Марк Йерго
Хочу сны. Игра уравнителей
Корвич зашагал из стороны в сторону, ехидно поглядывая на то, как быстро смятение затмевает недавнюю злость в глазах Ньютона.
– И с чего ты вообще взял, что Хосе не выжил?
– Ну, он же так и не вернулся из Эдема?
Ньютон растерялся:
– Это ещё ни о чём не говорит…
– Напротив. Это говорит обо всём, – твёрдо заявил Корвич и остановился. – И ты бы давно отыскал комнату своего друга и убедился бы в его смерти, если бы не девчонка.
Ньютон осёкся.
– О да, братец. Не ты первый, не ты последний. Девчонка отлично сыграла свою роль! А что до твоего друга… – Корвич помедлил. – Для поглощения артефакта всегда нужна жертва. Англичанин, – он обратился к джентльмену в цилиндре. – Ты не мог бы «разжевать»?
– Конечно, – Англичанин слегка улыбнулся. – Видите ли, господин Залевски, чтобы поглотить артефакт, нужно сначала высвободить таящуюся в нём энергию и преобразовать её в первоначальный чистый вид – в опыт, накопленный его владельцем. Этот процесс требует немыслимого количества живой энергии. Если сноходец попытается самостоятельно преобразовать и поглотить артефакт, то он попросту умрёт. Это уловка первых.
– Первых? – спросил Виктор.
– Первых сноходцев, – уточнил Англичанин. – Уловка для поддержания энергетического баланса. Если кто-то оживляет «мёртвую энергию», то должен заплатить «живой энергией», умертвив её. А ваш учитель нашёл способ обойти этот закон – использовать при поглощении жизни других.
Ньютон молчал, не решаясь произнести это ужасное слово, никак не вязавшееся с учителем.
– Жертвоприношения? – не веря, спросил он.
– Не просто жертвоприношения, – на этот раз ему ответил Корвич. – А жертвоприношения, в которых жертвами всегда становились его же собственные ученики.
– И я должен поверить вам на слово? – Ньютон окинул взглядом всю троицу.
– Никогда никому не верь на слово, малыш, – пепельноволосый мрачно рассмеялся. – Наоки, – позвал он, и самурай поднял на него холодный взгляд. – Покажи ему.
Воин подошёл к Ньютону, гремя латами.
– Ты только не дёргайся, – предупредил Корвич и отшагнул в сторону, когда самурай замер в метре от Ньютона. – У Наоки особый дар. Он может сохранять чужие воспоминания и передавать их остальным. Мы в шутку называем его «копилкой»…
Ньютон представить не мог, что этот угрюмый самурай, который наверняка не улыбался с рождения, мог позволить кому-то шутить над собой.
– Наоки просто тебе кое-что покажет, а дальше сам суди, врём мы или нет.
Самурай протянул руку, и его когтистые пальцы засияли полупрозрачной синевой. Ньютона охватил ужас, но проснуться он не мог, как и пошевелиться.
– Это совсем не больно, – попытался успокоить его Англичанин и хитро улыбнулся, обнажая маленькую щель между резцов. – Наверное…
Едва Ньютон раскрыл рот, чтобы высказать протест, как глаза самурая закатились вглубь черепа, обнажив белки, а рука метнулась и когти вонзились прямо в грудь Ньютона.
Изо рта сноходца вырвался беззвучный сухой кашель. Вся его жизненная сила метнулась к центру сознания, откуда по всему тонкому телу вместе с энергетическими потоками растеклась звенящая боль. И даже мысли Ньютона метнулись к часто и судорожно бившемуся волчку в груди, так что ему почудилось, что он оказался внутри самого себя, а затем будто вынырнул куда-то, во вращающийся вокруг своей оси сияющий шар, и растворился в чужих воспоминаниях.
* * *
Их было трое: Жак, Бром и самый молодой, недавно пришедший в Орден – Корвич, глазами которого Ньютон и видел проносившиеся с неимоверной скоростью фрагменты воспоминаний.
На ту роковую охоту сноходцы отправились именно таким составом во главе с Гуру, который пятнадцать лет назад выглядел практически таким же, каким знал его Ньютон.
– Пошевеливайся, воронёнок!
Гуру не проявлял терпения к новичку, подобранному на просторах пустоши двумя неразлучными друзьями: Жаком и Бромом. Пребывая в «шкуре» Корвича, Ньютон чувствовал его непреодолимое желание проявиться себя и жажду познаний. А так же он испытывал стыд, смятение и злость от постоянных издёвок учителя.
– Это твой шанс, Пиноккио, – сказал Гуру, оставаясь с вещами в «тылу». – Покажи, что ты способен на что-то, кроме фантазий.
Трое сноходцев отправились к «улью». Опытные товарищи сочувствующе улыбались новичку и подбадривали низкорослого, длинноносого, уже тогда с волосами цвета пепла, новичка.
– Всё будет нормально, не паникуй, – всё подбадривал его красивый и стройный Жак, шагающий слева.
– Почему учитель не верит в меня? – спрашивал Корвич, и ответом ему прозвучал низкий прокуренный голос взрослого полного мужчины, в уголке рта которого всегда тлела сигаретка.
– Верит, – отвечал Бром. – Просто хочет, чтобы ты разозлился.
Насколько Ньютон мог судить по внутренним ощущениям, Корвич был тогда чуть старше Хосе.
– Слушай, Корви, – заговорщически шепнул ему Жак, когда они отошли достаточно далеко от лагеря.
Корвич посмотрел на большие ясные глаза Жака и идеальную белозубую улыбку.
– На самом деле, улей вещь, ну, скажем прямо таки, неприятная…
– Да ну ты, лягушатник, – басом перебил друга Бром. – Хорош стращать щегла.
– Я не стращаю, – ответил Жак. – Только хочу, чтобы он знал и был готов к тому, что нас ждёт.
Сигарета скользнула из одного уголка рта Брома в другой, уголёк горячо зашипел, и здоровяк, отведя взгляд в сторону, больше ничего не сказал.
– Я справлюсь, – неуверенно проговорил Корвич ещё совсем мальчишеским голосом, не имевшим ничего общего с тем сиплым шипением, которым будет обладать через пятнадцать лет.
– Я верю в тебя, Корви, – сказал Жак. – Просто знай, что если ты там испугаешься, никто тебя не будет винить. Даже Гуру. Но, – улыбка сменилась на его лице задумчивой миной, адресованной Брому. – Чтобы перестраховаться, я предлагаю переиграть план Гуру.
Бром стал внимательно слушать.
– Мы разделим артефакт не на три, а на две части, – предложил Жак. – И понесём их с тобой в разные стороны. А Корвич пусть будет налегке… Отвлечёт часть хранителей на себя.
Корвичу совсем не понравился новый план, и ещё больше не понравилось, что его составил единственный человек, который в него когда-либо верил. А теперь, выходит, что и этой поддержки он лишился.
– Зачем? – возмутился Корвич. – Я справлюсь! Справлюсь! Думаете, я струшу и брошу вас?
– Пойми, Корви, – пытался вразумить его Жак. – Никто не хочет тебя обижать и всё, в чём хочет испытать тебя Гуру, это в том, что ты можешь бороться со страхом. Это – всё, что тебе нужно доказать. А для этого, тебе не обязательно возиться с артефактом. Я понесу его часть, а ты будешь всё время рядом. Я ведь не предлагаю тебе отсиживаться в стороне, – он одарил Корвича заботливой улыбкой, но тот только больше разозлился. – Просто так нам будет спокойнее и за тебя, и за нас самих. Потому что без артефакта ты сможешь легко от них убежать, а с ним, если ты вдруг…
– Если я струшу? – Корвич насупился. – Я не трус!
– Я не сказал, что ты – трус. Но даже храбрецы боятся.
– Я хочу быть полезным для Ордена!
Жак замолчал и умоляюще покосился на Брома, и тот строго посмотрел на маленького новичка:
– Ты будешь полезен делу, если сделаешь, как предлагает Жак, – пробасил он. – Твоя главная задача сейчас, малой, – не испачкать штаны. И это не шутки. Не облажайся и не обмочись. Гуру молчит об этом, но добрая половина сноходцев на первой охоте обделывалась. Так что, если ты будешь просто рядом с Жаком и при этом удержишь контроль над собственным кишечником, клянусь, ты станешь моим личным героем. Без шуток.
С одной стороны, непривычная речь поддержки из уст жёсткого Брома приободрила Корвича, а с другой, он стал бояться грядущего ещё больше.
До самого улья они молчали, а когда подошли к логову, кишащему и плюющему вязкой тьмой, Ньютон почувствовал в памяти Корвича примерно то же, что сам испытывал, глядя на жутких хранителей, пока Аня не взяла его за руку. Вот только в тот раз среди троицы не было укротителей монстров, вроде Ани, и тени бросились на них раньше, чем артефакт оказался в их поле зрения. Это была фреска, таящаяся в музейном зале. Пока Жак и не отстающий от него ни на шаг Корвич отвлекали хранителей, Бром выкрал фреску, под неистовый рёв тьмы разделил её надвое ножом и на бегу всучил Жаку его долю.
Они разбежались в разные стороны. Корвич бежал и постоянно оглядывался. Чёрная орда преследовала их по горным утёсам, сносила стройные сосны и скалы.
– Не оглядывайся! – постоянно кричал Жак, то и дело хватая Корвича за шкирку и подталкивая вперёд, когда тот немел от ужаса.
В какой-то момент Корвич увидел во тьме нечто такое, чего не мог увидеть Ньютон. Перед его взором были лишь оскаленные морды, кривые глазницы, разорванные пасти, такие огромные, что могли проглотить человека целиком. Но Корвич же в тот момент видел свой самый тайный страх. Самурай, транслирующий это воспоминание, намеренно блокировал эту часть видения, но Ньютону было всё равно, что увидел в тот момент юный Корвич. В любом случае, увиденного было достаточно, чтобы оправдать ступор, от которого он тогда замер так надолго, что Жаку пришлось вернуться за ним и пожертвовать собой.
Француз схватил Корвича и с нечеловеческой силой отшвырнул в сторону от тварей. И в тот же самый момент один из хранителей намертво обвил его ногу. Затем другой впился ему в руку.
Корвич закричал, не в силах ни отвернуться, ни спокойно принять увиденное. Его лучшего друга пленила тьма, и он ничего не мог с этим поделать, только смотреть в искажённое ужасом лицо Жака, чьи красивые и изящные черты изуродовала гримаса боли.
– Возьми! – только и успел прокричать Жак и швырнул свою часть фрески к ногам Корвича. – Ради Бр…
Не успел он договорить, как многорукая тьма пожрала его. Чёрная челюсть сомкнулась на голове, а тупые пустые глазницы продолжали смотреть на Корвича. Хранитель будто игрался с телом Жака, посасывал его, покусывал, слюнил чёрным то, что оставалось от сноходца, но глаза хранили беспристрастность и говорили одно: «ты следующий».
Корвич бросился бежать, забыв про артефакт, забыв и о том, что Бром не выберется без его помощи.
Хранители преследовали его ещё какое-то время, до тех пор, пока странный импульс не пронёсся по всей округе, знаменуя провал локации в Эдем.
Долго пролежав в корнях старой ивы, прижимаясь к сырой земле так же крепко, как жались к ней ожившие черви и сколопендры, Корвич всё же пришёл в себя и обнаружил, что потерялся среди бурелома. Собрав остатки сил и смелости, он миновал долину поваленных деревьев и вернулся к сердцу локации, к разрушенному музею.
Не обнаружив там никого, он хотел отправиться к месту, где их должен был ждать Гуру, но всё вокруг на многие километры стало одинаково серым и переломанным.
Тучи скрывали солнце, Корвич не мог сориентироваться. Тогда в голову пришла мысль об обереге. Он ведь был в беде, а значит, Гуру должен был прийти к нему на помощь. Но Корвич обшарил карманы и ничего не обнаружил – вероятно, выронил брошь при бегстве. Тогда он сел на одно из тысячи поваленных деревьев и расплакался от отчаяния и страха перед абсолютным одиночеством и смертью, которой он должен был теперь заплатить за трусость.
Лишь когда стемнело окончательно, Корвич оторвал заспанное и заплаканное лицо от ладоней и увидел вдали яркий мелькающий огонёк. Это горел костёр, тепло от которого заблудший юный сноходец ощущал всем своим нутром даже на расстоянии километров.
Во тьме ничего не было видно, некоторые участки Корвич буквально преодолевал ползком на ощупь, а когда добрался до лагеря Гуру, уже занималась заря, и костёр угасал, но в предрассветном холоде ещё чувствовалось тепло красных углей.
Корвич замер за бревном, и уже собирался раскрыть себя, как за уцелевшими деревьями показался силуэт учителя. Корвич приподнялся, чтобы лучше видеть его, и обнаружил у костра Брома, лежащего без сознания. Две части единой фрески лежали рядом с ним.
Учитель затоптал угли, затем присел у головы Брома так, что Корвич отлично увидел задумчивое лицо Гуру. Он проверил пульс здоровяка и неудовлетворительно покачал головой, делая выводы, о которых быстро догадался и Корвич, заметив на траве растекающееся блестящее тёмное пятно под умирающим товарищем.
– До бреши ещё пару дней пути, – задумчиво и тихо проговорил Гуру.
Ни Ньютон теперь, ни Корвич тогда не понимали, с собой ли говорил учитель, или с умирающим Бромом.
– Едва ли ты дотянешь, дружище…
Никто из них не понял, в какой момент в руке Гуру оказался безобразный ключ-клинок, хорошо известный обоим, и сердца их замерли, а малолетний Корвич даже закрыл рот руками.
– Твоих братьев больше нет, вскоре не станет и тебя, – учитель говорил это без сожаления, совершенно спокойно, точно умирал не человек, доверившийся ему, а камикадзе, которого он заранее готовил к смерти, хотя это было не так. – Не хотел я, чтобы это был ты… – Гуру положил тяжёлую большую ладонь на плечо Брома, и только теперь на его акульем лице застыла скорбь. – Да и вообще, чтобы это был кто-то из вас. Но эта птаха куда-то запропастилась… Чёрт. Не хотел я, ведь мы вместе столько прошли…
Всё это было не похоже на учителя. Он был и решителен и подавлен одновременно, и, судя по всему, говорил всё больше сам с собой, чем с беспомощно и беззвучно открывающим рот Бромом.
– Но, не смотря на то, что это конец твоего пути, друг, – с внезапным воодушевлением заговорил Гуру. – Имя твоё будет жить в памяти наших потомков, а сила твоя и несокрушимая воля ещё послужат высшей цели!
Гуру обхватил рукоять клинка обеими руками, вознёс остриё над Бромом и низко забормотал нечто переливистое и невнятное.
Слетающие с уст учителя звуки Ньютон не мог отнести ни к какому из земных языков, не был он похож и на общий язык мира снов. Слишком древний язык и слова на нём звучали как заклинание, от которых сквозь память Корвича Ньютона охватила дрожь.
Последний звук слетел с губ учителя, и клинок обрушился на Брома, с сочным звуком пронзив плоть. Гуру задрал голову. Его лицо преобразилось не то экстазом, не то блаженством, рот раскрылся, а окровавленные руки метнулись к фреске, и та занялась серебристо-синим сиянием. Это сияние оплело руки учителя, пронеслось по его предплечьям к груди, и оттуда, через клинок к телу Брома, обволакивая его тонкими паутинками света. Сияние соединяло артефакт, Гуру и его мёртвого товарища несколько минут, и лишь когда свет внезапно погас, голова учителя опустилось. Он застонал и бессильно повалился куда-то в сторону.
Учитель долго лежал на земле, тяжело дыша. Его могучая спина вздымалась, точно земная твердь, под которой вот-вот взорвётся ядро. Но постепенно дыхание пришло в норму, Гуру поднялся на ноги, вытащил из мертвеца оружие убийства, подобрал свой рюкзак и, чуть пошатываясь, зашагал прочь.
Корвич выбрался из укрытия лишь когда окончательно рассвело и запели птицы. Воздух пропитался терпким запахом дыма и крови.
Подойдя к телу Брома, Корвич не смог узнать товарища. Тело здоровяка высохло до костей, так что одежда на нём потеряла форму. Серое лицо исполосовали сотни морщин и многочисленные складки. На месте глаз и рта обожжённые чёрные дыры. Тело не пахло и не разлагалось – нечему было. И даже мухи это чувствовали и проявляли больший интерес к разгорячённому Корвичу, кусая его в шею и лицо прямо сквозь корочку высохшей грязи.
На этом видение не закончилось, но Ньютону хватило всего секунды, чтобы увидеть, как Корвич несколько дней преследовал Гуру, не упуская учителя из зоны досягаемости, но и не обнаруживая себя, всё ещё терзаясь догадками о том, что всё-таки произошло. А после выбрался через брешь следом за ним и вернулся в мир снов растерянный, сбитый с пути и преисполненный смятениями.
* * *
Видение оборвалось, и Ньютон снова оказался на пустом перекрёстке, огороженном бетонными домами, омытыми пурпуром заката. Глаза самурая были по-прежнему спокойны, а рука, до того момента вонзённая в грудь Ньютона, теперь смиренно покоилась на поясе. Наоки улыбнулся одними уголками глаз, одобрительно кивнул и отступил назад.
Вперёд вышел Корвич. Ньютон понимал, как птенец изменился с тех пор. Теперь перед ним был не трусливый мальчуган, а человек поборовший не один свой страх и взамен потери веры в Орден обретший нечто более устойчивое, что помогало ему жить уже много лет – правду. Правду, которая позволила ему вырасти и стать… лидером? Ньютон вспомнил, как его слушались Большой и Ольга, видел теперь, как англичанин и самурай держались в стороне, позволяя держать слово пепельноволосому.
– Теперь ты понимаешь, почему твой друг не вернулся на самом деле? – спросил он.
Ньютон молчал, не в силах поверить в представшую перед глазами картину: озеро и одинокая лодка, на дне которой умирающий Хосе, а над ним Гуру с артефактом и ножом в руках. От осознания случившегося у Ньютона подкосились колени, в глазах потемнело, к горлу нахлынула тошнота, и он сел прямо на шершавый асфальт.
Англичанин хотел подойти к нему, но Корвич остановил его предупредительным взглядом и сам подошёл к потрясённому Ньютону и присел перед ним на корточки.
– Теперь тебе ясно, – тише заговорил он. – Почему Гуру тащил меня через пустыню, а не прикончил, как остальных?
Ньютон отнял трясущуюся ладонь от лица и посмотрел на Корвича всё ещё невидящим взглядом.
– Охотники Ордена никогда не возвращаются с охоты полным составом, – сказал Корвич. – Как минимум одного Гуру всегда пускает в расход. Тебя и твоего друга он брал с тем же расчётом. Но на радость ему, вам попался я, – пепельноволосый усмехнулся. – К чему жертвовать «своими», когда есть враг? Если бы всё пошло, как он задумывал, в конце пути он отправил бы вас прочь, а сам расправился со мной. И моя смерть или исчезновение не вызвала бы у вас много вопросов или скорби. Но по несчастливой случайности кое-кто не смотрел себе под ноги.
Корвич тихо и издевательски засмеялся. Ньютон долго сидел с ничего не выражающим лицом, а затем вытер нос рукавом и поднялся на ноги. Он сделал несколько шагов из стороны в сторону, и глаза Англичанина за пенсне удивлённо округлились, когда тот заметил, как сжались кулаки молодого сноходца.
– Знаешь что? – спросил Ньютон надтреснувшим голосом, когда Корвич за его спиной тоже поднялся. – Одного не могу понять, – он развернулся и заглянул в глаза пепельноволосого. – Почему в той пещере я дал тебе уйти?
Обветренные губы Корвича обеспокоенно скривились, но не успел он ничего ответить, как Ньютон бросился на него и закричал:
– Лучше бы я отдал тебя Гуру!
Корвич попытался увернуться, но ярость и преимущество в росте позволили Ньютону схватить его и нанести несколько ударов по изуродованному лицу. Наоки и Англичанин наблюдали за дракой с равнодушием.
– Ты знал! Знал! – кричал Ньютон, нанося удары, от которых Корвич только стал растерянно пятиться и терпеливо отмахиваться с гримасой старого пса. – Ты всё знал, и всё равно убежал! Ты шёл за нами по следам! Ты видел его кровь на земле! И всё равно ты дал этому случиться! – Ньютон нанёс очередной удар по лицу, и Корвич оказался придавлен его натиском к одной из машин. – Это ты позволил Гуру убить его!
– И радуйся, что это случилось! – неожиданно крикнул ему в лицо пепельноволосый, и Ньютон остановил занесённую руку. – Если бы этот мелкий живодёр не разбился, жертвой стал бы ты! Именно таким был расчёт Гуру с самого начала!
– Почему?!
Оскал Корвича медленно разгладился в хитрую улыбку, и он произнёс:
– Потому что ты – потомок основателей Лиги Весов. Ты – сын Абиаса.
На перекрёсте воцарилась тишина, и хранитель, парящий где-то над пустым городом, вновь скорбно завыл. Ньютон всё ещё держал руку, занесённую для удара, однако глаза его растерянно забегали. Остальные члены Лиги смотрели на Ньютона спокойными взглядами.
– Это правда, господин Залевски, – с сочувствием сказал ему Англичанин.
Корвич выпрямился и слегка оттолкнул Ньютона от себя. Тот, казалось, этого и не заметил.
– Спрашиваешь, почему ты не сдал меня Гуру? – спросил его пепельноволосый. – Глупый вопрос, потому что ты сам знаешь ответ. И жалость твоя тут не при чём. Ты хотел узнать правду о себе и брате, и надежда на тот маловероятный шанс, что я не лгу, ослепила твою бдительность, и ты сделал то, что сделал, – Корвич улыбался, с каждым словом буквально смакуя свою правоту. – Ты поставил свои личные интересы выше безопасности своих «соратников», пренебрёг наставлением учителя, и только по этой причине твой друг мёртв, а ты здесь, пришёл за обещанной наградой.
Ньютон зло посмотрел на него.
– Не надо, – отмахнулся Корвич. – Не надо этих дешёвых гляделок! Не обманывай себя! Сам знаешь, что я прав на твой счёт. Хотел узнать правду? Что ж, часть её ты уже узнал и теперь, если не будешь истерить, узнаешь ещё много чего интересного…
Ньютон прикусил губу и поглядел куда-то вдаль, с горечью сознавая, что возможно пепельноволосый и в самом деле знает его лучше, чем он сам себя.
– Что вам известно о смерти моего брата? – собравшись с мыслями, почти требовательно спросил Ньютон. – Гуру как-то причастен к этому?
– Да, – сухо ответил Корвич. – Но, вообще-то, давай-ка по порядку, если ты не против…
Пепельноволосый взмахнул рукой и на том месте, где только что стоял кузов машины, возникла скамейка. Он присел и жестом пригласил Ньютона. Англичанин тоже сотворил из воздуха мягкое кресло в стороне и сел. Лишь самурай остался стоять, храня бдительность и беспристрастность.
Ньютон нехотя подсел к Корвичу.
– Когда я выбрался из Эдема после той своей первой охоты, – заговорил пепельноволосый вновь. – Я по понятным причинам не вернулся к Гуру. Но я пошёл к остальным участникам Ордена. Я пытался рассказать каждому ужасную правду о нашем «любимом» учителе, но никто, абсолютно никто мне не верил. Гуру всё преподнёс им в другом свете. Он рассказал им о том, что я струсил, нарушил план, и что Жак с Бромом погибли из-за моей бесхребетности. Так что, моему неожиданному воскрешению мало кто удивлялся, и «враньё трусливого сопляка» только играло Гуру на руку. Они выслушивали меня, но все приходили к мнению, что я всё выдумал. Они считали, что я настолько боюсь гнева Гуру, что готов сочинить такое. К тому же, Бром и Гуру были давними друзьями. Так что никому и в голову не пришло, что Гуру мог убить его. И всё равно Гуру попытался достать меня в реальности и прикончить, чтобы не рисковать репутацией.
– Ты сказал, он попытался достать тебя в реальности?
– Да, да, дружок, – рассказчик расслабленно откинулся на спинку скамейки. – Ты не ослышался.
– Как же он нашёл там тебя?
– Я не знаю всех его методов. Но Гуру никогда не приближает к себе тех, о ком не знает в реальности, – он посмотрел на Ньютона. – Он ведь просил тебя назвать твой город, когда присылал тебе стимуляторы, верно?
– Да, – Ньютон припомнил тот инструктаж. – Но ведь город не маленький.
– Это не важно, – Корвич ухмыльнулся. – Готов поспорить, Гуру и так знал кому куда отправлять таблетки, и спросил вас только чтобы не вызывать лишних вопросов.
Ньютон задумался, а затем спросил:
– Так значит, Гуру преследовал тебя в реальности?
– Да. Но благо на тот момент я жил в детдоме… Так что, когда я забил тревогу, его ко мне не подпустили. Повезло, что мои товарищи подыграли мне. Мы выставили незваного гостя как извращенца, который вечно теребит свои причиндалы под нашими окнами, – Корвич широко улыбнулся, но Ньютону не было смешно. – Не добравшись до меня в реальности, – спокойнее продолжил пепельноволосый. – Гуру зашёл дальше. Он попытался узурпировать мою комнату.
– Узурпировать твоё подсознание? – Ньютон не поверил в это, вспомнив, как учитель привёл их с Хосе в оазис, учил выслеживать узурпаторов и говорил, что узурпаторы самые отвратительные и жестокие из сноходцев, но его взгляд перехватил Англичанин.
– Гуру один из самых искусных узурпаторов, которых я когда-либо встречал, – слегка кивая, произнёс джентльмен.
Ньютон проглотил это, как ком грязи, и произнёс:
– Но Гуру говорил, что завладеть подсознанием другого сноходца практически невозможно…
– «Практически» – это ключевое слово, – подметил Корвич. – Но если ты чёртов Гуру и знаешь людей, как никто другой, да ещё и обладаешь особой техникой подчинения, для проникновения в чужой разум, то возможно всё… Гуру знает людей не только потому, что он чёртов долгожитель, который узурпирует комнаты несчастных и переселяется из тела в тело вот уже не один век, но ещё и потому, что он не брезгует копаться в чужих мыслях.
– Не может быть! – запротестовал Ньютон. – Это не логично. Если он такой всемогущий, тогда зачем ему Орден? Зачем сплачивать вокруг себя людей, зачем обучать их, когда он просто может управлять кем угодно?
– Видимо, за свою долгую жизнь он научился ладить с людьми и заставлять их делать то, что ему нужно, не прибегая к своему особому таланту.
– Бред, – буркнул Ньютон. – Никакой логики…
– Почему же? – Корвич одарил его вальяжной улыбкой. – Напротив! Ты ведь делал всё, что ему было нужно, не так ли? Или взять твою подругу, – он проницательно прищурился. – Столько лет Гуру держит её как ручную собачку, и сколько в ней ненависти к нему, и всё же она следует за ним и исполняет всё, что он от неё требует. Да и как по-твоему ему удавалось творить эти жертвоприношения раньше и не вызывать ни у кого подозрений? Ведь не все так слепы, кто-нибудь да догадывался, но Гуру быстро прибегал к своей технике, заставляя держать язык за зубами…
Ньютон молчал, и Корвич тоже взял паузу, а затем продолжил:
– Так произошло и со мной. Гуру почти заставил меня открыть ему дверь в мою комнату, но к счастью кое-кто следил за моей безопасностью, – в сиплом голосе Корвича зазвучало призрачное благоговение. – Кое-кто, до кого дошли слухи. Это был твой отец – наш учитель Абиас, глава Лиги Весов… Он защитили меня, и Гуру отступил. Абиас не сразу посвятил меня в дела Лиги, но, в конце концов, он спросил меня, правдивы ли слухи о Гуру и его жертвоприношениях. Я выложил всё как есть. Тогда Абиас попросил показать мне это. Так мы впервые познакомились с Наоки, – Корвич подмигнул самураю и тот едва заметно кивнул. – Наоки тогда был моложе и разговорчивее, чем сейчас.
– Все мы были достаточно юны, – с ностальгией произнёс Англичанин.
– Так Абиас поверил тебе? – спросил Ньютон Корвича.
– Конечно, поверил. Ведь Наоки не обмануть. Это его дар – заглядывать в чью-либо душу и обнажать её перед остальными.
Или проклятье, мельком подумал Ньютон, представляя, как должно быть неприятно быть копилкой чужой боли, страха или страстей.
– И что же этот Абиас, – Ньютон нерешительно произнёс это имя. – Это он объяснил, что произошло в то утро у костра?
– Мы помогли с объяснениями друг другу, если говорить точнее. Видишь ли, как оказалось, Лига и Орден давние враги. Абиас давно пыталась выяснить, как именно Гуру удаётся поглощать артефакты. А я послужил живым доказательством того, о чём Абиас боялся даже подумать, – Корвич хмыкнул, и тихо добавил. – Так перемирию пришёл конец, и мы развязали войну, которая длилась много лет.
– Да, я знаю об этой войне двух сумасшедших домов, – после затянувшейся паузы небрежно произнёс Ньютон, чем вызвал умилительную улыбку на лице Англичанина. – Но ты так и не объяснил, каким образом всё это относится ко мне и моему брату? И с какого перепуга вы решили, что мы дети Абиаса?
– Так сказал он сам, – спокойно и открыто ответил Англичанин и поднялся с кресла. – Перед самой своей смертью.
Ньютон попытался что-то ощутить, или представить «отца» после этих слов, но не смог.
– Я в жизни не видел отца, – сказал он. – Да и Артур тоже. Да и мама как-то ни разу не упоминала, что он верховодил некой Лигой, поддерживающей сомнительный баланс в сомнительном мире снов.
Англичанин слегка улыбнулся:
– Разумеется, но может вас утешит, что учитель Абиас сам не знал о существовании своих сыновей, пока один из них не пробудился и сам не отыскал его в мире снов, – Англичанин прищурился, заметив в глазах Ньютона промелькнувшее воспоминание. – Вы что-то вспомнили?
Это был один из тех вечеров, когда четырнадцатилетнего Артура буквально приволокли домой его едва стоявшие на ногах друзья. Мама тогда кричала в панике, не зная, что делать. Скорую вызывать она не решалась, боясь, что если в крови её сына обнаружат ту дрянь, к которой он пристрастился в последнее время, то тюрьмы не миновать ни ему, ни ей. Пока она носилась по дому, пытаясь позвонить кому-то из друзей или бывших мужчин и попросить совета, Виктор пытался растолкать брата и влить ему в рот хотя бы стакан молока, и когда тот приходил в себя, то повторял одно и то же без умолку:
– Лицо отца… я видел лицо отца… Витьк… Я видел отца…
– Ты – кусок говна, знаешь?
– Лицо… Отца… Лицо отца… Он здесь, Витьк…
Корвич вдруг закашлялся, вырывая Ньютона из давно забытого воспоминания.
– Вижу, что вы что-то вспомнили, – довольно протянул Англичанин.
– Он говорил, что нашёл выход в «другой мир», – с вновь накатившим чувством вины произнёс Ньютон. – Говорил мне, даже когда завязал с наркотиками… Он всё равно искал что-то, и пытался сказать… Но я не верил ему, и тогда он ушёл.
– Не вините себя, – Англичанин искренне пытался утешить Ньютона. – Сами же знаете, как остро воспринимается реальность и все вокруг, когда ты только пробуждаешься. Но ваш брат не был импульсивен на столько, чтобы наделать глупостей.
Ньютон поднял на него вопросительный взгляд.
– Он не просто сбежал из дома. Он ушёл, потому что ваш отец предложил ему своё обучение, – Англичанин помолчал в сентиментальной улыбке, которая затем нехотя сошла, оставив на лице лишь выражение неизмеримой печали. – Война продолжалась, и вскоре из мира снов переметнулась и в реальность. Люди Гуру имели численный перевес. Они стали находить нас в реальности и убивать. Ваш отец до последнего держал вашего брата в стороне, в убежище, вместе с преданными ему людьми, но один из них предал учителя Абиаса и выдал Гуру целый список убежищ Лиги…
Обезглавленное тело в канализационном коллекторе.
– Учитель Абиас не спасся и не успел спасти вашего брата, когда люди Гуру пришли за ним.
Ньютон сидел с низко опущенной головой и вцепившись в волосы обеими руками. Так вот зачем ты пытался пробудить меня, теперь он понимал свой давно забытый сон. Ты хотел попросить помощи и предупредить об опасности.
– Вы с братом – наследники Абиаса, – сухо произнёс Корвич, разгоняя тишину. – Гуру расправился с ними, и от тебя ему так же нужна только смерть.
– Но я-то ему зачем? – никак не понимал Ньютон. – Я – не мой отец и не мой брат… Да я бы вообще не пробудился и ничего бы не знал, если бы не…
Он внезапно умолк, вспомнив стимуляторы и записку, найденную в сумке после похорон. Он поднял взгляд на троицу.