Владимир Александрович Быков
Дневниковые записи. Том 2
Обрати внимание, насколько четко журналистом расставлены все акценты. Просто прелесть. Хотя насчет «возражений» со стороны начальства у меня имелись уже и тогда сомнения. Не любит оно наших объективных писаний.
Бывай здоров. Всем привет.
P. S. Не успел отпечатать первый лист этого письма, звонит Глазков.
– Владимир Александрович! У нас – как на пожаре. Вдруг материал, пролежавший неделю, срочно потребовался в номер. Посылаю Вам газетный вариант, посмотрите и срочно позвоните о возможных замечаниях.
Смотрю, правка вполне приличная, нашел только три маленьких опечатки, сокращения вполне приемлемые. Но думаю, как это он такой материал протащит в газету? Буквально через пятнадцать минут еще звонок.
– Вы знаете, сейчас при окончательном просмотре верстки главный редактор Кощеев собственной властью… вычеркнул из статьи два главных абзаца о власти.
– Не расстраивайтесь, – говорю ему, – я этого ожидал: ведь у нас, кроме всего, здесь есть собственная власть. Для газетного варианта – простительно. У меня только одна просьба. В порядке «реабилитации» прошу переслать Татаркину исходный авторский вариант письма. Однако мой оптимистический настрой оказался ошибочным.
06.09
По случаю публикации упомянутой статьи мы с Глазковым обменялись следующими посланиями.
«Юрий Геннадьевич! Напечатанная статья «Эгоизм власти и гибель социализма» вопреки Вашим обещаниям, приведенным в письме от 28.08, не соответствует согласованному со мной ее варианту. Статья получилась однобокого содержания, а моя критика частной реплики Татаркина о процедурах формирования общественного мнения, превратилась в тенденциозно-пасквильную, не соответствующую мне по духу, критику социализма.
Последнее усилено тем, что одновременно из статьи были удалены или недопустимо сглажены все мои акценты противоположного звучания, касающиеся критики современной России. Кроме того, в результате этих пертурбаций в статье оказались рассмотренными лишь два (из многих) тезиса Татаркина, первый и «следующий», и потому она получилась без логически завершающего конца. Наконец, в серьезную статью еще и вставлена, для пущей «убедительности» читателя, пропагандистского содержания картинка.
Как будем выходить из этого неприятного редакционного своеволия? Ведь получилось так, что здесь просто использовано мое имя в сугубо редакторских интересах при явном ущемлении моих. Прошу срочно связаться со мной».
«Уважаемый Владимир Александрович! Полностью разделяю Ваше возмущение. Сокращения, произведенные, видимо, по цензурным соображениям, – дело рук главного редактора медиа-холдинга «Уральский рабочий» Кощеева Льва Леонидовича. Со мной, равно как и с шеф-редактором «УР» Толмачевым Александром Юрьевичем, одобрившим публикацию, и ответственным секретарем «УР» Буровой Татьяной Борисовной вопрос не обсуждался: дано указание – и все. И нет времени, чтобы заменить материал другим. Так что на свой счет я упреков принять не могу, могу только сожалеть, что не смог воспрепятствовать действиям руководства, с которыми не согласен.
По Вашей просьбе я переслал академику Татаркину полный текст Вашего выступления со следующей припиской:
«Уважаемый Александр Иванович! На публикацию записи Вашей беседы с журналистами «Уральского рабочего» поступил отклик Владимира Александровича Быкова – бывшего главного конструктора Уралмашзавода по станам горячей прокатки. К сожалению, опубликовать этот текст в полном объеме не удалось, более того, на финальном этапе в текст внесены сокращения, продиктованные, очевидно, цензурными соображениями. По просьбе автора пересылаю Вам полный текст выступления нашего читателя, который, возможно, будет представлять интерес и для Вас».
«Юрий Геннадьевич! Не обижайтесь: я обращался в адрес Редакции.
Ваша информация касательно процедуры подготовки газеты, даже если ее рассматривать как досадное исключение, весьма занимательна и полезна. Я постараюсь ее использовать, естественно, без ссылки на Вас.
Благодарю Вас за передачу моего письма Татаркину. Полагаю, что оно сколько-то реабилитирует меня в его глазах. По отзывам коллег, прочитавших газету, я написал нечто непотребное, что фактически и явилось основанием для моего вчерашнего Вам послания. Слава Богу, что под статьей нет Вашей фамилии. С уважением и еще раз с благодарностью».
10.09
Полтора месяца хромаю на левую ногу. Потянул ее на велосипеде. Знал и чувствовал, что перегружаю, но не остановился во время, и вот пожинаю плоды. Сегодня вооружился тростью, и сразу, за счет лишь незначительной разгрузки ноги, почувствовал облегчение. Хватит ли теперь терпения ходить с ней хотя бы несколько дней? В первый же день оставил ее в магазине. Пришлось за ней возвращаться. Вот, подумала, служительница магазина, возвращая палку: тоже мне хромой: вспомнил о своей палке чуть не через полчаса? А вечером мне потребовалось куда-то сходить, но шел дождь, и, полагая неудобным для себя пользоваться одновременно зонтом и палкой, я оставил ее дома. Сегодня впервые в моей жизни, увидев у меня трость в руках, меня пропустила при входе в трамвай женщина, причем довольно преклонных лет. К слову, также впервые, уже несколько раз мне уступали место в общественном транспорте некоторые граждане из числа наиболее сердобольных. И дабы не пререкаться, я вынужден был с благодарностью отвечать на их шаг, пока еще каждый раз, от непривычки, проигрывая про себя свой возраст и его восприятие, что заставляет человека поступать по отношению ко мне подобным образом.
Из возраста пожилого человека, «уверенно», перехожу в возраст старческий. И внутренне и внешне.
12.09
«Матус! Ты бесподобен. Хочешь в любой постановке вопроса тут же и получить на него ответ, да при этом еще вопрос переиначить, хотя, зная отлично собеседника, зная чем он дышит и как думает, мог бы, при небольшом на то добром настрое, разобраться во всем и сам, без подсказки. Почему у тебя так все сложно, непоследовательно и не связано с тем, что ты критикуешь или уточняешь?
Я однажды в письме Марку бросил фразу о нашем постоянном почти споре с тобой, а он мне в ответ: «Твое упоминание о Матусе напомнило мне наши с ним стародавние споры, мы плохо понимали друг друга, у него какой-то особый, извилистый вид мышления, для меня недоступный». Слишком категорично, тем более об устном разговоре: я с тобой договаривался всегда. Но сейчас, в связи с репликой Марка, вспоминаю, что нечто похожее на это имело место и со мной, особо на первых порах нашего делового общения, о чем ты писал даже в своей книжке, акцентируя внимание читателя, правда, на несколько других исходных его причинах. А вот при переписке, где оперативная связь отсутствует, я стал ощущать таковую «особенность» все в большей и большей степени. Так что Марк, видимо, не зря обратил на нее внимание.
Вот давай, еще раз взглянем на некоторые твои вопросы.
Ты пишешь: «… Идея о необходимости реформирования в России общественного сознания верна. Но в каком направлении реформировать сознание и кто это будет определять?». А у меня ведь совсем другое, да еще и с полным ответом. Что «задача в интересующем нас аспекте в том чтобы выработать общее мнение созидающей части наших людей, и всесторонне, массово и целеустремленно его поддержать перед власть имущими, создать для них нетерпимую обстановку неприятия большинством их неправильных деяний». Ни о каком реформировании сознания у меня речь не идет, а, следовательно, и нет оснований для твоего вопроса, а есть конкретность и в части мнения, и зачем оно нужно, и кто его должен создавать, и для каких сугубо прагматических целей им нужно заниматься. К тому же, если бы у меня это не было сформулировано так четко (чему я сам сейчас удивился), все равно не должна бы появиться эта твоя нелепость, исходи ты из всего контекста мною написанного, а не из одной случайно вырванной из него строчки. Я уж не говорю о твоем вечном безобразном меня цитировании.
Далее у тебя: «Согласен с текстом до слов: «…Бытие определяет сознание». Я всегда придерживался этого мнения, но сейчас его скорректировал». Опять, что за нелепость, что за логика? У меня речь идет о бытие в том плане, который нужен в рамках объяснения моей позиции, в рамках воздействия на оппонентов и обращения их в мою веру. С чем же ты тут не согласен (в плане опять же всего контекста, а не твоей новой постановки вопроса о том, кто и как влияет на создание «массового сознания людей» да еще и «во всём мире»)? Надо придумать! Ведь «массовое сознание» – это сознание быдла, а вовсе не мнение созидателей, что определяют течение жизни. По сему поводу мы обменивались уже соображениями, а ты снова…
Или вот о прогнозах, которые мы также ранее разбирали и я, казалось, ответил на все вопросы. Теперь ты вдруг вспомнил «сельское хозяйство», его «развал в сталинские и последующие годы», упомянул о «разногласиях» (хотя я в открытую дверь никогда не ломился и очевидные вещи никогда не оспаривал) и, обозвав мою прагматического назначения писанину (надерганную, к слову, из ранее тебе известного) «глобальным трактатом», заявил, что негоже мне было, говоря о «фантастическом взлёте техники», «проигнорировать упадок сельского хозяйства, именно по причине неправильного идеологического подхода к этому вопросу в период социалистического строительства».
Все равно, если бы мы, к примеру, оценивая знаменитую характеристику Сталина Черчиллем, стали упрекать его в том, как он, такой сякой, позволил себе не сказать в ней ничего о сталинских репрессиях или о том же развале при нем сельского хозяйства, и давай сейчас с тобой тараторить о том, что к ней никак не приклеивается.
У тебя всё: либо в виде недоуменных вопросов; либо в расширительном плане о неких новых твоих концепциях; либо о чем-то, на твой взгляд, пропущенном, но никакого отношения к сочинению не имеющего. С твоими частностями, как всегда, я согласен. Но поверь, в целом, все очень муторно и, главное, непонятно для чего оно, и как это все твое, повторяю, привязать к рассматриваемому предмету? Оно не нужно для решения частной задачи, к ней ничего не добавляет, ее не уточняет и не делает более убедительной. Хотя, замечу, со всеми местами, где ты ведешь речь о практической сложности разрешения отдельных поднятых мною проблем, полностью с тобой согласен. Однако отсюда отнюдь не следует (ни у меня, ни у тебя), что ими оттого не надо заниматься.
Жду обещанного твоего «обращения к остальной части предыдущего письма», но несколько в другом ключе его рассмотрения.
Еще раз мой совет. Не торопись с отправкой написанного, пусть оно немного вылежится. А после перечитай его, и желательно, если оно касается спорных моментов, – глазами твоего корреспондента.
Написал это, и решил тебе послать, для сравнения и большей для тебя убедительности в корректности моих замечаний, и прошлых и нынешних, свой аналогичной направленности материал – письмо академику Татаркину – с разбором его интервью. Даже без самого интервью ты поймешь, о чем в нем идет речь, поскольку мой ответ весь составлен в инженерном духе строгой последовательности, логичности, без вопросов и всякого рода недоумений, и в одном изъявительном наклонении, на котором, для однозначного восприятия, только и пишутся, и должны писаться, серьезные труды, в том числе, и критического содержания. Прочитай и вспомни восхитительно написанное по данному поводу Анри Пуанкаре в моих «Двух полюсах».
14.09
Из переписки с Кощеевым.
«Уважаемый Лев Леонидович! Я не смог по обстоятельствам, как Вы знаете, не от меня зависящим связаться с Вами по телефону и потому вынужден это сделать по почте. И сделать это потому, что, как я установил из разговора с А. Толмачевым, решение о беспрецедентном в моей практике ограничении моих авторских прав принято лично Вами.
Речь идет о статье «Эгоизм власти и гибель социализма», которая была подготовлена по инициативе Глазкова на базе письма – отклика на интервью Татаркина. Уведомляя о таковом своем желании, Юрий Геннадьевич информировал меня, что «изменения, если они потребуются, будут носить не сущностный характер, а только служить тому, чтобы трансформировать жанр письма академику в жанр собственно статьи» и что при этом, «разумеется, вся правка будет согласована» со мной. Так и было сделано. Я получил от Глазкова ее текст, который тут же, 04.09, был мною, с незначительными и несущественными замечаниями, подтвержден и передан ему обратно по электронной почте.
На следующий же день я прочитал в газете статью, которой придано содержание, не соответствующее авторскому замыслу. Моя в ней критика частной реплики Татаркина относительно процедуры формирования общественного мнения превратилась в тенденциозно-пасквильную критику прежней системы. Из статьи удалены совсем, или недопустимо сглажены, все мои акценты противоположного звучания, касающиеся современной власти, а мое чисто полемическое замечание о разнице между «правильными процедурами и правильными решениями» преподнесено Вами чуть ли не как глобальное обоснование автором «гибели социализма». Кроме того, для придания статье именно такой однобокой направленности в ней нашли место лишь два (из многих, мною рассмотренных) тезиса Татаркина, первый и некий «следующий», и потому она получилась без логически завершающего ее конца. Наконец, без моего ведома в серьезную статью, видимо, для пущей «убедительности» читателя, вставлена еще и низкопробного пошиба картинка.
Но суть даже не в технике, а в самих действиях Редакции, которые, Вы знаете это не хуже меня, вступают в противоречие с Гражданским кодексом РФ. Согласно последнему (статья 1) «Гражданское законодательство основывается на признании равенства участников регулируемых им отношений», исходя из которого «Граждане… приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе». А по статье 152 для «защиты чести, достоинства и деловой репутации» они наделяются правом требовать соответствующих действий от виновной стороны, вплоть до опровержения порочащих сведений в средствах массовой информации и возмещения убытков и морального вреда, причиненных их распространением.
Рассматривая данный случай как досадную ошибку, я убедительно прошу Вас, в рамках добрых с Вами отношений, изыскать приемлемую для Редакции и Вас лично форму публичной информации читателей о допущенном по отношению ко мне редакционном своеволии. С уважением. В. Быков».
«Уважаемый г-н Быков! Редактура, осуществленная по отношению к Вашему тексту, целиком и полностью соответствует практике работы как нашего издания, так и практически любых других газет. Право настаивать на публикации текста в том виде, в каком он предоставлен в редакцию, без какой-либо редактуры, имеют только коммерческие заказчики, оплачивающие размещение текста по рекламным расценкам. По отношению ко всем другим текстам действует право редакции на стилистическую правку и сокращение текста без согласования с автором. Причем к текстам, не только подготовленным сторонними авторами, но и штатными сотрудниками редакции. Так как ответственность перед читателями и за содержание газеты несут не авторы, в конечном счете, а именно редакция.
Что касается моментов, сокращенных из вашего текста, там содержалась не просто критика действующей власти (это-то ладно, мы не правительственное издание), а критика «оголтелая» и одновременно бездоказательная. А у нас, уж извините, не газета «Правда» или «Завтра».
С уважением. Главный редактор Л. Кощеев».
Я ему
Уважаемый Лев Леонидович! Удивлен Вашим ответом от 14.09, поскольку в нем приведены лишь собственные Ваши представления о правах Редакции, вне какой-либо связи с затронутым в моем письме от 09.09.
Я Вам в нем о данном Вашим сотрудником Глазковым обещании, что «вся правка будет согласована со мной», а Вы мне о том, что «редактура, осуществленная по отношению к моему тексту, целиком и полностью соответствует практике работы как вашего издания, так и практически любых других газет», хотя я это право на редактирование не оспаривал, а требовал лишь согласование со мной правки.
Я Вам о действиях Редакции, противоречащих Гражданскому кодексу РФ, устанавливающим «равенство участников регулируемых им отношений» и признающим за ними возможность «осуществлять свои гражданские права своей волей и в своем интересе», а Вы мне о некоем праве «публикации текста коммерческими заказчиками» (которое никакого отношения к моему делу не имеет), и снова о праве «редакции на стилистическую правку и сокращение текста» (которые, повторяю, я не оспаривал и не оспариваю), но теперь уже с правом осуществлять ее «без согласования с автором», что прямо нарушает права автора и идет вразрез с моими выше упомянутыми «интересами», как одной из сторон.
Я Вам о статье, содержание которой «не соответствует авторскому замыслу». Что из статьи «удалены совсем, или недопустимо сглажены, все мои акценты, касающиеся современной власти», что статье «придана «однобокая направленность». А Вы мне о том, что в ней «содержалась не просто критика действующей власти, а критика «оголтелая» и одновременно бездоказательная». Я не оспариваю последнее: так считать – дело Редакции. Я оспариваю только право публиковать что-либо за моей подписью без моего ведома. Не нравится – не печатайте вовсе, или печатайте от любого угодного Вам имени, но только не моего.
Прошу еще раз изыскать приемлемую для Редакции и Вас лично форму публичной информации читателей о допущенном по отношению ко мне своеволии.
В противном случае вынужден буду действовать по своему усмотрению, вплоть до передачи дела в суд. Жду Вашего ответа».
«Г-н Быков!
1. Вы весьма произвольно трактуете ГК РФ. Проконсультируйтесь с любым юристом, он вам объяснит подробнее. Еще раз повторяю – я вам описал практику работы не только нашей редакции, но и любой редакции ежедневной газеты. Оперативно вносимые перед сдачей номера в печать правки с авторами не согласовываются, поскольку для этого нет, элементарно нет, времени.
2. Далее, обещания, якобы данные вам г-ном Глазковым, на меня не распространяются, поскольку я выше его по должности и, соответственно, на мою деятельность он практически никак влиять не может.
3. Подавать в суд – ваше право».
Эта переписка достойна некоторых комментариев.
Представляется мне, что Кощеев лишен чувства самоуважения, элементарной порядочности и способности к логическому мышлению.
В преамбуле к статье, о которой идет речь, я преподнесен им с именем и отчеством, со всеми регалиями и прочими отнюдь не рядовыми характеристиками, а в письмах я у него сначала только «Уважаемый г-н Быков», но все же в конце первого: «С уважением. Главный редактор Кощеев», а во втором уже просто: «Г-н Быков» и совсем без подписи (для пущей оскорбительности, видимо, по его разумению). Мелочь, но характерная, чтобы, в сочетании с содержанием его записок, можно было составить вполне определенное мнение о человеке, его явно эгоцентрической настроенности и, кажется, полнейшей неспособности, или нежелания, поставить себя на место другой стороны. Отчетливо представляю его метаморфозу в оценке подобного инцидента, окажись он на моем месте.
Наконец, несусветная алогичность в мышлении и «уход» от прямых вопросов, подтверждаемых почти каждой его строчкой. Ну, хотя бы в части произвольной трактовки ГК РФ или недопустимого для начальствующего лица хвастливо самодовольного унижения своего подчиненного Глазкова.
25.09
Накатал исковое заявление на Кощеева и отвез его в Ленинский суд, по месту жительства ответчика. Там у меня его сначала не приняли. Пришлось обратиться с жалобой к заместителю председателя суда. Она прочитала мое заявление и приложенные к нему бумаги, и между нами состоялся следующий разговор.
– У меня не приняли, а почему, я, откровенно говоря, не совсем понял. Нечто вроде того, что в нем якобы нет оснований, как это следует из буквы закона, которые можно было бы отнести к сведениям, порочащим мою честь, достоинство и деловую репутацию. Вот если бы в газете были напечатаны оскорбительные, и не соответствующие действительности, сведения, требующие прямого опровержения, тогда другое дело. У меня же идет речь о статье, и потому, дескать, тут следует усматривать причинение лишь только морального вреда? Я же, руководствуясь здравым смыслом, усматриваю в сем деле и то другое, как у меня изложено в исковом заявлении.
– Вот Вы о здравом смысле, а нам, поймите, еще нужно и по закону.
Однако снимает трубку и звонит Оксане Александровне, у которой я был.
– Ко мне обратился Быков, в чем дело? И после объяснений последней, продолжила.
– Но Вы же знаете, что у этих ученых всегда все сложно. Примите от него заявление, и напишите по нему официальное определение.
Я не очень понял, что это за штука «определение», а вот отнесение меня к ученому миру отметил. Оно понравилось, поскольку позволит мне в дальнейшем адресоваться сначала к здравому смыслу, а затем уже к закону, что я не преминул «застолбить» при первой беседе с начальствующей судьей.
Пошел обратно и отдал свое заявление.
«Ответчиком Кощеевым Львом Леонидовичем 05.09.06 года в газете «Уральский рабочий» была опубликована статья под заголовком «Эгоизм власти и гибель социализма». Текст этой статьи, предварительно согласованный с Редакцией газеты (конкретно с ее сотрудником Глазковым Ю. Г., подготовившим статью на основе моего письма – отклика на интервью академика Татаркина А. И.), непосредственно перед ее публикацией был Ответчиком самовольно изменен и статье придано содержание, не соответствующее авторскому варианту.
Моя в ней критика частной реплики Татаркина относительно процедуры формирования общественного мнения превратилась в одностороннюю критику прежней соцсистемы. Из статьи удалены совсем, или недопустимо сглажены, акценты противоположного звучания, касающиеся современной власти, а замечание о разнице между «правильными процедурами и правильными решениями» преподнесено Ответчиком как глобальное обоснование автором «гибели социализма». Кроме того, для придания статье именно такой односторонней направленности в ее опубликованном варианте оставлены (из многих рассмотренных) лишь два тезиса Татаркина, и потому она получилась, к тому, еще и без логически завершающего конца.
Мои попытки разрешить инцидент, в рамках добрых с Редакцией отношений, путем прямого обращения к Ответчику с просьбой, изыскать приемлемую для Редакции форму публичной информации читателей о допущенном по отношению ко мне редакционном своеволии, оказались безуспешными. Вопреки общеизвестным правилам и нормам, вопреки моей прямой адресации к ГК РФ, им было заявлено, что редакция имеет «право на стилистическую правку и сокращение текста без согласования с автором …, так как ответственность перед читателями за содержание газеты несут не авторы, в конечном счете, а именно редакция» и, более того, «правки с авторами не согласовываются, поскольку (оказывается!) для этого нет, элементарно нет, времени» и т. п. в плане противопоставления закону существующей «практики работы редакций», неких односторонних интересов редакции и полного игнорирования интересов и прав другой стороны – автора. Другими словами, допустимое право отказа от публикации неугодных редакции материалов Ответчик подменил противозаконным правом публикации от имени автора всего, что Ответчику заблагорассудится, вплоть до полного (как он соизволил заявить) исключения из авторского текста того, что им лично будет признано якобы «оголтелой и бездоказательной» критикой.
Публикация статьи в варианте Ответчика грубейшим образом нарушает мои права, порочит мою честь, достоинство и деловую репутацию.
В результате названных действий Ответчика мне причинен моральный вред, который я оцениваю в 100000 рублей.
Этот вред связан с возмущениями из-за беспрецедентного в издательской практике ограничения авторских прав и оскорбительного поучительного тона частных писем Ответчика, лишенных элементарной этики, порядочности и, главное, прямо противоречащих гражданскому кодексу РФ, согласно которому «Гражданское законодательство основывается на признании равенства участников регулируемых им отношений», «Граждане… приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе», а «Использование результатов интеллектуальной деятельности…, которые являются объектом исключительных прав, может осуществляться третьими лицами только с согласия правообладателя». То есть отнюдь не в интересах только одной стороны, как это трактуется Ответчиком.
Кроме того, публикация статьи в редакции Ответчика, в силу отмеченных выше ее недостатков, наносит вред моему имиджу в глазах коллег по совместной работе и всех остальных людей, знающих меня как человека честного, объективного и не способного к односторонне-тенденциозной критике.
В соответствии со статьями 1, 138, 150, 151, 152 ГК РФ, прошу:
1. Обязать Кощеева Льва Леонидовича – Главного редактора газеты «Уральский рабочий», в порядке реабилитации моего имени, чести, достоинства и деловой репутации, принести мне через свою газету извинение за публикацию в ней статьи «Эгоизм власти и гибель социализма» в варианте, со мной, как автором, не согласованном.
2. Взыскать с ответчика компенсацию за причиненный мне моральный вред в сумме 100000 (ста тысяч) рублей».
30.09
«Матус, дорогой! Ты бесподобен. За грубую свою форму, за мои, критикуемые тобой, недостатки, вроде, «наставительного тона, «взвинчивания, вечной нелепости» приношу свои извинения и становлюсь перед тобой на колени. Но ведь это форма, и вот что о ней писал Шаляпин.
«Конечно, человек – творец всякого дела, но дело – ценнее человека, и он должен поступаться своим самолюбием, должен в интересах дела! Да, да – нехорошо кричать на маленького человека – кто этого не знает? – хотя все кричат на него. Однако, если человек не хочет работать? Не хочет понять важность роли, исполняемой им?… Я кричу на людей и буду кричать, потому что люблю их дело и знаю, что всего лучше они тогда, когда сами относятся к работе с любовью, сами понимают красоту и ценность деяния!»
Далее у него тоже изумительно, и в моем вкусе, о причинах подобного поведения, его характере, но будет слишком длинно.
Так вот если отбросить твои, вполне справедливые, претензии к форме, но оставить, содержание, заботу о деле, то ведь и никаких вопросов у тебя не останется, и окажутся в силе все мои замечания.
Прошу тебя, не обижайся, не возмущайся. Не потому ведь я «с излишней удовлетворенностью» ссылаюсь иногда на свое, чтобы возвысить себя в твоих глазах, проякать лишний раз, потому что оно мое. А только потому, что оно однозначно и точно характеризует суть того, что я хотел подчеркнуть вместо твоей «неправильности».
Выброси из моих посланий все грубые слова, замени их ласкающими твой слух эпитетами, с которыми я полностью, подтверждаю, буду согласен, и посмотри, что у меня неправильного и неверного в плане главного – моего желания придать переписке как можно большую корректность и результативность.
И вот, не в порядке замечаний, не с целью схватить тебя за руку, а только в плане упомянутого, несколько уточняющих слов о моем письме Татаркину.
Ты пишешь. «Из твоего письма я не могу судить о конкретной сути данного им интервью… Я могу только предположить, что у него нет ничего путного или вообще нет ничего конкретного для практической реализации на данном этапе, если ты не указываешь ему на это. Но в письме ты также не раскрываешь конкретной сути тобою предлагаемого, отвергая при этом саму постановку решения им вопроса».
Все неверно тут у тебя и все смешано в кучу и отображено исключительно непоследовательно. Все твои замечания тут совсем не вытекают из моего письма.
Тезис Татаркина об «оптимизации высших эшелонов власти, которая все еще находится в поисках методов управления страной» подробно мною разобран и ему дана однозначная оценка. Рассмотрен второй тезис, касательно неправильных его представлений о полезности дел, о том, как в советские времена любое решение «тщательно прорабатывалось представителями власти с привлечением науки и общественных институтов… советов директоров, которые формировали общественное мнение по тому или иному экономическому вопросу…». Рассмотрен, в достаточном объеме, и третий тезис о том, как «Наши властные структуры только сейчас начали подходить к пониманию необходимости цепочки, в составе которой власть… и человек…».
Рассмотрение трех тезисов (именно трех, а не двух и, тем более, только одного) позволило мне с полным основанием (для понимания тем, кому моя критика адресуется) остановиться на остальных тезисах в самом общем виде. Ты же взял и смешал первый тезис с последними (которые стоят совершенно в разных «позициях» их рассмотрения) и, не сказав (дабы уж быть последовательным) ничего о втором и третьем тезисах, упомянув затем, не к селу, не к городу, некую «полемику» (которой не было, а была только моя критика – отклик на газетное интервью Татаркина), и, по пути дополнительно упрекнув меня в том, что я еще и не «раскрыл суть мною предлагаемого (которое не связано с задачей критического разбора), получил какую-то, ну просто, абракадабру.
Так что я могу свое письмо – отклик Татаркину считать сверх образцовым, полностью отвечающим замыслу. И сила его в том исходном подходе к подобным сочинениям, о чем я тебе напоминал в конце прошлого моего послания и которое ты либо упустил, либо не придал ему должного значения, поскольку, в своем рассмотрении письма Татаркину, опять его напрочь проигнорировал. Впрочем, к моему глубочайшему сожалению, это может быть отнесено и чуть ли не ко всему твоему последнему письму.
И потому моя фраза, мой добрый совет, «жду обещанного…, но несколько в другом ключе его рассмотрения», остается в силе, но только без твоих неуместных «меня настораживает и заставляет призадуматься о целесообразности ответа по данному вопросу» и твоего отзыва «концовки (моего) письма», которое написано «в ключе, не согласованном (с тобой)». Рассматриваю второе, как твою не совсем удачную шутку. Ибо требование предварительного согласования кем-либо чего-либо (мне адресуемого) находится выше пределов моего воображения. Привет вам всем добрый от всех нас.
P. S. Есть кое-какие новости, в том числе по продолжению истории с Татаркиным. Но надо отойти, остыть от наших с тобой споров, и настроиться на другую волну. Потому о ней в следующий раз».
04.10
Сегодня, написав Чернецкому очередное письмо по вопросу дворовой автостоянки, отправился на прием, который он со всеми своими заместителями устраивал в помещении Администрации Ленинского района. Прямо скажу, удивился безупречной организации приема, впечатляющей вежливости обслуживающего персонала из, надо полагать, секретарской армии начальствующих лиц города и района. Второе, что бросилось мне в глаза и что определяло отмеченный уровень организации приема – это контингент посетителей, явно поднаторевших в бюрократических приемах власти, хождениях по кабинетам начальствующих лиц и умеющих настойчиво отстаивать перед ними свои права.
