Лев Лопуховский
Июнь 1941. Запрограммированное поражение

Невероятное, на первый взгляд, сближение СССР и Германии произошло отнюдь не случайно. Ведь наряду с коренными идеологическими противоречиями у них были общие противники, и в первую очередь – Великобритания. Сталин серьезно опасался, что эта страна старается направить германскую агрессию в сторону Советского Союза и был не прочь в свою очередь расправиться с ней руками немцев. Подоплеку сталинской логики, предопределившей неожиданный для всех поворот СССР в сторону Германии, можно найти в записях А.А. Жданова, члена Политбюро и одного из ближайших помощников вождя в вопросах внешней политики. Записи, скорее всего, представляют собой короткие заметки, сделанные Ждановым в ходе бесед со Сталиным, хотя не исключено, что это тезисы его планируемых выступлений или статей, написанные по мотивам этих бесед. Известно только, что сделаны они в 1939 г. Первая часть записей относится к Великобритании и ее предполагаемым намерениям, а под «тиграми» там имеется в виду, очевидно, Германия:

«Тигры и их хозяева.

Хозяева тигров нацелили на Восток.

Сифилизованная Европа.

Повернуть клетку в сторону англичан.

Не верьте унижениям.

Англия – профессиональный враг мира и коллективной безопасности.

“Дранг нах Остен” – английская выдумка…

Повернуть тигров в сторону Англии.

Коммунизм и фашизм ненавидит одинаково.

За деньги.

Не жалеет средств для дискредитации Советского Союза.

Отвести войну на Восток – спасти шкуры».

Дальше речь пошла о самой Германии и о том, что ей выгодно, а что – нет, со сталинской точки зрения, конечно:

«Возможно ли сговориться с Германией?

Россия – лучший клиент.

Ну как не умиляться немецкому сердцу.

Гитлер не понимает, что ему готовят нож в спину.

Что бессмысленно ему ослаблять себя на Востоке.

Повернуть на Запад.

Дранг нах Остен уже стоил Германии огромных жертв.

Сговориться с Германией.

В Германии симпатии к русскому народу и армии»^[448].

Этот документ красноречиво свидетельствует, что Сталин тогда продолжал считать Великобританию куда более опасным врагом, чем нацистская Германия. Поэтому новое германское предложение, изложенное Шуленбургом Молотову 15 августа, попало на благодатную почву. В тот вечер германский посол впервые заговорил о визите в Москву рейхсминистра иностранных дел Риббентропа для ведения переговоров непосредственно со Сталиным. На них предлагалось урегулировать все вопросы, связанные с Балтийским морем, Прибалтикой, Польшей, районом Юго Востока и любые другие. В ответ Молотов выдвинул идею о заключении между СССР и Германией пакта о ненападении. Риббентроп на следующий же день через посольство выразил готовность заключить такой пакт сроком на 25 лет. Немцы очень спешили, ведь до 26 августа, на которое Гитлер назначил нападение на Польшу, оставались считанные дни. Поэтому рейхсминистр заявил, что готов прилететь в Москву для подписания договора в любое время, начиная с 18 августа^[449].

На очередной встрече с Шуленбургом вечером 17 августа Молотов проинформировал его о большом интересе, с которым наблюдает за ходом переговоров сам Сталин. Для большей ясности председатель Совнаркома не только устно ответил на германские предложения, но и вручил послу памятную записку, где, в частности, говорилось:

«Правительство СССР считает, что первым шагом к… улучшению отношений между СССР и Германией могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения.

Правительство СССР считает, что вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики, с тем чтобы последний представлял органическую часть пакта»^[450].

Так вторично, на сей раз уже с советской стороны всплыла идея тайного протокола, которой было суждено воплотиться в жизнь. Немцы с величайшей готовностью выполнили все советские запросы. Уже 19 августа упомянутое Молотовым торгово кредитное соглашение было подписано в Берлине, а в Москве Шуленбург передал Молотову германский вариант будущего пакта. В тот же день он получил в ответ советский проект договора, содержавший, в отличие от германского, не два, а пять пунктов. Срок действия договора ограничивался пятью годами. Однако наиболее важным изменением было пожелание приложить к нему особый протокол по внешнеполитическим вопросам^[451].

В последнем советском предложении Гитлера не устраивало только одно: Риббентропа пригласили приехать в Москву слишком поздно, 26 или 27 августа. Такие сроки были неприемлемыми для немцев. Утром 26 августа они намеревались напасть на Польшу и к тому времени рассчитывали иметь уже подписанный и действующий договор, чтобы свести к минимуму любые неприятные для себя неожиданности в поведении СССР после начала войны. И тогда в качестве «толкача» переговоров выступил сам фюрер. Во второй половине дня 20 августа он переслал через Шуленбурга свое личное письмо Сталину с просьбой принять Риббентропа 22 августа или самое позднее – 23. И при этом не оставил никаких сомнений в причинах такой спешки: «Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день. Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний»^[452].

В ответ на столь настоятельные уговоры Сталин на следующий же день дал письменное согласие принять Риббентропа 23 августа^[453]. Гитлер узнал об этом 21 августа, когда сидел за столом вместе со своим многочисленным окружением. По описанию Шуленбурга, «прочитав телеграмму, он вскочил, простер кулаки к небу и воскликнул: “Это стопроцентная победа! И хотя я никогда этого не делаю, теперь выпью бутылку шампанского!” И он пил алкоголь!! Будто бы второй раз в жизни»^[454].

Фюрер не обманулся в своих лучших ожиданиях, хотя мало кто знает, что миссия Риббентропа могла печально закончиться, еще не начавшись. Во время полета в Москву его FW 200 «Condor» обстреляли над Великими Луками зенитчики 47 го ск, вовремя не предупрежденные о пролете над их расположением самолета с германскими опознавательными знаками^[455]. Окажись их огонь поточнее, – и ход истории мог существенно измениться. Но теперь об этом остается лишь сожалеть…

Как бы то ни было, Риббентроп благополучно прибыл в пункт назначения в 1 час дня и продемонстрировал всему миру впечатляющий образец успешной молниеносной дипломатии. Весь его визит продолжался одни сутки, но и столь недолгого времени вполне хватило для полного достижения всех целей обоими партнерами. Это оказалось совсем не трудно, ведь заинтересованность сторон в заключении договора была обоюдной. Особенно разителен контраст оглушительного успеха советско германского соглашения с тянувшимися более двух месяцев без всяких видимых результатов политическими переговорами представителей СССР, Великобритании и Франции в Москве. В конце концов они безнадежно завязли в трясине взаимного недоверия, а их закономерным финалом стали столь же бесплодные военные переговоры.

В отличие от непокладистых и предельно осмотрительных англичан и французов Гитлер тогда с величайшей готовностью шел навстречу любым пожеланиям Сталина. Так, балтийские порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс) по первому же его требованию отошли в советскую зону. Обстановка вынуждала фюрера не скупиться, и при разделе сфер интересов с СССР он проявил редкую щедрость. Кремлевский вождь сильно продешевил, не зная, как далеко был готов пойти Гитлер для его ублаготворения. Ведь Риббентроп был уполномочен уступить Советскому Союзу всю «Юго-Восточную Европу, а именно: при необходимости вплоть до Константинополя и Проливов»^[456]. Он даже получил указание фюрера «делать любое предложение и принимать любое требование [русских]»^[457]. Да и позже, во время переговоров о заключении «Договора о дружбе и границе между СССР и Германией» в конце сентября 1939 г. Гитлер поручил своей делегации во всем идти навстречу русским^[458].

Он не останавливался перед использованием самой дорогой наживки, лишь бы на нее клюнул Сталин. Ведь, по существу, немцы очень выгодно приобрели бесценное для себя спокойствие на границе с СССР за не принадлежавшие им земли, которые они собирались вскоре отнять обратно. Сам фюрер 28 августа 1939 г. очень точно охарактеризовал свое соглашение со Сталиным: «Это пакт с сатаной, чтобы изгнать дьявола»^[459]. У разумных людей не возникало никаких сомнений, что война не на жизнь, а на смерть между Советским Союзом и Германией – это только вопрос времени. И его отсчет уже пошел…

Окончательно согласованный текст договора состоял из семи пунктов и был подписан в 2 часа 30 минут ночи 24 августа^[460]. Однако официальной датой его появления традиционно считается 23 августа 1939 г. Свое название пакт получил в честь подписавших его Молотова и Риббентропа и вступил в силу немедленно, не дожидаясь ратификации. Срок его действия устанавливался в 10 лет. Но если ни одна из договаривающихся сторон не денонсировала соглашение за год до истечения, то оно автоматически продлевалось на последующие пять лет.

Утром 24 августа Риббентроп по телефону доложил о своем триумфальном успехе Гитлеру. Тот пришел в исступление от всепоглощающего восторга: стучал кулаками по стене и вопил: «Теперь весь мир у меня в кармане!». Даже следующим вечером, принимая у себя возвратившегося из Москвы ликующего рейхсминистра, не постеснялся в присутствии Геринга и Вайцзеккера выразить свою неистовую радость дикими жестами. Это не было краткосрочным сиюминутным чувством. По свидетельству руководителя канцелярии Риббентропа, фюрер был убежден, что «свершил величайший подвиг своей жизни, который затмил собой все прежние успехи во внутри- и внешнеполитической областях»^[461]. Ведь все складывалось именно так, как он планировал: Польша оказалась надежно изолированной от всякой помощи извне, а потенциальная угроза со стороны Красной армии была нейтрализована. Больше того, СССР из противника Германии превратился в ее пособника. Теперь уже никто не мог помешать Гитлеру приступить к переделу мира военным путем и начать его с Польши.

Подписание пакта Молотова – Риббентропа

Сталин тоже безмерно гордился своим достижением. Ведь он тогда впервые принял личное участие в международных переговорах и тут же добился всего, чего пожелал. Очень редко на фотографиях вождя можно увидеть столь счастливую улыбку, которая сияет на его лице на снимках, сделанных во время подписания пакта Молотова – Риббентропа. Еще бы, ведь ему казалось, что так долго вынашиваемый и тщательно подготавливаемый им план вступления в войну в качестве последней и решающей силы наконец то начал успешно осуществляться. Горькое отрезвление пришло почти через два года, ранним воскресным утром 22 июня 1941 г., когда германские войска вероломно пересекли границу СССР…

Но в конце лета 1939 г. Сталину все виделось совсем по иному. Текст пакта немедленно напечатали во всех газетах. Там не содержалось ничего необычного, больше того, в нем не было никакой необходимости. Еще 24 апреля 1926 г. в Берлине представители СССР и Германии заключили «Договор о ненападении и нейтралитете», истекавший через пять лет после обмена ратификационными грамотами, т. е. 29 июня 1931 г.^[462] За пять дней до этой даты в Москве подписали протокол о продлении договора. Однако он не был ратифицирован ни одной из сторон и на некоторое время повис в воздухе. Германские правительства, последовательно возглавляемые Генрихом Брюнингом, Францем фон Папеном и Куртом фон Шлейхером, не ратифицировали его, опасаясь потери популярности. Москва тоже выжидала. Но 28 апреля 1933 г., через три месяца после своего прихода к власти Гитлер принял советского полпреда в Германии Л.М. Хинчука. В ходе беседы фюрер обязался в ближайшее время ратифицировать протокол о продлении и сдержал свое слово. В свою очередь, СССР без проволочек 4 мая тоже ратифицировал протокол. На следующий день в Москве состоялся обмен ратификационными грамотами, и договор был возобновлен.

Согласно протоколу, он считался продленным со дня истечения срока его действия и мог быть расторгнут только через год после его денонсации любой из договаривающихся сторон. А в случае ее отсутствия продолжал соблюдаться без ограничения срока^[463]. Действовал он и в августе 1939 г. и продолжал оставаться в силе даже после подписания пакта Молотова – Риббентропа. Как заявил Молотов в речи на сессии Верховного Совета СССР 31 августа 1939 г.: «С 1926 года политической основой наших отношений с Германией стал договор о нейтралитете, который был продлен уже нынешним германским правительством в 1933 году. Этот договор о нейтралитете действует и в настоящее время»^[464].

Главное отличие Берлинского договора от пакта Молотова – Риббентропа заключено в его 2 й статье: «В случае, если одна из договаривающихся сторон, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или группы третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта»^[465].

Намерение Германии напасть на Польшу не укладывалось в «миролюбивый образ действий», упомянутый в этой статье, поэтому неподходящую формулировку исключили из текста нового пакта. Однако аналогичные договоры, заключенные СССР в 30 е гг., предусматривали возможность их немедленной денонсации в случае агрессии одной из договаривающихся сторон против третьей страны. Такой пункт неизменно входил в договоры СССР с Финляндией от 21.01.1932, Латвией от 05.02.1932, Эстонией от 04.05.1932, Польшей от 25.07.1932 и Францией от 29.11.1932^[466]. В договоре с Германией от 24 апреля 1926 г. он отсутствовал, так что подписывать еще один советско германский документ аналогичного назначения было излишним. Подлинный смысл августовского пакта 1939 г. заключался в оставшемся секретным для всего остального мира дополнительном протоколе:

«При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:

1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.

2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Висла и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.

4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.

Москва, 23 августа 1939 г.

По уполномочию

Правительства СССР

В. Молотов

За Правительство

Германии

Риббентроп»^[467].

Отметим, что само заключение секретного протокола вне зависимости от его содержания являлось отходом от принципа отказа от тайной дипломатии, провозглашенного в первом советском «Декрете о мире». Но еще большим нарушением при его подписании стало другое: секретный протокол прямо противоречил Статье 3 договора о ненападении между СССР и Польшей, заключенного 25 июля 1932 г. и продленного 5 мая 1934 г. до конца 1945 г.^[468] Она формулировалась предельно ясно: «Каждая из договаривающихся сторон обязуется не принимать участия ни в каких соглашениях, с агрессивной точки зрения явно враждебных другой стороне»^[469].

А главное, руководители СССР и Германии фактически келейно взяли на себя решение важнейших вопросов существования других стран без всякого согласования с ними самими. И тем самым растоптали один из столпов международного права – принцип суверенного равенства государств. Но люди, составившие и подписавшие пакт, меньше всего задумывались о моральной стороне своих действий и тем более о каких то правах тех стран и народов, которых они бесцеремонно поделили между собой. Их гораздо больше заботила собственная выгода. Гитлер сделал Сталину заманчивое предложение, отказаться от которого было непросто. Приняв его, советский вождь получил, наконец, реальную возможность присоединить к СССР земли, ранее входившие в состав Российской империи. Но самым важным было другое: Сталин не сомневался, что теперь, наконец, все старшие козыри оказались в его руках, и он сможет диктовать условия большой международной игры остальным ее участникам, когда пожелает. Логику сталинских рассуждений использовал заведующий Центрально европейским отделом НКИД А.М. Александров на встречах с делегацией чехословацких коммунистов, состоявшихся в Москве 5 и 12 октября 1939 г. Наряду с детальным обоснованием необходимости заключения пакта Молотова – Риббентропа, там в очередной раз прозвучали все те же хорошо знакомые нам мотивы:

«…если бы СССР заключил договор с западными державами, Германия никогда бы не развязала войну, из которой разовьется мировая революция, к которой мы долго готовились. Ленину удалось построить коммунизм, а Сталин, в результате его предвидения и мудрости, поведет Европу в мировую революцию. <…> Что касается договора, можно указать следующее:

1) он привел к войне;

2) Гитлер прямо навязал нам свободу действий в Прибалтике;

3) он дал нам построить Большую Украину и Белоруссию;

4) сдавшись на нашу милость, Гитлер также сдал нам и Германию, бастион в Центральной Европе;

5) он дал нам свободу действий в наших делах в Бессарабии и также в бывшей вашей Подкарпатской Руси;

6) он открыл нам путь в Европу».

Его собеседники были настроены против советско германского соглашения, поэтому Александрову пришлось подробно разъяснить им каждый из вышеперечисленных пунктов:

«1) Окруженная Германия никогда бы не вступила в войну. Гитлер был убежден, что он одержал успех в том, что сделал в Чехословакии… он настроил вас против словаков и поляков. Он воспользовался Мюнхеном, чтобы возбудить недоверие между вами и Западом. Он настроил словаков против мадьяр и поляков. Он счастлив и доволен тем, что разделил между СССР и Западом.

2) Все, что Великобритания отказалась дать нам, было предложено нам Гитлером, т. к. он понял суть наших переговоров с Западом. СССР был исключен из европейской заморской торговли. <…> Получив базы на Балтике, нам удалось получить там экономический и военный контроль. В результате его скудоумия Гитлер дал нам возможность построить базы против самого себя. У нас не будет трудностей большевизировать страны Балтии.

3) Он предложил нам раздел Польши, который мы получили без каких-либо потерь.

4) Заключив договор с нами, Гитлер закрыл себе путь в другие страны. С точки зрения экономики он зависим только от нас, и мы направим его экономику так, чтобы привести воюющие страны к революции. Длительная война приведет к революции в Германии и во Франции. Наши поставки немцам будет таковыми, что они останутся голодными.

5) План Гитлера – получить контроль над Юго-Восточной Европой. Когда это произойдет, мы вернем себе Бессарабию и Подкарпатскую Русь.

6) В результате экономических договоров он открыл нам маршрут в Рейх. Его война обессилит Европу, которая станет нашей легкой добычей. Народы примут любой режим, который придет после войны. <…>

Мы не можем позволить себе, чтобы Германия проиграла, т. к. если она попадет под контроль Запада и Польша будет восстановлена, мы будем отрезаны от остальной Европы. Настоящая война должна длиться столько, сколько мы захотим. <…> Сохраняйте спокойствие, поскольку никогда ранее обстоятельства не были более благоприятны для нас, чем сейчас»^[470].

Между тем реальная действительность была далека от радужной картины, нарисованной Александровым. Кремлевские вожди только воображали себя хозяевами положения, в то время как ситуация все больше выходила из под их контроля. Полностью поглощенный собственной хитроумной интригой Сталин не осознавал фундаментальную противоречивость своей внешней политики. Ведь отвергнув протянутую ему руку Запада и пойдя на сближение с нацистами, он сам загнал себя в тупик и утратил возможности для дипломатического маневрирования. Вождь мог только пассивно наблюдать за развитием ситуации и надеяться, что оно пойдет по выгодному ему руслу. При этом Москва снова оказалась в глухой изоляции от всех значимых международных дел. А ее основным военно политическим и экономическим партнером стала нацистская Германия – страна с изначально глубоко враждебной ему идеологией. Тем самым СССР поневоле помогал своему же несомненному заклятому врагу. Главным тут были даже не поставки в Германию стратегического сырья и не моральная поддержка ее на международной арене, хотя и они были чрезвычайно важны для немцев. Благодаря близорукой сталинской политике Гитлер получил бесценную возможность бить своих врагов поодиночке, и он ее не упустил.

Больше того, заключив пакт Молотова – Риббентропа, Сталин своими руками не только убрал последнее препятствие на пути Гитлера к развязыванию Второй мировой войны, но и зажег зеленый свет для нацистского «дранг нах остен». Даже пресловутое Мюнхенское соглашение этого не сделало. Оно передало Германии Судетскую область, расположенную на юге от нее. А восточнее Третьего рейха находилась Польша, отделявшая его от СССР. Парадоксально, но вместо того, чтобы всеми силами и средствами удерживать этот естественный барьер на пути германской агрессии, направленной на восток, Сталин помог Гитлеру разрушить его до основания. И тем самым дал возможность вермахту войти в непосредственное соприкосновение с Красной армией, да еще на широком фронте. Так были созданы весомые предпосылки для внезапного вторжения немцев 22 июня 1941 г. с общеизвестными трагическими последствиями…

Современники, хорошо знакомые с подробностями заключения будущего пакта Молотова – Риббентропа, не питали никаких иллюзий о его целях и последствиях. Так, Астахов 8 августа написал Молотову: «…на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым пойти на известную договоренность… чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае своей войны с Польшей. Что же касается дальнейшего, то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая создалась бы в результате этих перемен и предугадывать которую я сейчас не берусь»^[471]. А Вайцзеккер, замещавший Риббентропа во время его отсутствия в Берлине, размышлял в своем дневнике 20 августа: «Если Риббентропу удастся в середине недели заключить в Москве какой-то пакт, то это будет означать, что русские ставят прорыв антикоминтерновского фронта и свободу рук в отношении Японии выше англо-французской помощи. Тем самым они приглашают нас к нападению на Польшу, не опасаясь, надо полагать, нового 1812 г.»^[472].

Как же такой многоопытный политик, как Сталин, допустил столь непростительный промах и опрометчиво подставил свою страну под удар? Это был не случайный результат сиюминутного заблуждения, а закономерный итог его долговременной стратегии. Сталин, откровенно поощривший Гитлера напасть на Польшу, не собирался собственноручно развязывать большую войну. В соответствии с замыслом, озвученным им в 1925 г. и неоднократно подтвержденным и словами, и делами, он предпочитал воспользоваться благоприятными для себя последствиями чужого конфликта. Потому и не пытался предотвратить нацистскую агрессию, а, напротив, всемерно ей способствовал. Стараясь погреть руки на пожаре чужого дома, вождь подставил под смертельную угрозу свой собственный. Ведь при всем своем несомненном мастерстве интриг и маневрирования, продемонстрированном во внутриполитической борьбе, он не был искушен в международных делах. Опытнейший дипломат Литвинов как то раз в кругу ближайших друзей охарактеризовал Сталина, с которым рука об руку проработал долгие годы: «Восточных правителей, всех этих шахов и прочих деспотов он еще обведет вокруг пальца. Но западный мир, западная политика это не по нему. С этой политикой он не совладает»^[473]. Так оно и случилось. Вождь попросту перемудрил, ему не хватило не только дипломатического опыта, но и обычного здравого смысла. Его непоправимый просчет стал бесценным подарком для Гитлера, ибо, пытаясь его обмануть, Сталин позволил ему полностью себя переиграть.

Нельзя сказать, что дальнейшее развитие событий невозможно было предвидеть. В интервью с французским журналистом Зауэрвейном, опубликованном в газете «Известия» 29 июня 1934 г., Литвинов заявил: «…двусторонние пакты о ненападении не всегда служат целям мира. Самое заведомо агрессивное государство может заключать пакты о ненападении с одними государствами, чтобы развязывать себе руки и обеспечивать тыл или фланги для нападения на другие государства»^[474]. Через пять лет его предсказание сбылось…