Никита Некрасова
Запасный вход
– Да, точно, как коржик, с рожками, и еще они сражались луками и топорами. А светлые, у них белая конница, и тоже луки, арбалеты, топоры, колесницы. Ты видела этот фильм?
– Нет, но слышала, – Оленька присела на краешек ванны, – солнышко, можешь мне пообещать одну вещь?
– Конечно.
– Никогда больше не ходи туда одна.
– С чего бы? А, это из-за того, что меня пустили, а тебя нет?
– Вот это как раз и странно. Необходимо все проверить, посоветоваться. Пойдем, я прилягу, а ты посидишь со мной. Помни, ты пообещала маме, держи свое слово, хорошо?
– Да, – скорбно вздохнула Чан Ми, и опустила глазки.
Глава 5
«Императорское Величество». Избушка в лесу. 1925 год.
Поначалу, еле заметная тропинка петляет, огибая вековые деревья, которые так и манят путника прикоснуться к шершавой коре, или просто вдохнуть полной грудью лесной воздух. Но вот она бежит ровнее, с небольшим подъемом. Утренняя дымка рассеивается, и если хорошенько вглядеться, проявится сказочная избушка. Бревенчатое строение потемнело от старости, но три окошка смотрят уютно и благостно. Узорчатые наличники словно вчера только выкрашены и приглашают доброго путника отдохнуть с дороги. Но, если гость непрошенный, то не увидит он, ни тропинки, ни избушки, пройдет мимо, не полюбовавшись веселеньким коньком на крыше, и филигранными изразцами, что служат оберегом от дурного глаза.
Тончайшие спицы мелькали в руках Ариадны. Она стояла на полянке перед избушкой, дожидаясь восхода солнца. Клубок из еще боле тонкой нити таял в кармане ее теплого халата. Закрыв последнюю петельку, она откусила зубами нитку, заправила ее вовнутрь, встряхнула изделие, полюбовалась им недолго, и нахмурилась.
– Вот где она бродит?
На полянке заметно посветлело, но Ариадна прикрыла глаза, разыскивая Оленьку внутренним взором, а та, ненасытно носилась по лесу, утоляя жажду от общения с любимыми местами, после долгого жития в городе.
В зелёном сумраке серебрился образ дочери, напоминая легкокрылую лесную фею, мелькавшую среди деревьев. Временами она останавливалась, словно прислушиваясь к звукам леса. Вот зайчонка взяла на руки, молоденький еще, чуть больше года, мех густой, белоснежный. Поболтала со старым пнём, что поскрипывает и похрапывает под снежным одеялом, его сторожили вековые сосны, грозно упирая свои макушки в весеннее небо, будто отдавая последнюю дань уважения его древности.
«Как, ты, Старый Пень?» – «Нормально, давно не приходила, егоза, совсем забыла старика, вот покров сойдет, приходи, я тебя расцелую». Между деревьев сверкнули два желтых глаза. Это волчица вышла полюбопытствовать, кто это ночной покой нарушает. «Свои… Однако жрать-то как хочется…». Наглядевшись, ушла, подрагивая хвостом, и Оленька помахала ей ручкой в след.
Цвет из зеленого, плавно перетекал в коричневый, и с ним пришла тревога. И куда дальше нацелилась? – забеспокоилась мама. «Пьяный лес»? Вот сколько раз говорила, нечего там шастать!
– Лёка!!!! – безмолвно закричала Ариадна, – Лёка!!!!
– Иду!!! – эхом откликнулся лес, – иду, Арина!!!!
Раскрасневшаяся и счастливая Оленька впорхнула в комнату. Мама, как всегда сидела на стульчике и что-то вывязывала, похожее на шапочку, золотистого цвета. Гость, абсолютно нагой, сидел на лежанке, в позе лотоса. Впрочем, бедра его были прикрыты простыней. Эдакий сияющий чистотой и совершенством цветок. Смоляная копна волос аккуратно спадала на спину. Взгляд опущен. На лице ни единого признака волнения. Однако Оленьке почудилось высокомерие во всей этой нарочитой безразличности и она спросила, едва сдерживая смех:
– Что, мам, наш Илья Муромец, встать решил с печи?
– Да, уселся, как видишь, медитирует. Облачать его надобно.
– А почему, сразу я???
– А что, я?
– Пусть сам одевается.
– Не привыкши они, не умеют…
Оленька вздохнула, подошла к стопке вязаной одежды, взяла в руки белые панталоны.
– Маам…
– Чего?
– А почему мне никогда красоту такую не вязала?
– Ты дамское белье у мануфактурщиков в лавке покупаешь? Тебя там знают, как незамужнюю барышню?
– Ну, да…
– А что будет, если ты мужское белье примешься заказывать? А? То-то же, появятся вопросы, неужели непонятно?
– Понятно…
Оленька присела перед гостем, тяжело вздыхая, – давай «Ваюша», выпрямляй ножку, одеваться будем.
Император объединенных Сциллы, Пекче и Корё впервые, с тех пор как попал в загробный мир, осознанно приоткрыл глаза.
Принять смерть на поле брани за правое дело, это достойный уход из жизни, и, именно это позволило ему вновь переродиться в человека. Именно в человека, а не в камень или в земляного червя. Он ощущал свое нагое тело, и вполне себе реальные прикосновения духов и слышал их непонятные молитвы и ритуалы, что готовили его к следующему воплощению.
Прошло достаточно времени, и он уже различал между собой два бестелесных духа, что рисовались ему мысленным взором. Бархатный голос первого напоминал прикосновение к шелковой ткани, такой же тихий, ласкающий, его молитвы успокаивали, умиротворяли и он почти всегда доносился из одного и того же места. Второй, то безжалостно запихивал ему в рот, что-то отдаленно напоминающее рисовую похлебку, то громыхая, метался из стороны в сторону, ковырялся в его ранах. Молитвы его, были дерзкие, задиристые, и ему Императору, в прошлом воплощении приходилось терпеть его удушающие запахи. Невыносимой стала и эта мертвая неподвижность, когда вполне себе здоровое тело требовало хотя бы небольшой разминки.
В тот момент, когда дух, расчесывая ему волосы, в который раз, наверняка по неосторожности, причинил ему боль, он неожиданно для себя, гневно распахнул глаза, и тут же в ужасе зажмурился. На бледном, почти белом лике, что склонился над ним, небесной синевой сверкали огромные, неестественно круглые глаза. – «Так вот как выглядят духи», – подумал он, усилием воли успокаивая едва ли не выскочившее сердце. Но даже не прямой взгляд, не их странно-круглая форма и цвет поразили его. Взгляд этого духа не был смиренным и кротким, коим положено быть в загробном мире, он был насмешливым, а слова явно издевательскими. Мысли его путались, под насмешливым взглядом, этого, голубоглазого. Недоумение растерянность и муку, Ван Ли Ён привычно спрятал под маской непроницаемости и рискнул трезво взглянуть на происходящее.
Отбросив одеяло, он решительно поднялся.
Второй дух сидел в сторонке, его огромные глаза огуречного оттенка ничего не выражали.
– Арина, он меня не понимает, скомандуй одеваться…
– «Опять завел свою песню, – раздраженно подумал Ван Ли Ён. Он смотрел в пространство, чтобы не встречаться взглядом с этим голубоглазым духом, но ни одна мелочь этого странного места не ускользала от его внимания.
– Лёка, я тебе, что переводчик? – отозвался второй дух.
– Да, пробовала я, билиберда получается…
Он по-прежнему ничего не понимал, о чем они говорят, похоже, спорят. О Чем? О его предназначении? Но они должны знать об его жизненном пути в прошлом. С рождения воспитанный повелевать, он не может воплотиться в пахаря или пекаря… Или может?
Ариадна отложила вязание в сторону, – подойди ко мне.
Оленька послушно подошла к маме.
– Его энергетические центры видишь?
– Да.
– Свои ощущаешь?
– Да.
– Мои?
– Да.
– Давай вместе… Как только попадешь в самую яркую, ты сразу это почувствуешь всем телом, поняла?
– Мам, черепушка не лопнет у него? – хихикнула Оленька.
– Лёка, – грозно прикрикнула Ариадна, – посмотри на него, неужели не жалко человека?
– Да, ладно, тебе, уж и пошутить нельзя. Он же все равно ничего не понимает.
На самом деле, он действительно ничего не понимал, что происходит, но эти два духа, определенно не бесполые и бестелесные. Они были настолько реальны, что у него появились сомнения относительно того, где он пребывает. Ясно было одно, его выдернули из привычного мира, где все было понятно и естественно. С самого детства, после пробуждения, его умывали и одевали слуги. Наверняка, самые лучшие повара готовили ему еду.
Правда, он об этом не задумывался до тех пор, пока его не накормили рисовой кашей в этом ином мире…
Учителя, лучшие из лучших, с глубоким почтением обучали военному искусству, каллиграфии, стихосложению, написанию государственных трактатов. Его особа священна, и, даже слуги, облачая его в наряды, не смели лишний раз прикоснуться к его телу, открыто смотреть в глаза, тем более, насмешничать.
Эта зеленоглазая особа, хотя бы, смотрит мягко, с пониманием. А голубоглазой, надо отсечь голову, она открыто издевается над ним. Он не понимает, ее слов, но, жесты, интонация, взгляды, говорят о многом.
– Где я? Как я здесь оказался? Что я сделал не так? – его деятельная натура требовала ответов, но у него все плыло перед глазами, он сам себе казался жалким и ничтожным. – Стоп, надо взять себя в руки, растерянность и страх поступают извне, этого нельзя допустить, никто не должен видеть мое внутреннее лицо.
Обычным людям проще, находясь дома, среди родных и близких, они снимают внешнюю маску, и можно не сдерживать эмоции. С ним все сложнее, он, же Ван16 – Император. Ни жёны, ни приближенные, даже друзья, не должны знать его истинных намерений, постоянный самоконтроль, таков должен быть глава государства. За сорок лет своей жизни, он точно знал, как выглядит перед подданными, уверенный в себе, строгий, справедливый. Но сейчас у него нет подданных, нет охраны, для которой достаточно одного движения пальца, и они сравняли бы с землей и это строение, и всех, кто находится в нем. Его мысли снова путались, он перестал быть хозяином своего тела, и стоял нагой, застывший и страдающий, под насмешливым взглядом этой, голубоглазой.
– Что они делают сейчас? Похоже, о чем-то сговариваются, стали рядом и бесстыдно его разглядывают.
Меж лопаток отчаянно зачесалось, – приказать, чтобы почесали спину? Нет. Надо терпеть, он не доставит им такого удовольствия. Однако, он четко ощущал движение, словно вдоль позвоночника двигался кусачий шарик.
Девушки, обе, сосредоточенно и открыто смотрели ему в глаза, а он не отрывал взгляда, от той, что напоминала своим поведением маму, а на вторую, он решил не обращать никакого, ну, абсолютно никакого внимания.
– Да, что ж там ползает по спине, вверх, вниз, вверх, вниз. Теперь еще и в глазах щиплет, и холодно, ему жутко захотелось обратно под одеяло, хотя бы потереться спиной о простыни.
И, потом, это же очевидно, они не собираются меня одевать, да и одежды никакой не видно. Все, достаточно этой неопределенности, лягу, закрою глаза и будь что будет.
Однако, даже пошевелиться ему не удалось, вдобавок ко всему, он увидел, что из-за спины первой, а затем и второй девушки выползает белый туман. Крылья? Но нет, это два облака, что тянулись к нему, обволакивая с обеих сторон. Зуд на спине прекратился. Первый дух заговорил – «Ван Лиён, ты меня слышишь»?
Он отчетливо видел артикуляцию губ, но звук доносился из того шарика за спиной, что остановил свое движение напротив шестого шейного позвонка. Он понял, что она сказала, и, слегка оторопевший от неожиданности, ответил – «Да».
– Гой еси добро молодец!17
– Мир вашему дому! – само по себе у него выскочило приветствие. – Что это значит? Что я сказал? Хотя, смысл понятен. На каком языке они со мной разговаривают, и я отвечаю на каком? Сбрендил, я что ли? О, Боги! Что это за слово сбрендил? Я не знаю, что оно обозначает.
– Лиён, меня зовут Арина, а это Оленька. Поздоровайся и с ней.
Оленька слышала спокойные слова мамы: «Ван Лиён, успокойся, расслабься, все хорошо. Попробуй настроиться на Оленьку, посмотри, на нее. Хорошо, вот так, молодец, а теперь скажи – Оленька. Давай еще раз, Оленька».
– Здрава будь, О-лунь-каа.
Пришла очередь вздрогнуть Оленьке. Почему он так знакомо коверкает ее имя? Кто звал ее так?
И, тут же вспомнила, что слышала его однажды, там, в доме у Василия, как почувствовала прикосновение его ласковых и шершавых рук. Ее лицо порозовело, но прозвучал мамин возглас:
– Лёка, не отвлекайся, сейчас это не важно. Говори: «Лиён, доброе утро, меня зовут Оленька». Она повторяла за мамой слова, и слышала ответы, и понимала их. И в тоже время ее раздражало, что не только лицо порозовело, но и шея и грудь и руки покрылись красными пятнами.
Сеанс обучения закончился. И вот уже Оленька, опять, присев на корточки перед Лиёном, говорит: «Поднимай, ногу, одевать буду, но это в первый и последний раз, не велик, барин, сам облачаться будешь»…
– О-лунь-кааа, мне по статусу не положено, прислуга засмеёт…
Он решился, все-таки, вступить в контакт, похоже, у него нет другого выхода.
– Где ты прислугу увидел, барин? Я, что ли тебе прислуга? Или мама?
– Что означает слово «барин»? Я не знаю, объясни…
– Это до революции у нас баре были, а теперь все равны. Барин это помещик, господин, которому прислуживают, одевают, обувают, кормят и все такое.
– Барин, мне не нравится это слово. Я Ван! Император!
Оленька, открывши рот, посмотрела на Ариадну, которая вытирала слезы своим вязанием, и давилась смехом.
Он стоял, гордо вскинув голову, скрестив руки на груди. Вязаный пуловер сидел на нем как влитой, не скрывая мощные бицепсы, трицепсы, и все такое, что полагалось мужчине. Ноги, в вязаных брюках, крепко упирались в пол босыми пятками.
– Мне сорок один год, этим женщинам не более двадцати, как они смеют так неуважительно вести себя в моем присутствии? Что случилось? Как я оказался в этом мире, где все так чудно и непонятно, каким колдовством меня сюда занесло, и как вернуться обратно? Надо понаблюдать, присмотреться…
– Маам, готово, я свободна? – Оленька расправляла простынь на кровати.
– Нет, волосы его собери в пучок на макушке, заколи своими шпильками.
Ариадна, в очередной раз откусила ниточку, и, поднявшись, надела на голову «императору» золотую шапочку. Впрочем, это изделие лишь походило на оную, на самом деле это была цельновязаная ячеистая полосочка, прикрывающая лоб, а «дулька» на макушке скрепленная шпильками, оставалась открытой.
– Готово, Ваше Императорское Величество, вас ждут великие дела! Дровишек бы, на зиму нарубить… Лёка, покажи инструмент и объем работ. Галоши в сенцах поищи.
– Почему опять Лёка! А, ты?
– А мне носков еще навязать надобно. Ступайте, дети, ступайте, на воздух, погода нынче, просто чудо.
Арина опустила глаза к своему вязанию, и Оленька поняла, что она здесь только телом. Ариадна снова отправилась в путешествие, и мешать ей нельзя.
Глава 6
« Тартария». Тамбовский лес. 1925 год.
Поляну перед избушкой ярко освещало мартовское солнце. Высоченные ели, что плотно обступили уединенное жилище человека, давно стряхнули с себя надоедливый снег, и теперь купались в лучах весеннего солнышка, тянули свои «лапы» к теплу, готовя к пробуждению своих деточек, что уютно спали до поры в ароматной материнской смоле.
– Иди за мной, – набросив тулуп на плечи гостя, скомандовала девушка. – Не холодно?
– Нет, – разглядывая галоши отороченные мехом, отозвался Лиён, – из чего сделаны эти сандалии? Это кожа?
– Резина.
– А, резина… Швов не видно, чем же их сшивали?
– Литые, они. Выливают из резины по форме. Ты идешь или нет?
– Нет. О-Лунь- кааа, что такое резина?
– О, Небеса! Я должна это знать? Сейчас, вспомню. В Бразилии растут деревья, Гевея называются, если надрезать кору, потечет густой сок, каучук, из этого сока делают резину. Понятно?
– Понятно. А почему швов не видно?
– Так понимаю, ты с места не сдвинешься, пока всю технологию не узнаешь, да? – Оленька оглянулась вокруг, возле сарая еще лежал снег. – Пошли, – она схватила его за руку. Однако Лиен мгновенно ее выдернул, и стоял, грозно хмуря брови.
– В чем дело?
– Негоже челяди…
– Чтооо????
– Негоже прислу… негоже девушке касаться монаршей особы, – сформулировав, наконец, фразу, облегченно вздохнув, стал оглядываться, не увидел ли кто такое неподобство.
– Ваше Монаршество, я же на тебя только что панталоны натягивала, – засмеялась Оленька.
– Это другое…
– И свитерочек разглаживала, прикасалась…
– Это другое, – упрямо твердил Лиён, в его глазах появилась растерянность, и он уже искал глазами свою свиту, чтобы она объяснила этой колкой девице правила поведения.
– Вот и я о том же, сам одеваться-рздеваться теперь будешь. Так нужен тебе каучук?
– Да, каучук резина, нужен.
– Тогда прошу следовать за мной к ближайшему сугробу, – и Оленька отвесив шутовской поклон, пошла вперед.
– Смотри, – она аккуратно встала на одну ногу, зачерпнула ладонями снег, облепила им валенок на подобии галоши. – Вот, представь себе, этот снег – это каучук, который выделяется из дерева, если облепить им деревянную болванку он, соприкасаясь с воздухом, становится твердым, остается только отрезать лишнее, отшлифовать, и получится галоша, понял? Все очень просто.
– Сок из дерева черный?
– Нет, сок белый, естественно, в эту массу добавляется еще что-то, сажу, наверное, я не помню.
– Бразилия это твое поселение?
– Нет, Бразилия это совсем другая страна, это в Южной Америке, очень далеко отсюда, за морем, океаном. Мое поселение Россия.
– В твоем поселении Россия произрастает дерево Гевея? Желаю посмотреть.
Оленька издала горлом рычащий звук, так волчица выказывает раздражение. Но, по сути, она понимала, что человек из другого времени, естественно должен интересоваться и такими мелочами, и более глобальными. Так что, отбросив мысли об Арине, которая раз уж предложила нарубить дров, то это непременно надо сделать, да и временные рамки она не обозначила.
– Имеешь понятие, что такое карта?
– Да, карта, знаю.
Она заровняла снег. Подняла веточку и начала рисовать.
– Вот мое поселение, – она нарисовала большой овал, внутри его написала слово «Россия». Это Европа. Чуть ниже овал маленький – это Монголия. – Она посмотрела на Лиёна. Он никак не отреагировал, стоял сосредоточенный и хмурый.
Дальше по прямой – Корея, Япония, – она поставила две точки. Это Азия. Дальше, Японское море, Тихий океан, упираемся в поселение Америка, и чуть ниже «Бразилия», там тепло и только там растут эти деревья, у нас климат суровый, в нашем поселении не растут. Понятно?
– Понятно.
– Ну, что же, пойдем, наконец, за топором? – Оленька стряхнула снег с валенка и направилась к сараю. Отыскав топор, она вышла, и увидела, что Лиён все еще стоит над картой и с задумчивым видом рассматривает ее.
– О-Лун-каа, я знаю, что такое море, я понимаю, насколько велик океан, но как???? Кто пересек океан, что бы привезти тебе эти галоши???
– О-о-о-о-о! Дались тебе эти «чехлы для обуви»… Да у нас они в каждой лавке продаются. Целый завод построили российско-американский.
– Завод? Как это?
– Ну, как, как. Завезли специальные машины, чтобы варить резину, обучили рабочих, ну и штампуют их по 1000 пар в день. Теперь понятно?
– Нет.
– Ну, что еще? – простонала Оленька.
– Что за точки ты поставила? И еще раз назови эти поселения. И ты меня, в конец запутала Азия, Европа, это страна? – В его голосе послышалось раздражение.
Она в сердцах отбросила топор.
– Похоже, вместо дров, мы географией будем заниматься!
– Нет, Европа и Азия это части Евразии, она еще раз показала на импровизированную схему материка. Названия предположительно, дали древние ассирийцы, что означает «запад» – Европа, а «восток» – Азия. Давай попробуем разобраться теперь с картой Азии. Вот Монголия, она на границе с Россией.– А вот это Корея, полуостров, он маленький. Что же ты так забеспокоился? Так ты у нас кореец? Вот чем дело… Ну, хорошо, хорошо, давай нарисуем вот так, побольше, пусть он не будет точкой. А это Японские острова, они тоже маленькие, их много, начинаются возле Кореи и заканчиваются в Охотском море.
– Допустим Корея, это Когурё…А где Силла и Пэкче?
– Они давным давно объединились, теперь это одно государство Корея.
– Государство?
– Да.
– Кто? Кто это сделал? Кён Хвон?!?! Мятежник? Его глаза превратились в узкие щелочки, желваки пришли в движение, кулаки, наоборот превратились в два монолита, и он сделал шаг к Оленьке.
– Насколько я понимаю, это сделал ты.
– Откуда знаешь? Я только-только обдумывал этот вопрос.
– Не помню точной даты. У меня поверхностные знания по истории востока. Она на всякий случай поискала глазами, так необдуманно отброшенный топор. Однако эта эмоциональная вспышка была недолгой, его лицо стало спокойно-непроницаемым, и он опять воззрился на карту.
– Тогда Япония, как ты ее называешь, это Ва? Эти острова, это Ва?
– Не знаю, сейчас это Япония.
– Ну, как же ты не знаешь, «Ва» вот, 倭 он быстро начертил на снегу какие-то палочки – этот иероглиф означает – кривой, искривленный. Вот, вот, – он быстро тыкал прутиком, – видишь, они располагаются не по прямой, а как полумесяц, понимаешь?
– Ну, да, правильно, ты нарисовал Японские острова.
– А здесь, что? И он пририсовал под Монголией объемную территорию. Если я правильно понимаю, именно здесь сейчас воюет, династия Тан с династией Сун.
– Это Китай.
– Ки-Тай…– задумчиво повторил Лиён. Он долго молчал, взирая на эту снежную карту. – Получается, Россия – это Тартария!?!?! Это огромная империя…
– Получается. Только три года назад нашего императора свергли, и власть теперь принадлежит народу, вот так.
– Принадлежит народу,– эхом отозвался Лиён… Так я в Тартарии? Так это Тартария? – он топнул ногой о землю, обвел взглядом поляну: – «Тартария», «Белые Боги», галоши, завод, с ума можно сойти, я должен все посмотреть! Я должен все увидеть своими глазами! – император сбросил тулуп на землю и быстрыми шагами пошел в сторону леса.
– Эй, Ваше Монаршество! А дрова кто колоть будет? Крикнула Оленька поднимая топор с земли – смотри, не заблукай, здесь лес кругом!
Он отрешенно наблюдал, как ловко Оленька орудует топором. Неужели, этот удивительный мир, полный незнакомых запахов, странными людьми, что умеют говорить не только на языке животных, но и на моем родном языке, теперь и мой мир?
Арина, что связала этот удивительный костюм, в котором тепло на улице и прохладно в доме, обещала, что он вернется в свое время, когда придет час. На вопрос, – «Зачем я здесь»? Она ответила понятным словом «Миссия». Впервые он услышал это слово от родителей, что заставляли заучивать иероглифы, вникать в историю, картографию, торговлю. Затем от астролога, что так же прочил ему великое будущее, и советовал обучаться у лучших стрелков, у лучших воинов. Зачем? Чтобы однажды исчезнуть, оставив на поле битвы умирающего Син Суёма, своего друга, любимого военачальника? И терпеть унижения от этой бледнолицей девицы? Что? «Эй»? Да как она посмела? Да знает ли она, с кем разговаривает, таким непочтительным тоном?
Похоже, знает… И, тем не менее, в ее словах все время слышится издевка. Какая неприятная девушка, и он от досады стиснул зубы.
А что значит «власть принадлежит народу»? Согласен, правителя могут сместить, убить, но наследники…
Придется опять спрашивать…
Он смирился с этой мыслью и перестал сверлить гневным взглядом Оленьку.
– А со спины она хороша, – ну, вот опять странные мысли приходят в голову, это все от волшебства, которым владеет Арина. Об этом надо будет расспросить подробнее.
Она стояла перед колодой, чуть расставив ноги, вот поднесла топор к полену, прицелилась, и на выдохе «Ух», опустила лезвие топора ровно посередине. Послышался характерный звук, и вот уже половинка, плаха, на выдохе «Ох», разделилась на четверику.
Очарованный ритмичностью ударов, точно попадающих в цель, восклицаниями «Ох!» и «Ух!». Ее чуть согнутыми коленями, и тем, что называется знакомым словом «талия», Лиён забыл о своих претензиях.
Она поднимала руки на уровне глаз, чтобы нанести очередной удар по полену, короткая жилетка вслед за руками приподнималась, и на мгновение появлялся мягкий изгиб, плавно перетекающий в бедра.
– Слишком узкая талия, ей сложно будет вынашивать потомство, хотя тазовые кости хорошо развиты, ноги крепкие, устойчивые, густые сильные волосы – это признак хорошего здоровья. Судя по тому, как она попадает точно в центр, у нее хороший глазомер. Что бы добиться таких результатов, надо много тренироваться. У нее был учитель? – вдруг подумалось Лиёну, и он ощутил легкий укол ревности. Он и сам мог бы многому ее научить. Тряхнув головой, он отогнал недостойные мысли.
– О-Лунь-Каа, ты владеешь мастерством стрельбы из лука?
А, нагулялся, касатик? – она вонзила инструмент в колоду, прогнула спину, сделала несколько взмахов руками и насмешливо ответила, – нет, не владею, а ты владеешь мастерством колоть дрова?
– Конечно.
Он легко выдернул топор и потянулся за поленом.
– Погоди-ка, я тебе «свеженьких» принесу. Она сбегала в сарай и вынесла три сучковатые чурочки. Одну поставила на колоду, остальные бросила рядом и отошла со словами. – Ну, давай, показывай умение.
Лиён, аккуратно отставил острый инструмент, взял в руки обрубок дерева, рассмотрел его со всех сторон, перевернул сучками вниз, пальцами нащупал еле заметные трещинки. Три раза, легко и без усилий взмахнул топором, и презрительно глянул на Оленьку, – у меня были лучшие учителя, а у тебя?
– И у «меня», даже Николай Второй, не гнушался этим увлекательным занятием, что уж о нас говорить, в лесу живем, дело-то естественное.
– Это твой наставник?
– Нет, это наш бывший император.
– Ты с ним знакома? Это он тебя обучал?
– Нет, бабушка рассказывала. Меня Арина зовет, я ухожу, а объем работ могу со спокойной душой на тебя оставить, договорились? – и, не дожидаясь ответа, она пошла в избу.
Лиён провожал ее взглядом, – хороша девица, вот только бледная очень, непривычно.
Глава 7
«Боги, братчина». Избушка в лесу. 1925 год
Лиён споткнулся об распростертый труп врага, потерял равновесие и с ужасом увидел занесенный над ним меч. «Это конец», подумал он, и тут же услышал над головой пение стрелы, «Ла-ла-ла» пропела она, почему-то мелодичным женским голосом, и вонзилась в горло врага, который готов был опустить свое оружие ему на голову. Он оглянулся назад и увидел, как Син-Сунгём коротко кивнув ему, уже натягивая тетиву, что бы поразить метким выстрелом очередную цель.
Страх отступил, уступая место гневу. Перебросив свой меч в левую руку, он вытер предательски вспотевшую ладонь и уже двумя руками сделал выпад по мятежнику, что с криком бежал прямо на него, пытаясь использовать замешательство. Стиснув зубы, он наносил удары, не обращая внимания на крики раненых, на ржание перепуганных лошадей. «Тук-тук-тук, цок-цок-цок, ха-ха-ха – Ты не умеешь, давай покажу». В недоумении он стал оглядываться, кто смеет насмехаться над ним? И вдруг увидел своего друга с кинжалом в груди, он падал с лошади, все еще натягивая тетиву. «Син – Сунгём!» Хотелось крикнуть, – держись, я сейчас! Но ноги вязли в кровавом месиве, каждый шаг давался с трудом, ниоткуда взялся густой туман, уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, да и рук своих он не увидел.
Лиён вздрогнул и открыл глаза. Сквозь занавеску пробивался яркий свет. На фоне приглушенного гомона, рокотал уверенный голос человека в летах: «Лёка, грибочки не надо так мелко сечь, надобно, чтобы на зуб чего пожевать попадало, дай ка я научу, смотри – ножку отделила, ииии – раз-два-три, готово!
– Да я так и делаю, дядя Сева, – смеялась Оленька.
– Так да не так, смотри, у меня кружочки все как один, ровненькие… Смотри, ещё – тук-тук-тук, – уверенно стучал по столу ножик, – вот так, перекладывай, блинчик, грибочки, блинчик, курочка, блинчик, рис, а теперь заворачивай ручками своими нежными, так-так, аккуратненько, молодец, готово! -явственно послышался «чмок».
– Дядя, зачем тесто целуете? – уже хохотала Оленька…
– И ничего – то ты не понимаешь, пчелка моя золотая, тесто, оно живое, ему тоже внимание и ласка нужна, нет-нет, я сам, сам поставлю, ты только заслонку открой…
– А ну, молчать, всем! – послышался удар кулаком по столу, и действительно, воцарилась тишина. – Ты кому это в глаз тычешь, Данка? Молоко на губах не обсохло, а туда же!?
– Да что я такого сказала? Руки омыть перед трапезой, святое дело. В самом деле, под ногтями траур, смотреть противно.
Лиён приоткрыл занавеску.
За длинным столом, покрытым вышитой скатертью, уставленным яствами, сидели четыре девушки, одна из них была Арина. Вровень с ними стоял на стуле старик, его длинная бороденка прикрывала не очень опрятные одежды, на макушке так и вовсе торчал одинокий унылый колтун, а жидкие, давно немытые волосенки, спускались ниже плеч. Но взор его сверкал праведным гневом. Заметив Лиёна, он вопросительно на него воззрился.
Лиён, на всякий случай поклонился.
Оленька стояла возле жаркой печи, на которой урчали, шипели и булькали всевозможных размеров кастрюльки. Седовласый мужчина, высокий, статный, грудь колесом, сжимал в руках ухват с чугунком, от которого исходил такой аромат, что у проснувшегося, заурчало в животе. Он еще ниже отвесил поклон, в сторону печи, мгновенно определив степень подчиненности по иерархической лестнице.
– Тише, Гриня, гостя нашего разбудил, – и, уже обращаясь к Лиёну, Арина продолжила – проходи, сынок, присаживайся за стол, у нас, вишь-ка домашние посиделки. Знакомьтесь, это наш гость, Ван Лиён, он прибыл к нам издалека, прошу любить и жаловать и не обижать.
Арина предложила ему стул рядом с Оленькой в торец стола. Напротив, с черпаком в руке, стоял «старший», так подумал гость, а Оленька прошептала ему на ухо: Это дядя Всевладий, любитель что ни будь сварганить на кухне. Ты его не бойся, вид у него грозный, но нраву доброго, смешливого, придирается только к стряпне.
Хмуря ржавые брови, словно они у него были обожжены огнем, поглаживая короткую светлую бородку, он осмотрел яства на столе, и удовлетворенно крякнув, провозгласил: «Восславим же, други братчину, восславим же печь нашу матушку, нижайший поклон хозяюшке, передаю тебе Арина, ковш сей благословенный, выкованный мною самолично из серебра, дабы позволила нам вкусить щец из этого чугунка, а хлебушек у нас с собой припасен, доставай, Ладушка, угощай родню.
– Это Лада, жена дяди Севы, – прошептала Оленька.
Лиён смотрел на девушку, что кротко улыбнувшись, отбросив золотистую косу за спину, доставала из льняного мешочка круглые хлебцы. Ее головку украшал веночек из голубеньких цветочков, белое платье было украшено лишь красным пояском под грудью.
– Олицетворение женственности, покорности, – свезло так свезло этому дядьке, – подавляя в себе раздражение, подумал Лиён, – и откуда из меня лезут эти пошлые словечки? Прочь, прочь, дурные мысли, не забывай, кто ты есть на самом деле, Ван Ли Ён!
Круглый хлебц, сияя аки солнышко, лежал рядом с миской, в которую Арина наливала густой суп, цвета утреннего солнца. Золотистый с красным оттенком, только что извлеченный из огня… У Лиёна опять заурчало в животе, но он терпел, негоже младшему набрасываться на еду поперек старших. Он вдохнул поднимающийся пар, густой капустный дух щекотал ноздри. Лада взяла из рядом стоящей миски с зеленью одну веточку тимьяна и положила Всевладию в его миску с супом. Наверное, это ритуал у них такой, – подумал изнывающий от голода Лиён, глядя, как неспешно, соседи по столу опускали веточки зелени друг другу в суп. Наконец, и его посудина обрела завершенность. Все взяли ложки в руки, и смотрели на Всевладия.