Константин Нагаев
Дом на мосту
Дом на мосту • Егерь
Жилище, в котором я себя обнаружил, было странным. Большая комната с двумя стоящими друг напротив друга окнами, каждое из которых выходило на реку.
По левую руку от дивана проём в крохотный коридор, в котором пряталась дверь на улицу, обитая дерматином. По правую – грязная кухонька с маленьким окошком и отделённая перегородкой, со шторой вместо двери, уборная, в которой стоял блестящий вагонный унитаз из нержавейки, а рядом с ним оцинкованное ведро.
Полностью раздевшись, а потом так же полностью одевшись, я вышел на крыльцо.
Дом стоял ровно посередине железнодорожного моста, по которому шёл узкий деревянный настил для прохода, рассчитанный на одного. Лишь перед домом проёмы были закрыты накиданными на шпалы досками. Налево от крыльца на рельсах стояла прикрытая рваным брезентом дрезина.
Убедившись в надёжности настила, вышел на небольшой крытый перрон со стороны кухни, на котором стояла деревянная, с литыми чугунными ножками, скамейка.
Над окошком красной масляной краской было грубо выведено «Касса».
Трудно было определить время суток или года: было сыро, но не холодно, небо застилал тонкий слой рваных облаков, по обоим берегам реки стоял хвойный лес. Единственное, что было ясно – не зима.
Просидев на перроне до наступления сумерек, ушёл в дом, выпил полный ковш воды и, не раздеваясь, завалился спать на диван.
В дверь очень настойчиво постучали.
– Кто там? – спросонок и от испуга заорал я.
– Не ори, Егорушка. Это Егерь.
Я сел. «Егор!».
– Какой ещё егерь?
– Местный, блин. Зайти-то можно?
– Да, конечно.
Невысокого роста, кургузый, с обожжённым солнцем лицом человек вошёл в дом.
– Ты что помятый такой? Бухал?
– Я ничего не помню.
Егерь поставил громадный мешок на пол.
– Опять?
– Что значит «опять»?
– Это, Егорушка, значит в русском языке, что не первый раз.
– То есть мы знакомы?
– И довольно давно. Давай я пожрать сделаю, а ты пока рожу умой и на стол накрой, – сказал Егерь и по-хозяйски прошмыгнул на кухню.
Я вышел на улицу. У перрона висел умывальник, рядом, в зелёном бачке с кривой надписью «для тех нужд» плавал в воде эмалированный ковш. Зачерпнул воды, заправил бачок, сполоснул несколько раз лицо и вернулся в дом.
Егерь развернул деятельность, пахло жареным мясом, и я понял, что очень голоден.
– Кабанятина, свежак, – будто услышал меня гость. – Водка на верхней полке в шкафу. Поставь на стол бутылку, а вторую рядом, на подоконник.
Я сделал как было сказано.. Егерь появился со сковородой, поставил её на фанерный круг, выполнявший, судя по виду не раз, роль подставки, потом принёс грубого хлеба, а в третий заход – пару гранёных стаканов.
– Наливай. Закусим и начнём.
– Что?
– Беседу, что же ещё.
Мясо было жёстким, но вкусным. Мне показалось, что хмелею я от него сильнее, чем от водки.
– Ты снова ходил к «овечке».
– К кому?
– К паровозу. Он утонул в болоте много лет назад.
– А зачем?
– Ну ясно, зачем – дорогу искал, хотя я тебе сто раз говорил: там морок. Но ты не слушаешь.
– Я тебя сейчас слушаю и ни черта не понимаю.
– А что понимать? Просто на слово поверь. Вот туда, – он махнул рукой в сторону двери, – ходить не надо. Там голова не своя становится: видится всякое, голоса, и если смог вернуться – считай, повезло.
– Ладно. Допустим. А зачем мне туда ходить и зачем я вообще здесь?
– Зачем ты здесь?
– Да.
– Наливай.
Мы выпили, закурили.
– Ты Егор, начальник этого моста, объекта 42. Охранять его – твоя почётная работа. Но ты всё время пытаешься уйти. А идти-то здесь и некуда. Только вернуться в город, который то ли ты не любишь, то ли он тебя, то ли всё вместе.
– Мрак какой-то. А ты здесь что делаешь?
– Я-то? Я Егерь. Это моя территория, четыреста двадцать квадратных километров заповедника. Я на ней царь и бог, хозяин и палач. Вот как раз до этого моста.
– А почему до моста?
– Район не мой. Да и делать мне на той стороне нечего. Здесь дел до хрена, да и смысла уходить нет. Никто не трогает, а если какой лихоимец попадается – я взыскиваю.
– Эт как?
– А это, Егорушка, по ситуации.
Выпили ещё.
– Я тебе ногу одну оставлю. Просоли и вывеси на перроне – будет тебе мясо.
– Спасибо, наверное. А живёшь ты где?
– Где дед и отец мой – в тюрьме.
Я застыл с куском мяса во рту.
– Однако…
– Да я уже привык к твоим провалам. Это проходит через пару дней обычно.
– Так я про тюрьму.
– Ааа… Дед у меня начлагеря был. Сына туда же в охрану пристроил. Потом в лагере пожар случился, зеков сгорела тьма – Москва не дала приказа выводить. Никто лагерь восстанавливать не стал, а деда, то ли в наказание, то ли в награду, оставили охранять объект. Казарма, хозблок и контора не пострадали. Вот они с сыном, моим отцом, и остались. Отцу дали должность егеря и участок. Потом моя мать, из местных, появилась. Сначала по хозяйству им помогала, а потом меня родила да и померла. Так мы втроём и жили. Дед своему делу учил, отец – своему. Когда мне пятнадцать было, дед помер. В семнадцать отец сгорел от водки. И всё стало моим.
– Охренеть.
– Да обычная история. Твой-то дед тоже на этом мосту куковал. Он же его и построил. Так что это наши поместья, а мы, выходит, помещики. Вздрогнем, барин?
– Теперь точно да.
Мясо кончилось. Егерь достал шмат сала, нарубил, и мы продолжили.
– Так. Что мне ещё надо знать, чтобы не сдохнуть?
– Ну, первое – что раз в месяц, точнее, пятнадцатого, тебе надо ездить на развилку и забирать топливо и припасы. И пятнадцатое – это завтра. Не забывай вести календарь, – Егерь ткнул пальцем в большую тетрадь, лежащую на столе.
– Так.
– Про поезд, что на западе – я тебе сказал, место проклятое. Сам ходил, поймал измену – чуть там же жаканом себе череп не облагородил.
– Чем?
– Деревня… Чуть не застрелился, в общем.
– Так.
– Большие белые камни, три, их с порога видно – это край моей территории и твоей. За ними на юг – моё хозяйство. Туда один не ходи, там растяжки, капканы и волчьи ямы. Сгинешь начисто.
– А с тобой можно?
– А зачем? – Егерь, прищурившись, посмотрел на меня. – Ну дойдёшь ты со мной до лагеря, оттуда до райцентра сто тридцать кэмэ без дороги, только направление через лес. Я там сам два раза в год бываю. Да и врать не стану, у меня на моей территории инстинкты другие просыпаются, нехорошие. Не стоит, короче.
– Ладно. Усёк. Ещё что?
– На север, через чёрный валун, тропа идёт к старому зимовью, часа два ходу. Там колдунья живёт.
– Кто?
– Ведьма.
– Старуха?
– Краем глаза тень видел и голос слышал, точно не старуха. Но что ведьма – это точно. Пытался как-то контакт наладить – ну, то-сё, сам понимаешь, но как только подхожу ближе к вершине сопки, дыхание перехватывает, глаза слипаются и зудят. Предупреждает, видать, что дальше ходу нет, погибель одна. Так что туда тоже не ходи, если горя не хочешь.
– Так выходит, что идти мне и некуда.
– А куда тебе идти, а главное, зачем? Еда есть, патроны, бензин, электричество вон по «соплям» приходит. Природа, воздух, красота – ни суеты, ни забот.
– Мрачно как-то.
– Эт от беспамятства, а как в себя придёшь – так и поймёшь, в чём фокус.
– Поверю на слово.
– Вот и хорошо. Вторую давай на воздухе приговорим, да и спать. Мне завтра в обход, а тебе за хабаром.
Допили на перроне, молча смотря на звёзды. Егерь иногда восторженно охал без причины.
***
Утром Егерь наспех собрался, стрельнул у меня пачку папирос.
– Ты пошукай там у себя по полкам тетради – дед вроде записи какие-то вёл. Может, что и поможет.
– Спасибо.
– Да не за что. Посветлу и путь чист! – выдал он и ушёл.
Я умылся, разобрался с дрезиной и двинул на запад.
Питер • Увольнение
На работу я опоздал почти на час, но с удовольствием. Ехал в пустом метро. Неспешно дошёл до офиса и под осуждающие взгляды молодых и перспективных лоботрясов прошёл на своё место в углу опостылевшего коровника-опенспейса.
Из переговорки высунулась голова начальника отдела.
– Егор, зайдите срочно! – крикнула голова поверх других голов.
Я бросил сумку на стул, тихо выматерился и пошёл.
– Закрой дверь.
– Что-то случилось?
– Ты негативно влияешь на работу нашего отдела.
– Как? Тут тридцать человек, работают три, один из них я.
– Ты подаёшь дурной пример молодёжи. Опаздываешь, зачастую приходишь с похмелья, первым уходишь с работы. В прошлую субботу не пришёл на тренинг по эмоциональному интеллекту.
– Игорь, можно напрямую?
– Конечно.
– Я только кофе налью.
Не спеша прошёл из стеклянного куба на кухню, нахлюпал в кружку чёрной жижи, разбавил кипятком из диспенсера и вернулся.
– Приходя с похмелья и опаздывая, я всё успеваю сделать до окончания рабочего времени и ещё половину на завтра, а так как у меня есть, в отличие от многих, личная жизнь, не вижу причин сидеть здесь дольше, чем нужно.
– То есть тебе плевать на дисциплину?
– Ну что ты, наоборот. Например, бонусы за три последних проекта задержались уже на два месяца, и я был бы очень рад, если бы они приходили вовремя.
– У компании проблемы.
– Из-за меня проблемы?
– Нет, из-за продажников, но мы же одна команда. Надо потерпеть.
– «Одна команда», это стадо оптимистов, не получая зарплаты, ходит на идиотские тренинги по субботам, которые, как видимо, проводятся на зажатые мне деньги.
– За такими людьми будущее!
– Это, Игорь, крайне хуёвое будущее. А я не хочу, чтобы у меня было хуёвое будущее.
– Вот как с тобой разговаривать? Я даже не знаю, что делать.
– Я знаю. У меня вчера выдался на удивление трудный вечер, долго рассказывать. А сегодня ты юлишь, как уж на сковородке, и не можешь набраться смелости. Я тебе помогу.
Я отхлебнул из кружки.
– Кофе говно, как обычно. Я увольняюсь по собственному желанию с сегодняшнего дня, – я вытащил сложенный вчетверо листок с заявлением.
– Готовился?
– Каждый вечер после работы писал на следующий день. Вру, конечно, – я взял лежащую на столе ручку и начал писать. – Просто надо дату поставить и подпись.
– Это не то, что я хотел…
– Это то, что хотел я. Я заебался смотреть на этот зверинец, да и слушать твои пространные речи я тоже заебался. А обещания заебали даже больше, чем этот кофе.
– Да как ты…
– Побудь взрослым хотя бы сейчас: я тебе тоже не нравлюсь, и это лучший итог. «Вин-вин»? Или как там говорят переносчики хуёвого будущего? Всё, что от тебя требуется – до обеда выплатить мне все деньги: бонусы, зарплату за месяц, отпускные и, наверное, ещё и премию по итогам работы. Я схожу пообедаю, заберу фикус и исчезну.
– Вряд ли бухгалтерия сможет сегодня…
– Сможет. Ещё как сможет.
– Ты не понимаешь, как работает компания. Это зависит не от меня.
Меня мучила изжога, дико хотелось поскорее похмелиться и съесть супа.
– Игорь, ты уже полгода ебёшь новую жену главного акционера.
– Что?
– То. Сведения «соточка». Тут вариант такой: либо я после обеда забираю фикус и спускаюсь с ним с шестого, либо поднимаюсь, с ним же, на двенадцатый.
– Вот ты сука. Какая же ты тварь. Да ты, блядь, и работать никогда не умел! – вскочил он с кресла.
– Ты фитилёк притуши, пока не полыхнуло.
Раскрасневшийся Игорь сел.
– А теперь я пойду поем, выпью, а как получу деньги, мы с моей флорой выйдем в дивный новый мир.
– Хорошо, – выдавил он из себя. – Но при случае…
– Игорь Владимирович, не нервничайте, поберегите эмоциональный интеллект. Обнимемся, пожмём руки?
– Иди уже, похмеляйся, урод.
Я подошёл к своему столу, забрал куртку и вышел на улицу. У воздуха появился приятный привкус. Солнце милосердно огибало козырёк кепки. Я закурил, и тут же зазвонил телефон.
– Привет.
– Привет. У тебя найдётся пара минут поговорить с глазу на глаз?
– Даже больше, Ир. Я как раз собираюсь в паб выпить рюмку и съесть супа.
– Который возле работы?
– Ага.
– Я через полчасика подскочу, норм?
– Вполне.
Когда Ирка появилась на пороге, я уже доел суп и накатил три. Четвёртая стояла передо мной.
– Как съездила? Мама в порядке?
– Да, всё хорошо.
– По тебе не скажешь. Трясёт прям всю. Часом, не приболела? – я пододвинул к ней рюмку и знаком попросил бармена принести ещё парочку.
Ирка опрокинула её слёту, подхватила две следующих и врезала их. Она явно была перевозбуждена. Я попросил ещё две.
– Егор, – громко сказала она. – У меня для тебя есть новость.
– Не кричи. Какая?
– Давай выпьем, а?
– А давай!
Опрокинули ещё. Ирка начала осматриваться по сторонам.
– Так что за новость?
– Я беременна, прикинь! Ты станешь отцом.
Принесли ещё две. Опрокинули.
– У меня для тебя тоже новость.
– Какая?
– Я в детстве переболел краснухой. У меня не может быть детей.
– Как это, бля?
– Вот так. Соберись, – я схватил её за руки, – посмотри на меня. Думай, девочка, думай. Кто это мог быть ещё?
– Может, Сашка?
Я отпустил её, откинулся назад и закурил.
– А вот, кстати, да, почему бы и не Сашка? Где этот проказник?
Ирка поняла что прокололась.
– Ну, ты, конечно…
– Я-то что?
– Блядь. Блядь. Блядь.
– Не причитай. Больше не пей, ты же мать. Сейчас садись на метро и чеши до дому. Собери все свои вещи и вали на хуй.
– Егор, ну…
– Гов-ну! – продекламировал я. – И не дай боже из моих хоть ложечка пропадёт.
– Это подло.
– О, да. Это подло. Прощай, Ирочка. Ключи в почтовый ящик.
Она сгребла шмотьё и выскочила на улицу.
– Это от заведения, – сказал бармен, ставя рюмку на стол.
– Благодарю. А ведь у меня никакой краснухи не было. Просто не стоит выкладывать в сеть фотографии с другим, надеясь, что я не увижу.
– А у меня была краснуха, – ответил бармен и ушёл.
Только выпил рюмку – пришла СМС из банка. На карту упали деньги.
***
Я запустил протокол «но надо идти дальше», разослав всем коллегам мотивирующее до слёз письмо. Игорь прилюдно пожелал мне успехов, я забрал цветок, спустился в холл и оставил фикус девочкам на ресепшене – за пределами этого здания он был мне не нужен.
На улицу выскочила Зойка, с которой мы проработали три года.
– Заебался?
– Ага.
– Всё забрал?
– Абсолютно.
– Молодец. Я, может, тоже месяца через три.
– Может быть?
– Ну да… Но тут хоть стабильность. С днём рождения, кстати.
Выкинула окурок, неумело чмокнула в щёку и побежала назад. Было прохладно и подташнивало.
III
Дед • Анна
Дорогой Б.!
Вернувшись в город, обнаружил, что люди, с которыми я общался и даже, можно сказать, приятельствовал, сильно изменились.
Голод уже отступил, но все будто затихли в страхе – с наступлением сумерек прятались по домам, как по норам, и не выходили на улицы, молча пережёвывая полученное за день. Разговоры стали ленивы, сдержанны и пусты. Даже шумные привокзальные пьянчуги остепенились и устроились сторожами со сволочными взглядами.
Руководителем депо стал некто Аркадий Соболев, по выправке военный. Предыдущий начальник исчез, будто и не было – никто не смог внятно ответить, где он.
– Здравствуйте, Егор Павлович. Как обстановка на «Объекте 42»?
– На каком объекте?
– На строительстве восточного перегона, находящегося в вашей ответственности. Кодовое название – «Объект 42». Вам не сообщили?
– Нет. Впервые слышу.
– Бардак. Провокация. Разберёмся.
Он встал из-за стола и начал прохаживаться с заложенными за спиной руками, поглядывая на меня.
– Так что там?
– Всё идёт по плану. Первый участок прошли с опережением. За месяц сделали переправу на другой берег. Прошли второй участок до сужения. Может, вам на карте показать?
– Нет, спасибо. Продолжайте.
– Сейчас встали в мягкие грунты. Янис взял на себя прохождение участка, а я приехал, от его имени, просить «овечку» для испытаний.
Я протянул ему записку.
Соболев прочитал бегло, затем сел, закурил и прочитал ещё раз уже внимательнее.
– А что вы думаете об этом Янисе?
– В работе спорен, немного нервный, но я списываю это на прошлое. Очень, – я выделил слово, – много общается с бригадой.
– Ну, задача у него такая – общаться, но вы присмотритесь. Если вдруг что, сразу телеграфируйте.
– Ну, телеграфа у нас пока нет.
– Поработайте хорошо – и будет. А что за поп у вас там на участке?
Я растерялся, но постарался не подать виду.
– Алексей. Крестьянского происхождения. Был вовлечён в церковь с подачи отца, но с приходом советской власти полностью поменял мировоззрение. Работает за троих, несмотря на травмы. Не жалуется. Посторонних разговоров не допускает.
– Хорошо. Но вы тоже присмотритесь.
– Обязательно.
Соболев снова встал и подошёл к окну.
– «Овечку» я вам сейчас дать не могу, минимум через три недели.
– Я думаю, это вполне реальный срок. Как раз проложат отвод.
– Вам надо отдохнуть, Егор Павлович. Я премирую вас от горкома квартирой на проспекте Пролетариата – как раз вчера освободили. Ключи возьмёте у коменданта. Скажете, от квартиры Мысиковых. Бумаги оформите позже.
– Спасибо.
– Не смею задерживать.
Судьба зло подшутила: квартира оказалась в двухэтажном доме прямо напротив нашего старого. Гора чужой одежды была свалена на диване в зале. По полу разбросаны разорванные книги. В мойке на кухне, меж битых тарелок, валялся одинокий серый носок. Потратил день на то, чтобы всё лишнее вынести к дворницкой. Меня преследовало чувство, что я убил живших здесь людей.
Вечером курил на балконе, наблюдая, как в моём настоящем доме жарила рыбу какая-то уставшая тётка громадных размеров.
Ночью пошёл дождь. Проснулся от звука капающей воды – заливало дальнюю комнату. Я подставил таз, а поутру первым делом залез на чердак. На углу сгнили стропила, и крыша провалилась внутрь. Съездил в депо, выписал доски и гвозди, добыл два листа жести и остаток недели занимался восстановлением кровли.
На вторую неделю зашёл в рабочую столовую за пайком. Возвращаясь назад, завернул в сквер, сел на лавку. Солнце разморило, и я задремал.
Проснулся от того, что кто-то тряс за плечо.
– Что, где?
– Вы, видимо, уснули, – услышал я тихий женский голос.
Серый берет, тонкий платок, плащ не по погоде, невысокого роста, щуплая. Несуразные ботинки, обычное лицо и невероятно огромные серые глаза.
– Усталость. Бывает. Как вас зовут?
– Анна. А вас?
– Егор. Присядете? Здесь хороший вид на закат.
– Я знаю. Я сюда каждый вечер хожу, когда тепло.
– А я раньше ходил. Чем занимаетесь, Анна?
– Я в библиотеке при фабрике работаю. А вы?
– А я строю мосты. В отпуск, так сказать, приехал.
Анна снимала угол в покосившемся бараке на окраине города. От меня до её работы было значительно ближе. К концу недели съехались, а ещё через два дня тихо расписались. Было на кого оставить дом, да и в целом как-то стало спокойней на душе от человека рядом. К тому же она хорошо готовила.
***
С момента приезда прошёл месяц. Соболев вызвал к себе.
– «Овечка» готова.
– Аркадий Ильич, я только женился…
Он резко перебил меня:
– И что с того? Саботаж? Отказываетесь возвращаться?
– Ну что вы. Я по работе соскучился – извёлся уже от безделья. Хотел попросить, чтоб жалованье и паёк моей супруге передавали.
Соболев улыбнулся.
– Вот это по-нашему! Не сомневайтесь, лично прослежу. Когда готовы ехать?
– Да хоть сейчас.
– Это лишнее. Завтра после обеда будьте на станции. И пришлите назад Яниса, нам с ним побеседовать надо.
– Хорошо.
Прогулялись с Анной в сквере, вечером плотно поужинали, попрощались. Когда утром проснулся, её уже не было дома. На диване лежали аккуратно сложенная одежда и еда в дорогу.
Паровоз вёл старик Камал, который, ни на миг не смолкая, матерился на смеси татарского и русского.
Питер • Мика
Я валандался без дела уже третью неделю. Пару раз перебирал и выбрасывал лишние вещи. По вечерам, чтоб не одичать, выбирался в центр – посмотреть на девушек, выпить кофе и просто прогуляться.
Звонок телефона застал меня врасплох.
– Егор?
– Да. Кто это?
– Да это Рус!
– Я вас поздравляю, но какой Рус?
– Фахрутдинов Руслан Ринатович. Одногруппник твой. Помнишь?
– О боже ты мой. Привет.
– Привет. Еле нашёл твой телефон. Мы вечером собираемся встретиться с нашими, ну, кто в городе. Был бы рад увидеться.
– А сколько человек будет?
– Навскидку семь-восемь.
– Вместе со мной?
– А это важно?
– Да на самом деле нет, чёт к слову пришлось. Где и во сколько?
– В восемь. У меня хороший друг закрывает ресторан, так что оторвёмся, как архангелы. Щас скину точку.
– Давай.
– До вечера!
– Подожди. А по одежде есть требования?
– Да. Лучше в одежде.
Я принял душ и побрился. Выгреб из корзины для стирки относительно чистое. Поставил телефон на зарядку и лёг спать.
***
Выходя из дома, заметил чёрную «девятку», не первый раз стоящую напротив подъезда.
Ресторан находился в пяти станциях от меня. Я пришёл на полчаса раньше и курил на улице.
– Вы Егор? – спросил меня вышедший из ресторана громадный кавказец.
– С утра был.
– Кем мы только с утра не были. Теймур, – он протянул руку. – Я будущий бывший хозяин этой богадельни. Заходите внутрь, немного выпьем. Сигарету не выбрасывайте – внутри можно курить.
– А если проверка?
– Технически нас уже не существует.
– Очень точное замечание.
Попав внутрь, хозяин зашёл за стойку, достал наполовину пустую бутылку хорошего французского коньяка и хлопнул в «роксы» по половине.
– За встречу.
– Вполне.
Выпили. Теймур рассказал, что владел этим рестораном три года. Но «хитрожопые мэрзавцы» продали трёхэтажное историческое здание под снос ради строительства очередного унылого бизнес-центра.
– Уроды, блядь. Я три раза просил продать мне всё здание, чтобы восстановить и сделать ещё маленькую гостиницу. А тут… Эх.
– Бывает. А что это за шумная компания пьёт во втором зале?
– Это мои сотрудники – повара, официанты, уборщицы. У них сегодня безлимитный корпоратив.
– Я не хочу показаться бестактным, но я не ел толком с утра и задаюсь вопросом, кто будет готовить.
Теймур разлил остаток бутылки, пригласил жестом выпить, я ответил действием.
– Спасибо, как говорится, за ваш интересный вопрос. Я сам буду готовить. Вот этими вот, – перед моим лицом оказались громадные волосатые кулаки, – руками. И время от времени буду присоединяться к вам, если вы не против.
– С учётом, что я не помню минимум половину из тех, кто придёт – я только за.
***
Я ожидал, что мы увязнем в студенческих воспоминаниях, рассказах о детях с последующей демонстрацией их фотографий на телефонах. Но вместо этого вечер превратился в прекрасную вакханалию, замешанную на флирте, истерическом смехе и алкоголе, который не прекращал появляться на столе.
Теймур вставал, говорил тост и убегал на кухню, возвращаясь каждый раз с громадной порцией чего-то горячего, пряного и мясного. Мы потеряли счет времени.
В какой-то момент все загрузились и замолчали.
Мика, моя бывшая университетская пассия, за которой я пытался ухлёстывать весь вечер, сказала в тишине:
– Ребят, а может, в караоке рванём?
– Куда это «рванём»? – вспыхнул Теймур – Что значит «рванём»? Да вы находитесь в лучшем караоке-клубе планеты! Я вам такое развлечение покажу – век помнить будете и внукам рассказывать! Берите бокалы, бутылки – и за мной!
Повторять не пришлось. Мы поднялись на второй этаж и попали в громадный зал со сценой. Разбитые и ободранные стены из выломанного местами гипсокартона, гирлянда тусклых лампочек и потёртые кожаные диваны встретили нас.
– Вон там петь! Микрофон работает, – указал на сцену Теймур. – А вот тут, – он обвёл рукой всё помещение, – можно ломать всё. Кроме окон. Особо одарённые могут совместить.
– То есть как – ломать? – спросил Руслан
– Ну что ты как маленький? – ответила вопросом Мика, схватила стоявший у стены гвоздодёр и опустила его на стеклянный стол, который в тот же миг рассыпался на тысячу мельчайших осколков.
– Счастью – быть! – поддержал Теймур и метнул стул в стену, пробив гипсокартон.
Мы декламировали стихи, орали, как не в себя, танцевали и крушили всё, что попадалось под руку, плюя на грязь и опасность. Теймур был очень доволен и даже подарил мне украшенный блёстками микрофон.
Выперлись на улицу с полными пивными бокалами около двух. Кто-то предложил пойти пешком «как в старые годы», кто-то смог отговорить. Все начали прощаться и по одному пропадать.
– Поехали ко мне? – икнув, сказал Рус.
– У меня есть, если честно, планы на Мику.
– У неё на тебя тоже. Я узнавал.
– А что твоя жена скажет?
– У нас две свободные спальни, да и в принципе ей обычно как-то похуй.
– Тогда я за.
Теймур вынес нам громадный пакет со снедью, накинув сверху вискарь и бутыль белого. Долго прощался. Настойчиво предлагал обращаться по любым вопросам.
Мика повисла у меня на руке, я приобнял.
Мы поймали такси, в котором я и забыл наградной микрофон.