Владимир Буев
В иных мирах я тоже как-то шастал. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть I
Скользко на улице с клавиатурой
Михаил Гундарин
Полдень декабрьский скользит и падает,
и застывает на миг в полёте –
кажется, в позе крылатой статуи.
Но в темноте её не найдёте.
Свет неисправный разъят по болтику –
пусть его чинит кому есть дело.
Но не механику, и не оптику –
корпус пустой, ледяное тело.
Владимир Буев
Скользко на улице с клавиатурой,
тянет поплакать в декабрьский месяц.
Скоро февраль, и опять без цензуры
и без чернил нам летать в Поднебесье.
Бюст раскололся, упав. Приговором
Стал ему в сторону шаг с подставки.
Зря он соскакивал с твёрдой опоры
в жажде полёта. Теперь под лавкой.
Времена уж не те
Михаил Гундарин
Три поэмы выходят в один тираж.
Но не время рассчитывать на успех -
добродушный читатель, мучитель наш
делит праздничный свой пирожок на всех,
оставляя кусочек на чёрный день,
оделяя оставшимся невпопад…
Но довольно того, что ему не лень
под бумажным дождём принимать парад.
Мы и сами закуска, фисташки-dry,
(для надёжности можно добавить бром).
Между этими судьбами выбирай,
допиши до конца и взмахни платком.
До свидания, волны текучих лун,
коридоры, сверлящие небеса!
Как ни строй календарь, каждый раз канун
обгоняет начало на полчаса.
Владимир Буев
Времена уж не те: на поэтов троих
Сохранился читатель всего один,
да и тот не читает поэм чужих,
если выложить надо за них алтын.
Или классику стырит читатель наш,
побродив по просторам глобальной сети.
А уж если войдёт он в священный раж,
то и сам накропает поэм ассорти.
Да, читатель пошёл совершенно не тот!
Не читает и денег не хочет платить.
А как в клубе гулять – там он мот и не жмот.
Там читатель умеет деньгами сорить.
Вот пиши для таких и старайся зазря.
Не дождёшься спасибо, не то что деньжат.
Но уверен поэт (пусть скорбя втихаря),
что поэмы чрез годы пойдут нарасхват.
Я дуло присуну себе к виску
Михаил Гундарин
Одиночество пеленает виски,
Развязывает шнурки,
Говорит, что нужно доплыть до конца реки.
Говорит, что свобода – лежать во рву,
Отсюда видно Сибирь, Москву,
Но не вздумай, покуда не позову.
Отвечает, что да, будет звезда,
Но она – обман, и ещё беда:
Дрянь её провода.
Значит, теперь навсегда.
Отвечаю: мы ещё раскинемся, как луга,
Дождёмся, пока растают снега,
Ведь должны же быть у той реки берега!
Лишь бы моё, твоё не забыло себя,
Встречу всех торопя,
Как в детстве, скатерть из-под стола теребя…
Владимир Буев
Я дуло присуну себе к виску
Забыв завязать шнурки,
Но спуска я нынче не дам курку –
Не время валяться во рву.
Уж лучше в Сибирь в кандалах из Москвы
Шагать босым наяву,
Чем сгинуть, упав в сухую ботву,
И звёздной не зрить синевы.
Не может погибнуть моя душа –
она широка, как страна.
Я дуло опять не спеша к виску
Приставлю чрез «не могу».
Никак не обман, не лукавство то:
Не пуст магазин, ведь в нём
Живёт не один холостой патрон.
А глаз мой косит на шнурки,
Не гордый пацан: склонюсь – завяжу,
ведь руки мои ловки.
Я их прямо щас на себя наложу.
И миру о том возвещу.
Я жму на курок, сделав выбор свой,
Ведь магазин… пустой.
Песнь во славу года
Михаил Гундарин
НОЯБРЬСКАЯ ПЕСНЯ
Белым золотом ноябрьской тоски,
Белой скатертью на пиру воровском,
Дни мои режутся на куски
Раздаются всякому кусок за куском.
Некому пожалеть меня, расстелить игру –
Клетчатый мир поверх дешёвых ковров.
Распахивается, подставляется маляру
Чёрно-белый свет, но больше нет маляров.
Пойти покрутить крышечку – покрути-покрути,
Ничего не выкрутишь: бутылка пуста.
Пойти поглядеть в дырочку – погляди-погляди
Никого не выглядишь:
– чужие места.
Владимир Буев
ПЕСНЬ ВО СЛАВУ ГОДА
Последует декабрь за ноябрём.
Скатёркой белою покроется земля.
Январь шагает вслед за декабрём.
Февраль потом. И вот уже весна!
Вот март с апрелем, а потом и май!
Июнь с июлем улетели вон.
О лето! Русский август – он не рай!
Почти осенний месяц – лета склон.
Сентябрь, октябрь – и завершился круг.
И снова на дворе ноябрь стоит –
Причина горьких задушевных мук.
И снова обнажённый нерв торчит.
Летят недели, рвутся в клочья дни.
Лишь у меня такое в жизни есть.
Душа трепещет и от беготни,
И от метаний. Может надоесть
И небо в решето, и в клетку мир.
Дизайнер нужен на один денёк,
Но не пьянчужка и не дезертир.
И чтобы дырок лишних не нажёг.
Щека прижалась к меху бурдюка,
Чтоб успокоить нерв наверняка.
Но там – лишь пустота и темнота…
В дурке
Михаил Гундарин
ДЕЖУРСТВО
как мясной недовешенный вес
распростёрт на базарном прилавке,
кто лежит опрокинутый весь
и ни палки ему, ни подставки?
«вы-то, старшие, знаете как
раздвигать черепную коробку
разрушая тифозный барак
амнистируя божью коровку.
не мечтая всерьёз умереть
я приму и такую свободу.
урезайте на четверть и треть
не забудьте подчистить с исподу»
нам-то что? напряглись как канат
коридоры районной больницы
и сегодня не перелетят
через ночь даже белые птицы
Владимир Буев
В ДУРКЕ
Ни богу свечка и ни чёрту кочерга:
не бедный плотник и не кочегар,
но запросто разденет донага –
он профессиональный санитар.
Как руки заломить, как спеленать –
обучен добрый мо́лодец пахать:
он в курсе, чью коровку обласкать,
а чью коробку черепа сломать.
Раздвинута коробка (божья) – то,
что стало расширением свобод.
в палате иль в бараках – всё равно.
Когда сдыхает ночь, грядёт восход.
В халате белом санитару спать,
глаз… не смыкая с ночи до утра.
Чтоб выжить, так придётся пострадать
и санитару, пациентов матеря…
В офисах жалкий планктон расплодился
Михаил Гундарин
наночастицы компьютерной сажи,
въевшиеся в лицо –
вот что о нас обо всех расскажет,
если в конце концов
в новом столетье решим присниться,
выпрыгнуть из ларца,
продемонстрировав кровь на лицах
демонам без лица
Владимир Буев
В офисах жалкий планктон расплодился.
Слоем мертвецким покрыл
всё поколенье, кто нынче родился –
всех он, подлец, задавил.
Все поныряли в свой комп персональный.
Через столетия вдруг
Выскочит если чудак маргинальный,
станет понятным недуг.
Сколько в рюмке зрачков скопилось
Михаил Гундарин
Сколько зелени! Роща к роще.
Вот забава для чудака,
что сегодня весь день полощет
в изумрудном рюмку зрачка.
Получилось напиться пьяным?
Веселись, дурака валяй
на краю цветущей поляны,
солнце летнее замедляй.
Владимир Буев
Сколько в рюмке зрачков скопилось –
уничтожить следы пора!
Эта зелень мне ночью снилась.
Наяву ж реальность остра!
Боже! Рюмок вокруг десятки!
Сколько в них опасных улик –
Очи женщин и девок сладких
…Все они зазевались на миг.
Из мозга рвётся звук
Михаил Гундарин
когда движняк минут
расчистит все углы
пускай тебе споют
подземные битлы
не выучив Michelle
не поступить в МИ-6
а если есть мишень
то и пощада есть
(в черешневом саду
ритмическом аду
по каменному льду
я линию веду)
Владимир Буев
Из мозга рвётся звук.
О память! Я смешон!
Воспоминаний стук –
Как дивный давний сон.
– Michelle? Ну, что за бред? –
вдруг спросит молодняк.
Не получив ответ,
Оценит: «Вот дурак!»
Я стар, но не шпион.
И вовсе не агент.
Уликой уличён,
Но адом я прощён.
В черешневом саду
я в лёд, в огонь – прыг-скок!
И камнем приложу
предателя в висок…
Мы хотели построить себе гнездо
Михаил Гундарин
Мы разрушили мир, чтобы вышел дом,
но не вышло, как водится, ни гроша.
Вот и ночь прогремела пустым ведром,
мимо зарослей спящего камыша.
Завтра День Урожая. Пора в амбар
корешкам и вершкам довоенных снов.
Под испорченным душем смывай загар,
ожидай наступления холодов.
По любому выходит, что нет судьбы,
в этих улицах тёмных, но вот рассвет –
заправляет хозяйством и бреет лбы,
а не скажет ни слова тебе в ответ.
Да и ты позабудешь задать вопрос,
наблюдая, как делает первый взмах
наша полночь, летящая под откос
не сумев задержаться ни в чьих зрачках.
Владимир Буев
Мы хотели построить себе гнездо,
Но не выдержал ствол – и дерево в прах.
Надо строить из камня дома, не из снов.
Лишь на первых подходит камыш порах.
Год пустой, и амбар ровно так же пуст.
Просыпаться пора, и еду искать.
Ближе к полночи слышится снега хруст.
Поскорее проснуться – нельзя замерзать!
Надо счастье себе самому сковать.
До рассвета добраться, суметь дожить.
Даровать утро может чужую кровать
и любые откосы на год отложить.
Вот покушал – и радость опять в зрачках.
Где покормят, то там и Родина-мать.
А затем надо ноги делать и взмах,
И по новой искать чужую кровать.
Я не стану сам в прорубь нырять
Михаил Гундарин
Где комета хвостом не разбила льда,
побоявшись распробовать глубину,
там и я буду медлить и ждать, когда
торопливое сердце пойдёт ко дну.
Не оценишь, пока не начнёшь тонуть,
деловитую хрупкость ночных витрин –
открывая обзор, преграждают путь
торопящимся таять, как аспирин.
Расторопной шипучкой упасть на дно,
в тёмный трюм просочиться косым лучом –
одинаково хлопотно (всё равно,
что поддерживать тонущий мир плечом).
Полюбовный напиток семи страстей
разрывает на части чугунный шар.
Замолчи и высчитывай, грамотей,
по сомнительным числам чужой навар.
Владимир Буев
Я не стану сам в прорубь нырять никогда.
Ни сейчас, ни потом. Ни в грядущем моём.
Я дождусь, когда сердце чужое туда
Ниспадёт расколовшимся кораблём.
Впрочем, проруби нет – не прорублен проём
ни сейчас, ни потом, ни в грядущем моём.
Лучше лета дождусь и найду водоём.
И вдвоём кое с кем время там проведём.
А захочет тонуть, я скажу ей: «Вперёд!
Не одна ты такая, кто любит меня.
Порождает таких ежегодно народ.
Видно, в детстве ты не получала ремня!
Вот комар – значит, точно не зимний денёк.
Вот орёл – этот может и в зиму парить.
Этот хищник безжалостен: печень извлёк
из титана. Отпетый бандит! Паразит!
Мы в воде не утонем, в огне не умрём!
Прометей нам порукою станет двоим.
Ну, а если одним пожелаешь жить днём,
что поделаешь: путь этот не поправим!
Не тяни уже, в воду ныряй поскорей!
Разбивала витрины? Не хочешь в тюрьму?
Не нуди, я устал от порочных страстей
Преступленье твоё на себя не возьму!
Отдавай мне сейчас же навар и рубли.
Ты не мир и не смей на плечо припадать.
Кассу с боем брала? Так теперь не скули!
И умри! Только я не могу пострадать!..»
Наш ответ Чемберлену построже
Михаил Гундарин
Наш ответ человеку без кожи –
Перемены в постельном режиме.
Краткий путь подступающей дрожи
Обозначен стежками косыми.
И пускай он рискует, как прежде,
Демонстрировать смерть и свободу –
Мы изменим диету в надежде,
Что смиренье верней пищеводу.
Владимир Буев
Наш ответ Чемберлену построже,
Чем ответ человеку без кожи.
Если первый получит по роже,
То второму таблетку предложим.
У пургена простое заданье:
В пищевод залететь побыстрее.
Облегчится желудка страданье –
Он расслабится пусть диареей.
Я вырву сердце из своей груди
Михаил Гундарин
Лету – летнее, осени – всё подряд.
Что споёт августовский простой песок
мы узнаем, когда повернём назад.
А покуда, от солнца наискосок,
здравствуй, книга такого большого дня,
где зелёный да жёлтый поверх всего!
Где отважный купальщик смешит меня,
а тебя вдохновляет задор его.
Вместо имени – пляжная дребедень.
Вот комар опускается, как орёл,
но находит не печень, а только тень,
от огня, что и так далеко увёл,
но не в сторону сердца, а взад-вперёд,
за гантелями для тренировки рук,
за рублём на покупку шипучих вод,
открывая которые слышишь звук.
Владимир Буев
Я вырву сердце из своей груди.
Не надо опасаться – то театр.
Актёры люди. Это подтвердить
Петроний и Шекспир ко мне спешат.
Назад я больше, правда, не пойду.
Мне надоели зелень с желтизной.
Я ринусь напрямую в белизну,
а все – за мной. К форели заливной.
Я освещу собой дорогу, поведу
Себя к первоянварскому столу.
Где пробки из шампанского во льду –
Орлами ввысь. Где можно съесть еду.
Туда, где комаров противных нет.
Где пляжам с полуголыми – пока!
Круги возвратны. Зимних тень побед
к первоапрельской шутке уж близка.
Не болтай о пустом, немая дева
Михаил Гундарин
Разорви картонный чехол эфира,
Расскажи о том, кто сейчас в отъезде
(Сердцевину правит чужого мира
Сквозь густой холодок созвездий).
Покажи нам правила без награды,
Золотые лилии вне закона,
На пороге тяжёлого перепада,
На ступеньке плацкартного, блин, вагона.
(Это зряшный шум припоздавшей речи,
Голоса, летящие с остановкой
В заповедной точке живой картечи –
Просто клятвы любви неловкой).
Владимир Буев
Не болтай о пустом, немая дева.
Раз ослепнув, не различай предметов.
Не дождёшься ты ни шального гнева.
Ни того, что люди зовут пиететом.
Шевеленьем губ меня не притянешь.
И морганьем в сердце не вкинешь зноя.
Я тебя провожу до вагона. Сядешь
Ты не в люкс, не в плацкарт, а поедешь стоя.
Всё пустое: речь из гортани рвётся
и глаза вглядеться в меня стремятся.
Я не лекарь, тебе же, краса, неймётся.
И не смей больше на́ руку мне опираться!
