ГлавнаяАлтайВладимир БуевПривык я утром двигать горизонт, или Гениальность не порок, а лишь повод для знакомства. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть III

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия Привык я утром двигать горизонт, или Гениальность не порок, а лишь повод для знакомства. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть III

Привык я утром двигать горизонт, или Гениальность не порок, а лишь повод для знакомства. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть III

Владимир Буев
Привык я утром двигать горизонт, или Гениальность не порок, а лишь повод для знакомства. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть III

Не последний том

«Помните фразу Юрия Олеши про “ни дня без строчки”, ставшую лозунгом… нет, не сегодняшнего дня, а советского (и отчасти российского) графомана?

Так вот: очень мне хотелось, чтобы ни единый стих Миши Гундарина не остался без моей пародии (версификации/вариации или на худой конец просто отклика как “природы сотворённой”).

Пока до этого далеко. Ещё не все стихи друга осмыслены, оприходованы и обласканы…»

С этого заявления начинается авторское предисловие Владимира Буева к третьему тому стихотворений Михаила Гундарина и его пародий на эти стихи. И сразу становится понятным, почему это – уже третий том, а также то, что он вполне может оказаться не последним.

Впрочем, в каждом томе есть свои особенности и свои сюрпризы. В этом Михаил Гундарин, а за ним и Владимир Буев обращаются к старой, как мир, теме. Причём делают это в нарочито постмодернистской форме:

знаменитый поэт после шестидесяти

перестал писать стихи

во время немногочисленных встреч с публикой

или редких интервью

на все вопросы о поэзии он болезненно кривится

и сразу же достает пачку фотографий

они всегда с ним в холщовой сумке

он стал фотохудожником-пейзажистом

все смотрят чтобы не обидеть

ничего особенного

леса поля холмы берега

камера плоховата да и снимки…

так банальны

что кажется будто, хвалясь,

он видит на них

что-то не видимое никому из нас

собственно, с его стихами было то же самое

Тема «поэта и поэзии», как учили нас в средней школе, присутствует в творчестве каждого крупного поэта (шутники добавляли к этому: и немалого числа поэтов мелких). Во всяком случае, начиная со знаменитого горациевого «Exegi monumentum aere perennius» и до конца прошлого уже ХХ века поэты писали стихи о себе, своём предназначении и своём труде регулярно.

Вспомним Державина:

Всяк будет помнить то в народах неисчетных,

Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о Боге

И истину царям с улыбкой говорить.

Или вот Пушкин, исключительно по-своему видевший общение поэта с публикой:

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдёт минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,

Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечёт тебя свободный ум…

Однако Михаил Гундарин пишет совсем о другом – о старении поэта, об отходе от поэтического творчества. В середине 70-х об этом кратко и ёмко писал Александр Межиров:

Всё то, что Гёте петь любовь заставило

На рубеже восьмидесяти лет, –

Как исключенье, подтверждает правило, –

А правила без исключенья нет.

А правило – оно бесповоротно,

Всем смертным надлежит его блюсти:

До тридцати – поэтом быть почётно,

И срам кромешный – после тридцати.

Впрочем, поэт у Гундарина и до тридцати был, как мы видим, не из великих.

Но Владимир Буев в пародии на это стихотворение (между прочим, она – нечастый случай, когда пародист использует постмодернистскую форму стиха, идя за оригиналом) смотрит на проблему с совсем иной точки зрения:

когда поэт вступил в возрастную пору

его читатели вздохнули с облегчением

то есть свободно

а затем задышали полной грудью

и разбежались по своим квартирам и норам

чтобы найти себе нового кумира

вздыхая при этом о старом

ибо старый конь борозды не испортит

пусть творец и вышел в тираж давно

да ему и не надо было выходить самому

ибо и без него его тиражи

(даже если он сам ничего не писал

а писали литературные негры)

были миллионными

от его-не его произведений не было спасу

студентам филфаков литфаков и журфаков

на экзаменах…

В пародии поэт уже не обязательно и поэт: есть подозрение, что стихи за него пишут «литературные негры». И публика его не так уж и жаловала, особенно студенты филологических факультетов, как бы они ни назывались, которым творчество поэта необходимо было изучать по программе. И получается вполне современная и вполне абсурдистская история о не совсем существующей не совсем поэзии. И какой уж тут памятник, меди нетленнее, какая уж народная любовь, которой можно было бы не дорожить.

Следующая пара «стихотворение–пародия» более интересна своей второй частью. Михаил Гундарин заключил вполне модернистское содержание стихотворения во вполне классическую форму, и претензии к его произведению могут быть исключительно вкусовые: нравится – не нравится.

Тёмных дворов – ледяных пучин –

мёртвые голоса.

Выключи свет, растворись в ночи:

просто закрой глаза.

Каждому времени свой топор,

свой разбитый стакан.

Это они ведут разговор

все ночные века.

А вот Владимир Буев неожиданно пошёл по давно проторённому отечественными пародистами пути, начав пародию с избитой, но до сих пор неплохо смотрящейся кладбищенской темы:

Хор мертвецов на погосте пел

песню, как вечна ночь.

Надо заканчивать беспредел:

прячу топор и прочь

пулей несусь, чтоб налить в стакан

то, что вернёт покой.

Эх, не удался с утра роман –

ночью теперь бухой.

Можно, конечно, вспомнить здесь Максима Горького с его «смертельно-кладбищенскими» пародиями на поэтов-символистов, но не будем углубляться так далеко. В начале 60-х годов минимум раз в день советское радио, а тогда оно ещё было основным средством массовой информации, радовало жаждущее общения с прекрасным население песней «По Ангаре» (музыка Александры Пахмутовой, слова Сергея Гребенникова и Николая Добронравова):

Чуть охрипший гудок парохода

Уплывает в таёжную тьму.

Две девчонки танцуют на палубе,

Звёзды с неба летят на корму.

И тут же появилась пародия неизвестного автора именно с кладбищенской тематикой:

Чуть засветит луна за окошком,

Все покойники разом встают,

Два скелета танцуют на кладбище,

Остальные «Марину» поют.

Давно изжита романтика великих сибирских строек, в первую очередь, Братской ГЭС. Думаю, мало кто помнит триумфально прошагавшую в те же времена по Советскому Союзу песню «Марина», завезённую гастролировавшим в Москве ансамблем Марино Марини, а вот «кладбищенская» пародия жива до сих пор.

И ещё одно стихотворение Михаила Гундарина, отмеченное пародией:

Так умирает свеча.

В городе пахнет дождём

Ночь моего плеча

Коснулась своим плечом.

Я уступил ей путь

И отступил назад

(Так теряется суть)

Кончился листопад.

Праздник мёртвых свечей!

В сумерках город тих.

О, я не знаю, чем

Ночь эта слаще других!

В данном случае и поэт, и пародист лиричны. Владимир Буев идёт вслед за автором стихотворения достаточно бережно и с явно выраженной симпатией.

Ту, кто касается плеч,

Я рассмотреть не могу.

Ночь может нас увлечь,

Но мало ли: вдруг сбегу.

Шансы равны у ней

(Ночи или кого?).

Суть уплыла. Эгей!

Где же ты, существо?

Ночь на язык сладка.

Может, таки не ночь?

Зá ночь смогла рука

Воду в ступе столочь.

Нелёгкая это работа – быть пародистом при поэте (хотя Владимир Буев пишет пародии отнюдь не только на стихи Михаила Гундарина, им уделяется наибольшее внимание), но, если обоим авторам нравится такое совместное творчество, никто не имеет право им в этом мешать. Так что вполне возможно, что третий том этого совместного собрания сочинений – далеко не последний.

Владимир Володин, журналист, литератор

От автора

Помните фразу Юрия Олеши про «ни дня без строчки», ставшую лозунгом… нет, не сегодняшнего дня, а советского (и отчасти российского) графомана?

Так вот: очень мне хотелось, чтобы ни единый стих Миши Гундарина не остался без моей пародии (версификации/вариации или на худой конец просто отклика как «природы сотворённой»).

Пока до этого далеко. Ещё не все стихи друга осмыслены, оприходованы и обласканы доброй улыбкой и помянуты тихим добрым словом.

«Ну, не шмогла!» – ровно так заявила некогда в известном анекдоте некая говорящая кляча на ипподроме, пообещав прийти в гонке первой, но слово своё не сдержав.

«Ну, не шмогла!»

И я не шмог.

Впрочем, пожалуй, «ещё не вечер, ещё не все погасли краски дня», а порох в пороховнице – ого-го какой! – до сей поры сохранился. Поэтому имеется. Держим в сухости и сохранности.

Хоть «не шмог», однако к сегодняшнему дню на стихи Миши Гундарина у меня накопился самый внушительный по объёму корпус пародий. Ни на кого иного столько написанного нет. И, видимо, уже не будет. Впрочем, нет, запамятовал, на Виталия Пуханова, Санджара Янышева, Анну Шевченко и Айдара Хусаинова, пожалуй, не меньше. Надо будет как-нибудь на досуге подсчитать количество знаков и сопоставить одно с другим-третьим-десятым. И только после этой процедуры сделать научно обоснованный/верифицированный вывод.

Каждая моя пародия – на стих Миши целиком. Не на одну-две строки, не на трёх- или четверостишие, а именно на весь стих. Только в одном-единственном случае – на пару строк (и как раз этот случай – первая пародия в настоящем сборнике).

Не знаю, случалось ли в истории всемирной литературы, чтобы писались и потом томами публиковались пародии на конкретные стихи одного автора целиком. Ещё раз: пародия на полное стихотворение. Скорей всего всемирная литература подобного опыта не знала. Да и не важно, было такое или нет, теперь вот в любом случае оно есть. От скромности я не умру. Нет, весь я не умру. Во всяком случае пока не намереваюсь. А мои пародии будут жить вечно, пока в подлунном мире жив будет хоть один пиит.

…Впрочем, понизим градус кипения и высоту полёта: поэт в России, конечно, больше, чем поэт, но пародист – всего лишь пародист.

Итак, отправляю Мишу Гундарина в вечность.

***

«Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например, не читать их» (Рэй Брэдбери).

Как-то в разговоре мы с Мишей сошлись на том, что оба не любим дома наличие непрочитанных книг. Появилась непрочитанная – её тут же надо прочесть. Но всё равно, непрочитанных/нечитанных больше, чем прочитанных/читанных. Причём, чем больше читаешь, тем… вот тут так и хочется написать, что «тем больше хочется», но пишу иначе, хотя тоже предсказуемо: тем нечитанных становится всё больше и больше. То сам покупаешь впрок (уверяя себя, что вот-вот), то дарят и дарят, зная твои привычки и увлечения. Хорошо, что учебники химии в дар пока не преподносили.

К месту будь сказано: вот некий Петрушка из «Мёртвых душ»… «имел даже благородное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: ему было совершенно всё равно, похождение ли влюбленного героя, просто букварь или молитвенник, – он всё читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от неё бы не отказался. Ему нравилось не то, о чём читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз чёрт знает что и значит. Это чтение совершалось более в лежачем положении в передней, на кровати и на тюфяке, сделавшемся от такого обстоятельства убитым и тоненьким, как лепёшка…»

Петрушка содержанием книг не затруднялся, но мы-то затрудняемся!

Вот и тут на целую трилогию затруднились-загрузились.

И ещё: чем больше пишу пародий на Мишу, тем всё больше и больше становится его оригинальных стихов (пусть им и в прошлом сотворённых). Не поспеваю, однако.