Марк Йерго
Хочу сны. Игра уравнителей
В голове мелькнула странная мысль: Больше я к этому не вернусь. Больше я ничего здесь не напишу.
– Ну ладно, – затем бодрее произнёс он. – А теперь, пожалуйста, оставь меня. Чая нет, но где-то в закромах был кофе и турка. Если любишь, то можешь сварить себе… И если меня не будет до утра, и так никто за ночь не появится, устраивайся на кровати. Я ей не пользуюсь… Только не гаси свет в прихожей. И пусть эта штука будет при тебе, – он указал на молоток и грустно улыбнулся. – Думаю, нам обоим так будет спокойнее.
– Как скажешь, – в конце концов, Коля тоже дружески улыбнулся, уже выходя из спальни. – Отдыхай. То есть, спасай, кого надо. Я присмотрю за тобой, – староста неловко помахал молотком, в другой руке бережно держа помятый дневник, на страницах которого таился путь Ньютона, которым Виктору вновь предстояло стать и, как подсказывало сердце, возможно это случится в последний раз.
Едва дверь легонько прикрылась с той стороны, Виктор отыскал в прикроватной тумбе склянку со стимуляторами и высыпал одну таблетку на ладонь. Его разум был слишком измотан и это грозило очередным забвением. Он боялся, что в таком состоянии не удержит контроль самостоятельно. Поэтому он закинул таблетку в рот, спрятал остальное, погасил свет и лёг на пол. Сноходец глубоко вдохнул, унимая тревогу в груди, и закрыл глаза.
* * *
Мимо него медленно проплывали стены бревенчатого колодца. Сверху была тьма, и снизу – та же тьма. Стен было четыре, затем стало больше, и вскоре они преобразовались в подобие винтовой лестницы. Ньютон парил между ступеней и пролётов до тех пор, пока не вспомнил себя и не подумал об Ане. Тьма и невесомость рассеялись, и он очутился прямо у Аниного дома.
Он затаил дыхание и прислушался. Над увядающими колосьями, в предзакатном коричнево-оранжевом небе порхали редкие птицы. Ветер гнал осенние листья, сорванные с отцветших вишен и постаревшего дуба. Над головой скрипели мельницы, чьи длинные тени протянулись до самого шелестящего леса.
Ньютон вошёл в дом, позвал Аню, но ему никто не ответил, кроме нежного перезвона колокольчиков. Тогда он вышел на улицу и огляделся. Аня должна была ощутить его прибытие. Он с минуту ждал, что она сама явится к дому, но, потеряв всякое терпение, взлетел вверх. В считанные секунды внизу домик стал крошечным, жернова мельниц мелькнули перед его лицом, в ушах завыл ветер, и скоро всё внизу стало пятнистым ковром, сотканным из жёлто-рыжих пятен леса, серых клякс горной гряды у озера, и оранжевой ржи. Ньютон ёрзал в воздухе ногами, сохраняя равновесие, а затем чуть подался вперёд и полетел вперёд, внимательно изучая окрестности.
Лишь приблизившись к озеру и увидев внизу знакомый крошечный силуэт, он почувствовал, как сердце его возликовало, и плавно спустился к деревьям так, чтобы не спугнуть девушку.
На Ане была короткая чёрная куртка с подвёрнутыми до локтей рукавами, так что были видны слегка исцарапанные лесом кисти. Волосы сплетены в привычную косу, в изящные черты лица выдавали сосредоточенность. Девушка пускала «лягушек». Быстро и точно швыряя камни один за другим, словно от этого зависело что-то важное.
Ньютон замер, глядя на неё, и почему-то не спешил подойти. Казалось, он не видел Аню вечность, хотя прошёл всего лишь день. Такой долгий день, какие иногда старят людей так, как не старят годы, потому что содержательность их слишком велика для такого короткого промежутка времени.
Аня не замечала его. Она взяла плоский камень, наклонилась и метнула его вдаль. Лишь когда «лягушка» канула в омут, она выпрямила и увидела Ньютона, идущего к ней по берегу.
Он остановился, не дойдя всего нескольких метров. Девушка тоже замерла.
Они глядели друг на друга. Её лицо окрасил закат, искрящийся в синих глазах, его серьёзное лицо скрывала тень. Озеро дышало прохладой. Ветер покачивал кроны елей и сосен.
Ньютон долго глядел на Аню, её глаза-айсберги, видел этот шрам на виске, выразительные чуть напряжённые губы, чёрные волосы, отливающие на солнце синевой, и впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему дома. Он вернулся, и больше никуда не уйдёт. Он улыбнулся и не успел сделать шага навстречу, как Аня телепортировалась прямо в его объятия.
Ньютон держал её так крепко, словно в последний раз, одной рукой оплетая талию, другой оберегая плечи и нежно, почти не касаясь, гладил волосы и жадно вдыхал Анин запах, чистый и призрачный запах деревьев.
– Ты вернулся! – она согревала его шею своим дыханием и слезами. – Ты здесь…
Аня обнимала его, гладила по спине, будто всё ещё не веря. Будто её день, проведённый в привычном тихом месте, длился так же долго, как его день.
– Конечно, я здесь, – вымолвил Ньютон, обнаруживая в своём голосе то, на что он, казалось, не был способен: нежность, страх за кого-то и отчаянное рвение пожертвовать всем, только бы никогда её не отпускать. Только бы с ней всё было хорошо. Только бы это помогло уничтожить всё зло мира, способное причинить ей боль.
Ни храбрость, ни отчаяние, а почти безумное желание умереть прямо сейчас и навсегда исчезнуть в этом прекрасном идеальном моменте. И пусть место хранит память о них, а они оба станут свободными.
– Я же сказал, что если проснусь, то только с тобой, – сказал он.
Аня мягко отстранилась.
– Но ты же не должен был возвращаться, – произнесла она, всё ещё держа его за руки. – Тебе опасно находиться здесь, ты ведь сам знаешь… Ах!
Внезапно словно нечто невидимое толкнуло Аню, и она вскрикнула, навалившись и Ньютона.
– Что это? – спросил он, помогая ей восстановить равновесие.
– Видимо… споткнулась на камне, – голос Ани звучал неуверенно. – Нужно смотреть под ноги.
Ньютон стал обеспокоенно оглядываться по сторонам. Ты? Споткнулась? Ну, нет, Аня, только не в своём собственном мире. Внезапно все звуки на берегу, за исключением тревожного шелеста листьев, стихли. Оранжево-лиловое небо свернулось густыми сумерками.
– Ты чувствуешь? – спросил Ньютон.
Аня посмотрела сначала на него, а затем во тьму меж деревьев так пристально, будто увидела в ней нечто.
В считанные секунды тяжёлые предгрозовые тучи заволокли небо от горизонта до горизонта и замерли в неподвижности. Над потемневшим озером повис штиль. Ньютон узнал этот штиль, похожий на штиль перепутья в Эдеме. Ясные Анины глаза затерялись в полутьме, и Ньютон не сразу распознал в них тревогу.
– Он здесь, – прошептала девушка. – Гуру. Я чувствую его.
У Ньютона внезапно ослабли колени. Он не ожидал, что учитель явится так скоро и не успел предупредить Аню.
– Где он? Ты его видишь? – спросил он.
Аня вдруг прищурилась и схватилась за голову, издав короткий болезненный стон:
– Он что-то ищет… Он роется в…
Внезапно ветер рванул с такой силой, что слова Ани унесло вместе с беспомощными сухими листьями. Ньютон повалился на камни вместе с девушкой. Над их головами всё засвистело и заскрипело.
Ньютон почувствовал, как буквально потяжелел, и, взглянув на Аню, понял, что это она усилила гравитацию, чтобы устойчивее держаться на ногах и ослабить ураган. Но повсюду трещали ветви, озеро взбушевалось, разбиваясь о скалистые берега, поглощая разбрасываемые ветром лесные ошмётки.
– Останови это! – закричал Ньютон, с ужасом глядя на занимающийся шторм и ревущую воду.
– Я пытаюсь!
Аня сжала кулаки и вся напряглась как натянутый жгут. Ветер сорвал резинку с её волос, коса растрепалась и даже распущенные локоны словно забились в неподвластной Ане истерике. Ньютон тоже пытался остановить бурю, замедляя потоки энергии, но та будто своевольно рвалась куда-то прочь, не замечая никаких преград.
Лишь когда в хаосе и тьме раздался очередной Анин крик, и девушка упала на колени, ветер чуть ослаб, и буря понеслась к противоположному берегу.
– Я не могу ничего сделать! – отчаянно простонала Аня.
– Это всё он? – спросил Ньютон.
– Не уверена!
– Кто же тогда?
– Энергия будто взбунтовалась!
Аня снова схватилась за голову в приступе боли.
– Он что-то ищет! – с надрывом сказала она. – Ему что-то нужно! Что-то во мне!
До Ньютона сразу дошёл смысл Аниных слов. Он никак не предполагал, что Гуру начнёт действовать вот так сразу и искать изнутри, рыться в её подсознании, даже не поговорив.
Ньютон вынул из кармана потяжелевший оберег и ужаснулся – энергия в камне стала вязкой чёрной и расползлась по его нутру, готовая разорвать его вдребезги. Он сжал вибрирующий камень крепче, и закрыл глаза, пытаясь слиться с чёрной энергией учителя и увидеть его местонахождения. И на миг у него получилось: Гуру метался в Анином доме, перерывая всё вверх дном. Ньютон видел происходящее глазами самого учителя, но окрик Ани вернул его назад:
– Что ты делаешь?!
Девушка вдруг выхватила оберег из его рук и швырнула в воду.
– Я знаю, где Гуру! – сказал Ньютон, и чудом увернулся от пролетающего на головой пня, который тут же попал в ствол сосны и разлетелся в щепки.
Он упал, разбив колено в кровь, и поморщился от боли, которая была настоящей. Аня наклонилась к нему, и он постарался не подавать виду и лишь добавил:
– Он в твоём доме, он что-то ищет!
– Зачем ты коснулся оберега?! – Аня кричала сквозь шум, волосы хлестали её по лицу. – Если он здесь, ты в опасности! Тебе нужно проснуться! Постой, что ты…
Неожиданно в руке Ньютона возникла большая железная монета с гербом Лиги Весов. Аня узнала эту эмблему и ничего не успела сказать, как Ньютон сжал монету, закрыл глаза, что-то прошептал в кулак, затем разомкнул пальцы, и монета буквально взорвалась и превратилась в густое облачко золы, которое тут же подхватил ветер и унёс в сторону каменного утёса.
Ньютон растерянно поглядел в ту сторону, надеясь увидеть выползающих из тайного хода Наоки и Англичанина. Он не знал, сработал ли призыв.
– Ньютон?
Он обернулся к Ане. Она давила его недоумевающим взглядом, пока вокруг всё хрустело и ломалось.
– Лига здесь, – признался Ньютон, почти прижимаясь к её уху, чтобы не кричать. – Корвич и другие. Они здесь, в проходе, который я созндал…
Аня посмотрела в ту сторону, где за мысом и деревьями, в низине подрагивал пустой хлипкий сарай.
– Ты впустил Лигу в мою комнату? – её голос наполнились яростью.
Ньютон одёрнул её и заглянул в глаза:
– Они пришли за Гуру. Только за ним. Они не причинят тебе вреда.
Аня смотрела на него с открытым ртом и не моргающим взглядом, словно только теперь узнала его по-настоящему. Затем она зло оскалилась, вырвалась из его рук и торопливо зашагала в сторону дома. Ньютон попытался её удержать, но она оттолкнула его с такой силой, что он отлетел на несколько метров и больно грохнулся в россыпь камней.
Аня уходила в темноту. Ньютон приподнялся, телепортировался к ней и сбил с ног.
– Тебе не нужно идти к нему! – он схватил девушку за запястья, стараясь прижать её извивающееся тело к земле.
Аня вырывалась и рычала. Затем она впилась зубами ему в шею. Он зажмурился от горячей боли, ослабил хватку, и девушка сбросила его с себя. Она быстро поднялась, приготовилась телепортироваться, но Ньютон поймал её за рукав куртки.
– Да послушай же! – сказал он. – Тебе нельзя к Гуру! Он пришёл за тобой! Ему нужны твои способности!
– Что ты несёшь? – её глаза полнились тёмной яростью.
– Это я его надоумил! – Ньютон быстро поднялся на ноги. – Это всё план Лиги. Ты лишь приманка.
Аня посмотрела в сторону дома, затем вновь на Ньютона.
– Они убьют его, да?
Ньютон видел, что Аня этого совершенно не желала. Он была пленницей Гуру, она его ненавидела, и всё же для неё смерть учителя была равносильна её собственной гибели.
– Он не нужен тебе, Аня, – буквально умоляюще произнёс Ньютон и обнял её. – Тебе нужно освободиться от него.
– И что тогда? – её голос прозвучал слабо.
– Решим что. Мы справимся. Что-нибудь придумаем. Лига поможет нам.
Анины руки были опущены, а его цеплялись за её спиной, словно пытаясь пробудить её и вернуть к жизни. Но девушка лишь молча смотрела на озеро, над которым буря швырялась землёй, камнями и ветками.
Ньютон отпрянул и посмотрел ей в глаза, обхватив её лицо и пытаясь пригладить её волосы:
– Я найду решение, верь мне! А пока нам лучше спрятаться, пока Лига…
Внезапно Аня обхватила его шею, и он не успел договорить, как неожиданно земля буквально ушла у него из-под ног. Он нелепо уткнулся в Анино лицо и не мог свободно вдохнуть, пока они стремительно взлетали в небо. И лишь когда они замедлились, Ньютон открыл глаза и понял, что висит в воздухе. Девушка легко держала его на вытянутых руках за отвороты рубашки. Ньютон глянул вниз, и его вмиг вспотевшие ладони словно закололо невидимыми спицами: они висели над самой бурей и чёрным озером, с высоты похожим на рот невиданной твари, клокочущий чёрной жижей из самого её нутра. В ушах загремели раскаты громов. Ньютон беспомощно задёргался, больше всего на свете желая и боясь проснуться одновременно.
– Прости, – почти спокойно произнес Аня, и он заглянул в её холодные глаза. – Но тебе пора домой.
Её руки разжались, и воздух под ногами Ньютона провалился.
Задыхаясь от притока адреналина, оглушённый горловым свистом воздуха, он безвольно устремился вниз. Поток воздуха обжигал кожу. В тело врезались ветки и камни. В падении Ньютона несколько раз перевернуло, и в конце он увидел чёрные волны.
Сноходец закрыл лицо руками, и через секунду его словно разорвало на части.
Свист и гром обернулись сначала оглушительным шлепком, а после замогильным плотным гулом.
От жгучей агонии, пронзившей всё его существо, Ньютон долго не мог ни пошевелиться, ни что-либо различить в тинистой мгле. Затем он коснулся скользкого дна и слабо приоткрыл глаза. В густой тёмно-зелёной мути сперва не было ничего, но затем её словно осветил ясный дневной свет, и Ньютон увидел маленький барахтающийся силуэт. Это был маленький однорукий ребёнок.
Мальчик тянулся от дна к свету, но ногу его держал кусок ржавого каната. Он рвался и метался, надеясь, что брат спрыгнет за ним, как и обещал. Но с поверхности воды только слышались испуганные крики детей, убегающих прочь.
Ньютона охватил ужас. Он закричал, выпуская из лёгких последние остатки воздуха, и вдруг почувствовал, что в отличие от ребёнка его ноги ничто не держит. Тогда он оттолкнулся ими от камней и почувствовал, как легко балансирует в воде. Он посмотрел вверх, на солнечные блики над головой, а затем вновь на пленённого ребёнка.
Мальчик всё ещё боролся со стихией и страхом перед смертью, но уже утрачивал веру в то, что ему ещё когда-нибудь доведётся вздохнуть полной грудью, посмеяться над тем, как брат шутит над мамой, съездить к бабушке и её ворчливым подругам-сплетницам, заляпать шорты мороженным, а потом бегать от ос. Затем мальчик ощутил страшное смирение и закрыл глаза, переставая бороться.
Ньютон видел это видение в глазах и пастях хранителей сотни раз перед тем, как пробудился. Ему казалось, что он уже преодолел свой страх, смирившись с умирающим мальчиком, которого он столько лет хранил внутри себя самого. Но впервые Ньютон вдруг отчётливо понял, что все эти годы вовсе не оберегал этого мальчика от опасностей и зла, с которыми ему самому приходилось сталкиваться и выносить на собственной шкуре каждый день, а напротив – он держал его в заточении на дне того чёртового карьера. Держал в плену и не давал подняться, потому что боялся, что если мальчик всё же выберется, тогда ему придётся занять его место. И тогда он точно проиграет ту схватку и поймёт, что брат в самом деле не спас его, и он навсегда остался на дне.. И всё, что казалось ему жизнью, на самом деле окажется лишь мимолётной предсмертной фантазией однорукого мальчика.
Ньютону и сейчас хотелось больше всего оставить мальчика здесь и поскорее подняться, пока грудь не разорвало от судорожной боли. И всё же на этот раз он подплыл к ребёнку, высвободил его изрезанную ногу, затем обхватил его подмышки, и вместе они стали подниматься к свету.
Ньютон вынырнул и жадно вдохнул оглушительный рёв бури. Держась на воде, он вдруг понял, что больше совсем не боится, и запрокинул голову назад, глядя в грязные тучи, кружащие над озером.
Он не видел берега из-за водянистой пыли и ледяных волн, бьющих по лицу. Вода забивалась ему в рот, он сплевывал, глотал воздух, и снова воду, и всё же ему удалось надышаться и вернуть самообладание. И тогда он заставил поверхность воды перед собой замереть. Он упёрся в неё руками, словно в камень, подтянулся и вывалился всем телом на неровную зеркальную поверхность. Он встал и, проморгавшись и выбрав направление, зашагал к каменистому берегу, превращая воду в твёрдую тропу, и скоро перешёл на бег.
Я всё ещё здесь. Я всё ещё здесь, твердил он про себя, не замечая, что лишился туфель и носков, и что брюки его изодрались, и что тело буквально распухло от удара об воду. Он должен был проснуться от этого удара, но не проснулся. И тому было две причины. Первая: он не хотел этого и заранее предпочёл боль и риск, только бы остаться здесь и защитить Аню. Вторая причина: стимуляторы действуют, и действуют исправно.
Вода, просто вода. Счастливый Ньютон безумно смеялся про себя, быстро приближаясь к берегу, и только на середине пути замедлился от холода.
Он попытался телепортироваться, но энергия всё ещё бушевала, и «прыжок» оборвался из-за болезненного удара бревном в плечо. Ньютон взвыл сквозь зубы, чуть вновь не ушёл под воду и продолжил путь пешком, решив, что если под действием стимуляторов нечто подобное прилетит ему в голову, то он уже никому и ничем не поможет.
Осталось только бежать и надеяться, что Корвич и остальные поспеют раньше, чем Гуру совершит нечто неисправимое.
Глава 37. Судьба
– Что ты здесь делаешь? – спросила Аня, застав Гуру на кухне, перебирающим банки с чаем.
– Анечка, – ласково протянул он, ничуть не смутившись. – Что же у тебя сегодня с погодой? – спросил Гуру, понюхал содержимое очередной банки, поморщился, и бросил её за спину.
Повсюду творился беспорядок: кухонный комод разворочен, чайные смеси рассыпаны по полу. Из спальни тянулся пуховый след расчленённых мягких игрушек.
– Что – ты – здесь – делаешь? – членораздельно повторила Аня.
– Я пришёл навестить тебя, только и всего, – усмехнулся наставник. – Но, судя по твоему настроению и погоде, ты совсем мне не рада.
– С чего мне радоваться? Ты обещал оставить меня в покое. А теперь ты здесь и… Громишь мою кухню?
– Твою кухню? – Гуру оскалился какой-то болезненной улыбкой. Затем он прошагал к окну, поправляя помятый воротник рубашки, торчащей из-под пиджака. – Интересно, наверное, жить на свете так мало и при этом верить, что у тебя есть хоть что-то, что по-настоящему тебе принадлежит.
– Так ты пофилософствовать что ли пришёл? – Аня устало покачала головой. – О, Гуру! Если бы я не знала, как ты умён и мудр, решила бы, что ты просто напился.
Гуру тихо посмеялся рокочущим грубоватым смехом, от которого даже бакенбарды хищно задрожали.
– Может, присядем и поговорим? – он поднял опрокинутый стул и уставился на Аню. – Уважишь старого?
– Не будем мы присаживаться, – ответила девушка. – По крайней мере, пока ты не объяснишь, что ты пытаешься найти в моей голове.
– Ну, Анечка, – Гуру устало вздохнул. – В голове – громко сказано. Твоя голова там, в реальности. И то, что я ищу, едва ли находится в ней. В мозге лишь знания – сухая информация. Бесполезная оболочка того, что куда ценнее знаний.
– И что же это? – терпеливо спросила Аня.
– Опыт, – ответил он и стал вышагивать вдоль стены. – Чем прекрасен мир снов, так это тем, что здесь можно перенять опыт любого человека, не тратя времени на теорию и осмысление. Это так, как если бы в реальности люди могли перестраивать собственную ДНК за считанные минуты. Сделали операцию, или, принял таблетку и раз – ты уже умеешь то, чего не умел раньше. Два – и твоё тело способно поднимать несколько тонн. Три – и ты ничего не боишься, – Гуру улыбался и его тёмный взгляд едва не раздавил Аню, пока он не произнёс вновь. – Не боишься даже самого страха…
Несколько секунд девушка только ошеломлённо моргала.
– На что это ты намекаешь? – спросила она.
– Не нужно притворства! – усмехаясь, сказал Гуру. – Ты ведь уже в курсе. Наш юный друг наверняка уже просветил тебя, – он вытащил из-за пояса свой ключ-клинок и продемонстрировал почерневший камень на рукоятке.
Затем он непривычно нервно засмеялся, видя Анин испуг, спрятал оружие и властно уселся на стул, словно на трон.
– Я ничего не знаю, – сглотнув, уверенно сказала Аня. – Причём здесь вообще Ньютон?
Гуру испытующе посмотрел на десницу, а затем глубоко сочувствующе вздохнул.
– Эх, Ньютон, Ньютон, – задумчиво протянул он. – Парень так сильно хотел выделиться и быть полезным Ордену, что сам же меня надоумил прийти к тебе. Дурачок. А ведь я был почти уверен, что он рано или поздно догадается и о бедняжке Хосе, и обо всём остальном… Но, видимо, я как обычно ошибался на его счёт. А вот ты – нет, – зубы Гуру обнажились в улыбке. – Ведь он так предан Ордену, что готов пожертвовать всем, что ему дорого, сам того не понимая. Но ты не злись на него, девочка, – он делано насупился. – Не надо. Он ведь всё-таки почувствовал неладное и пришёл предупредить тебя, хоть ты почему-то и пытаешься убедить меня в обратном, – в его глазах сверкнуло осуждение, но затем он вновь расплылся в акульем оскале. – Он пришёл, а ты, конечно, сделала так, чтобы он проснулся… Браво, браво, моя дорогая! Знаешь, откуда мне всё это известно? – Гуру слегка наклонился вперёд и заговорил с тихой нежностью. – Любовь это всегда провал: двое стремятся защитить друг друга, но жертвует собой по-настоящему только один.
– Ух ты, – сказала Аня. – Видишь, какой ты проницательный. А говоришь, что ничего не смыслишь в делах душевных. Ну, вот я одна, считай, в твоей власти, и дальше что? Хочешь узнать, как я приручаю хранителей?
Гуру с довольной улыбкой откинулся назад:
– Допустим.
– Никак. Я их просто не боюсь, вот и всё. Так что я понятия не имею, как помочь тебе наладить с ними контакт. Вот честно, – она наигранно положила ладонь к сердцу. – Ничем не могу помочь.
– Возможно, это тебе так кажется, Анечка, – Гуру вновь посерьёзнел. – Я же уверен, что причина твоих экстраординарных способностей таится глубоко в тебе. Так глубоко, что ты сама можешь о ней и не ведать…
– О, Гуру! – удручённо вскрикнула Аня в потолок и снова уставилась на наставника. – Какая ещё причина? Что ты там снова себе выдумал? Нет никакой причины. Есть просто страх, с которым иногда нужно мириться. Вот Ньютон, между прочим, это усвоил и хранители его теперь тоже почти не трогают.
– В самом деле?
– Спроси у него, если не веришь.
– Боюсь, с Ньютоном нам больше не придётся разговаривать, – задумчиво протянул Гуру. – Теперь только ты и я, как прежде.
– Как всегда, – раздражённо выпалила Аня и, пройдя к своему креслу в углу, завалилась в него. – Ну, и что это за «истинная причина» моей сверхсмелости? Если мне она неведома, так, может, ты просветишь?
– Конечно, – с неожиданной уверенностью ответил Гуру и продолжил буравить Аню акульими глазами. – Смею предположить, девочка, что тебе выпала честь стать избранной.
– Чего?
– Ты – далёкий потомок первых сноходцев! – Гуру объявил это с нездоровой торжественностью и хлопнул в ладоши.
Аня несколько секунд молчала, а затем иронично произнесла:
– Гуру, мы, конечно, все немножко психопаты. Но ты – просто король шизофреников.
– Не нужно оскорблений! Не нужно! – Гуру изобразил глубокую обиду. – Чтобы не быть голословным, позволь тебе кое-что показать, – он сунул руку в карман и вытащил сложенный в несколько слоёв старый лист бумаги.
Затем он старательно развернул его, с улыбкой взглянул на Аню, и принялся читать.
* * *
Я прибыл в этот некогда созданный мною мир и теперь жалею, что не сделал этого раньше. Ведь подобно тому, как семени трудно прорасти без дождя, так и дети не могут полностью вырасти без отца. И всё же, они выросли и теперь они называют себя людьми.
Впервые встретив человека, я поразился тому, как этот вид изменился. Сначала меня одолел восторг, ведь впервые я увидел в чём-то своё собственное отражение. Изобретательные, с немыслимым полётом фантазии, и памятью равной которой я никогда не встречал – некоторые из них признавали меня, едва мне стоило заговорить с ними. Но лишь некоторые. Большая же часть людей очерствела от материальности сего мира. Эти люди строят города из камня, приручают животных и не щадя истребляют всё, с чем им должно жить в созидании. Они истребляют даже друг друга, искренне веря, что в том их залог выживания: властвовать и подчинять…
Буря постепенно стихала, волнуя лишь воздух над ощипанной ржаной равниной. Вокруг одинокого домика был разбросан мусор: обломки шифера, деревьев, выбитое поваленным дубом стекло у фундамента. В окнах горел свет, и когда в них показались две знакомые тени, подкравшийся из тьмы Ньютон подбежал к двери и притаился, прислушиваясь к монотонному и спокойному голосу Гуру.
Но даже и у этих забвенцев сохранилась какая-то память о своём истинном начале. Они воздвигают храмы, молятся кому-то, кого зовут отец и «Бог». Впервые переступив порог одного из этих храмов, я лишь улыбнулся. Пусть эти люди и припадали на колени в своих заблуждениях, припадали перед собою же выдуманным создателем, пока я стоял за их спинами. И всё же то был их путь в поисках истины, и я не смел бы им мешать, потому как, мне показалось, неправильно встревать в это таинственное действо преклонения. Я лишь улыбался в стороне, ведь мне отрадно было видеть, что кое-что ещё не забыто.
Но когда в храме появился человек, облачённый в доспехи, с мечом и красным крестом на плаще, и выступил перед прихожанами с провозглашением о начале некоего боевого похода во имя той же веры, что наставляла на мир и созидание, мне стало нестерпимо больно.
Мне захотелось убраться и никогда больше не возвращаться на Землю, и когда я собирался пуститься в путь, на пыльной дороге мне встретился ребёнок, сирота. Он просил у меня нечто, чего у меня не было – денег. Ребёнок молчал и всё равно улыбался чумазым лицом, а в глазах его сияли вселенные, по которым я скитался бессчётное множество веков и эпох. Глаза ребёнка остановили меня. В них было то, что я искал на протяжении всего своего существования – своё собственное отражение. И в тот миг я понял, что все люди на земле лишь брошенные дети и нуждаются в покровительстве и помощи больше, чем кто либо. Тогда я понял, что именно здесь моё место и, обретя плоть, я остался на земле, чтобы напомнить тем, кто забыл об истинной природе своего начала, и избавить их от страданий.
Вместе с несколькими последователями мы основали поселение, куда отовсюду стекались искатели, всё ещё смутно помнившие о начале, или те, до кого доходили слухи о прибытии на землю некого чудотворца, избавляющего всех желающих от земных страданий. Они прозвали меня «создателем». Отчасти это было так – люди являлись частичкой меня, но в свою очередь все мы равные части Абсолюта. И они просто не могли называть по-другому человека, способного воздвигать дома прямо из песка, наполнять кувшины водой и врачевать любые раны лишь касанием.
Другие прозвали эту способность другим красивым словом, которое мне понравилось куда больше, чем титул Создателя – «магия».
Одни утверждали, что я праотец всего, другие, что я лишь колдун. Они пытались доказать другу-другу свою правоту, и каждая из сторон просила разрешить их споры. Я лишь улыбался привычке людей всему давать названия и стремлению одних систематизировать, а других возводить любое недоступное им знание в степень чего-то, как они это называли, «божественного». Мне всегда было всё равно. В конце концов, их слова и громкие споры просто форма звука.
Я лишь пытался объяснить и научить их, что создавать нечто из ничего может любой, ведь способность создавать живёт внутри каждого, чуть глубже тонкого тела, и ещё чуть глубже разума. Внутри каждого присутствует неиссякаемый источник «магии», «энергии», «бога». Источник начала и конца и нужно только добраться до этого источника и высвободить наружу.
Многие из моих учеников достигали успеха. Я учил их жить, не уничтожая друг друга и этот мир. Они же учили меня ценить тепло, свет, радость восхода и заката, радости тверди под ногами, запахов – всего, чего так мало в тонких мирах. Люди научили меня чувству, о существовании которого прежде я не догадывался. Они называют это «любовь». Я долго не понимал, что это за чувство, пока не встретил женщину, увидев которую, сразу понял это чувство. И плодом любви стал ребёнок. Создавая людей, я не учил их любви, но они научились ей сами, вопреки своей сиротской озлобленности, и, держа новорожденного сына в руках, меня пронзило откровение, в котором я стал ближе к людям, ведь теперь я был так же беззащитен и точно знал, что некоторая важная часть меня, гораздо большая, чем все мои фантазии воплощённые в жизнь, навсегда останется где-то на земле, в крови и плоти, если род моего сына продолжится. И я был готов к этому.
День ото дня наша община крепла. Но большой мир не простил нам «магии», и в сердцах тех жителей общины, которые не сумели отыскать внутри себя то начало, о котором я говорил, зародились страх и смятения. И как бы я не старался убедить их не делать скоропостижных выводов, а продолжить учиться, они покинули нас, и вместо них пришли люди с оружием.
Они назвали нас еретиками, демонами, и бесчинствовали, пока ученики мои терпели и бездействовали, как я их о том просил. Я просил их не поддаваться на провокации и не проявлять силу, пока пытался объяснить солдатам правду. Но ни к чему хорошему это не привело.
Не в силах больше терпеть, жители общины стали мстить и устроили настоящую бойню. Один отряд был уничтожен, прибыл второй, третий, началась война, и ни одна из сторон меня больше не слушала.
Солдат было больше, и «маги» несли потери, и последние из оставшихся попытались ополчиться против меня за бездействие. За то, что я больше не мог защитить их. Но я и преданные мне люди отстояли своё право жить, и предатели бежали из поселения. В их глазах были слезы, потеря, былое одиночество – всё то, что мешало им понять простую истину: каждый раз, когда замертво падал крестоносец или кто-то из них, моё сердце рвалось от боли одинаково сильно от той любви, которой они учили меня, а теперь словно забыли о ней.
Войско надвигалось к поселению, где оставались только мёртвые и преданные мне люди и моя семья. Нужно было что-то решать, и я решил. Я сказал оставшимся, чтобы они тоже бежали, пока не прибыли солдаты, и они ушли.
Человечество не было готово принять ту силу, которой я напрасно делился. И теперь я должен уйти. Нашедшие силу лишатся её с моим уходом, и эти дни обретения и потерь быстро сотрутся из их памяти. Отныне предки пребудут в забвении до тех пор, пока потомки не будут готовы обрести силу и сами не отыщут её в моём последнем творении – в мире снов. В этом мире они отыщут своё начало, как я отыскал своё на земле. Мир снов станет хранилищем их собственной силы, и для всех он будет открыт. И когда человечество откажется от старых привычек материи, когда поймёт, что иного выхода нет, что все в Абсолюте едины, люди станут пробуждаться во снах, пока миру не явится последний сноходец – мой наследник, которого я оставлю среди них. Он отыщет силу и пронесёт её сквозь границы миров, и тогда морок рассеется, и человечество избавится от вечных страданий.