Петр Вяземский
Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823
370. Князь Вяземский Тургеневу.
26-го марта. [Варшава].
Я болен и от того, что нездоров, и от того, что во вторник думаю ехать и хочу сделать запас здоровья. Я получил вчера твои не строки, не слова, а буквы от 16-го марта. Дибич проехал вчера в Лайбах.
Генерал Demarcay и Josse de Beauvoir, члены французской палаты, дрались на пистолетах вследствие прений. Поэт и ритор, и пэр Fontanes умер. Переживут его, вероятно, одни его стихи, а дела и красноречие потонут в забвении. Красноречие его заражено было лестию, а красноречие быть должно не кадильницею благовонною, а мечом, посвященным на защиту истины и притесненных и на укаравие лжи и притеснителей.
Что говорят у вас о герое Ипсиланти? Не из тучки гром гремит. В наше время все тучка.
Вот что говорит Австрийский «Beobachter»: «Die Details der sputer eingetroffenen Nachrichten über eine zwischen dem k. k. General-Major Grafen von Ficquelmont und dem neapolitanischen General Ambrosio am 20 den März zu Capua abgeschlossene Convention, kraft welcher aile Feiudseligkeiten eingestellt worden, und unsere Truppen am 23 den März in Neapel eingertickt sind, werden wir unseren Lesern nächstens, ihrem vollständigem Inhalte nach, liefern».
Армия Carascosa не более сопротивлялась, как и армия Рере. О делах сардинских «Beobachter» говорит, что «der Aufruhr scheint in Piemont wenig Fortgang za haben, und vielleicht von seinem Ende nicht weit entfernt zu sein». (Между тем наши силы валят со всех концов России). «Der Sitz desselben ist auf Turin und auf Alessandria beschränkt».
Le duc de Genevois продолжает своими прокламациями из Модены не признавать никаких перемен последовавших.
Вот что пишет «Beobachter» в статье о делах валахских и молдавских:
«Gleich nach Ankunft vorstehender Nachrichten zu Laibach, haben S. Majestät der Kaiser Alexander zu erklären geruht, dass Aller höchst dieselben die Unternehmung des Fürsten Ypsilanti nur als eine Wirkung des unruhigen Geistes der die jetzige Zeit charakterisirt, so wie der Unerfahrenheit und des Leichtsinns dieses jungen Mannes betrachten könnten. Zugleich aber haben S. Kaiserliche Majestät folgendes angeordnet:
1) Der Fürst Alexander Ypsilanti ist vom russischen Dienste ausgeschlossen
2) Es wird ihm angedeutet das S. Majestät der Kaiser sein Unternehmen durchaus missbilligt, und dass er dabei niemals auf irgend eine Hülfe von Seiten Russlands zu rechnen hat».
Далее повелевается Витгенштейну сохранять строжайший неутралитет при возмущениях, оказавшихся в Молдавии и Валахии, и ни под каким предлогом ни посредственно, ни непосредственно ни малейшего участия в них не принимать. Предписывается министру Строганову объявить о том Порте и уверить ее, что политика государя чужда навсегда всех мер, могущих угрожать спокойствию государств, и что он не признает иной цели и иного желания для себя, как сохранение миролюбивых сношений, ныне между обеими державами существующих.
На, скачи по Петербургу и оставь меня в покое! До Москвы; там заговеюсь Европою, но что-то и Европа начинает г – . Разве одна Франция да Гишпания устоят священный пламень Весты, задуваемый полуночными ветрами. Прощай! Дай от меня Николаю Ивановичу un baiser de condoléance.
Здесь умерла княгиня Радзивилл, наша Екатерининская портретная дама и владетельница и творительница славной Аркадии. Ржевусска тебе кланяется.
371. Тургенев князю Вяземскому.
30-го марта. [Петербург].
Середа, а от тебя все еще письма нет! Между тем мы здесь хороним и сбираемся хоронить. Вчера предали земле митрополита Михаила, всеми оплакиваемого. Я провел за два часа до его кончины три часа у его постели и учился умирать или, лучше, жить, смотря на умирающего. И словом, и делом благотворил он ближнему и дальнему. Кроме памяти добра, ничего но себе не оставил. Давно все роздал нищим и не успел сделать духовной. Доказательство тому, что горесть о его кончине самая сильная и искренняя, есть то, что в ней обвиняют других, а не болезнь его. Народ целые пять дней толпился у тела его и прикладывался, как ко святому. Он меня любил или, по крайней мере, уважал, ибо, когда мог иметь сомнение, я ли или другой сделал ему неудовольствия, говаривал искреннему своему: «Нет, не Тургенев это писал: я его знаю, и он знает, что батюшка его любил меня». Пастырская слава его достигла Иерусалима и Царьграда, и единоверцы наши и там чтили его. Большой Невский собор был вчера полон, даже и иностранцами. Слезы выступали и у монахов. Скоро, кажется, и графа Головина похороним. Он выздоравливал, но теперь опять хуже, и надежды немного. От умершего был я у воскресшего, chez un revenant: Сперанского. Сказать о нем еще нечего. Он был полезен в Сибири, следовательно – целой части света. Не знаю будет ли он то же в России. Магницкий просил позволения к нему приехать. Он давно говорил о Сперанском, как о человеке, который погубил его; теперь заговорил другое. Один из наших Арзамасцев, Кавелин, сделался совершенным Пальясом Пальяса Магницкого: кидает своею грязью в убитого Куницына, обвиняет его в своей вине, то-есть, в том, что взбунтовались ученики его пансиона и утверждает, что политическую экономию должно основать на Евангелии. Я предложу выключить его формально из Арзамаса.
Кстати: вот тебе «Шаль» шалуна Пушкина. Ты бы угадал автора и без меня. Других вестей о нем нет. Твои три куплета напечатал В[оейков] в «Сыне Отечества» и на легкую твою дымку положил свинцовое свое примечание. Графине Самойловой еще не доставил: не знал через кого. Постараюсь сегодня.
Вот тебе два письма: одно доставь по адресу. Княгиня отчаялась видеть тебя в Москве. Увидим ли мы?
Гвардии сказан поход. Курс дошел до 396 копеек серебряный рубль, и червонцы от 11 рублей возвысились до 13 рублей слишком в несколько дней. Ожидают Ожаровского, и кандидаты рекрутства трепещут.
Сию минуту получил твои пакеты и письмецо от 20-го марта. Спасибо за башмаки, но не приложены старые и не показаны, которые – на какую мерку. Авось, разберем. Сапожков также нет, но погоди заказывать. Я уведомлю с следующей штафетой, нужно ли. О деньгах напишу к Дружинину, чтобы вычел из той суммы, которую ты мне должен. Я еще не получал оной.
Благодарю за газету и возвращаю ее. Княгине пошлю твой пакет; пошлю сегодня же по тяжолой почте, ибо вчера ушла легкая. Но я писал к ней, что штафета из Варшавы за дурной дорогою еще не приходила.
Не нападай на Тимковского, а на тех, кои на него нападают. Он не репрезентант здешней ценсуры, а исполнитель высшей власти или высшего произвола, ибо закон хорош, но ему не следуют.
Пиесу твою от Измайлова вытребую, а послание к тебе прочту.
Вот тебе певец певца Кубры. Хрестоматии его не посылаю, ибо образчик видел ты в «Сыне Отечества». Каковы характеристики? Жаль, что не имею времени писать к тебе! Ты о Пиемонте ни слова.
Жена маркиза Траверсе скончалась.
372. Князь Вяземский Тургеневу.
18-го апреля. [Москва].
Здравствуй, милый! После одиннадцати-дневного мучительного путешествия, дотащился я в середу вечером, на праздниках, в Москву. Главнейшее впечатление мое неприятное: я нашел маленького своего нездоровым и не знаю с чего, посмотрю на его положение неуповательными глазами. Впрочем, шатаюсь под качелями, встречаю лица пасмурные, недовольные, и Лайбах действует даже и на чернь, которая менее поет и пьянствует, чем по обыкновению. Василий Львович в поте и подагре. Иван Иванович тот же; так же ко мне благосклонен, мил: смесь многого европейского с горстью московского. «Вестник Европы» бранит меня на чем свет стоит, но Москва в один голос твердит:
Перед судом ума сколь Каченовский жалок,
хотя и обвиняют мою нравственность. В Варшаве как то я тосковал по недуге России; здесь смотрю на нее с окаменением свидетеля похорон ближнего сердцу человека. У себя вы ходите сгоряча. Так и пышет гробовым холодом. Тут нет поэзии в моем выражении, ни фигуры преувеличения, а убийственная очевидность истины. Прежде, по крайней мере, забывался я в чаду рассеяния; теперь и того не нахожу здесь. Дуракам размышления и думы не идут к лицу, а Лайбах крепко напирает здесь и морщит лбы, на которых так весело занималась заря самодовольствия.
Шутки в сторону, и непременно пришли мне сейчас мою «Негодяйку». Вот письмо, которое наивернейшим образом перешли к Уварову. Прости! Обнимаю тебя и Николая Ивановича.
373. Тургенев князю Вяземскому.
26-го апреля. [Петербург].
Спасибо за 18-е апреля, но грустно мне за твоего маленького. Уведомь о последствии. Я все еще слаб и едва таскаю ноги, и то на несколько шагов, но не говори об этом матушке. Сбираюсь в конце мая или в июне к Кушелевским водам. Не знаю, удастся ли?
Государь писал к императрице-матери, что надеется скоро быть здесь. Ожидают к половине мая, но не надолго. От его приезда и мой отъезд зависит. Что будет с тобою? Заедешь ли к нам и когда? Князь Оболенский писал ко мне и дал надежду тебя видеть. Предаваться ли ей?
Пушкин писал недавно к Гнедичу в стихах и в прозе. Он непременно хочет иметь не один талант Байрона, но и бурные качества его и огорчает отца язвительным от него отступничеством. Между тем окончил поэму «Кавказский Пленник». Скоро пришлет для печати.
Вот письмо от Смирновой. У них умер отец. Письмо к Уварову пошлю в пятницу в местопребывание государя. Справлялся везде о нем и другого адреса не знают.
«Негодяйку» пришлю, только не по почте: тебе шутка, а мне может быть неприятность, и большая. Ты не знаешь всех наших отношений и теперяшнего расположения не умов, а безумия. И тебе советую осторожность, особливо в Москве. Не сердись, а береги благородный жар не на черный день.
Уваров подал в отставку от кураторства. Надлежало бы и от Академии; но он не так действует, как бы в его положении должно было.
От Жуковского получил несколько строк с приезжим; он еще в половине мая только оставит Берлин и поедет прямо на Дрезден. Обещает прислать «Ангела и Пери», эпизод из «Лалла-Рук», прелестнейший во всем романе. Кончил Шиллерову «Иоанну».
Кланяюся москвичам, которые вспомнят обо мне. В то же время и в прошлом году радовался ими; но теперь уже
Не прежний тот, цветущий, жизни полный.
Прости! Брат Николай кланяется. Mes hommages à la princesse. Мансуров сделан флигель-адьютантом. Барон Савен – графом. Последний еще неоффициально.
374. Тургенев князю Вяземскому.
10-го мая. [Петербург].
Государь приедет к 17-му. Приезжай. Прочту тебе «Ангела и Пери», прелестный перевод Жуковского из «Лалла-Рук».
Кланяйся Дмитриеву. Грешно ему забывать меня. Карамзины в Царском Селе.
375. Князь Вяземский Тургеневу.
Воскресенье. [Конец мая]. Царское Село.
Не полагая в тебе довольно ума, чтобы к нам сегодня приехать, письменно обнимаю тебя, мой милый. Вот тебе письмо от матушки, которая здорова, но беспокоится о твоей болезни и хочет приехать к тебе, если ты из Петербурга не выедешь. Нет ли писем к нам из Варшавы? Сделай милость, вели справиться в Мраморном, у Соболевского, везде, где только можно, ибо мы давно без вести о детях.
Приезжай хоть завтра; я еще не знаю, когда буду в городе. Мой сердечный поклон брату и Блудову. Прости! Я здесь имею свой дом и свое судно: следственно ты безопасно можешь приехать в Царское Село на сутки. Нет ли последнего «Вестника Европы», где какие-то стихи на меня напечатаны? Пришли!
376. Тургенев князю Вяземскому.
Понедельник. [Конец мая. Петербург].
Постараюсь быть в среду: завтра невозможно. Писем у графа Соб[олевскаго] в канцелярии для тебя нет. Послал справиться и в Мраморный дворец.
Посылаю выписку из письма брата Сергея от 1-го мая, вчера полученного. Дай Карамзиным и кому угодно.
Брат получил чай: скажи Екатерине Андреевне. Он пишет ей большую благодарность. Сообщу после, теперь некогда. Он был в ужасном положении. Теперь, кажется, лучше.
И в Мраморном дворце нет для тебя писем.
377. Князь Вяземский Тургеневу.
24-го мая. Царское Село.
Все врешь и по старому шаромыжничаешь в дружбе! Таскаешься, чорт знает где, а для друга минуты уделить от толпы не умеешь. Бог тебе судия!
Я посылаю в Петербург коляску для починки твоему каретнику, который и прошлым годом исправлял ее. В сие дорожное царствование нет ли у тебя по духовной части колымажного чиновника, коему можно было бы поручить сторговаться с каретником за работу и надзирать за нею? Во всяком случае велю Владимиру относиться во всем с тебе. Мы будем в четверг в город; найми нам хорошую двуместную карету по-суточно, и чтобы в двенадцать часов ждала она нас на квартире у Карамзиных. Обедать хотим назваться в Булгаковым. Уведомь их о том. Будешь ли в середу, или медным лбом встретишь ли нас только в Петербурге? В середу ночевал бы у нас; посидел бы на с – , сколько душа хочет, а в четверг возвратился бы в нашей карете в город, ибо в городе мы видеться не будем.
Вели приготовить несколько списков прилагаемой записки и справиться в канцелярии министра юстиции, получена ли от меня просьба из Москвы. Да кстати, приготовь мне три списка моего «Негодования», или не видать тебе никогда ни полустишие моего. Прощай! Между тем справляйся о варшавских письмах.
Отправь письма в Варшаву, и под своими пакетами; узнай от благонамеренного Измайлова, имеет ли он известия из Варшавы от Фовицкого и от которого числа, и тотчас дай мне знать.
378. Князь Вяземский Тургеневу.
[Начало июня. Петербург].
Едешь ли с нами в Царское? Мы через час отправляемся с Севериным. Не забудь справиться по двум просьбам Фовицкого и по моим прошениям, поданным в Первый департамент Сената и вчера министру юстиции. Я тебя неделю уже о том прошу и добиться не могу, а завтра, в середу, отвечать надобно в Варшаву. Приготовь мне все это сегодня в вечеру, если с нами не едешь. Кривцов будет после обеда в Царское.
На обороте: Александру Ивановичу Тургеневу.
379. Князь Вяземский Тургеневу.
[28-го июня. Петербург].
Карамзины просят привезти завтра бутылку шампанского. Смотри же, завтра вместе возвращаемся. Для именин привези мне завтра в гостинец отставку от двора. А Николай Иванович не будет ли? Отошли письмо с эстафетою в Варшаву.
На обороте: Александру Ивановичу.
380. Князь Вяземский Тургеневу.
18-го июля, понедельник. [Москва].
Доехали хорошо. У меня панталоны белые летния остались у портного возле дома Муравьевой; справься о их судьбе у швейцара Григория, да еще о чайной ложечке и доставь все. Я, кажется, что-то должен остался в Англинском клубе. Попроси Николая Ивановича расплатиться и скажи ему сердечное сожаление, что не удалось мне с ним проститься. Прочти мою памятную записку и приводи к исполнению. Сестрам мой сердечный поклон. Благодари Булгакова: ехал, как по маслу. Буду после сам писать.
На обороте: Милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу, в доме г. министра просвещения, в С.-11етербурге.
381. Князь Вяземский Тургеневу.
21-го июля. [Москва].
Сегодня был я у твоей матушки и старался успокаивать ее и на ваш счет, и Сергея Ивановича, и к[нязя] А[лександра] Н[иколаевича], которого Москва высылала из Петербурга в течение 24-х часов, и прочее, и прочее. Она, кажется, во вторник отправляется в Ростов на десять дней.
Бывал суп а ла тортю, стерлядь на шампанском, жирные и пряные лакомства; бывало… мало ли что было, но теперь – кашка на телячьем бульоне, кисель овсяный. Делать нечего кушай! Посадили на диету. Письма мои, ни дать, ни взять, будут статьи «Северной Почты». Тс! Уж и тут не проговорился ли я? Да, правда, она покойница: вступиться некому.
Прочти мою памятную записку, да исполни. А письмо к Глинке? Что это такое, нет писем от жены? Меня тоска ест до хрящей костей. Книга В[асилия] Л[ьвовича] у Сленина для предания ценсуре. Справься! Да красная моя книжка осталась у Николая Ивановича: при первом удобном случае перешли. Прощай! Сестрам мой сердечный поклон. Брата их я еще не видал, а того в самом деле увезли отсюда скоропостижно. Прощай! Обнимаю и благословляю вас во веки веков.
Поблагодари Константина Яковлевича за надзирателя исправного, услужливого, расторопного. Сам не пишу к нему, ибо нет лишней почтовой бумаги, а надобно писать еще к жене. Отдал ли ты книгу его жене?
382. Тургенев князю Вяземскому.
26-го июля. [Петербург].
Два письма твои получил. Книгу Булгакову отослал. Сестрам кланялся твоим челом. У швейцара справлялся: портной требует 20 рублей за работу. Я заплачу ему и к тебе пришлю. Заплачу и 10 рублей Булгарину за подписку на портрет Глинки и что следует в Англинский клуб. Ложечку пришлю: теперь она еще у швейцара. Он сказывал вчера, что за коляску дают 600 рублей. О доверенности Дружинину и об ответе прокурора министру юстиции не получил еще отзыва. Безобразовой 25 рублей в кошельке отдал.
Татищев назначен уже в Брюссель. Красавицы тебе кланяются. Плещеев – камергер. Загряжский в Павловске, на другой день праздника, скоропостижно умер. Письмо отправлю; Глинке не отыскал.
Государь позволил чрез князя Голицына открыть подписку в пользу пришельцев из Турции. От брата после 26-го июня нет никакого известия. Вот тебе письмо à l'instar журнала Храповицкого.
Что делает Василий Львович? Об издании его еще не справлялся: дни были хлопотливые для меня.
Сперанский – член Совета в Законодательном департаменте и, в отсутствие князя Лопухина, начальник Коммиссии законов.
Бью челом Ивану Ивановичу. Здесь получен «Essay on man», Pope, переведенный Фонтаном.
Мои книги, наконец, в Петербурге, но еще не у меня. От княгини писем не было; один пакет варшавский я послал в тебе. Прости!
На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве.
383. Князь Вяземский Тургеневу
28-го июля. Москва.
Прилагаемые при сем десять тысяч рублей и письмо отошли по первой эстафете в Варшаву на имя прусского консула Шмита. Не забудь, что эстафета ходит в середу. Если будут какие-нибудь затруднения в отправлении денег, отнесись в графу Соболевсвону.
Что такое, наложен ли на меня высочайший карантин? С той поры, как я из Петербурга выехал, ни от кого из вас не имею ни строки. Бог с вами и чорт с тобой. Скажи Воейкову, что не получаю. «Сына».
На обороте: Александру Ивановичу Тургеневу. При сем письмо с деньгами в Варшаву.
384. Тургенев князю Вяземскому.
1-го августа. [Петербург].
Письмо получил. Уваров – директор Департамента мануфактур и фабрик по Министерству финансов: пустое место, и остается президентом Академии. А Карнеев, что был при суконной закупке, – куратором в Харькове, вместо дяди. Граф Гурьев получил табатерку с портретом государыни Марии Федоровны за Елагин. Поручения исполню. Тургенев.
385. Князь Вяземский Тургеневу.
2-го августа. Москва.
Отдавайте коляску за 600 рублей, если более не дают, да и расплатитесь. Дать сто рублей «Соревнователю» за подписку на журнал. Да вот еще важная просьба: пускай Николай Иванович сделает мне одолжение и упросит моего старого товарища по ученичеству и старшего учителя по питию, Энгельгардта, выбрать мне две хорошие бочки (бутылок по 300) столового вина, красного и белого, например St.-Julien, Barsac или Sauterne. Кажется, что рублей по 450 или 500 можно иметь вино хорошее; разумеется, не тонкое и не праздничное, но чистое и будничное. На первый случай дай, что останется из коляски, а остальное здесь заплатится по привозе; или скажи, то сейчас вышлю деньги. Только поскорее это состряпайте, чтобы морозы не подоспели. Кстати: скажи Михайлову, что извозчики мне еще ящиков не доставили.
Хорош Булгарин! Вот новая теория практических налогов! Что это за портной? 20 рублей за работу двух летних панталонов!
Василий Львович едет завтра к тетке в Козельск или, по словам Дмитриева, читать стихи по уездам. Пришли мне Fontanes и все, что о Наполеоне писаться будет, хоть на часок: буду возвращать исправно. Александр Булгаков здесь и едет в Белоруссию. Позаботься о сочинениях Пушкина: право, грешно! Тебе же они им и поручены. Пришли ли во время деньги мои с Кривцовым? Погода здесь несносная: мокрая и сухая материя. Лето опустошило Москву. Прости! Высылай мне красную мою книжку. Брату мой сердечный поклон. Дай знать, если получишь письмо от Сергея Ивановича. Здесь вселенная пропадаеть без вести. Только и занимает, что тому-то худо, этому хорошо, а прочее все трын-трава.
Кривцову скажи, чтобы он написал мне о деньгах: в тебя веры не имею. Ты за мною ухаживал, когда ног стричь шерсть с меня; теперь, что я на чисто обрит, тебе до меня и дела нет, и переписки исправной от тебя не жди.
Попроси молодого Соболевского, чтобы он отправил это письмо, и возвратили бы его, если княгини уже лет в Варшаве.
