Лев Лопуховский
Июнь 1941. Запрограммированное поражение

Оптимизм начальника советского Генштаба основывался на благоприятном для Красной армии соотношении сил и средств. Он, несомненно, полагал, что уровень советского командования позволит ему на равных воевать с любым противником, а советские соединения по боевым качествам не уступят вражеским. В целом замысел оперативного плана Шапошникова свидетельствует, что он находился в плену давно устаревших представлений о начальном периоде войны, который виделся ему повторявшим сценарий завязки Первой мировой. Поэтому и надеялся, что противник любезно предоставит ему достаточно времени на раскачку.

От подготовки оперативного плана до его принятия прошли целых восемь месяцев. Он был доложен и в основном одобрен на заседании Главного военного совета РККА 13 ноября 1938 г.^[224] А затем в советском военном планировании наступила необычно долгая пауза продолжительностью почти в два года.

2.6. Кадровые проблемы Красной армии

Нехватка материальных средств и недостатки технического характера являлись отнюдь не главными проблемами предвоенной Красной армии. Гораздо хуже обстояло дело с подготовкой ее личного состава. Все начиналось с низкого образовательного уровня большей части населения СССР. В 1939 г. только 7,7 % его жителей окончили хотя бы семь или более классов, а высшее образование имели лишь 0,7 %. У мужчин возраста 16–59 лет эти показатели были заметно выше – соответственно 15 и 1,7 %, но все равно оставались слишком низкими^[225]. Это неизбежно приводило к острому дефициту грамотных специалистов, особенно в технических родах и видах войск.

Больше того, в РККА фактически отсутствовали полноценные младшие командиры. В других странах они назывались унтер офицерами или сержантами и, по существу, являлись становым хребтом армии, делавшим ее дисциплинированной, устойчивой и боеспособной. Именно они, сами прекрасно подготовленные и владевшие основами педагогики, обеспечивали качественное обучение новобранцев, прививали им лучшие армейские традиции и служили надежной опорой для офицеров. А в СССР младшие командиры в подавляющем большинстве своем представляли собой точно таких же призывников, как и рядовые красноармейцы. Да и служили и те, и другие один и тот же срок. Только старшины, как правило, являлись сверхсрочниками, но их было немного. А советские сержанты мало отличались от своих подчиненных по уровню образования, как общего, так и военного. Поэтому и командовали ими, и обучали основам военного дела с грехом пополам, как умели. Ведь никто не прививал младшему начсоставу нелегкое искусство правильно воспитывать рядовых бойцов, поддерживать среди них воинскую дисциплину и должным образом передавать им жизненно необходимые для войны знания и навыки. Соответственно, в воинских коллективах им зачастую не хватало искреннего уважения и авторитета, так необходимых настоящим командирам. Все это самым отрицательным образом сказывалось на уровне боеготовности мелких подразделений Красной армии, из которых, собственно, она и состояла.

Чтобы хоть как то компенсировать зияющие пробелы в подготовке младших командиров, для выполнения достаточно простых обязанностей, которые в других армиях поручались унтер офицерам, сержантам или даже гражданским служащим, в РККА сплошь и рядом приходилось привлекать командиров среднего звена. Слабую подготовку тогдашних краскомов и, соответственно, низкую эффективность их работы тоже приходилось компенсировать увеличением штатов командного и начальствующего состава, брать, что называется, числом.

В связи с этим сложилась парадоксальная ситуация: несмотря на огромное количество командиров, Красная армия постоянно испытывала недобор комначсостава. Так, на 15 июня 1941 г. суммарная численность командного (строевых командиров) и начальствующего (техников, интендантов, фельдшеров, ветеринаров, врачей и юристов) состава в сухопутных войсках СССР составляла 439 143 человека, или 85,2 % к штату. Для полного комплекта не хватало около 76,3 тыс. командиров и начальников^[226].

И без того к многочисленному комначсоставу Красной армии на всех ее уровнях добавлялись политработники. В начале 1939 г. на одного человека из среднего, старшего и высшего комсостава РККА приходилось 7 красноармейцев. Для младшего начсостава это соотношение было 1:3, для начсостава – 1:10, а для политсостава – 1:27^[227]. Получается, что число рядовых и младших командиров, приходившихся на каждого из советских средних, старших и высших командиров, начальников и политработников, не достигало и 5. Тогда как в британской армии их было 15, в польской – 16, в японской – 19, во французской – 22, а в вермахте – 29^[228].

В большинстве своем краскомы не отличались объемом, глубиной и качеством знаний. Да это и понятно, ведь они зачастую изначально не имели необходимой образовательной базы для освоения избранной специальности. В 1929 г. 81,6 % курсантов, принятых в сухопутные военные школы, пришли туда лишь с начальным образованием или совсем без никакого. В пехотных школах таких было еще больше – 90,8 %, а в кавалерийских – 91,1 %. Со временем такое положение выправлялось, но медленно. Так, через три года 77,3 % поступивших в сухопутные военные школы все еще имели начальное образование или не получили даже такого. Только потом произошел перелом, и к 1936 г. все свежеиспеченные курсанты предварительно окончили не менее 7 классов^[229].

Это было результатом не только низкого уровня образования населения СССР. Сыграла свою отрицательную роль и последовательно проводимая в стране политика предоставления преимуществ для поступления на учебу выходцам из рабочих и сельского населения. Пролетарское или крестьянское происхождение служило надежным пропуском в учебные заведения, но не могло заменить будущим командирам остро необходимые им базовые знания. Полуграмотных курсантов приходилось в первую очередь обучать элементарным вещам, причем за счет профессиональной подготовки. А ведь они, с трудом читая по складам, просто не успевали усвоить уроки, а тем более проработать учебную литературу. К тому же немалая доля учебного времени уходила на обязательные интенсивные партийно политические занятия, проводившиеся опять таки в ущерб овладению военными предметами.

С настоятельной необходимостью срочно ликвидировать свою безграмотность сталкивались не только курсанты военных школ, но и слушатели военных академий. Например, 41,4 % зачисленных в июне 1934 г. на основной факультет академии имени Фрунзе получили на приемных экзаменах пять и более неудовлетворительных оценок, 18,7 % – четыре такие оценки, 36,1 % – от 1 до 3. Лишь 2,8 % из них сумели получить все положительные оценки^[230].

Но даже таких незадачливых выпускников в советских вооруженных силах остро не хватало. На 1 января 1941 г. там насчитывался 579 581 человек командного и начальствующего состава. Из них высшим военным образованием могли похвастаться только 7,1 %, среднее было у 55,9 %, ускоренные курсы – у 24,6 %, а оставшиеся 12,4 % (или каждый восьмой) не имели никакого военного образования. Таким образом, более трети командиров не были обучены военному делу или получили свое звание после окончания краткосрочных курсов. К тому же 23,8 % командного и политического состава от дивизионного до окружного уровня к тому моменту прослужили на занимаемой должности лишь до трех месяцев, а еще 22,3 % – не более полугода и не могли практическим опытом хоть как то компенсировать отсутствие необходимых знаний^[231].

Среди командиров среднего звена, особенно от младшего до старшего лейтенанта, доля малообразованных и неопытных была заметно выше. В большинстве своем они получили военное образование на многочисленных шестимесячных курсах младших лейтенантов и младших воентехников, открытых в 1938 г. Их полагалось комплектовать лучшими младшими командирами, в том числе сверхсрочниками, окончившими не менее 5–6 классов. Однако на деле из за нехватки подходящего контингента эти условия выполнялись далеко не всегда. Например, одним из выпускников таких курсов стал рядовой красноармеец первого года службы П. Сергеев, кандидат в члены ВКП(б). Очевидно, его принадлежность к партии считалась адекватным эквивалентом отсутствующего у него необходимого опыта военной службы. Слушателей курсов готовили на должности командиров взводов, но нередко сразу же после выпуска они получали под свое начало роту^[232].

А потом такие псевдо командиры непосредственно обучали и готовили бойцов к будущим сражениям. Именно от них во многом зависел реальный уровень боеготовности их подразделений, хотя им самим надо было еще многому научиться. Об этом прямо говорилось в «Акте приема Наркомата обороны СССР С.К. Тимошенко от К.Е. Ворошилова», подготовленном в мае 1940 г.: «Качество подготовки командного состава низкое, особенно в звене взвод-рота, в котором до 68 % имеют лишь краткосрочную 6-месячную подготовку курса младшего лейтенанта»^[233].

У командиров батальонов дела с необходимыми им знаниями обстояли получше. Из 8425 человек, занимавших эту должность 1 января 1941 г., 131 (1,6 %) имели высшее военное образование, 7728 (91,7 %) – среднее, 559 (6,6 %) – ускоренную подготовку и лишь 7 (0,1 %) не получили никакого. Даже их непосредственные начальники уступали им по этому показателю. Ведь хотя из 1833 командиров полков 260 (14,2 %) получили высшее военное образование, у 1099 (59,9 %) оно было средним, у 471 (25,7 %) – краткосрочным, а 3 (0,2 %) не имели никакого. Уровень знаний тех, кому полагалось занять командные и начальствующие должности после объявления мобилизации, был еще ниже. Из состоявших на учете на 1 апреля 1941 г. 1 016 265 командиров запаса 0,2 % окончили военные академии, 9,9 % – военные курсы, школы и училища, 79 % прошли краткосрочную подготовку, а остальные 10,9 % нигде не учились военному делу. Вот какая удручающая обстановка с образовательным багажом сложилась на нижних и средних ступенях служебной лестницы РККА.

А что же происходило на самом ее верху? Среди 1076 предвоенных советских маршалов, генералов и адмиралов высшее военное образование получили только 566, или немногим больше половины. При этом их средний возраст составлял около 45 лет, так что обширным практическим опытом они тоже не обладали. Хуже всего обстояли дела в авиации, где только 7 из 25 командующих округами и их заместителей могли похвастаться академическим образованием. Из 116 командиров авиационных корпусов, дивизий, бригад и их заместителей его имели лишь 12^[234].

Да и сама система военного образования страдала многими недостатками. Военных учебных заведений в предвоенном СССР было немало: 19 академий, 10 военных факультетов в гражданских вузах, 7 высших военно морских училищ, 255 военных училищ и школ (включая 100 авиационных и 16 военно морских), 68 курсов усовершенствования командного состава. Одновременно там обучались свыше 300 тыс. человек, но квалифицированных преподавательских кадров для них остро не хватало. Так, на 1 января 1941 г. школы и училища ВВС имели преподавателей лишь 44,1 % от штата. Их материальная база тоже далеко не соответствовала требованиям учебного процесса. Например, самолетами СБ они были обеспечены на 41,9 % от потребного, кабинами Ф 1 с двойным управлением – на 29,2 %, а горючим – на 41,4 %^[235].Во главу угла ставилась задача как можно скорее обеспечить быстро растущую перед войной армию командирскими кадрами, а качество их подготовки считалось делом наживным.

И без того острую кадровую проблему в войсках многократно усугубили массовые репрессии, организованные с ведома и по инициативе Сталина. Их главным проводником в Красной армии был нарком обороны Ворошилов. Именно он стал одним из вдохновителей расправы над высшим командным составом РККА под видом ликвидации так называемого «военно фашистского заговора» Тухачевского и других. Многие военачальники, прошедшие горнило Гражданской войны, знали истинную цену наркому, который имел за плечами лишь два класса сельской школы. Они не считали его авторитетом в военном деле и не боялись об этом говорить. Время доказало их правоту, когда после первого же серьезного испытания Красной армии – советско финляндской войны – Ворошилова сместили с его высокого поста. Однако в 1937 г. Сталин решил с корнями выкорчевать малейшие проявления инакомыслия в армейском руководстве. Он предпочел личную преданность своего старого соратника компетентности и самостоятельности его критиков…

Существуют разные версии причин и поводов для кампании массовых репрессий в Красной армии, начало которой положило «дело Тухачевского». Одна из самых популярных опирается на мемуары Вальтера Шелленберга, начальника внешней разведки службы безопасности Третьего рейха. Там описано, как в мае 1937 г. немцы через президента Чехословакии Эдварда Бенеша передали Сталину фальшивые доказательства, что Тухачевский в сговоре с германским Генштабом планировал захват власти. По мнению Шелленберга маршал вместе со своими товарищами и сослуживцами погиб в результате успешной германской спецоперации.

Известный чешский историк Игорь Лукеш убедительно опроверг эту версию, опираясь на широкий комплекс источников, включавший архивные документы. Согласно его находкам, немцы действительно пытались оклеветать Тухачевского, используя Бенеша. Однако тот так и не решился передать их дезинформацию советским представителям до суда над маршалом. Неудивительно, что никакие вещественные доказательства вины подсудимых на их процессе не предъявлялись, да и потом нигде и никогда не фигурировали. Больше того, по видимому, именно сталинские эмиссары подбросили соответствующую идею германским спецслужбам, чтобы их руками сфабриковать понадобившиеся вождю «доказательства» мнимой вины Тухачевского^[236].Так что делотут совсем не в легковерности Сталина, а исключительно в его злой воле.

Расправа над Тухачевским стала сигналом к жесточайшему избиению кадров Красной армии. Уже через девять дней после суда над ним были арестованы как участники военного заговора 980 командиров и политработников. 111 из них принадлежали к высшему командному и политическому составу^[237]. И это было только началом…

Сведения о масштабах и последствиях репрессий в советских вооруженных силах зачастую противоречивы. Для максимальной объективности в этом вопросе следует опираться на наиболее достоверную информацию. Такую, как отчет начальника Управления по начальствующему составу РККА Наркомата обороны СССР Е.А. Щаденко «О работе за 1939 год» от 5 мая 1940 г. Согласно этому документу в 1937 г. только из Красной армии (не считая ВВС и флота) уволили 18 658 человек, или 13,1 % списочной численности ее комначсостава. Из них по политическим мотивам были уволены 11 104 человека, а еще 4474 подверглись аресту. В 1938 г. число уволенных составило 16 362 человека или 9,2 % выросшего к тому времени комначсостава. Из них 7718 были уволены по политическим мотивам, а еще 5032 – арестованы. В следующем, 1939 г. размах репрессий резко уменьшился. Увольнению подверглись только 1878 человек, что соответствовало 0,7 % продолжавшего расти комначсостава. Из них по политическим мотивам уволили 284 человека, а арестовали – 73. Следовательно, из 36 898 уволенных за эти три года в сухопутных войсках 19 106 человек пострадали по политическим мотивам, а еще 9579 человек были арестованы. Только прямые потери от репрессий и только в среднем, старшем и высшем командном, политическом и начальствующем составе сухопутных войск СССР достигли 28 685 человек. Поводами для увольнения еще 4048 человек за это же время было пьянство, моральное разложение и воровство. Остальные 4165 человек были исключены из списков армии по причине смерти, инвалидности или болезни^[238].

Между тем положение с командными кадрами в непрерывно растущей Красной армии становилось все более критическим. Если в 1935 г. 94–99 % командных и начальствующих должностей были заполнены, то в 1938 г. некомплект комначсостава достиг 34 % от штатной численности^[239]. В начале 1938 г. в кадровой армии недоставало 93 тыс. командиров, а командиров запаса требовалось гораздо больше – 300–350 тыс. А ведь репрессии тогда были в самом разгаре… По оценке Щаденко, сделанной 20 марта 1940 г., в случае мобилизации в том же или следующем году в армии оказалось бы не менее 70 % наскоро подготовленных командиров, а война и связанные с ней потери могли быстро увеличить их долю до 80 % и даже больше. Это усугублялось нехваткой около половины квалифицированных кадров старшего и высшего звена и полным отсутствием запаса в этой важнейшей категории^[240].

В таких условиях репрессии закономерно пошли на спад. Больше того, в 1937–1939 гг. были реабилитированы и восстановлены в армии 11 178 человек, включая 9247 уволенных по политическим статьям и 1457 арестованных^[241]. Без них безвозвратные потери среднего, старшего и высшего комначсостава советских сухопутных войск от репрессий за эти три года составили 17 981 человек. Но далеко не все они погибли. По оценке известного историка О.Ф. Сувенирова, посвятившего изучению этой темы многие годы, было уничтожено в общей сложности примерно 10 тыс. из них^[242]. Много это или мало? Сравнение этого числа с общей списочной численностью всех руководящих военных кадров показывает, что погибла сравнительно небольшая их доля. Но если рассортировать репрессированных по должностям и званиям, то складывается совершенно иная картина.

Меньше всего пострадали низы армии. В 1936 г. за так называемые «контрреволюционные преступления» были осуждены 166 младших командиров и 680 красноармейцев. В 1937 г. таких насчитывалось, соответственно, 578 и 2544, в 1938 – 366 и 2010, в 1939 – 98 и 636, в 1940 – 160 и 1382, а всего – 8620 человек. Тут не учитываются те, кто стал жертвами внесудебных органов: Особого совещания НКВД СССР, «высшей двойки» из наркома НКВД и прокурора СССР и многочисленных «троек». Через эти инстанции в период с 1921 по 1 февраля 1954 г. прошли 76,8 % всех приговоренных в СССР за «контрреволюционные преступления»^[243]. Таким образом, по политическим статьям пострадало гораздо больше рядового и младшего начсостава, чем это известно из судебной статистики. Но по сравнению с общей численностью вооруженных сил СССР на 1 января 1937 г. – 1 645 983 человека, из которых 212 924 служили во флоте – их было не уж много^[244].

Среднему и старшему комсоставу досталось куда сильнее. Из состоявших на службе в РККА в 1936 г. 1713 полковников за последовавшие два года были арестованы 817, из 5501 майоров – 1342, из 14 369 капитанов – 1790, из 26 082 старших лейтенантов – 1318, а из 58 582 лейтенантов – 1173. Эта статистика включает лиц, носивших звания, соответствовавшие вышеперечисленным, но не учитывает политсостав и флотских командиров, а также тех арестованных, которых в 1939 г. успели освободить и восстановить на службе. Подполковников в Красной армии тогда не было, а звание младшего лейтенанта появилось 5 августа 1937 г., и арестовать успели только троих из них^[245].

Как показывает Таблица 2.4, тяжелее всего репрессии ударили по верхушке командных кадров Красной армии и флота, их наиболее квалифицированной, опытной и образованной части.

В итоге только в 1937 и 1938 гг. вооруженные силы СССР безвозвратно потеряли 883 человека из своего высшего командного, начальствующего и политического состава, носивших звания, соответствовавшие генеральским и адмиральским. И это в мирное время… Нельзя забывать и тех, кто покончил жизнь самоубийством, не дожидаясь, пока за ними придут, как это сделали армейский комиссар 1 го ранга Я.Б. Гамарник, армейский комиссар 2 го ранга А.С. Гришин, комкор Е.И. Горячев и бригадный комиссар С.Т. Соломко^[246]. Вместе с ними убыль высших советских военных руководителей в результате двухлетних репрессий составила 887 человек.

Таблица 2.4

Результаты репрессий высшего командного, начальствующего и политического состава вооруженных сил СССР с 01.07.1936 по 22.06.1941^[247]

Для сравнения: за долгие и кровавые годы Великой Отечественной войны в общей сложности погибли, умерли по разным причинам и пропали без вести 416 советских генералов и адмиралов. К ним следует добавить 2 корпусных и 5 дивизионных комиссаров. Из них 79 скончались от болезней, 20 расстались с жизнью в результате несчастных случаев и катастроф, 3 покончили с собой при обстоятельствах, не связанных с боевыми действиями, а 18 были расстреляны и посмертно реабилитированы^[248]. Таким образом, боевые действия стали причиной гибели 303 представителей советского генералитета. В плен во время войны попали 77 советских генералов^[249]. Из них 23 погибших и умерших там уже учтены среди 416 потерянных безвозвратно. Следовательно, всего за период Великой Отечественной войны были безвозвратно потеряны 357 советских генералов и лиц с приравненными к ним званиями. Трудно представить, но убыль высшего руководства вооруженных сил СССР только за два года репрессий (1937 и 1938) в 2,5 раза превысили его же безвозвратные потери за четыре года войны, самой кровопролитной в истории человечества!

7 мая 1940 г. в вооруженных силах СССР вновь ввели генеральские и адмиральские звания, отмененные после революции, а 4 июня того же года их удостоились 1056 человек. К началу Великой Отечественной войны в рядах РККА и РККФ насчитывалось 5 маршалов, 1018 генералов и 88 адмиралов^[250]. Учитывая, что к тому времени численность советских вооруженных сил с начала 1937 г. выросла в 2,8 раза и достигла 4 629 465 человек^[251], можно представить себе, какой невосполнимый урон понесли ее руководящие кадры в печальной памяти 1937–1938 гг. …

Больше того, даже благополучно переживший все многочисленные проверки и чистки новоиспеченный генералитет не обошли репрессии: 2 генерал полковника, 3 генерал лейтенанта, 11 генерал майоров и 1 контр адмирал были арестованы перед самой войной. Вскоре после ее начала 15 из них расстреляли без суда, а 2 умерли в ходе следствия^[252]. С их учетом безвозвратные потери высшего руководства вооруженных сил СССР за пятилетний период составили 943 человека или 85 % его общей численности накануне Великой Отечественной войны. Все они пострадали невинно и впоследствии были официально реабилитированы главным образом в 1954–1959 гг. Хотя для некоторых из них этот процесс растянулся на следующее десятилетие и даже позже.

Но вернемся в предвоенное время. Среди истребленных тогда военачальников оказались 8 заместителей наркома обороны, 3 наркома ВМФ и его заместителя, 18 начальников управлений РККА, 15 командующих военными округами и 4 командующих флотами. В 1937–1938 гг. состав начальников управлений НКО сменился на 75 %, а его отделов – на 95 %. Заместители и помощники командующих военными округами вместе с начальниками их штабов обновились полностью, командиры корпусов – на 88,4 %, а командиры дивизий и бригад – на 98,5 %^[253].

Наглядной иллюстрацией опустошения, которое оставили после себя предвоенные репрессии в высшем эшелоне Красной армии, является участь членов Военного совета при наркоме обороны СССР. Он был создан по решению Политбюро от 19 ноября 1934 г. и объединил весь цвет тогдашнего высшего военного и политического руководства армии и флота. Достаточно посмотреть на звания этих людей: в феврале 1936 г. в нем состояли 5 маршалов Советского Союза, 5 командармов 1 го ранга, 9 командармов 2 го ранга, 31 комкор, 5 комдивов, 1 комбриг, 2 флагмана флота 1 го ранга, 2 флагмана флота 2 го ранга, 1 флагман 1 го ранга, 1 армейский комиссар 1 го ранга, 13 армейских комиссаров 2 го ранга, 6 корпусных комиссаров, 2 коринженера, 1 коринтендант и 1 корврач, а всего 85 человек. Из них до войны или в самом ее начале 67 были расстреляны, 3 покончили с собой, причем 1 из них – уже в тюрьме, маршал В.К. Блюхер насмерть замучен в ходе следствия, 2 осуждены, а еще 2 арестовывались, но впоследствии были освобождены. Командарм 1 го ранга С.С. Каменев успел умереть своей смертью в 1936 г., но и его посмертно объявили «врагом народа». К началу войны из первоначального состава совета в строю осталось лишь 9 человек^[254]. Но еще раньше, 6 ноября 1940 г. наголову разгромленный Военный совет при НКО СССР был упразднен решением Совнаркома^[255].

Массовое истребление наиболее подготовленных и опытных советских военных кадров в преддверии Второй мировой войны играло на руку его злейшим врагам. Один из них – Йозеф Геббельс – злорадно написал в своем дневнике 15 марта 1940 г.: «И раз Сталин сам расстреливает своих генералов, нам этого делать не придется»^[256].

Репрессии оставили в руководстве Красной армии зияющие бреши, которые приходилось заполнять теми, кто уцелел. О том, как это происходило, рассказал на заседании Военного совета 21 ноября 1937 г. комкор Н.В. Куйбышев, командовавший тогда войсками Закавказского военного округа:

«…самое скверное – это, безусловно, неудовлетворительно или совершенно неудовлетворительно обстоит дело с подготовкой стрелковых войск и войсковых штабов. Основная причина того, что мы не изжили всех этих недостатков, заключается в том, что у нас округ был обескровлен очень сильно [в округе не хватало 25 % комначсостава. – Авт.].

<…> На сегодня у нас тремя дивизиями командуют капитаны. Но дело не в звании, а дело в том, <…> что, скажем, Армянской дивизией командует капитан, который до этого не командовал не только полком, но и батальоном, он командовал только батареей.

<…> лучшего мы не нашли. У нас командует Азербайджанской дивизией майор. Он до этого времени не командовал ни полком, ни батальоном и в течение последних шести лет являлся преподавателем военного училища.

<…> Откуда может быть хорошим командир Грузинской дивизии Дзабахидзе, который до этого в течение двух лет командовал только ротой и больше никакого стажа командира не имеет».

На вопрос с места: «Куда же девались командиры?» – Куйбышев с мрачным юмором ответил: «Все остальные переведены в ведомство НКВД без занятия определенных должностей» [проще говоря, арестованы. – Авт.]^[257].

Чекисты не простили Куйбышеву вольные высказывания в свой адрес. Не прошло и двух с половиной месяцев, как 2 февраля 1938 г. он был арестован и 1 августа того же года расстрелян по ложному обвинению в участии в военном заговоре^[258].

Невероятными карьерами капитанов тогда отличался не только ЗакВО. Так, в январе 1938 г. в КВО капитана Ф.Н. Матыкина с должности комбата назначили командиром стрелковой дивизии^[259].

Но своеобразный рекорд тут поставил капитан Ф.Н. Смехотворов из СибВО. Ровесник века, он восемнадцатилетним юношей был призван в Красную армию. После пехотных курсов шесть лет командовал ротой. Потом отучился на Высших тактических курсах «Выстрел» и стал командиром сначала полковой школы, а затем батальона в военно политическом училище. В 1933–1936 гг. окончил Военную академию имени Фрунзе и получил назначение помощником начальника оперативного управления штаба округа. Но тут его жизнь радикально изменили массовые репрессии. Крепко ударив по начальству Смехотворова, они катапультировали его на самый верх. В конце декабря 1937 г. он временно заменил арестованного (и через полгода казненного) начальника штаба округа комдива И.З. Зиновьева. А вскоре его назначили временно исполняющим должность командующего СибВО вместо отозванного в Москву и подозреваемого в причастности к антисоветской организации М.А. Антонюка. Так простой капитан, чьим потолком в нормальных условиях является батальон, два месяца возглавлял военный округ, которым до и после него командовали комкоры [воинское звание, примерно соответствовавшее современному генерал лейтенанту. – Авт.]. Ему тогда подчинялись четыре стрелковые дивизии, одна железнодорожная и три авиационные бригады, не считая отдельных частей и подразделений. Но, может быть, Смехотворов обладал выдающимся военным талантом, потому и поднялся столь высоко и быстро? История показала, что это не так. Великая Отечественная война предоставила невиданные в мирное время возможности для роста всем, кто этого заслуживал. А Смехотворов как начал воевать генерал майором, командиром стрелковой дивизии, так и закончил в том же звании и должности. После войны его отправили командовать провинциальными пехотными училищами, а затем перевели на преподавательскую работу^[260].

Нередкие тогда головокружительные и при этом неоправданные взлеты по служебной лестнице зачастую крайне отрицательно отражались на личностях совершивших их людей. Они способствовали возникновению у них гипертрофированного самомнения и утрате чувства реальности. Отсюда было недалеко и до нежелания совершенствовать свою профессиональную подготовку. Именно об этом говорил будущий маршал И.С. Конев на совещании высшего руководящего состава РККА, состоявшемся 23–31 декабря 1940 г.: «Надо отметить, что имеются такие командиры, которые не только не учатся, но и не желают учиться по-настоящему. Это больше всего относится к тем людям, которые выдвигаются на ту или иную должность не по опыту и не по знаниям, а по необходимости, и здесь получается какая-то легкость в отношении к службе и у отдельных людей, появляется какое-то поверхностное отношение к службе, к своим обязанностям, а отсюда такие вещи, как хвастовство, зазнайство и все другие отрицательные свойства. Эти люди живут за счет прошлого – сами не учатся и не учат других»^[261].

Нехватка командиров в значительной степени была вызвана быстрым ростом Красной армии, за которым не поспевала система подготовки ее командного и начальствующего состава. Однако репрессии не только существенно усугубили эту нехватку, но и заметно обострили и без того тяжелую ситуацию с обучением командных и технических кадров, особенно в высших военных учебных заведениях. Их руководящий и преподавательский состав тоже серьезно пострадал в тот страшный период. Из всех начальников военных академий уцелел лишь один, но некоторым учебным заведениям досталось куда больше других. Так, были расстреляны пять сменявших друг друга с 1930 по 1937 гг. начальников Военно морской академии и шестеро, руководившие курсами «Выстрел» на протяжении 15 лет, начиная с 1922 г.^[262] Характерную картину тогдашней действительности описал в своем докладе на том же декабрьском совещании начальник Военной академии имени Фрунзе генерал лейтенант М.С. Хозин:

«С преподавательским составом на сегодняшний день у нас обстоит не совсем нормально. Комплектование академии преподавательским составом в 1940 г. выглядит так: мы получили 75 процентов нового преподавательского состава. Это, как правило, командиры, имеющие до 2-х лет перерыва службы в Красной Армии, оторвавшиеся от войсковой практики и не имеющие методических навыков в деле преподавания. В числе прибывших преподавателей имеются командиры, у которых нет высшего военного образования, и целый ряд командиров, которые были отстранены от занимаемых должностей, вследствие невозможности их использования в войсках.