Владимир Буев
В иных мирах я тоже как-то шастал. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть I
Я старый конь
Михаил Гундарин
Нет, не об этом говорили
Мне звёзды 30 лет назад!
Всё ими сказанное в силе
Оставить я, конечно, рад,
Но вынужден сместить подальше
От дня сегодняшнего, где
Как тот корнет по генеральше
Влачусь по чахлой борозде.
Владимир Буев
Я старый конь. Давно не порчу
Ни генеральш, ни борозды.
За 30 лет я стал разборчив.
Пахать мне больше нет нужды.
Не вспомню я, пожалуй, нынче
Всех генеральш былых в лицо.
При встречах я всегда был взвинчен,
Ведь генералы с ружьецом
В любой момент могли явиться
И ненароком увидать,
Как может в бороздах резвиться
Корнет. Не стану развивать.
Мой взор был негой сомкнут вечно:
Не помню лиц, хоть по ночам
Путь освещался ярко Млечный
(И звёзды не чета свечам).
…Акцент в желаниях сместился,
Иные кони пашут пусть.
Я стар, хоть бес в ребро вцепился.
Пахать мне нечем больше. Грусть.
Очнулся – глазам не поверил
Михаил Гундарин
ДЕСЯТАЯ БАЛЛАДА
Над 307-м километром холодное солнце взошло.
Каким-то неведомым ветром меня в эту глушь занесло.
Я был содержимым попуток не знаю что делать теперь
И кажется через минуту навеки закроется дверь
Тяжёлую эту пружину едва ли удержишь плечом
О главном молчать прикажи нам (шепни для начала – о чём)
Кто в этом холодном мотеле последнюю ночь проведёт?
О чём нам синицы свистели весёлый апрель напролёт?
Зачем ты мне снова приснилась, и снова была холодна?
В какие карманы набилась тяжёлая горстка зерна?
И снова – измена, измена, а после – беда и беда.
Но это финальная сцена, и сыграна не без труда.
Езжай, очевидец, обратно, пей пиво и вправду молчи
Про эти разрывы и пятна потерянные ключи.
Владимир Буев
Очнулся – глазам не поверил. Куда же меня занесло?
Реальность столб удостоверил: на нём размещалось табло,
Облезлое, правда, но видной была там цифирь 307.
Насмешки такие обидны над горьким моим бытием.
Куда бы ни шло, коль с оглядкой из грешных таинственных недр
Пророс указатель украдкой про 306-й километр.
И с 308-м километром смириться я смог бы всегда
(таёжные близки мне кедры). Но с 307-м?! Никогда!
Холодное солнце – о ужас! – и 307-й километр.
Я очень стараюсь, я тужусь, но страх безотчётен и щедр.
Как страшно, кошмарно и жутко на свете (в тайге) проживать.
В холодный мотель на минутку мечтаю скорее сбежать.
А там, где минутка, там вечность. И вот уж мотель потеплел.
И где допустил я беспечность? И где же я недосмотрел?
В карманах мне что-то мешает. Ощупал – там горсти зерна.
Господь мне сейчас помогает иль, страшно сказать, сатана?
Иль в час, когда други споили, отправив с попуткой в тайгу,
Они же сердечность явили к товарищу по кабаку?
Чтоб первое время дать дуба от голода я бы не смог,
И чтоб у меня, жизнелюба, затянутым стал эпилог?
Синицы, пружины, измена, закрытая дверь и беда –
Ужели финальная сцена и прочих ключей лабуда?
И как дальше жить, сознавая, в каком километре торчу,
О пиве с мотелем мечтая. Я в шоке. Проснуться хочу.
То потухнет, то разожжётся
Михаил Гундарин
То сожмётся, то разожмётся,
Птичьей дрожи полным-полно,
Будто смотрит со дна колодца
В занавешенное окно.
Мёртвым звёздам снится немного
И одно и то же всегда:
Нарисованная дорога,
Перевёрнутая вода,
Старый дом с кривыми углами,
Где вот-вот закроет глаза
Жизнь, завязанная узлами –
Воспалённая железа.
Владимир Буев
То потухнет, то разожжётся,
То погаснет опять, то сгорит.
Так душа у поэта рвётся:
Витаминов в ней дефицит.
Россыпь звёзд показала изнанку:
Не щадя своего живота,
В воду плюхнулись. Спозаранку
Им могилою станет вода.
Отраженья в природе разлиты:
Двойники, тройники, все дела –
Перевёрнуты, но не разбиты
Зеркала, зеркала, зеркала…
Сложно в Москве пробиться
Михаил Гундарин
Снежной весны столица, каменное жнивьё,
Нужно развоплотиться, чтобы забрать своё.
Строятся гороскопы, слышатся голоса,
Телефонные тропы тянутся в небеса,
Где по тропе мороза катится агрегат,
Серебро и глюкозу рассыпая подряд.
Владимир Буев
Сложно в Москве пробиться, заняты все места.
Впрочем, в любых столицах нет для сверчка шеста.
Люди кружком теснятся, вверх закатив глаза.
В блюдца упёрлись пальцы, вздрагивают уста.
Вот уже дух явился, с миром иным контакт
Тут же установился. Справился агрегат!
По телефонным тросам смог я наверх пролезть.
Так миражи наркоза на кол заставят сесть.
Где сказка, там и быль
Михаил Гундарин
СКАЗКА
В одном далёком городке гора приставлена к реке
И смерть невдалеке
Её не бойся – это твой передовой городовой
Единственный конвой
Он отведёт тебя туда где камень есть и есть вода
Но нету и следа
От рек и гор и городков а только море огоньков
Над полем облаков
Владимир Буев
ГДЕ СКАЗКА, ТАМ И БЫЛЬ
В селе прожить не все хотят из-за коров и поросят
К хлевам приговорят.
Но ты впрягайся – это хлеб для тех кто креп фанатик скреп
И кто любитель реп
Село – природная среда кругом чистейшая вода
Наплюй на города
Река и горы и овраг но городских тут нету благ
Для сельских бедолаг
Былое и думы
Михаил Гундарин
РАССВЕТ
поздней ночи этажи
громоздятся как попало –
проржавевшие Кижи
мёртвый лес лесоповала
в этом омуте душа
хорошо играет в прятки
в небе нету ни гроша
только лезвие в подкладке
кто-то проведёт веслом
по воде – по гладкой коже
мы же тёмное стекло
под прозрачное положим
Владимир Буев
БЫЛОЕ И ДУМЫ
чётким-ясным дóлжно быть
стихотворное творенье3
вот пример и нечем крыть:
муха села на варенье
если ржавые Кижи
это точно подпоручик
эр минувших багажи –
всё одно для самоучек
древо не покорно рже
даже если в омут душу
подпоручики Киже4
заржавеют сидя в луже
вот поручик капитан
впрочем и без лужи тоже
уж полковник сей туман
мог вполне бы стать вельможей
не игрался в прятки он
потому что не рождался
без гроша (вот фельетон!)
он в военные подался
в ножнах лезвие клинка
и подкладка под мундиром
а фантомная рука
кожу смазывает жиром
от весла и от воды
проржавевшими Кижами
веет как от лабуды
насладимся миражами
чтобы душу не скребло
нам ни тёмное не нужно
ни прозрачное стекло
с телескопом водим дружбу
Тили-тили
Михаил Гундарин
Пели-спали, где только придётся, водку в ступе любили толочь.
Но не пьётся уже, не поётся, и не спится в холодную ночь:
Жизни жалко и жалко собаки, остального не жалко почти
В подступающем к сердцу овраге, у большого ненастья в горсти.
Владимир Буев
Тили-тили (не тесто с невестой), трали-вали (прошли это все):
Водку в ступе мололи совместно, языками мололи эссе.
А потом изменили порядок. Не порядок, а слово одно.
Водку стали толочь без загадок, языками – толочь молоко.
Спились-съелись, в Корее пожили. Жаль с тех пор горемычных собак.
Шерсти горсть в чутком сердце хранили, надо клок этот съесть натощак.
Тили-тили, опять проходили, трали-врали, как все хвастуны.
Не поётся, но пить не забыли – так в ненастьях живёт полстраны.
Я перед выходом во двор…
Михаил Гундарин
ДЕВЯТЫЙ КЛАСС
Где у подъезда толкотня и тёмный лес тяжёлых рук
Там ждут надеюсь не меня я слабый враг неверный друг
Качели, горки, гаражи – темны распятья во дворах
Попойки, драки, грабежи ты прахом был и станешь прах
А дома книжная тюрьма обойный клей колода карт
Уйти в бега, сойти с ума советует лукавый бард
Но нет надёжнее пути сквозь стыд и срам чужих дворов
Чем сон-травою прорасти не оставляющей следов
А в небе ледяной металл и если лечь лицом в бетон
Увидишь то что так искал – свой неразменный миллион…
Владимир Буев
ШКОЛЬНИК
Я перед выходом во двор в два раза делаю острей
Свой бдительный орлиный взор, иначе шанс поймать люлей
От гопоты имею враз, от этих мрачных забияк
Ершистых наглых злых зараз, я жуть боюсь пацанских драк
Все норовят достать кулак, поставить мне большой синяк
Да я слабак ну пусть слабак, и я не то чтобы смельчак
Но и не трус, ну пусть боюсь, и потому не оступлюсь
Я дома в угол свой забьюсь, на чтенье книжек навалюсь
Колоду карт в пасьянс сложу – всё тренировка для ума
Зато в штаны не наложу, и теоремою Ферма
Прозабавляюсь вечер весь, ботаник я, мне стыд и срам
Вдыхаю клей как будто взвесь не веря собственным слезам
Дурманы в сером веществе мотив подарят просиять
Свалиться мордой в оливье и рубль последний разменять.
На пленэре
Михаил Гундарин
В ПАРКЕ
покупай эти сладости в полный рост
всё что хочешь в киоске Простой Мечты
пока механический свищет дрозд
пока все места пусты
а мы обнимаем своих детей
потому что наше всё – будет их
а мы ожидаем вестей
дожидаемся от чужих
леденец на палочке леденец
с апельсиновым вкусом открытым ртом
был я жнец, на дуде игрец
вспомнишь ты – о другом.
Владимир Буев
НА ПЛЕНЭРЕ
философской Мечты Простой мастак
эту тему с нуля до высокá
проработал философ так и сяк
место было пустым пока
а потом наконец пошёл обнять
приголубить детей своих родных
им серебряных гор наобещать
(одарить золотыми чужих)
механический дрозд леденец долбит
этот дрозд – пистолет-пулемёт
их Ижевск производит (профицит)
и ещё не один произведёт
апельсиновый вкус случайных пуль
и в киоск стремглав игрец да жнец
за сердца – рукой а во рты – пилюль
но куда подевался швец?
Посидеть на двух стульях не всякий рад
Михаил Гундарин
Это новая песня на старый лад,
на зубок её брали и там, и тут:
из живущих каждый не виноват,
виноватые вниз головой цветут.
Они камни колышут на площадях,
иногда приснятся, как зимний лес,
где деревья чёрные все в гвоздях
(но иных не встретишь ни там, ни здесь).
Они тоже хотели из общих зол
выбрать меньшее, стать серебром планет…
Опустили сердце в густой рассол,
позабыли на девяносто лет.
Владимир Буев
Посидеть на двух стульях не всякий рад,
понимая последствия там и тут:
можно выйти оттуда в Эдемский сад
или выбрать совсем иной маршрут.
Те, кто жив – обыватели хоть куда:
приспособились через камни шагать.
На чужие кто умышлял места,
тот готов рассвет на ветвях встречать.
Заколышутся камни на площадях,
на ветвях закачаются булки враз –
и окажутся новые на гвоздях:
годы прежние выползут напоказ.
В иных мирах я тоже как-то шастал
Михаил Гундарин
В Транквилиуме этом, Тропарёво,
ещё при позапрошлом короле,
едва сопротивлявшееся слово
полнеба мы тащили на пиле.
Усохли дни, зато набухли ночи,
ни слов, ни пил. И, честно говоря,
сегодня даже небеса не очень
подходят для тасканья словаря.
Бог в помощь нам, дельцам и дилетантам,
катящимся с невидимой горы –
ладони добродушного гиганта.
Теперь и это в правилах игры.
Владимир Буев
В иных мирах я тоже как-то шастал,
В Транквилиум опять же забредал.
Но, может, зря сейчас о том похвастал?
Всего лишь в Тропарёво побывал.
И там мне было тяжко: слова ради
единого я поднимал пилу.
Я был Атлантом, ибо в роли клади
волок (подобно мощному волу)
полнеба на пиле простой двуручной.
Я так старался, даже изнемог.
Но Бог исправил день мой злополучный,
устроив мне счастливый эпилог.
Весь вечер без пилы хожу свободно,
И завтра тоже в гору не пойду.
Сизифов труд – как это благородно!
Но дилетанты с нормой не в ладу.
Кушать хочется всегда
Михаил Гундарин
месяц ели мокрый хлеб
что отпущен был по водам
а потом приплыл обратно
мы довольны не вполне
этим хлебным тихоходом –
у него на шкуре пятна
ну а если утонул
значит все мы утонули
хоть плавучи будто пробки
но не дали нам уплыть
утопили и вернули
и хранят в сырой коробке
Владимир Буев
кушать хочется всегда:
мокрый, свежий хлеб, сухой ли –
глядя сверху (соразмерно)
сознаём не о еде
речь сейчас идёт лихой ли
или может быть примерный
тот кто плавает в реке
он не плавает а всплывший
пятна трупные мелькают
из-за газов вздут живот
нам глаза на мир открывший
что иной мир все узнают
Появилось в истории много тех…
Михаил Гундарин
Полуэктов видит короткий сон:
горящие города.
Просыпаясь, берётся за телефон,
сообщает туда, куда.
Это просто работа. Его оклад
не зависит от темы сна.
Важно, чтобы записывал всё подряд,
разберётся сама страна.
Полуэктов трогал ядерный гриб,
но медаль получил за то,
что однажды увидел двух мёртвых рыб
в алюминиевых пальто.
Владимир Буев
Появилось в истории много тех,
кто фальшью кроет её,
Искажает суть, скрывает успех,
нутро обнажая своё.
Полуэктов Павел5 про ядерный гриб
знал всё, что положено знать.
Он ядерщик. Доктор. Возможно, рыб
в озёрах он мог созерцать.
Пахал папой Карлой. Открытий воз
наделал учёный наш.
Плохой в онкологии был прогноз,
Не спал и не впал в саботаж.
Страна оценила, вручила медаль,
не ту, что скажут потом.
И прочих наград была спираль –
Заслужены все трудом.
…А в части алюминиевых пальто,
которые парочка рыб
напялила будто бы (вот шапито!),
то это простой недосып.
