Иван Николаевич Бывших
Рассказы разведчика
7 На колокольне
2 февраля 1945 года передовой отряд 210 стрелкового полка вышел к Одеру. До Берлина оставалось всего 70 километров. Действующая левее нас 5-ая Ударная Армия захватила на том берегу Одера плацдарм, который позже стал называться Кюстринским. Нашей дивизии было поручено ликвидировать немецкий плацдарм на этом берегу Одера, в его излучине. Начались затяжные и упорные бои с применением танков и самоходных орудий. Бои шли с переменным успехом. На защиту плацдарма фашисты бросили отряды немецкой морской пехоты.
В том месте, где шли бои за ликвидацию немецкого плацдарма, находилось немецкое село Цэкерки. чтобы взять его в свои руки нашему полку потребовалось больше недели. Село неоднократно переходило из рук в руки. В центре села возвышалась белая колокольня местной кирхи. Как раз на ней разведчики устроили свой наблюдательный пункт и дежурили на нем день и ночь.
Однажды, когда фашисты в очередной раз пошли в ночную атаку… Что случилось с разведчиками в этом бою, ты прочтешь в нижеследующем рассказе.
Утром 3 февраля, когда рассеялся туман и взошло солнце, разведчики Виталий Чеботарев, Александр Хомяков и белокурый украинец Игнат Омельченко поднялись по узкой винтовой лестнице на колокольню кирхи. Звучно стучат каблуки по металлическим ступеням, от бесконечных поворотов кружится голова, ноги тяжелеют. Но разведчики рвутся наверх. Наконец они достигли площадки, где когда-то висели колокола, подняли жалюзи узких щелеобразных оконцев и выглянули наружу. Прежде всего, им в глаза бросилась широкая белая лента, с легким изгибом, уходящая за горизонт. Это был Одер. Окаймленный темной полосой дамб, он хорошо просматривался на север, насколько хватало глаз. Весь противоположный берег реки до чернеющего леса лежал, как на ладони. Четкие линии каналов, извилистые, черные, словно нарисованные на белой бумаге шоссейные дороги, группы деревьев, разбросанные на большой площади хутора и деревни – все это было занято противником. Примерно в двух-трех километрах от кирхи находился железнодорожный мост через Одер, ажурные конструкции которого отчетливо просматривались с высоты кирхи. Мост стоял на высоких каменных опорах, которые как бы растворялись в белом снегу. Четыре пролета моста были целыми, пятый, что примыкал к западному противоположному берегу реки, был пополам разорван, и его обрушенные фермы уткнулись в лед.
Виталий Чеботарев не может оторвать глаз от бинокля. Вот в его поле зрения попалась легковая автомашина. Она легко и бесшумно катилась по невидимой отсюда дороге. Машина то исчезала из виду, то появлялась снова. А вот теперь Чеботарев видит какие-то строения – высокую черепичную крышу, обширный двор, а во дворе много немецких солдат в касках.
Передний край проходил недалеко от церкви, и с высоты даже без бинокля хорошо были видны немецкие окопы, огневые точки и солдатские блиндажи. Особенно четко выделялись траншеи за селом, где передний край проходил по заснеженной равнине. Вот видит Чеботарев, как по ходу сообщения идут три немецких солдата с термосами за спинами. Идут они медленно, часто останавливаются, поправляют лямки, видимо, ноши были тяжелыми. Им с земли разведчиков, конечно, не видно и немцы даже не подозревают, что за ними наблюдают русские. И куда не навел бы Чеботарев свой бинокль, он везде видит немецких солдат и немецкую технику. У него появилась одна идея, и он поспешно отправил Игната Омельченко к разведчикам с наказом:
– Доложи капитану, что место для наблюдательного пункта найдено очень удачное, отсюда все хорошо видно, а тебя я попрошу, сходи в хозвзвод и принеси снайперскую винтовку.
Омельченко вернулся не один, а с сержантом Филиппом Зверевым. Его послал капитан, чтобы он лично проверил и оценил выбранное место для НП.
– А ну, давай ее сюда! – воскликнул Чеботарев, увидев в руках Игната винтовку с оптическим прицелом.
– Ну, дорогая, давай, поработаем вместе, ведь недаром же я когда-то учился этому делу.
Действительно, Виталий Чеботарев, перед тем как попасть на фронт, закончил в Саратове шестимесячную снайперскую школу и получил специальность снайпера. Но на фронте снайпером ему не пришлось стать – он попал в разведку и ничуть не жалел об этом. И вот сегодня он вспомнил про свою полученную в учебе военную специальность, и ему не терпелось на практике применить свое умение. Виталий внимательно и даже нежно рассматривал винтовку, оптический прицел, и с его лица не сходила улыбка. Потом он просунул ствол в узкую щель окна и припал к оптическому прицелу. Он снова увидел железнодорожный мост, по которому, мелькая между фермами, катился мотоциклист. Виталий не поверил своим глазам. Мотоциклист, действительно, мчался по мосту легко и быстро.
– Ничего не понимаю, – воскликнул он, отрываясь от прицела, – Вы посмотрите только, мотоциклист едет по шпалам, да еще как!
Зверев взял бинокль, долго и молча смотрел в него и потом положил его на выступ стены со словами:
– Мотоциклист едет не по шпалам, а по асфальту. Мост совмещенный, рядом с железнодорожным на тех же опорах построен еще и шоссейный. Теперь понял?
Чеботарев снова припал к прицелу. Вот он мягко нажал на спусковой крючок, раздался негромкий сухой выстрел. Приклад больно ударил в плечо. Виталий понял, что это с непривычки. Мимо! Второй выстрел тоже не достиг цели. Тем временем, мотоциклист съехал с моста и исчез за выступом горы. Поняв, что дальней цели ему не поразить, Чеботарев наводит винтовку на проходящие близ церкви немецкие траншеи. Через оптический прицел он видит, как два немецких солдата оборудуют пулеметную ячейку. Один возится около пулемета, другой подчищает дно окопа саперной лопатой. Не торопясь, Чеботарев берет “на мушку” пулеметчика. Выстрел! И немец, неестественно взмахнув руками, медленно сползает на дно окопа.
– Есть один! – радостно воскликнул Виталий.
Второй немец пугливо озирается, присел пониже в окопе, но и его постигла та же учесть: с колокольни он был виден даже на дне окопа. Чеботарев входит в азарт – он метким выстрелом уничтожает каждого фашиста, попавшего в перекрестие его прицела. Однако немцы быстро разобрались, откуда летят пули. Они начали интенсивный обстрел колокольни из пулеметов и винтовок. Пули с визгом влетали в окна площадки и впивались в кирпичную стену, отбивая крупные куски штукатурки. С противоположной стороны Одера ударила немецкая артиллерия. Снаряды с шипением пролетали мимо колокольни и разрывались в поле далеко за деревней.
– Черт знает, что здесь творится. Стреляют так, что нельзя высунуть носа, – недовольно ворчит Виталий.
Вдруг раздался оглушительный взрыв, стены колокольни вздрогнули и, как показалось Виталию, закачались. Сверху посыпались песок и штукатурка. Под полом что-то сорвалось и с шумом покатилось вниз по металлической лестнице. Всю звонницу заволокло дымом и копотью. Это артиллерийский снаряд угодил в церковь.
Разведчики торопливо сбежали вниз, поглядывая, не рухнула ли колокольня.
Капитан Тараненко отругал младшего сержанта за его «инициативу», запретил всякую стрельбу с колокольни, в том числе и из снайперской винтовки. Он разъяснил разведчикам, что на колокольне надо оборудовать наблюдательный пункт, а не огневую точку. Мол, сейчас наблюдение с этой высоты важнее, чем несколько убитых фашистов. Он приказал установить на колокольне стереотрубу, завести журнал наблюдений и организовать круглосуточное дежурство двух разведчиков в смене. При себе иметь автоматы и гранаты, то есть то, что положено иметь разведчику.
– А зачем там наверху гранаты? – удивился Игнат.
– Надо! – отрезал Тараненко и так посмотрел на незадачливого разведчика, что тот готов был провалиться сквозь землю.
Вскоре наблюдательный пункт был оборудован на колокольне по всем правилам военной науки.
Рано утром 5 февраля 1945 года немцы без единого выстрела под покровом темноты неожиданно напали на позиции нашего полка. Они хотели врасплох захватить наших бойцов и это в какой-то мере им удалось. Впереди пехоты шли танки и самоходные установки. Приземистые черные чудовища, злобно урча моторами, выползали из переулков и дворов и лезли на наши окопы и огневые ячейки. Наши бойцы по тревоге выскакивали из домов и подвалов, где они отдыхали и занимали в траншеях свои позиции. Но не каждый боец успел добежать до своего окопа – немецкие танки были уже рядом. Пошли вход противотанковые гранаты, но без поддержки артиллерии нашим бойцам приходилось туго. Передовые позиции в Цэкерках были смяты, и бойцы под напором превосходящих сил противника стали пятиться назад, сдавая одну свою позицию за другой.
Буквально полчаса тому назад на наблюдательном пункте на кирхе у разведчиков произошла смена дежурства. Сержант Александр Хомяков и рядовой Виктор Кондрашов спустились на отдых, а на их место на колокольню поднялись Виталий Чеботарев и Игнат Омельченко. Взвод разведчиков расположился на ночь в подвале одного жилого дома недалеко от церкви. Спустившись в подвал, Хомяков и Кондрашов осторожно, чтобы не разбудить спящих, прошли в небольшой закуток, отгороженный от остальной части подвала массивной перегородкой, и улеглись на мягкие немецкие тюфяки, принесенные из соседних домов.
Виктор Кондрашов уснул сразу, а Хомяков еще долго не спал, ворочался. Когда началось наступление немцев, Хомяков еще бодрствовал. В подвал вбежал стоявший на посту сержант Евгений Шлепин и громко крикнул:
– Немцы!
И это единственное слово заставило разведчиков вскочить на ноги и стремительно выбежать наружу. Хомяков сильно толкнул вбок заснувшего Виктора Кондрашова и тоже побежал прочь из подвала. В темноте он споткнулся на каменной лестнице, ударился головой о стенку и услышал близкие выстрелы. Выскочив во двор, он увидел прямо перед собой большой черный крест, обведенный белой каемкой – это был борт фашистского танка. Танк медленно, крадучись, полз через двор, а за ним двигались темные фигуры немецких солдат. Со всех сторон раздавались взрывы и выстрелы. Несмотря на суматоху, Хомяков обратил внимание на то, что шедшие в атаку немцы были одеты в чёрные бушлаты, и это придавало им какой-то зловещий вид. Хомяков не увидел во дворе своих товарищей и не понял, куда они делись. Он выпустил короткую очередь по фашистам, забежал за угол, одним махом перепрыгнул через каменный забор и оказался на небольшой центральной площади села. Здесь он увидел, как несколько наших бойцов-пехотинцев отбивались от наседающих фашистов. И тут немцы в черных бушлатах и без касок. Позже он узнал, что наступали морские пехотинцы, прибывшие накануне из Штеттина. Хомяков бросил одну за другой две гранаты и, забежав за телеграфный столб, выпустил длинную очередь из автомата. Несколько черных бушлатов попадало на землю, остальные скрылись в прилегающем проулке. Наши пехотинцы тоже убежали с площади вверх по улице. И вдруг Хомяков увидел, а вернее еще не увидел, а почувствовал, что из ближайшего к нему переулка на площадь вот-вот должен выйти немецкий танк. Почувствовал он это потому, что танк на ходу стрелял из пулемета по нашим убегающим пехотинцам. Хомяков не успел все это еще переварить, как из-за угла соседнего дома показался ствол танка с толстым дульным тормозом на конце. Из этого ствола вырвался огромный сноп пламени, и разведчика оглушила сильная звуковая волна, обдало горячим пороховым дымом. Гремя траками о мостовую, танк не спеша вполз на площадь, продолжая непрерывный огонь из пулемета. И в этот момент с противоположной стороны танка раздался мощный взрыв, и небольшие язычки пламени заплясали на броне. Открылись люки, из которых на мостовую стали выскакивать танкисты. Хомяков, оказавшись сейчас ближе всех к танку, стал в упор бить из автомата по танкистам, танку и люкам. Он сам видел, как два фашиста, еще не успевшие выбраться из люка, были сражены огнем его автомата и сползли снова в горящий танк. Третий остался лежать на броне у пушки. Хомяков бросился бежать верх по улице, немного поплутал в лабиринтах улочек и проулков, но все же догнал разведчиков и присоединился к ним. Позже стало известно, что этот танк подбил из немецкого фаустпатрона старший лейтенант 1-го батальона Выборнов.
Сдерживая натиск фашистов, наш полк постепенно отходил все дальше на восточную окраину села. Для нас, солдат, вступивших в войну во второй ее половине и не знавших горечи отступления в 1941-1942 годах, отход на восток было незнакомым делом. Мы привыкли наступать всегда и везде, каждый бой, пусть самый тяжелый и трудный, обязательно заканчивался нашей победой и враг оставлял поле боя. Для нас это было привычно, закономерно, мы уже привыкли, что только наше появление вселяло в фашистов ужас и растерянность. И вдруг – на тебе! Здесь на Одере, под носом у самой столицы фашистской Германии нам приходится пятиться назад, сдавать свои тяжелым трудом и немалой кровью завоеванные позиции. Это было неприятно и, как мне казалось, неестественно. К середине дня село Цэкерик, за исключением нескольких домов, снова оказалось в руках немцев. Но мы знали, что это временный успех фашистов, что вот-вот должны появиться наши самоходки.
… Заступив на дежурство на колокольне, младший сержант Виталий Чеботарев, прежде всего, разгреб кучу битого кирпичи вытащил из-под нее завернутую в рогожу снайперскую винтовку.
– Вот она, родная, целая и невредимая, – любовно говорил он, смахивая рукавом бушлата пыль с ее приклада.
Снайперская винтовка была слабостью младшего сержанта, он любил ее особой нежной любовью, ухаживал за ней, как за девушкой, и даже разговаривал с ней ласково и заботливо. Капитан строго запретил вести огонь с колокольни не только из снайперской винтовки, но вообще из любого вида оружия, а колокольню использовать только как наблюдательный пункт. Чеботарев внутренне но соглашался с этим распоряжением и считал, что капитан не прав, перестраховывается и ничего нет опасного в том, что если он, Чеботарев, изредка будет снимать из снайперской винтовки одного – двух офицеров. А сделать это проще простого. Но в открытую нарушать приказ капитана он не решался. Единственное, что он сделал вопреки приказу начальника разведки, было то, что он не унес с колокольни винтовку, а спрятал ее в бывшем помещении звонницы под кучей битого кирпича и осыпавшейся штукатурки. Во время своего дежурства он доставал ее, чистил, наводил оптический прицел на немецких солдат и со вздохом снова прятал ее.
Проверяя стереотрубу, стоящую на массивном деревянном штативе, Игнат Омельченко услышал шум работающих двигателей, доносящийся снизу. Он выглянул в узкую оконную щель и, ничего не разобрав и не увидев, сказал:
– Слышь, Виталий, немцы что-то подозрительно зашевелились.
Увлеченный своей винтовкой, Чеботарев ничего не ответил. А снизу стали доноситься звуки стрельбы, кое-где взвились разноцветные ракеты.
– Не нравится мне это дело, – беспокоится Игнат, пытаясь еще раз в серой предрассветной мгле хоть что- то рассмотреть и заметить. – Виталий ты слышишь, что я говорю?
– Пошумят, пошумят, да перестанут, – успокоил Чеботарев своего напарника, протирая тряпкой затвор винтовки.
Поблизости церкви ухнул пушечный выстрел, такой силы, что с потолка колокольни посыпалась штукатурка. Ударил наш «Максим», но тут же смолк. Захлопали винтовочные выстрелы, все говорило за то, что начался бой.
– Я сбегаю вниз, посмотрю, что там делается, – предложил Игнат.
– Пойдем вместе, – отозвался Виталий, предчувствуя что-то неладное. Разведчики торопливо спустились вниз по лестнице и выглянули в раскрытые половинки входной дери наружу. Первым, кого увидел Виталий, был немецкий солдат с карабином наперевес, бежавший прямо к ним в церковь.
– Назад! – успел шепнуть Виталий и прижался к стене. Игнат Омельченко затаился за его спиной.
Немец вбежал в церковь, торопливо посмотрел по сторонам и выскочил наружу. Было удивительно, как он не заметил стоявших буквально в дух шагах от него русских разведчиков. Снаружи за дверью слышался топот многих немецких солдат. Улучив момент, Чеботарев и Омельченко закрыли тяжелые двери и заложили засов. Снаружи послышались частые удары в дверь, которые гулко отзывались в пустом помещении. Удары в дверь участились, послышались крики и выстрелы.
– Быстро, наверх! – скомандовал Виталий и бросился к лестнице. Гулко стучат сапоги о железные ступени, кружится голова от бесконечных поворотов. Но уши на чеку, они чутко улавливают звуки, доносившиеся снизу, и Чеботарев определил, что немцы уже взломали дверь и тоже начали подниматься по лестнице им вдогонку. Оба разведчика одним махом оказались наверху в звоннице.
– Закрывай люк! – командует Чеботарев и сам уже тащит на металлическую крышку деревянные козлы, которые использовались кем-то для штукатурных работ. На крышку люка затащили все тяжелые и массивные предметы, которые были на колокольне – ящики с песком и известью, металлические укрепления для подвески колоколов, доски, кирпичи и тому подобное.
– Тихо! Дай послушаю, – сказал Чеботарев, прикладывая ухо к крышке люка. – Поднимаются. А ну, дай гранату.
Он выдернул чеку и просунул гранату в зазор между крышкой люка и полом. Раздался легкий щелчок – это отлетела в сторону прижимная планка. Граната, ударяясь о ступеньки лестницы, стремительно полетела вниз. Раздался гулкий, оглушительный взрыв и вслед за ним протяжный человеческий вопль – А-а-а! Потом все замерло, только с улицы продолжали доноситься звуки нарастающего боя. Чеботарев замер у крышки люка.
– Держи под прицелом люк, – сказал он Игнату, а сам выглянул в окно. За окном стало заметно светлее, только густой туман все еще закрывал большую часть села.
– Да, положеньице хуже некуда, – протянул Игнат, оценивая обстановку, в которой они оказались. – А как же там наши, не прихлопнули бы их немцы в подвале?
– Не беспокойся, ребята выберутся, не впервые. Не то, что мы с тобой, дураки.
Когда окончательно рассвело, разведчики с огорчением убедились, что бои идут далеко от церкви, на восточной окраине села, и что все село было вновь занято фашистами.
– А ну, давай сюда винтовку, решительно заявил Виталий.
– Ты, что забыл приказ капитана! – возмутился Игнат.
– Пойми, неразумная твоя голова, запрет капитана уже не действительный – мы же в окружении, отрезаны, – увещевал своего напарника Чеботарев.
Под шумок боя разведчик Виталий Чеботарев в этот тяжелый для нашего полка день из снайперской винтовки с колокольни безнаказанно уложил десяток фашистов.
…Наконец, прибыли самоходки, пятнадцать штук. Командир полка Дудинцев приказал немедленно вывести из боя батальон Чернышова.
– Вывести из боя? – удивился начальник штаба майор Писарев.
– Да. Передайте комбатам, чтобы они продержались хотя бы один час.
– Понимаю, товарищ подполковник, – догадался Писарев, – вы хотите посадить батальон на самоходки и ударить во фланг врагу?
– Не только батальон Чернышева, но и роту автоматчиков, и взвод разведчиков.
… Ждали не долго, из-за кустов появились Николай Барыбин и Иван Прокопьев. На лице Ивана веселая улыбка, но он нарочито сердитым тоном сказал:
– Нам выделили только одну самоходку, садиться только в нее, все в одну машину. Поняли? На другие не заглядывайте и не лезьте. Предупреждаю, чтобы все было в порядке. Пошли.
Разведчики наконец-то сообразили, в чем дело, куда их привели и сразу все повеселели. Выйдя на опушку леса, они опытным глазом отыскивали замаскированные самоходные орудия – одно, второе, третье.
– Наша самая крайняя, – поясняет Прокопьев.
Нас встретил приветливо артиллерист-самоходчик в темном комбинезоне и в танкистском шлеме. Это был командир самоходки. Он еще издали махал нам рукой и торопил нас. Мы один за другим стали перелазить через заднюю бронированную стенку и устраиваться внутри тесного кузова. Не успели мы как следует разместиться, как командир СУ-76 скомандовал:
– Приготовиться к бою!
– Приготовиться к бою! – повторяет его команду Барыбин, эти слова относились, конечно, к нам.
Взревел двигатель, самоходка резко качнулась, набирая скорость, вышли из леса и понеслись по заснеженному полю. Выглядываю за борт и вижу вереницу таких же машин, но облепленных пехотинцами, несущихся друг за другом, оставляя за собой снежные вихри. Вот они на большой скорости спускаются по лощине к Одеру и стремительно приближаются к селу Цэкерик. Противник из села открывает огонь. В идущую впереди самоходку попадает вражеский снаряд. Взрывом разбрасывает обезображенные тела наших бойцов, секунду назад сидевших на ее броне. Самоходка мгновенно останавливается, несколько секунд дымит и вдруг вспыхивает ослепительным пламенем. Наша самоходка проскакивает мимо и в тесной группе с другими машинами несется к вражеским позициям. Это самые захватывающие минуты. Разведчики крепче сжали свои автоматы в ожидании близкой схватки. Мне показалось, что наступила непонятная тишина, хотя продолжали реветь моторы, стрельба усилилась. Неожиданно наша самоходка резко вздрогнула и, как мне показалось, остановилась, и я подумал, что в нее угодил фашистский снаряд. Но когда увидел, что казенная часть орудия откатилась назад и из нее вылетела пустая дымящаяся гильза, а заряжающий ловким натренированным движением послал в ее пасть новый снаряд, понял, что это был всего лишь выстрел нашего орудия. Другие самоходки, тоже стреляя на ходу, стремительно неслись вперед.
Все ближе каменные дома, за которыми притаились противотанковые пушки, ведущие сейчас огонь по наступающим самоходкам. Все ближе траншеи, в которых засели солдаты противника. Вот уже видны их каски. Видим, как они забегали по окопам, как солдаты врага выскакивают из укрытий, бросая оружие, и пытаются спрятаться во дворах близлежащих строений. Но везде их настигают наши пули.
Самоходка вдруг резко качнулась, последовал сильный удар, от которого меня больно тряхнуло – это наша машина проскочила над передней траншеей врага. Разведчики Иван Григорьев, Филипп Зверев, Алексей Волокитин высунулись по пояс из кузова, ведут огонь по разбегающимся фашистам. Короткий взмах руки – и граната летит в цель. Другие самоходки тоже врезаются в боевые порядки врага. Наша СУ-76, ломая деревья, несется по какому-то саду. Комки и оторванные сучья залетают в кузов. Пробив деревянный сарай, а затем и кирпичную стенку, отчего в кузов влетают обломки досок и битого кирпича, самоходка вылетела на улицу и уперлась в большой каменный дом на противоположной стороне, остановилась. Улица настолько узка, что самоходная установка не может на ней развернуться.
– Всем за борт! – командует Барыбин и первым спрыгивает на брусчатку.
«Тю-тю-тю!»– визжат пролетающие мимо пули.
Помогая друг другу, выскакиваем на мостовую и, не дожидаясь команды, вступаем в схватку с вражескими солдатами. Немцы, отступая в глубь села, группируются во дворах и на перекрестках, выбегают на узкую и извилистую улочку, лицом к лицу сталкиваются с разведчиками. Скоропалительная, ежесекундно меняющаяся обстановка была на руку разведчикам, они привыкли к ней. Неожиданная атака наших самоходок полностью деморализовала врага, и теперь бой походил на завершающий этап шахматной партии, еще одно усилие, и будет поставлен мат. Однако, Барыбин опасался, как бы разведчики, увлеченные преследованием врага, не оторвался бы слишком далеко от стрелков и сами бы не попали в окружение. И в тоже время, важно было не упустить инициативу, умело воспользоваться моментом, чтобы посеять панику в рядах противника, нанести ему значительный урон.
– Не отставать! За мной! – командует младший лейтенант и бросается вниз по улице, надеясь соединиться с какой-нибудь стрелковой ротой. Я вижу, Саша Хомяков, выпрыгнув из самоходки, лицом к лицу встретился с двумя фашистами. Короткой очередью из автомата он уложил их. Потом подбежал к каменному забору, с которого спрыгнули убитые им фашисты, и заглянул через него. Тут же выдернул предохранительную чеку гранаты и спокойно, нет, не бросил, а опустил ее через забор. В ожидании взрыва он опустился на корточки, прижавшись спиной к забору. После взрыва гранаты он еще раз заглянул через забор, чтобы убедиться, что граната сделала свое дело, и побежал догонять разведчиков.
Неожиданный удар батальона Чернышева, поддержанный пятнадцатью самоходными артиллеристскими установками во фланг противника, поставил гитлеровцев под угрозу окружения. Чтобы спасти подразделения морской пехоты от полного разгрома, на отражение этого удара со стороны железнодорожной станции были брошены танки. Завязался ожесточенный бой большого числа бронированных машин. Чтобы отразить танковый удар немцев, Дудинцев снял всю артиллерию и подразделения ПТР с главного направления, которое теперь стало второстепенным, и направил их сюда, на северную окраину села. Таким способом противнику пришлось вывести из села всю морскую пехоту и сосредоточить ее на новых рубежах у железнодорожной станции. Село Цэкерик было полностью вновь занято нашими войсками, на этот раз окончательно. Только в этом бою было убито 350 и взято плен 127 солдат и офицеров противника, уничтожено 13 танков, 9 самоходных установок и 7 бронетранспортеров.
Когда в Цэкерике затих бой, разведчики побежали к церкви, где на колокольне остались двое их товарищей. Виталий Чеботарев и Игнат Омельченко сидели на ступеньках у входа в церковь и улыбались.
– Вот они, голубчики, целехонькие и невредимы! – обрадовано закричал Хомяков. Разведчики сгрудились около них, стали обнимать, хлопать по плечу и расспрашивать о пережитом.
– А где Виктор Кондрашов? – спросил Иван Прокопьев.
– Не знаем, его с нами не было.
Мы тщательно осмотрели подвал, в котором жили, до сегодняшнего наступления немцев и все прилегающие к нему дома, но Виктора Кондрашова нигде не нашли. Его не было ни среди живых, ни среди мертвых. Он пропал, словно канул в воду.
