Владимир Буев
В иных мирах я тоже как-то шастал. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть I
В своей квартире
Михаил Гундарин
В ДОРОГЕ
Будто раздвинулась занавеска
Или рванула в кустах граната –
С полной ладонью чужого блеска
Ангел стал виден над автострадой.
Облако это текло и тлело
В летнем закате до горизонта –
Призрак, уставший белеть на белом,
Таять намеком на старом фото.
Будет последним вечером света
Нынешний вечер? Или назавтра
Снова увидим пыльное лето,
Длинную ленту цвета асфальта?
Владимир Буев
В СВОЕЙ КВАРТИРЕ
Словно разверзлись небесные выси.
Ядерный гриб надо мной не повис ли?
Или, быть может, исчадие ада –
Демон висит над ночной автострадой?
Мне – хоть бы хны. Я ведь за занавеской.
В домике я. От несчастий спасают
Прочные стёкла – отмыты до блеска.
Призраки ночи ничуть не пугают!
Главное – панике не поддаваться.
Пальцам до фортки не дать дотянуться.
Утром возможности есть оклематься,
С ангелом, глядя в окошко, сомкнуться.
Астролог с поэтом лежат на погостах
Михаил Гундарин
Вагон остроносых турецких ботинок,
Корейских носков три контейнерных блока.
В аду зажигают огни вечеринок.
Звезда моя жизнь, хороша и жестока!
Шуруй, Polaroid, пока этот воздух
Не стал чёрно-белым как яд или водка.
Теперь все подряд разбираются в звёздах,
Но тайну хранит – полинявшая фотка,
Где через размытый значок Мерседеса
А может, прицел проступает такое,
Что видеть подробней мешает завеса
(Опущена чьей-то умелой рукою).
Владимир Буев
Астролог с поэтом лежат на погостах.
(Планета заточена под космодромы).
Теперь все подряд разбираются в звёздах,
(Не ведают истин одни астрономы).
Я в гости ходил в кучу обсерваторий.
Вдвоём в тех местах мы бывали, случалось.
Вкус звёздного неба во мне животворен.
Я ракурс искал, ну, а ты бесновалась.
Я всё же нашёл… (как давно это было!)
Со снимком в руках мы домой уходили.
Ты даже под утро тогда не остыла.
Меня все подруги твои осудили.
Пусть фотка стара, пусть она полиняла,
Пусть нет в ней цветов, кроме чёрного с белым,
Я помню ту ночь, ты тогда отжигала,
А я к телескопу прильнул между делом.
Понтуешься при мне?
Михаил Гундарин
Закуриваешь своё? Поживи-ка с моё –
Разучишься брезговать папиросой.
А, впрочем, станешь таким,
как эти барбосы
За соседними столиками –
Прапоры или жульё.
Сегодня хороший вечер,
вязкий, как мумиё,
Гуляй с кем захочешь,
не задавай вопросы,
Пей своё пиво, не ощущай угрозы.
Мне-то куда деваться?
Я сам придумал её.
И эту буфетчицу с буферами,
Нависающую над нами,
И то что виснет над нею
(Думаю, это смерть).
Пластик столов, дымок над ними,
Тебя и меня. Как твоё имя?
Если можешь, ответь.
Владимир Буев
Понтуешься при мне? Да чтобы тебя
Грозой разразило по самые гланды!
Ступай-ка в лупанарий,
где пахнет лавандой.
И тебя, и подобных возьмут,
Внаглую употребя.
Томится вечерний бульон.
Булькает, как вулкан.
Чего тормознула?
Страшишься иль взбрыкнула?
Думать хотелось, что меня обманула?
Жаждал с тобой целоваться,
Но чу! Идёт сводник-пахан.
В буфет лупанария полногрудых
Набирают вместе с посудой.
Но где ты? Всюду реет дым.
Пахан, огонь, она
(Всё столь же юна).
А я стою меж них двоих
В ревущем пламени и дыме.
И всеми силами своими
Молюсь за них, как за родных.
Зимний вечер, даже не февральский…
Михаил Гундарин
РОМАНС
Зимний ветер вышибает слёзы,
Как шпана у школьника – рубли,
Как стихи – истории у прозы,
Или камикадзе – корабли.
Так не стой на месте, обезвожен
Будто бы январская река,
Торопись домой, чудак-прохожий!
Там растопишь снег с воротника.
Собери по капле дар случайный,
А сумеешь, так и сбереги,
В старом сердце или чашке чайной,
На краю безжалостной пурги.
Владимир Буев
Зимний вечер, даже не февральский,
Даже без чернил и без свечей,
Выдавит (не сильно – мало-мальски)
Грусть и слякоть из моих очей.
Грохотать никак не хочет слякоть,
В этом тоже кроется печаль:
В январе мокрот глазная мякоть
Выдоит немного – не февраль.
Не навзрыд течёт вода – по капле.
Сердце постарело или вдруг
Ложка чайная вконец одрябла –
Капель (как даров) не соберут.
Если бы февраль уже кончался,
Или март-апрель пришли во двор,
Вот тогда бы снег не удержался!
И чернильным хлынул форс-мажор.
Троя, из которой родился Рим
Михаил Гундарин
АВГУСТ
Елена, смотри, уходящее лето,
Как пьяный поэт собирает окурки.
Мучительный зов не находит ответа,
На солнышке сохнут апрельские шкурки.
Любовник не новый, за то и гонимый,
Жужжит над увядшим цветком подсознания
Как грешные мысли в ушах пилигрима
А ночь распустилась тигровой геранью,
А небо, Елена, такое, что лучше
Не будет уже до скончания века
(Осталось недолго). Елена, послушай,
Тебе не хотелось убить человека?
И мне не хотелось.
Завянет под утро
Полночный цветок, ну, а там уже осень.
Под плюшевым пледом Гомер с «Камасутрой».
О том, что случится, мы их и расспросим.
Что нового скажут былые кумиры?
В глухом городке не отыщешь пророка.
Кончается август. Мы наги и сиры.
О том, что грядёт, позабудем до срока.
Владимир Буев
ТРОЯ, ИЗ КОТОРОЙ РОДИЛСЯ РИМ
Елена, ты чудо! Тигровой геранью
Цветёт твоя прелесть в ночи. Ты под утро –
Само мирозданье. Моё ж подсознанье
То любит Гомера, то чтит «Камасутру».
Я знал твоего предыдущего мужа,
Но совесть нисколько не гложет сознанье.
Пусть даже попытка не будет уклюжа,
Но я обеспечу ему выживанье.
Не так? Ты желаешь убить человека?
Ты жаждешь, чтоб мы в поединке сошлись?
Случайность нелепа. Короткого века
Себе не желаю. Елена, окстись!
Что ж, выйду на бой. Ухмыльнусь ядовито.
И, если соперник поранит меня,
Другая подруга (сама Афродита!)
Спасёт мою личность, собой заслоня.
Я вижу, ревнуешь. И грешные мысли
Тебя разогрели. Ты губы изгрызла.
А город, откуда со стен ты взираешь,
Совсем не глухой. Ты ведь Рим порождаешь.
Елена, ты чудо, но прозвищ чудесных
Тебе я не стану от «чуда» клепать.
Любые эпитеты вряд ли уместны.
А лучше, чем есть, никому не создать.
Я знаю, что только Прекрасною может
Быть та, чей супруг в Менелаях ходил.
Гомер устарел, Камасутру разложим.
Надеюсь, не стар, и ещё хватит сил.
Девятый класс – я сделан из кремня
Михаил Гундарин
Первый снежок – в горле морозный нож.
Чёрный ледок – вывернешь сам карманы.
Но всё равно уже не уйдёшь
Отсюда, где вместо вчерашних луж
Голые трубы судьбы, её барабаны.
Только и остаётся встать в уголок
Слушать слепое сердце, забыв о боли
Закуривать не спеша, припоминать урок
Скольжения по наклонной (типа с небес в барак).
Это девятый класс, это физика, что ли?
Жизнь оказалась длинной, о чём сказать –
Нет, не заслуга. Но ведь и впрямь длиннее
Мига, которой нужен, чтоб тенью стать,
Или шагнуть вперёд и скользить, скользить –
Тысячу раз проклятая затея!
Владимир Буев
Девятый класс – я сделан из кремня.
Крутой пацан – есть повод восхититься.
Шпынял я всех, кто младше был меня.
И в чьих карманах можно поживиться.
Я пропускал уроки – я ж крутой!
Я физику игнóрил однозначно.
Я в школу мог явиться вдрызг бухой.
Катиться по наклонной было смачно.
Курил я дико, словно паровоз.
А к вечеру в барак свой возвращался,
И начинался перед сном психоз:
Я в небеса взлетал, с землёй прощался.
Жизнь изменилась пару лет спустя.
Без боя перестали раскрываться
Карманы. Но не вышло у меня
С фантазиями вовремя расстаться.
С призраком говорю…
Михаил Гундарин
Нужно было пройти
вечности (говоря
честно, всего пяти
сменам календаря),
чтоб я посмел спросить
о чём-нибудь призрак твой.
Но это словно такси
ловить на передовой:
просто нелепо,
да
и вариантов нет –
знаю, что, как всегда,
ты промолчишь в ответ.
Владимир Буев
С призраком говорю
Целую вечность я.
Пусть я сейчас хитрю,
Бог мне один судья.
Я ведь ещё ничего!
Вечность моя – лет пять.
Кто-то мозгами «того»
Стал десять лет назад.
Лечащий доктор мой
Вечно при мне молчит.
Значит, и он такой:
Призрак и паразит!
Ничего не курил, не пил с утра
Михаил Гундарин
Эти струны будут возмущены,
Несмотря на то, что, поднявшись в рост,
Хлебным мякишем утренней тишины
Я замазал дырки на месте звёзд.
Таково воскресенье: проспать полдня,
Посмотреть наверх, покидая дом,
Хорошо, что видящие меня
Вспоминают прошлую ночь с трудом.
Это я по небу пустил волну,
Обвалил сияющий потолок
До утра стаканом ловил Луну
И почти поймал, да поспать прилёг.
Владимир Буев
Ничего не курил, не пил с утра.
В потолке звезда: не одна, а сто.
А из глаз летит за искрой искра.
Может, знак подаёт мне Кое-кто?
Вот свалилась Луна почти в стакан,
Что за ужас: не я поймал её.
Её бывший словил за хвост друган,
Мой сосед, что напротив. Вот хамьё!
Я зажмурюсь сильно и задышу:
Ночь и вечер мне стыдно вспоминать.
Я терзанием душу опустошу:
Зря соседу поставил в глаз печать.
Дыры хлебом замажу я в потолке
Я его подопру крутым бревном.
Потолок без протечек (лоб в холодке)
Не посмеет глумиться над пацаном,
Обрушаясь сонетом, другим стихом,
Мадригалом на голову свысока.
Я пойду прогуляюсь от всех тайком,
Чтобы ночью соседу влепить пинка.
Вот крутой пацан
Михаил Гундарин
ХУЛИГАНСКОЕ
В эту оттепель пуговицу штанов
Расстёгиваешь несмело,
А, казалось бы, здесь, в глубине дворов –
Минутное дело.
Но всё теплое ждёт ледяная сталь,
Заострённая книзу.
Пережить несезон помоги, февраль,
Ч/б телевизор!
Владимир Буев
Вот крутой пацан, не сумев совладать
В конце недели с ширинкой,
Не снявши штанов, будет продолжать
Всё той же шагать тропинкой.
Пусть плакать он станет потом поутру
Чернилами даже в текилу,
Февраль постарался: морозная сталь
Всё тёплое силы лишила.
То в кровать залегши, то сидя во дворе
Михаил Гундарин
февральскому дню на цыпочках нелегко
попадая/падая в молоко
осыпая себя ледяным конфетти
открывая пути/не зная пути
так и я – протянутая рука
стакан за мгновение до глотка,
оказался домом из которого все ушли
монетой которую не нашли
снегом, счищенным до голой земли
Владимир Буев
то в кровать залегши то сидя во дворе
открываю/смеживаю глаза
я ленюсь в феврале как и в декабре
словно русский князь/татарский мурза
словно барин изгнанный прочь в октябре
из поместья предков моих, упырей,
всё ищу свой дом где большой сундук
станет столь же полезен как ноутбук
где не лазали руки и души хапуг
Модерн погиб, изничтожен…
Михаил Гундарин
Столетье смерти модерна. Вербное воскресенье.
Голову Олоферна вносят в чужие сени.
Что он видел? Двойчатки вечно живых соцветий,
каменные початки, смальтой полные сети.
Что он увидит – в стёкла пыльного саркофага,
в мире простом и блёклом, плоском, словно бумага?
Миру не надо линий, поворотов сюжета.
Ни орхидей, ни лилий ярого полусвета.
Владимир Буев
Модерн погиб, изничтожен. Рок-н-ролл мёртвый тоже,
но не забыт, похоже: помер намного позже.
Вносят в стальных перчатках голову полководца.
Трав полевых тройчатка сбацает роль чудотворца.
Значит, модерн не умер, ставши метамодерном.
Не в саркофаге – в зуме жизнь потечёт Олоферна.
Если такая пьянка и Олоферн в модерне
сляпал свою делянку, пусть даже очень скверно;
если весь мир стал блеклой плоской простой бумагой,
если мужик из пепла – в метаболизм, в бодягу;
если всё это мета-, значит, модерн развился.
Значит, верна примета: метамодерн родился.
…Выдаст ли точное слово сердце на авансцене,
если Гребенщикова тыкву притащат в сени?
Что с миром станет, Боже, в воображенье эстета,
рок-н-ролл если тоже вдруг разовьётся в мета-?
Уж если всё плывёт в глазах
Михаил Гундарин
Кто знает, из какой тоски, из перелома со смещеньем,
из ночи, рвущей на куски своим тяжёлым освещеньем,
мы выплываем на бульвар предновогоднего похмелья…
Встречай, окраинный квартал, героев горькой карамелью!
Владимир Буев
Уж если всё плывёт в глазах и в голове пред Новым годом,
и тыркается мозг впотьмах, и тело стало стопудовым,
что будет, как курантов бой кварталу огласит двенадцать?
Герой в кровать или в запой? Что ждать несчастным домочадцам?
Отчего не в сотню лет…
Михаил Гундарин
почему не улететь отчего не в пятьдесят
очень просто: поглядеть что без нас давно глядят
лёгок лёгок одинок поднимаюсь словно шар
мир валяется у ног обознался оплошал
кто уже под потолком про того не рассказать
самым крепким языком не заметить не связать
Владимир Буев
отчего не в сотню лет про полёт порассуждать
плюнуть сунуть и взглянуть как другой сумел вздохнуть
так легко легко внутри крепким стало бытие
слов тургеневских полно но они не житие
обознался потолок не заметить не связать
языком не обвязать матом сложно написать.
