Никита Некрасова
Запасный вход
Оленьке надоело быть лебедем, и она, копируя движения джигита, взялась за мужскую партию.
– Носок-носок, носок-носок, притоп, притоп, коленце, коленце, – проговаривала она про себя в такт музыке. Подняв руки кверху, она кружилась, слушая барабан, и ничего не видя вокруг.
Дома, Оленька всегда одевалась по последней моде. Но, в дорогу она одела простенькое, просторное платьице плиссе, ниже колен, акцентом служил широкий пояс на бедрах. Когда она кружилась, плиссировка раскрывалась, юбка становилась «колоколом», слегка обнажая ее длинные, стройные ножки.
Обернувшись в очередной раз, вокруг себя, вместо джигита, она увидела перед собой Лиёна в папахе, и со свирепым выражением глаз. Он тоже танцевал перед ней, но, приблизившись, зашипел:
– Глаза опусти! Рот закрой! Дура!
Оленьку как будто окатили ледяной водой, и как ни странно, но она подчинилась, опустила глаза и поплыла по кругу. Танцевать расхотелось, да и Лиён, теснил ее к краю ковра на женскую половину.
А в круг, пригласили очередную красавицу. По всему было видно, что она скромна, но с чувством собственного достоинства. Новоявленный джигит в нахлобученной папахе не отставал, также выпячивал грудь и всячески выказывал уважение девушке.
Оленька стояла между женщинами, и незаметно вытирала слезинки краем платка.
Стемнело, и длинная, шумная процессия возвращалась в село.
Последний раз Оленька видела Лиёна, когда он закончил танец и обнимался с мужчинами, похлопывая друг друга по плечам. Похоже, ему были рады, и он каким-то образом нашел с ними общий язык и взаимопонимание. Все с острым интересом и довольно таки почтительно общались с ним. Почему? Задала сама себе вопрос Оленька, и сама же ответила, он принадлежит к той породе людей, на которых сам собой останавливается взгляд, это внутреннее состояние непринужденности и уверенности в себе. Что еще? И еще, пожалуй древний, животный магнетизм. Лев, пантера, тигр, кто усомнится в их превосходстве в зверином царстве? У всех великих полководцев была уникальная способность, умение подчинить себе толпу. Но я-то не толпа???
Оленька вздрогнула от легкого прикосновения. – Что?
– Вот, здесь живет Гюль-Бике, говорю, которая тебе нужна, а я тремя домами дальше. Заходи, мы гостям всегда рады. – Не очень-то сердечно, попрощалась тетушка Мариам.
Оленька смертельно устала, припухшие от слез глаза слипались, так хотелось спать.
– Ждать?.. Или пусть, его, может он тоже судьбу свою уже нашел, какую ни будь императрицу местного разлива…– размышляла Оленька присев на корточки возле ворот. Однако как же спать-то хочется… Она заставила себя сосредоточиться на Лиёне, и сразу же почувствовала, что он приближается. Узкая улочка была пустынна и темна. Где-то вдалеке играла музыка, и даже слышны были выкрики – Асса! Хорса!
Она уже погружалась в дрёму, как вдруг, кто-то схватил ее за руку.
– Лиён? Что случилось?
Вместо ответа, он зажал ей рот рукой, и, увлекая за собой, что-то говорил на незнакомом языке. Сон мгновенно испарился, она попыталась вырваться, но не тут-то было, ее, словно клещами, удерживали крепкие мужские руки. Она пыталась тормозить ногами, но и это не помогало, ее куда-то тащили насильно. Она приняла единственно правильное решение – перестала сопротивляться, и ее, словно куль, продолжали волочить всё дальше в темноту.
Первым делом, она освободила свой мозг от страха, затем отыскала Лиёна, крикнула – Помоги! – и занялась насильником. Скорее всего, это тот, с кем она танцевала на ковре. Она вспомнила его похотливый взгляд.
– Хорошо, глаза, я помню его глаза пойду через них.
Но ей не пришлось этого делать, послышался грозный окрик.
– Подлец! Так вот кто оскверняет наших жен! – и далее звук падающего тела.
Оленька мгновенно вскочила на ноги. Напротив, стояло слегка запыхавшееся «Монаршество», а на земле лежало нечто, не подающее признаков жизни.
– Вам еще нужна моя помощь, многоуважаемая госпожа? – грозно чеканя слова, проговорил Лиён.
– Ты, ты убил его? – ахнула Оленька, не обратив внимания на тон, которым было произнесен этот вопрос.
– Полагаю, ваш, ммм… поклонник пребывает в блаженном состоянии беспамятства. Но не стоит волноваться, очнувшись на рассвете, он будет опять силен, как молодой тигр перед охотой. Мы заночуем рядом с ним? – последняя фраза была произнесена с явной издёвкой.
– Нет! У тебя еще хватает наглости ёрничать?
– Ну, что вы, вовсе нет,– ледяным тоном отвечал Ван Ли Ён, – напротив, прошу прощения, возможно мое внезапное появление помешало вашим любовным утехам?
– Да кто ты такой, как смеешь мне говорить такое?
Оленька наконец обратила внимание, как изменился тон этого пришельца из прошлого. До сих пор такой внимательный, покладистый и послушный, он вдруг стал изображать из себя императора, хотя, чего греха таить, он ведь на самом деле таковым и является. Возможно, она даже посмеялась бы, глядя на эту сцену со стороны, но эти несправедливые намеки были обращены именно к ней!
– Возможно и никто, но до сих пор я искренне считал вас милейшим слегка избалованным ребенком, однако после вашего поступка…
– Продолжай, чего замолчал? Или опять провалы в памяти? Кстати, я нашла Гюль Бике, если ты еще помнишь, зачем мы здесь.
– В каких заведениях вас научили дерзить старшими, госпожа вертихвостка?
– В заведениях?!? Кто, Я?!? Кто?!?– Оленька, полная негодования, и в тоже время изумления, сделала шаг назад.
– Ну не я же… Мои подданные забили бы камнями за такое поведение. А эти люди лишь качали головами. Неслыханное везение для такой безответственной, безголовой девицы.
– Да, конечно, особенно хорош тот, что валяется сейчас позади.
– На вертлявую козочку, прежде всего, обращают внимание, а эти достойные люди не обмолвились ни одним словом порицания. Вы обратили внимание, что невеста ни разу не подняла глаз? Скромная, уважительная жена, заботливая, любящая мать, только такая девушка достойна уважения.
– Сам козел! Если такой умный, что ж молчал, почему не остановил?
– Мичхиннён! (сумашедшая двушка)– пробормотал Лиён, скрипнув зубами. Я вам мысленно сигналы посылал, отчего же вы не считывали, или от обилия черкесок, голова кругом пошла?
– Ну, знаешь, это уже слишком. Все, я с тобой не разговариваю! Сам то, хвост распушииил, да кочетом, кочетом, вокруг девушек. У вас, что тоже лезгинку танцуют? Быстро, однако, ты в роль вошел. Что замолчал? Правда глаза колет?
– Насколько я понял, вы со мной не разговариваете, – его тон слегка смягчился, – этот танец лезгинка называется? Ничего сложного, единственное правило, не касаться партнерши, ни в коем случае, главный посыл – гордый и уважительный, а в остальном музыка сама ведет.
– Да-да, отличительная черта Монарха это гордость и заносчивость, деспотизм и угнетение народа!
– Вы не понимаете… – в его голосе появился металл, – сию секунду глаза опустила, я и в темноте вижу, как они сверкают, или тот, «джигит», ничему тебя не научил? Возможно, моя миссия в том и заключатся, что бы научить кое-кого уму-разуму?
– Ты, меня? Уму-разуму? Чурбан неотесанный! Я ни в чем не виновата! Я лишь хотела потанцевать…
– Возможно, так оно и было, но Вы не понимаете разницы между быть и слыть, вы не можете сдерживать свои порывы и ваша хорошенькая головка забита всякой ерундой!
А ведь она чуть было не влюбилась в него, а сейчас его слова впивались в нее словно раскаленный прут.
Против ее воли в глазах стало пощипывать, она беспомощно оглядывалась вокруг, на миг ей показалось, что в конце улицы она увидела силуэт всадника, или призрака, очень походившего на Василия Степаныча, она рванула было в его сторону, но, Лиён схватил ее за локоть.
– Прочь, прочь, поди, не смей ко мне прикасаться! – Оленька даже подпрыгнула от неожиданности. – Научили языку, на свою голову! Курощуп! Пресноплюй! Оратор доморощенный!
Оленька вырвалась и побежала вперед, на ходу сглатывая жгучие слезы обиды. Нет больше Степаныча, нет беззаветно преданного, понимающего друга, столько раз выручавшего ее из беды. Никого нет. Одиночество и страх приняли ее в свои объятия, и тут в недоумении, она прижала руку к своему сердцу, которое яростно колотилось в груди, и вдруг замерло на секунду, заставив ее резко остановиться. Что это? Она ощутила знакомые вибрации. Это любовь? Опять, снова? Нет, никогда, только не он, жестокосердный монарх, он только что сделал мне больно, очень больно, и она что есть силы, бросилась вперед.
Она кулачком забарабанила по воротам. Узкая улочка была настолько тесна, что давила на нее со всех сторон, опять страх зашевелился внутри, к тому же все соседские собаки подняли такой лай и вой, что волосы зашевелились от ужаса.
– Гюль-Бике! Бике! Бике! – кричала прерывающимся от рыданий голосом Оленька.
Ворота открылись, и она, не дожидаясь приглашения, переступила через порог, поспешила закрыться, створка громко лязгнула от удара. Вздрогнув от этого звука, спиной погашая вибрацию железной конструкции, и как только та переставала гудеть, Оленька облегченно вздохнула.
Мерцающий свет от лампы, слабо освещал лицо молодой женщины, что стояла напротив.
– Еще одна восточная красавица, – нехорошо подумала Оленька, – в инкубаторе их здесь выводят, что ли?
– Бике? Вы Гюль-Бике?
– Да. – Тихо ответила женщина.
– Вам пппривет из России, от Ариадны.
– Вот как? А ты…
– Я Ольга, ее дочь.
– И чего же ты плачешь, девочка Ольга? Напугал, кто? Или обидел? Да хранит тебя Аллах!
От этих простых, но таких теплых и проникновенных слов незнакомки, у Оленьки хлынули слезы «в три ручья», она внезапно оказалась в ее объятиях, и дала волю своим чувствам.
– Ну, все, все, моя девочка, пойдем в дом… Ты одна приехала?
– Неееет…– и она снова зарыдала. Унижение, обида, опять сдавили горло, и все это обильно поливалось горючими потоками, от которых расплывалось мокрое пятно на платье незнакомой девушки.
Что-что, а отсутствием аппетита Оленька никогда не страдала. Обласканная и накормленная, она засыпала на белоснежных простынях, которые благоухали чистейшим горным воздухом.
Глава 14.
«Крепость Нарын Кала» Дагестан 1925 год.
Смешные эти люди, они думают, что знают все об окружающем мире.
«Дерево – это просто дерево», да еще и прибавляют «Дуб-дерево», постукивая себе или собеседнику по голове, намекают, мол, что с тебя взять, глупая твоя голова, деревянная.
Зеленый листок – просто один из миллиона, что стоит сорвать его, размять между пальцами и выбросить. А ты попробуй почувствовать, как он начинает дрожать и посылать сигналы собратьям, «Опасность»! – когда ты приближаешь к нему руку. И вот скомканный, раздавленный он падает на землю. Оборвалось его существование. А ведь он жил, и радовался ветру и солнцу и дождю, и корни отдавали ему свои соки, и по-своему любили его, как свое дитя.
Или камень. Споткнувшись об него ненароком, ты пинаешь его, ругаешься. Что с него взять – неодушевленный предмет.
И, в этом случае, ты ошибаешься, человек. В каждом камушке есть частица души, может она и очерствела, от того что в одиночестве валяется на дороге. Но всякий камень – живой.
Но бывает и так, что вы, люди, из этих камушков возвели крепость, например, и разрозненные, одинокие частицы соединяются в великолепное сооружение, которое и чувствует и мыслит, и разговаривает.
Иногда мне хочется крикнуть – «Я живая, поговорите со мной, я много чего повидала на своем веку, мне есть, что поведать миру»! Но очень редко в моей жизни появляется тот, кто способен понять, или пообщаться. Это печально, но я жду.
Меня зовут Нарын-Кала, я каменная крепость, цитадель, возведенная людьми в славном городе Дербент, что на Кавказе, и поэтому, к вам, двуногим, моим создателям, у меня особое отношение.
Ох,ох… Сейчас солнце взойдет, опять жара…Если ты проснулся утром и у тебя ничего не болит, значит, ты умер, а если мыслишь, значит жив. Поживем еще маленько, какие наши годы…
Вчера нестерпимый зуд слева. Прискакали, подлатали, освежили кладку. Терпимо. Сегодня внизу подтекает, сырость одним словом, а там где надо – сушь и пустота, хоть бы кто водички плеснул, а еще «ханскими банями» называют… Никому, до стариков дела нет. Одно развлечение, когда эти двуногие стайками бегают и восхищенно чирикают: – «Ах, ох, великолепно! Ах, ох, впечатляюще!». То «солнечной» назовут, то «нежной», то «маленькой». И это все обо мне, приятно, конечно, ничего не скажешь… Разомлеешь от похвалы, только расположишься поговорить, только рот раскроешь, а их уже и след простыл… И куда спешат?
– Ууууу, прилетел? Салам алейкум, дорогой, доброе утро, хийир! Где побывал? Что нового увидал? Эй, эй, куда???
– Абатхийиииииииир, послышалось издалека.
– «Да будет благополучие»? И это все? Фьють, фьють, фьють, вернись, а поговорить??? Зюйдик, зюйдик!!!Вот, молодежь, один сквозняк в голове, – С востока явился и на запад понесло… Только пыль поднял, тьфу, ты, кхе, кхе…
«Ураганный врывается ветер,
Мои двери, срывая с петель
И свечу, что едва уже светит,
Скоро злая задует метель».
– Так-так, на лирику потянуло? Или стихи это к депрессии? Неет, стихи это к гостям, прошлый раз так и было, весь день стихи в голове крутились, а на утро гости, рыли, копали, скребли, и нашли-таки Ладу, фигурку деревянную, радовались сильно, похоже важная вещь для них была.
– Доброго утречка всем, кто меня видит и слышит! А видно меня ото всюду.
Я – Нарын-Кала, величественная крепость на высоком холме, охраняю край легенд и преданий.
Это люди так обо мне говорят, во мне еще столько тайн сокрыто, что копать вам не перекопать.
В этом месте надо бы улыбнуться, но главные ворота еще закрыты, как только откроются, улыбнусь широко и гостеприимно.
– А гостям я всегда рада, да и подарочек подберу, довольны останетесь, вот только подумаю немного…
Чем же может одарить долгожданного путешественника, «молчаливое» каменное сооружение?
Легендарную «Синюю птицу», символ удачи и счастья, которую описал этот двуногий сказочник Метерлинк?
– Нет, не годится. Ну, в самом деле, зачем путникам дрозд? В клетку разве что посадить, как в тюрьму? Нет, без свободы ты никто, и какая удача может быть в клетке? Не будем над птичкой измываться, пусть поет на воле.
– О! Отличная идея! Бархан Сарыкум, самый высокий в мире одиночный бархан, где люди снимали кинофильм «Белое солнце пустыни». Наверняка им будет интересно. На самом деле, голова Саида торчала в наших, сарыкумских песках. Сколько себя помню, этот бархан стоит на одном месте. Песок со всей округи к нему сползается, а назад, ни-ни, ни крупинки. Там и птички стаями летают, кто-то рассказывал, что видел средиземноморскую черепаху, тушканчики там всякие, хомячки, змеи.
– Да, змеи. Куда же ты их, старая, мудрая цитадель отправить захотела? Это же люди, слабые, хрупкие создания. Там песок может разогреться до шестидесяти градусов, в мангал засунуть их захотела? Они же могут ненароком на гадюку наступить, и все, пиши, пропало.
Это тебя, старая глыба, хоть гюрза кусай, хоть гадюка, все едино, даже не почешешься.
– Мужская особь может, конечно, в сапоги нарядиться и на охоту. А девушки?
– Чую, чую я встречу с девушками, это отдельный вид двуногих. С ними можно обстоятельно поговорить о том, что происходит в мире, идут ли еще войны на земле, и пожаловаться на одиночество, и вспомнить былое.
Девушки – их природа полна загадок и противоречий. Они тоже, как и мужчины двуногие и прямоходящие. Натуры у них чувствительные, заботливые, но они могут мгновенно мобилизовать свои силы и дать отпор врагу.
– Помница мне, нашествие Нерона и Тамерлана, и среди них прекрасные девы, что неслись верхом на четвероногих животных, выпуская стрелу за стрелой, с диким криком и стремлением к победе.
– Да, девушки, их положено встречать цветами…
– Лотос! Ореховый лотос, символ вечной жизни, как же я забыла о нем? Редчайший, красивейший цветок, у древних славян он считался волшебным, помогающим в борьбе со злыми духами. Аромат цветка успокаивает, а из семян люди изготавливают бодрящий напиток!
Но любоваться им можно только на рассвете, когда его розовый цвет наиболее ярок…
– Маки! Конечно, яркие, красные маки! Сейчас самое время! Крепость прищурила свои бойницы, вот же оно, прекрасное маковое поле!
– Поооолее! Ты меня слышишь? Доброе утро!
–Шшшшшш, – закивали красноголовые красавицы, а тот самый проказник, весенний ветерок, ласково причесывает им волосы.
– Где-то под подошвой, у меня проросли два маковых семечка, с цветами гостей дорогих встречать буду. А вот догадаются ли они камешек отодвинуть?
Гюль Бике догадается, а если нет, я подскажу, ведь она давняя моя знакомая. Не раз беседовали о смысле жизни, о любви. И эти двое, мужчина и женщина, что Бике приведет ко мне, предназначены друг для друга. Но что-то у них не складывается. Нужна моя помощь. Эх, как здорово, что ты кому-то нужен! Пусть только отодвинут камень, где случайно выросли – мальчик Мак и Мак девочка, достанут сокровище для них предназначенное, и мальчик Ван Ли Ён и девочка Ольга навеки соединят свои сердца.
Глава 15.
«Тимур». Кавказ. Орта Стал. 1925 год.
Сереженька Поплавский сидел на облаке, поджав ноги «по-турецки» и заливисто смеялся, как умел смеяться только он один, но смех его резко прервался, лицо вдруг стало злым и жестоким. Зажатой в руке кистью, с которой капала красная краска, он указывал вниз. Оленька нырнула «ласточкой» и полетела, пытаясь поймать драгоценную капельку, которая станет завершением гениального полотна, и художник, наконец, обретет всемирную славу, о которой они так долго мечтали. Падение стремительно ускорялось, дыхание перехватывало, она уже протягивала руку, вот-вот, сейчас, она подхватит ее, но, вдруг с ужасом увидела, что красная капелька повисла на кончике серебряного кинжала, занесенного над спящим или уже умершим, Лиёном.
Сны бывают разные. Черно-белые и цветные, пророческие и просто картинки из детства. Этот, наверное, был к перемене погоды.
Вздрогнув, Оленька проснулась в чужой кровати, пытаясь вспомнить, где находится. Кавказ. Только на Кавказе такой чистый и плотный воздух, что его можно резать на кусочки. Череда неприятных событий картинками мелькали в ее сознании.
Она вспомнила. Свадьба. Лезгинка. Лиён. Настроение слегка омрачилось.
– Но это уже произошло, нет смысла ворошить события вчерашнего дня.
А, вот картина, увиденная в самом конце сновидения, не отпускала ее. Двое мужчин, один из них лежал навзничь, с закрытыми глазами и открытым ртом, второй занес над ним блеснувший в лунном свете, окровавленный серебряный кинжал. Она судорожно сжала простынь.
Вчера, наплакавшись, она уплетала чай с медом и лепешками, и изливала душу Гюль Бике. А Лиён? Наверняка и он был голоден. Почему она не подумала о нем? Почему не искала? А вдруг с ним что-то случилось?
Восход за окошком отдавал кровавой медью, что само по себе не предвещало ничего хорошего. Она в спешке сбросила полотняную ночную рубаху, и потянулась за своим платьем, что висело на стуле.
– Ольга, случилось, что? Ты куда?
– Бике, надо срочно найти Лиёна, у меня дурные предчувствия. Тот парень, со свадьбы, у вас же есть такое понятие, как кровная месть, или просто месть, да?
– Ахмакь алачир мехъер жедач…
По интонации, Оленька поняла, что Бике выругалась, и от этого ей стало еще больше не по себе.
– Что?!? Ты что-то знаешь, Бике?
– Я сказала – «Не бывает свадьбы без дурака», перевела, вставая со своей постели девушка-лезгинка.
– Аааа, понятно, ты, поспи еще немного, я сама его найду, – и, не оглядываясь, бросилась к выходу.
– Стой, вместе пойдем, я сейчас, – заторопилась Гюль Бике.
Откинув щеколду, Оленька не смогла выйти на улицу, ей мешали ноги, загораживающие проход.
Она застыла, кровь отхлынула от лица. И даже, когда Бике, переступив через эту «преграду» и вышла на улицу, она не смогла сдвинуться с места.
– Стха Тимур, проснись, у нас гости, – услышав эти слова, ее сердце стало биться ровнее, но осторожно выглянув за ворота, она едва не закричала.
На земле, привалившись плечом к воротам, сидел мужчина в нахлобученной на брови папахе, его хорошо было видно в предрассветном тумане, что стелился по узкой улочке. Но больше всего ее поразили его ноги, огромные и черные, наверняка 48 размера, да и сам мужчина смахивал на великана. Это потом ей объяснили, что это не ноги черные, это ноговицы и чувяки. Ноговицы это чулки из толстой шерсти, а чувяки, это обувь, которая сидит на ногах как влитая. Голова Лиёна покоилась у него на коленях, из открытого рта доносился бесцеремонный храп.
– Стха! – Гюль Бике коснулась плеча мужчины, тот вздрогнул, проснулся, выхватил кинжал из ножен, сбросил с себя спящего Лиёна, вскочил на ноги.
– Где? Где они? – вскричал великан, свирепо сверкая глазами, хлопая черными ресницами, которые слиплись ото сна, он вертел головой, оглядываясь по сторонам.
Ойкнула Оленька, увидев ту же картинку из своего сновидения, вскочил и Лиён, потирая ушибленную голову, и только Бике улыбалась.
– Все хорошо, успокойся и приглашай гостя в дом. Зачем под забором ночуешь, как разбойник? – и она стукнула брата кулачком по руке, до его плеча она уже дотянуться не могла.
–Вай, вай, прости, друг, не зашибся? – великан обеспокоенно стал тискать Лиёна, да так, что у того захрустели позвонки.
– Это Тимур, брат мой старший. А это Ольга, она из Москвы, гостить у нас будет. Тимур, что же ты топчешься, увалень? Поздоровайся с девушкой.
– Ассалом Алейкум, добро пожаловать Ольга, – пробасило откуда-то сверху.
– Здравствуйте, – Оленька на всякий случай отступила назад. – Бике, и ты познакомься, это Ван Ли Ён, мы путешествуем вместе.
– Ван??? Так ты из этих, что ли? Из императоров? – пробормотал Тимур.
Но Лиён не ответил, он не сводил глаз с Гюль Бике. – «Ан-йо хасим-ни-кка», сложив руки перед грудью, он отвесил глубокий поклон.
– Приятно познакомиться, я Гюль Бике, сестра этого медведя. Что ты стоишь, Тимур-стха??? Приглашай же дорогих гостей в дом.
***
Стол, уставленный деревенскими кушаньями – сыр, яйца, творог, масло, был накрыт на улице под огромным раскидистым орехом. Крона дерева была настолько густа, что солнце с трудом пробивалось чрез листву. И если присмотреться, уже видны были двойные шарики зеленых плодов, что лопнут к осени и из них появятся коричневая скорлупа грецких орехов.
Поодаль, на низеньком стульчике, возле глиняного сооружения, сидела Бике, ее лицо раскраснелось от жарко тлеющих дубовых угольков. На круглом, столике она раскатывала тесто и, смеясь, рассказывала Оленьке рецепт приготовления лепешек.
– Смажем кефиром, и отправим выпекаться в «хар», так эта печь называется, – она ловко подцепила огромный блин, переложила его на такую же круглую доску с ручкой, и стряхнула, прямо на глиняную поверхность.
– Но, Бике, ты точно не ошибаешься, ведь ты положила тесто не на сковороду, не на противень, а прямо на глину?
– Это специальная плита из желтой глины, не бойся, если что и прилипнет, мы отряхнем. Хлеб – это послание небес, как можно его на железке готовить? – она передвинула лепешку, которая зарумянилась сильнее с одного бока, и, раскатав следующую, спросила: – хочешь рисунок свой оставить?
– Конечно, – Оленька взяла перевязанный пучок.
– Это перья? У нас тоже смазывают блины перьями от уток или гусей.
– Это индюшачьи, и мы наносим обратной стороной рисунок, вот так, смотри.
Ольга старательно тыкала твердыми, как хворостинки перьями, в тесто, изображая солнце и расходящиеся во все стороны лучики. От раскаленной печи и от усердия, у нее на носу выступила влага. Гюль Бике опять засмеялась, и промокнула своим платочком соленую капельку, готовую упасть на картину, что изображала подруга.
– Ну, что, и дальше сама?
– Нееет, очень большой блин, я с ним не справлюсь.
Бике вытащила готовую румяную лепешку, специальной щеткой отряхнула нижнюю часть, положила в стопку, и закинула следующую – Оленькину.
– Вот, эта последняя. Сейчас завтракать будем.
Мужчины мирно беседовали, изредка поглядывая на женщин, сглатывая слюну, и вдыхая аромат пышущего жаром хлеба, дожидаясь момента, когда можно будет намазать его желтым, комковатым деревенским маслом.
– Когда услышал, что ты Ван, прости, мне стало грустно.
– Отчего же? – спросил Лиён.
– А как ты думаешь, зачем дежурил я ночью под воротами сестры?
– Не знаю, может обычай такой…
– Нет, в соседнем селе живет один «перец», «ламра тум!»
– Перец? Острый, жгучий, красный? «ламра тум»?– оживился Лиён, у нас такого перца нет…
– Прости, друг, что оскорбил твой слух ругательством, «ослиная ж*па», так называю того подлеца, что засматривается на Гюль Бике, боюсь, похищение готовится. Так вот, он потомком Аварского хана Абул Абул Шейха себя называет, вот я и подумал, что ты из того же теста.
И они дружно повернули головы, высматривая, когда же испекутся все лепешки для завтрака.
– Да, я его понимаю, сестра твоя красавица.
– Красавица, да. Про нее говорят – «Солнце встаёт не на восходе, а там, где Бике идет»…
Тимур стиснул челюсти и сжал кулаки.
– А зачем же похищать? Она не согласна выйти замуж за него? Может старый, или уродливый?
– Нет, молодой он, папаху из Бухарской овчины носит…
– А это что означает?
Тимур недоуменно воззрился на Лиёна.
– А, ну, да, откуда тебе знать…Дорогая очень, только у него во всей округе такая, а еще стадо лошадей, овцы, козы. Выезжает со «свитой», на лошадях, в черкеске с газырями, серебряный пояс, и сапоги.
Тимур посмотрел на свои чувяки. Неправильно это, не по людски.
– Но почему? Почему богатый человек это плохо?
– Плохо быть жестоким эксплуататором, используя наемный труд экс-экс-эксплу-а-ти-руемых, – Тимур облегченно вздохнул, справившись с трудным словом. Люди работают на него за кусочек хлеба. Капиталисты во всем мире несправедливо присваивают себе результаты трудового народа! Искоренять их, под корень!
– Кого искоренять?
– Империалистов, капиталистов, императоров, всех!
– Ты так думаешь?!?
– Да! Нет, ну, тебя можно оставить, ты я вижу, неплохой парень, и не я это сказал, а Карл Маркс.
– Это твой учитель?
– Да, это наш учитель, «Пролетарии всех стран объединяйтесь», слышал такое?
– Нет…
– Эх, темнота, ну, ничего, дай срок, и тебя просветим…А с сестрой такое дело, у нас парни женятся на девушках только из своего села. Бывают, конечно, исключения, но не в нашем случае, она уперлась, как баран, и всё тут.
– «Не моя это судьба, я знаю, – говорит, – а если что, так и со скалы сброшусь».
Вот такая она, моя маленькая сестренка, приходится сторожить, чтоб не выкрали.
– Так давай навестим его, поговорим, как мужчины с мужчинами, проясним ситуацию…
– Так нет пока ситуации, это Бике сон приснился про похищение. Вот ты веришь в сны?
– Да, верю.
– Вот и я верю, тем более сны ее частенько сбываются. Но представь, явимся мы к этому… Не буду ругаться, ну, ты понимаешь, да? И скажем, – Бике сон приснился, а тот, ни сном, ни духом. Опозоримся, засмеют…А мне сейчас никак нельзя оступиться, у меня соревнования скоро.
– Соревнования?
– Да, кулачные бои, слыхал о таких? У меня еще ни одного поражения, вот так…
– «Субак», знаю, «Тэген», «Тэсудо», но это в основном техника борьбы ногами, а не кулаками.
– Одними ногами? Как это? Заливаешь, брат, а руки для чего?
– Заливать ничего не нужно, хотя можно и в воде, конечно, но в основном на суше. Давай покажу, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, так у вас говорят?
Лиён отошел подальше, слегка размялся, и сделал резкий выпад ногой вверх.
– Даааа, почти шпагат, здорово, – Тимур восхищенно захлопал своими огромными ладонями. А у нас в основном кулаками и корпусом.
– Эта техника создана для защиты, основана на пяти принципах: учтивость, терпение, непоколебимый дух, самоконтроль, честность. Вот, ты, сколько лет обучался своей технике?
Тимур задумался. – Нууу, сколько себя помню, все время дрался на кулаках. А ты?
– Да? С самого детства? Я семь лет обучался у лучших мастеров… А хорошо бы нам потоптаться между собой, как думаешь?
– Отличная идея! Давай после завтрака на пробежку, а потом померяемся силами, ага? Девушки, наверное, за водой пойдут, нам никто не помешает.
***
– Ольга, ты платок накинешь тот, что тетя Мариам тебе дала?
– А у меня есть варианты?
– Конечно, вот, мой бери, и еще шаровары, ты платьице свое оставь, пока, а то нас неправильно поймут. Если я в другую местность выезжаю, то могу одеваться, как захочу, но лишь ступив на родную землю, сразу платок на голову и на плечи. У нас так принято, почти закон, и его придерживаться надо.
Девушки примеряли наряды перед небольшим зеркальцем.
Для кого наряжалась Оленька, сравнивая изящную, словно тростинка, фигуру подруги, со своей, боле плотной? Для мужчины? А вот и нет… Она давно заметила, что если ее наряд оценила женщина, это намного весомее, чем комплимент мужчины. И все же, на данный момент, она чувствовала уколы ревности, уж больно хороша была Гюль Бике. Высокая, статная, и одновременно такая домашняя, мягкая, уютная. В ней удивительным образом уживался твердый характер, и особая женственность, которая выражалась в грациозной походке лебедя, в повороте головы, в плавных движениях сильных рук.
– Ну, что, двойняшки? – заглядывая в зеркало, смеялась Оленька. Обе надели черные платья, с серебряными украшениями на груди, на головах красовались белые шелковые платки, которые излучали не только чистоту и невинность, но и особое ощущение радости.
– Да у нас все так одеваются, выделяться не будем, – ответила Бике, подавая Оленьке медный, пузатый, до блеска надраенный кувшин, как будто сошедший с картинки из восточных сказок.
Дорога к источнику была неровной, каменистой, и, очень кстати пришлась обувь без каблука из гардероба Гюль Бике.
Наполнив свой кувшин, такой легкий, когда он был пустым, Оленька теперь пыталась закинуть эту тяжесть за плечо, но он упорно не хотел там оставаться, и все время соскальзывал, и норовил утянуть за собой неумелую хозяйку. Она хохотала и сердилась, пытаясь выполнить подсказки подруги, и настолько была поглощена этой процедурой, что почувствовав, как кто-то со спины засовывает ее в мешок, продолжала смеяться, думая, что это очередная шутка. Но услышав испуганный, пронзительный крик Гюль Бике поняла, что забавам пришел конец.
Глава 16.
«Похищение». Кавказ. Горы. 1925 год.
– Ты, что сломал ее? Идиёт! А ну, посмотри, может, жива еще?
Оленька почувствовала прикосновение холодных пальцев к своей шее, но не открыла глаз. В голове звенело, в горле стоял болезненный ком, хотелось сглотнуть.
– Жива, в обмороке, наверное. Брыкалась сильно, прости, князь, не рассчитал, кто же знал, что она такая хлипкая…
– Зачем обеих притащил, собака? Ты, что, ослеп, не видел, что она кяфирка*?