хамсы, буквально на границе Хаченского меликства, на руинах старинного армянского города Тигранакерт он воздвиг еще одну крепость. Аппетит приходит во время еды: разбойник, получивший ханский титул и сумевший посеять страх в равнинном Карабахе, покусился горной частью Арцаха. Опасность, исходящую от Панаха, осознали армянские мелики. Гюлистанский мелик Овсеп, джрабердский Аллах-Кули Султан и хаченский мелик Алахверди hАсан-Джалалян напав объединенными силами на крепость Панаха, сровняли ее с землей и вернули самого Панаха к привычной для него жизни кочевника.
Дальнейшие события были столь продолжительны, неестественны и трагичны, что рассказать о них беспристрастно невозможно.
Осужденный и отвергнутый за свое святотатство мелик Шахназар, ожидавший своей участи, закрывшись в Аветараноце, призвал в союзники Панаха, сделавшись безропотным его приспешником и подарив ему в дальнейшем свою крепость Шуши (Шоши). Панах при содействии Шахназара еще более укрепил Шуши, сделал ее неприступной и обосновался там. Вот как высказывается о значении и последствиях этого факта Баграт Улубабян: “Итак, турок-сарыджалу Панах обосновался в крепости Шоши. Это был первый неармянин, который устроился жить в стране Арцах.
Этим уже давала трещину тысячелетняя нетронутая армянская среда Арцаха, вбирая в себя чужеродно-вражеское тело, которое должно было стать страшным бедствием не только для меликства, но и для судьбы коренного армянства края”.
Союз Шахназара с Панахом превратил четырех других меликов из поборников справедливости в гонимых, ибо закрепившийся в шушинской крепости дикарь не только помог Шахназару спасти голову, но и вскоре получил шанс претворить в жизнь свою давнишнюю мечту – завладеть горной частью Арцаха.
Дальнейшая история карабахских меликств и его правящих домов, в особенности правящего дома Гюлистана – это история борьбы карабахского армянства с вторгнувшимся в Карабах при пособничестве предателя Шахназара и возомнившего себя в дальнейшем хозяином горного края Панахом и его преемниками. Борьба эта имела катастрофические последствия для армянского народа Карабаха. Вместе с тем, она родила, великое множество героев храбрецов. Об этом мы поговорим в ходе дальнейшего изучения родового древа Мелик-Бегларянов, ибо едва ли не каждый представитель этого славного рода вписал свою неповторимую героическую страницу в историю борьбы с интервенцией. А пока закончим историю взаимоотношении Овсепа и Тамраза, опираясь, в том числе, и на приведенные выше сведения.
Если вы помните, ранее мы высказывали предположение, согласно которому описанная в преданиях казнь Тамраза скорее всего является плодом сочинительства. Для разъяснения нашей мысли позволим себе привести некоторые факты из жизни Тамраза и Овсепа, относящиеся ко времени прихода последнего к власти.
Итак, по утверждению Раффи, мелик Овсеп в числе других объединенных союзническими обязательствами меликов осаждает Аветараноц. Как мы уже выяснили, события эти имели место не ранее 1745 года. Верхний предел даты осады установить также не очень трудно. Война дружественных меликов с Шахназаром вспыхнула до появления Панаха в Карабахе и, следовательно, до перестройки и укрепления им Шуши, начавшихся в 1750 году. Факт участия Овсепа в осаде Аветараноца никем из последующих исследователей не оспаривается. По утверждению Раффи, Овсеп принял участие и в разрушении второй крепости Панаха на месте Тигранакерта. Этот факт, помимо Лалаяна, никем из исследователей не подтверждается (имеется в виду участие Овсепа в этих событиях). В случае, если даже второе утверждение Раффи не соответствует действительности, то одного лишь участия Овсепа в осаде Аветараноца достаточно, чтобы заключить:
Во-первых, Овсеп пользовался неограниченными полномочиями правителя в Гюлистане до 1750 года; во-вторых, ни о какой борьбе за власть в Гюлистане в период с 1745 по 1750 год не может быть и речи, ибо ни один правитель, даже самый бездарный, не поведет свое войско в поход далеко за пределы своей вотчины не будучи уверенным, что в его отсутствие никто не осмелится покуситься на его права и положение. Отношения между Овсепом и Тамразом, описанные в преданиях, соответствуй они правде, не могли внушить Овсепу подобной уверенности. Иными словами, борьба между Тамразом и Овсепом либо вообще не имела место, либо завершилась победой Овсепа (а следовательно, и казнью Тамраза) до святотатства Шахназара и появления в равнинном Карабахе Панаха. Второй вывод противоречит сохранившимся историческим сведениям, ибо Лалаян, правда, без указания источников, считает датой смерти Тамраза год 1750. Утверждение Лалаяна, несмотря на отсутствие источника, вполне принимаемо, ибо Лео со ссылкой на Brosset приводит сведение, согласно которому Тамраз в 1750 году был жив и вместе с гандзасарским католикосом присоединился к грузинским царям Теймуразу и Ираклию при походе последних на осадившего Гандзак Панаха.
Вышесказанное заставляет нас не сомневаться в том, что никакой борьбы за власть между Тамразом и Овсепом не было. Меликскую власть Овсеп в полной мере унаследовал после смерти своего деда – мелика Тамраза. Нет никаких оснований для утверждения, что смерть Тамраза была насильственной, нет также оснований подозревать Овсепа в дедоубийстве.
Может возникнуть вопрос: как могло так случиться, что еще при жизни Тамраза Овсеп предводительствовал гюлистанским войском в судьбоносных для края походах? Ответить на него будет несложно, если учесть весьма почтенный возраст Тамраза и наследственное право Овсепа на меликскую власть в Гюлистане.
Критически рассматривая народные предания, указывая на те недостатки и неточности, которыми они насыщены, мы, разумеется, далеки от мысли полностью отрицать их историческое значение. Мы осознаем, что любой эпизод этих преданий так или иначе основан на реальных событиях. Вопрос в том, насколько видоизменились сказания в процессе передачи из уст в уста, насколько отдалился письменный вариант от первоначального устного. С помощью метода сопоставления мы попытались восстановить, насколько это возможно, именно первоначальное содержание этих историй, отбрасывая все зрелищное и легендарное. Борьба Овсепа за власть, как нам кажется, вполне могла иметь место. Однако, смерть Тамраза была не завершением этой борьбы, а лишь ее началом. Иными словами, по нашему мнению, Овсеп боролся не с Тамразом, а с людьми, претендовавшими на его власть. В первую очередь это касается сыновей Тамраза. Мы убеждены, что отголоски именно этой борьбы легли в основу преданий о противоборстве Овсепа и Тамраза. Картина происходящих событий, возможно, имела следующие очертания. Тамраз – всеми признанный правитель Гюлистана, Старший сын его, Абов, который по традиции должен был бы унаследовать власть отца, умер рано, оставив малолетнего сына Овсепа, который под покровительством деда вырос, окреп и приобрел славу храброго воина. Очевидно, что Тамраз готовит его в свои преемники. Но помимо этого у Тамраза есть двое или более сыновей, которые, как им кажется, имеют больше прав на власть, нежели Овсеп. Между сыновьями Тамраза и Овсепом зреет конфликт, который разрастается в протитоборство после смерти мелика. Разумеется, вышесказанное всего лишь версия, однако, на наш взгляд, заслуживающая внимания.
В целях максимально полного освещения генелогии рода Мелик-Бегларянов имеет смысл поговорить обо всех сыновьях мелика Тамраза.
Как известно, народные предания не называют отца мелика Овсепа – Абова сыном Тамраза. Эту, по нашему мнению, неоспоримую данность мы установили благодаря известному документу, составленному на рубеже XVIII и XIX веков.
Исследователи оставили противоречивые сведения относительно сыновей Тамраза. Раффи, например, писал: “После мелика Тамраза остался единственный сын по имени Сарухан-бек, который был одиим из четырех храбрых командиров армянских отрядов 1723 года". Остается непонятным, о каких отрядах говорит Раффи. Известно, что армянским войском, выехавшим на встречу с Петром Великим, предводительствовали четыре молодых юзбаши, один из которых был Сарухан. Однако произошло это в 1722 году. Вероятно, Раффи перепутал даты, либо допустил оплошность. Источниками подтверждается наличие у Тамраза сына по имени Сарухан. Макар Бархударян приводит надпись, переписанную им со стены церкви близ Геташена. В этой не до конца поддающейся осмыслению надписи среди прочих личностей упоминается некий “Яври – брат сына мелика Тамраза Сарухана”. Такая затейливая, витиеватая формулировка не оставляет сомнений относительно родственных связей Тамраза и Сарухана. Однако остается не совсем понятным, кем приходится брат Сарухана Яври мелику Тамразу.
О сыновьях мелика Тамраза высказывался и Е. Лалаян: “Мелик Тамраз оставляет двух сыновей Даниэла, который, хотя и носил титул мелика, однако не меликствовал, и Сарухан-бека, который был одним из четырех храбрых командиров армянских отрядов 1723 года”.
Повторение буквально слово в слово высказывания Раффи о Сарухане не оставляет сомнений в том, из какого именно, источника Лалаян почерпнул это сведение. Мы не беремся рассуждать насколько соответствует истине первая часть приведенной нами цитаты, а просто принимаем ее, доверившись Лалаяну, не раз показавшему способности пытливого и критичного исследователя.
Таким образом, если попытаться обобщить вышесказанное, можно отметить, что Тамраз оставил по крайней мере, трех сыновей: Абова, Сарухана и Даниэла.
Среди собранного Макаром Бархударяном обширного исторического и источниковедческого материала находится одно прелюбопытнейшее сведение, способное внести дополнительную ясность в генеалогию гюлистанских властителей. Это, насколько нам известно, никем из исследователей не подмеченное сведение представляет собой эпитафию, переписанную Бархударяном с одной из могил у западной стены гюлистанского храма Сурб Аствацин (Святая Богородица). Вот эта эпитафия в переводе на русский язык: “Это могила Ованеса, который был сыном Осеп-бека и внуком мелика Степана. 1284 (1835).
Приведя эту надпись, Бархударян отмечает, что упомянутый мелик Степан не из рода Мелик-Бегларянов. В качестве подтверждения своего высказывания ученый использует следующий довод: титул “мелик” носил только Степан, ни его сын, ни внук этот титул не носили. Титул “мелик” умер со Степаном и не передавался по наследству его потомкам. Согласитесь, более-чем странный довод. При желании можно привести десятки примеров, когда представители того или иного княжеского рода не носили титул мелика. Однако это вовсе не повод, чтобы отрицать их принадлежность к тему или иному меликскому роду. Как известно, титул “мелик” за редким исключением носили только полноправные властители, остальные же представители рода именовались беками. Сын мелика Степана Осеп или Овсеп, как видно из эпитафии, носил титул бека, что само по себе является доказательством передачи каких-то наследственных прав от отца к сыну. Упоминание внука мелика Степана без какого-либо титула, вероятно, могло явиться следствием его недолгой земной жизни. Доступные нам надписи дают основание заключить, что рано ушедшие из жизни представители княжеской фамилии могли упоминаться без титула и звания. Вот один из таких примеров: “Здесь покоится //сын Беглар Бега Мелик-Бегларяна юный Фридон. Родился 1 апреля 1856 года// Умер 20 марта 1878 года”.
Как видим, отсутствие титула “мелик” рядом с именами потомков мелика Степана легко объяснимо и не может являться основанием для столь категоричного отрицания принадлежности Степана к роду Мелик-Бегларянов.
Еще более странным представляется продолжение примечания Бархударяна к приводимой им эпитафии. “Но, как мне кажется, похороненный будет из рода Мелик-Степанянов Великого Сюника”. Сюникские Мелик- Степаняны были боковой ветвью Мелик-Парсаданянов. Непонятно, как потомок одного из их представителя мог оказаться похороненным в Гюлистане. Разумеется, возможность этого нельзя отрицать, но в этом случае, как нам кажется, эпитафия внука мелика Степана должна была бы заключать в себе информацию о том, к какому роду принадлежит похороненный у стен гюлистанского храма Ованес. Отсутствие упоминания его рода само по себе является доказательствсил его принадлежности к Мелик-Бегларянам, ибо трудно себе представить, чтобы в Гюлистане, в родовой вотчине Мелик-Бегларянов был похоронен потомок какой-либо другой меликской фамилии без упоминания в его эпитафии названия его родового удела. Отсутствие этого упоминания, безусловно, было бы расценено хозяевами Гюлистана – Мелик-Бегларянами как претензии на их права и позиции и не могло быть допустимым. Двор гюлистанского храма Святой Богородицы, как известно, стал в XIX веке своего рода некрополем рода Мелик-Бегларянов. Кстати, процитированная нами эпитафия Фридона вместе с еще несколькими эпитафиями была переписана К. Каграманяном с могил у северной стены этого храма.
Итак, как нам кажется, вопрос относительно принадлежности или непринадлежности мелика Степана к Мелик-Бегларянам исчерпан. Осталось попытаться выяснить чьим конкретно потомком, он являлся и от кого унаследовал свой титул. Вопрос этот осложнен тем, что кроме указанной эпитафии других источников, содержащих сведения о мелике Степане, практически нет. Нам не известен даже примерный год его рождения, чтобы попытаться, исходя из этой информации, назвать предполагаемого его предка. Любая попытка назвать хотя бы приблизительный год его рождения по понятным причинам должна допускать погрешность в один-два, а то и в три десятка лет. Так, если предположить, что похороненный Ованес, умерший в отрочестве, был старшим внуком Степана и сыном его старшего сына Овсеп-бека, а также допустить, что Степан был старше своего внука хотя бы на 50-60 лет, то в этом случае дату рождения Степана надо искать где-то между 1750-1760 годами. Повторяем, это в случае, если оттолкнуться от вышеназванных предпосылок. Однако возможен и второй вариант, а именно: покойный Ованес был самым младшим внуком Степана и сыном его младшего сына, а разница между возрастом деда и внука была не 50-60, а, скажем, 70-80 лет. В этом случае год рождения Степана лежит между 1730-1740 годами.
Отталкиваясь от всего вышесказанного, можно попытаться уточнить, кто был отцом Степана. Так, очевидно, что ближайшими пращурами Степана были либо мелик Тамраз, либо его брат Исахан. Маловероятно, чтобы Степан был сыном одного из них (в 1730-1740 годах они оба были в весьма почтенном возрасте, а в начале 1750-х ушли из жизни). Следовательно, Степан мог быть либо внуком, либо правнуком Тамраза или Исахана.
Очевидно также, что, несмотря на титул, Степан никогда не мелксствовал в Гюлистане, ибо достоверно известны имена правителей Гюлистана начиная с 1750 года, и среди них нет мелика по имени Степан. Это обстоятельство подталкивает нас к следующим выводам относительно происхождения титула “мелик” Степана.
1. Степан был сыном одного из меликов Гюлистана второй половины XVIII века и носил титул мелика точно так же, как его носил когда-то мелик Исахан.
2. Степан унаследовал этот титул от своего отца, либо деда, также номинально его носивших.
Первое предположение можно отбросить сразу же, ибо документально подтверждается, что ни мелик Овсеп, ни сменившие его сыновья Беглар и Абов, ни тем более внук Овсепа мелик Фридон не имели сына по имени Степан. Что касается второй версии, то, как нам кажется, она вполне имеет право на жизнь. Вспомним, по утверждению Лалаяна один из сыновей Тамраза Даниэл номинально носил титул мелика. Как мы уже отмечали, после смерти Тамраза между его сыновьями и Овсепом развязалась борьба за власть, завершившаяся победой Овсепа. Не правомерно ли будет предположить, что упомянутый мелик Даниэл был как раз тем самым противником Овсепа, намеревавшимся занять место своего отца после его смерти? Проиграв в борьбе с Овсепом и уступив ему власть, Даниэл и его потомки могли сохранить за собой титул мелика в знак несогласия с тем status quo, который установил Овсеп силой своего оружия. Иными словами, учредить, выражаясь сегодняшним языком, нечто вроде “правительства в изгнании” или, точнее, “теневого кабинета”. Титул мелика в таком случае передавался бы потомкам Даниэла по наследству, согласно укоренившейся традиции: от старшего сына к старшему внуку и т.д.
Мелик Степан, как мы выяснили, мог быть внуком или правнуком Тамраза или Исахана. Учитывая предыдущее рассуждение, можно отметить, что Степан, вероятнее всего, был внуком или сыном мелика Даниэла.
Столь долгое акцеитироваиие нашего внимания на мелике Степане вызвано тем, что сравнительно недавно наши старания по собиранию возможно сохранившихся частиц народных преданий у здравствующих стариков Гюлистанского края дали, как нам кажется, неожиданный результат, о котором речь пойдет в заключительной части данной работы.
Мелик Овсеп.
Как видно из предыдущих страниц, приход к власти этого славного потомка Мелик-Бегларянов совпал по времени с началом тяжелейших катастрофических событии, выпавших на долю карабахского армянства. Овсепу досталось непростое наследство. Нависшая над горным краем угроза разрасталась с каждым днем. Закрепившийся в Шушинской крепости племенной вождь, словно злокачественная опухоль, пожирал окружавшие его здоровые армянские клетки-меликства. Мелики не смогли вовремя организовать единый фронт в борьбе с наглым агрессором. Владелец каждого меликства оказался перед неизбежностью в одиночку противостоять разношерстному сброду Панаха и отрядам изменника Щахназара. Первый мощный удар Панаха был направлен против сердца Карабаха – Хаченского меликства, которое пало, оказав ожесточенное сопротивление. Завладев Хаченом, Панах лишил власти hАсан-Джалалянов, назначив управлять их тысячелетней вотчиной своего приближенного, безвольного исполнителя его воли армянина по имени Мирзахан. Падение Хачена означало окончательный раскол страны Хамсы, ибо вся центральная ее часть находилась под властью злодея, а север (Джраберд и Гюлистан) с югом (Дизак), где продолжал жить дух неповиновения, могли оказать друг другу в лучшем случае моральную поддержку.
Завладев Хачейом, Панах вознамерился продвинуться далее на север – на Джраберд, где властвовал любимец Надир шаха Аллах-Кули Султан. После нескольких неудачных попыток захвата Джраберда Панах обманом, якобы для установлеиия дружественных отношений, завлек к себе джрабердского храбреца и предательски, подло лишил его жизни. На смену трагически погибшему Аллах-Кули Султану пришел мелик Атам. Предания называют его братом Аллах-Кули, однако, как мы уже отмечали, не исключено, что Атам был сыном Аллах-Кули Султана. Между Атамом и Панахом развязалась ожесточенная война, завершившаяся победой последнего. Не желая склонить голову перед наглым, самозванным кочевником, Атам вместе со своим войском отступил в Гюлистан. Гюлистану также была уготована участь Джраберда и Хачена Атам и Овсеп, не успев вовремя объединить свои силы, вынуждены были после нескольких тяжелейших сражений оставить пределы Хамсы и просить пристанище у Гандзакского (гянджийского) хана Шахверди, который с готовностью принял у себя изгнанников. Раффи считал причиной дружелюбного отношения Шахверди к армянским меликам то, что между ним и Овсепом была родственная связь (мать Овсепа была племянницей Шахверди), а Атаму хан Гандзака обязан был жизнью, ибо когда-то скрывался у него, опасаясь преследований своего брата, намеревавшегося уничтожить его и захватить власть в Гандзаке. Возможно, и эти обстоятельства играли свою роль при предоставлении пристанищ меликам. Основной же причиной этого шага Шахверди, надо полагать, была его настороженность и опасение постоянно растущей мощи вчерашнего разбойника Панаха, способного и безусловно намеревавшегося посягнуть на безопасность Гандзакского ханства. При наличии в стане своих союзников двух храбрых воителей- меликов Шахверди мог считать себя в большей безопасности и спокойствии. Так или иначе, владельцы двух северных карабахских меликств обосновались в непосредственной близости от своих владений, намереваясь обязательно вернуться на родину с победой. Дальнейшие их действия показали, что они никогда не изменяли этому намерению и не отрекались от него.
В поеледщощие годы Овсеп в союзе с Атамом не раз напоминал Панаху, что спокойной жизни в захваченном, но непокоренном Карабахе ему не будет. Своими периодическими дерзкими вылазками дружественные мелики не раз заставали врасплох шушинского хана, нагоняя страх на его войско, лишая его экономической базы и людских ресурсов. Но, пожалуй, самый верный шанс расквитаться с Панахом выпал Овсепу и Атаму в начале 1760-х годов.
Карабахские мелики в своем стремлении изничтожить Панаха были не одиноки. Удачливый дикарь из племени сарыджалу возбудил ненависть к себе других удельных правителей Персии – ханов. Один из них, правитель провинции Урми – Фатали-хан, в 1761 году предпринял поход на Панаха. Союзником Фатали в этом походе был грузинский царь Ираклий (Ираклий был царем Кахети, параллельно с ним его отец Теймураз царствовал в другой грузинской области – Картли), а также мелик Овсеп с меликом Атамом. По сведениям Лео, Фатали не удалось даже приблизиться настолько близко к крепости, чтобы начать ее осаду. По совету Атама и Овсепа он предпринял более решительные действия, однако, столкнувшись с войском Панаха недалеко от крепости и потерпев сокрушительное поражение, вынужден был просить перемирия. Затем обманным путем захватив в заложники сына Панаха Ибрагима и отчаявшись взять Шуши, Фатали отправился домой, увозя с собой Ибрагима.
Раффи описывает эти события совершенно иначе. По его сведениям, Овсеп и Атам, примкнув к Фатали-хану, поставили перед ним условие, согласно которому при успешном завершении похода хан должен был ограничиться лишь разграблением Шуши, а Панаха сдать в их руки, чтобы они поступили с ним по своему усмотрению. Покорив Шуши и захватив Панаха, Фатали, нарушив обещание, данное меликам, взял с Панаха выкуп и отпустил его, оставив сына Ибрагима у себя в качестве заложника.
