Иван Николаевич Бывших
Рассказы разведчика
– Ну, как? – спросил он, беря из моих рук трофейную винтовку.
– Всё в порядке, фашистского снайпера больше не существует, – радостно воскликнул я. Но в это время над нами прошла пулемётная очередь, может быть, даже выпустили её наши пулемётчики, мы распластались на тротуаре. А я продолжал: – Пришлось бросить три гранаты. Понимаешь, боялся что выживет.
– И правильно сделал, – согласился Горбатюк, отползая за угол дома. Через улицу бежали стрелки и вели огонь из винтовок, их поддерживали наши пулемётчики, стреляя по чердакам и окнам домов, где сидели фашистские солдаты.
– А где наш взвод? – спросил я.
– Не знаю, надо искать, – ответил Горбатюк, и мы оба побежали вслед за наступающими бойцами.
За уничтожение фашистского снайпера на улице города Шпайдау сразу после окончания войны мне был вручён второй орден Красной Звезды, а Анатолий Горбатюк, который рискуя жизнью, сопровождал меня и сильно помог мне в этом деле, даже не получил благодарность. Больше того, через несколько минут после этого, во время штурма заводских ворот разведчик Анатолий Денисович Горбатюк будет убит. Такие несправедливости и нелепости на войне случаются не редко. Ещё от своего отца – старого царского солдата, я слышал старинную поговорку – «У кого грудь в крестах, а у кого голова в кустах». На войне у солдат бывают разные судьбы. Это и называется солдатским счастьем или несчастьем.
Мы бросились догонять разведчиков, но в суматохе уличного боя с постоянно меняющейся обстановкой, сделать это не просто. Нашли мы их в кювете объездной дороги перед проходной завода, корпуса которого я видел с балкона жилого дома.
– Товарищ ст. лейтенант, фашистский снайпер уничтожен. Вот его винтовка, – сказал я, указывая рукой на мой трофей, который всё ещё таскал Анатолий.
– Знаю, молодец. Мы слышали твои взрывы, после боя доложишь обстоятельно, а теперь давай включайся в наше дело, – ответил он. Он был занят разговором с Иваном Прокопьевым, командиром взвода пеших разведчиков, и мне показалось обидным его недостаточное внимание ко мне после того, что я сделал. Я обиделся и про себя решил: «Ну и пусть, больше никуда не пойду. Никакой инициативы, буду делать только то, что прикажут». Конечно, такого настроения и напускного упрямства хватило у меня на несколько минут.
Перед разведчиками возвышались тёмные корпуса огромного завода. Его опоясывала и уходила в темноту высокая, глухая кирпичная стена. И я подумал, как мы будем перелазить через неё, что бы проникнуть на заводской двор. Хорошо бы её разрушить фаустпатроном, но фаустпатрона я не вижу ни у кого из разведчиков. Чуть левее вижу приземистое одноэтажное здание проходной, радом с которым высокие узорчатые ворота. На фронтоне их красуется полукруглая вывеска «Сименсверке».
– Отдай мне её, – попросил Виталий, который держал в руках трофейную винтовку с оптическим прицелом и внимательно рассматривал её. – Как-никак я снайпер.
– Пожалуйста, бери. Она мне не нужна, – ответил я охотно.
Я понял, что ст. лейтенант уже в деталях договорился с командиром штурмового отряда майором Чернышовым о предстоящем штурме заводских ворот и проходной, и ждал сигнала для атаки. Вот заговорили два наших станковых пулемёта, в небо взвилась красная ракета и ст. лейтенант негромко скомандовал:
– Ребята, вперёд! – и сам первым бросился через пустырь, отделяющий разведчиков от проходной завода. Мы с Анатолием Горбатюком, ещё не успев как следует отдышаться и разобраться в обстановке, тоже побежали за разведчиками. А разведчики рассыпались по пустырю и с нескольких сторон приближались к заводской стене. Вот уже несколько человек укрылись под её высоким отвесом, бегут к воротам. Я бегу за Горбатюком и думаю: не отстать бы. Хорошо, что у меня нет лишнего груза – трофейной винтовки. Что бы я с ней делал? Проходная без окон, но у неё несколько входов, в которые сейчас вбегают разведчики. Многие из них столпились у ворот и безуспешно пытаются открыть их. Кто-то карабкается вверх по согнутым в узоры металлическим прутьям. Мы с Анатолием подбежали как раз к этой группе и, забросив автоматы за спины, тоже полезли вверх. Только теперь я заметил, что со стороны заводского корпуса, видневшегося в глубине двора, ведётся обстрел ворот и проходной. Там немцы. Вдруг на меня сверху падает кто-то из разведчиков и сшибает на землю. Хорошо, что я ещё не высоко поднялся. Я наклоняюсь к упавшему, чтобы помочь ему встать на ноги, и узнаю в нём Анатолия Гарбатюка. Его глаза закрыты, а голова беспомощно свисает в низ. Почувствовав неладное, я начинаю его тормошить, а когда расстёгиваю его бушлат, то вижу пулевое ранение на груди. Немецкая пуля ударила в грудь молодого разведчика, прошла на вылет и оборвала ему жизнь. Я оттащил убитого друга к стене и громко крикнул:
– Санитары, ко мне!
А разведчики уже спрыгивают на землю по ту сторону ворот, бьют чем-то по массивным засовам, гремят железом. И вот ворота медленно, со скрипом, начали отворяться. Через пустырь с винтовками наперевес бегут бойцы штурмового отряда и устремляются в открытые ворота.
– Санитары, ко мне! – кричу я снова.
Ко мне подбегают два санитара с носилками, и я помогаю им уложить на них тело убитого разведчика. Так погиб ещё один наш разведчик Анатолий Денисович Горбатюк, девятнадцатилетний парнишка с Украины, который не дожил до Победы всего десять дней. Мне было до слёз жалко Анатолия, ведь в последних боях за Берлин мы как-то сдружились и сблизились, старались чаще быть поближе друг к другу. И вот на тебе! Нет больше моего друга. Он погиб так нелепо и так неожиданно. Я стоял у ворот завода «Сименсверке» и глазами провожал носилки, на которых лежал мой новый товарищ, который мог стать моим настоящим другом, но не успел.
Между тем, штурм заводских корпусов успешно продолжался. Батальоны полка везде теснили фашистских солдат, вышибали их из укрытий и один за другим занимали огромные полупустующие корпуса, похожие на ангары. Пройдя завод насквозь, разведчики, а за ними бойцы штурмового отряда и других батальонов, заняли ещё несколько жилых кварталов в городе и ровно в 5 часов утра 27 апреля 1945 года вышли на западный берег реки Хавель, полностью очистив город Шпандау. По ту сторону реки хорошо просматривались кварталы Берлина, в которых продолжался бой. Посреди реки виднелся большой остров Эйсвердер, но мост к нему был разрушен. В это же время к берегу Хавеля вышли с боями и другие полки нашей дивизии. Ближайшая задача была выполнена, и Берлин ещё плотнее был зажат в железное кольцо наших войск.
Я сказал, что в 5 часов утра город Шпандау полностью перешёл в наши руки. Но, оказалось, что не совсем так. Недалеко от завода в центре одной городской площади стоял массивный костел с высоким остроконечным шпилем. За стенами этого костела, как в крепости, засели фашисты и продолжали отстреливаться через узкие оконца, никого не подпуская к костёлу.
Я узнал об этом тогда, когда неожиданно к старшему лейтенанту Фараонову прибыл офицер связи и передал ему приказ командира полка, немедленно взводу разведки прибыть на его НП. Подполковник М.П. Дудинцев и его заместитель по политической части Г.И. Жмуренко как раз обсуждали создавшееся положение и что нужно сделать, чтоб быстрее ликвидировать этот последний очаг сопротивления гитлеровцев.
Начинался новый день, а в светлое время суток ничего было думать о штурме – было бы много напрасных жертв, так как у фашистов имелось несколько станковых пулемётов. Применение артиллерии тоже исключалось – вокруг были жилые дома. Подполковник Жмуренко предложил предъявить засевшим в костёле фашистам ультиматум о сдаче в плен. Может быть, они пойдут на это. Сейчас, в последние дни войны, а это все понимали, участилась добровольная сдача в плен фашистских солдат, если их поставить в безвыходное положение. В качестве советского парламентёра была предложена кандидатура начальника разведки полка старшего лейтенанта Фараонова. Вот почему так срочно он был вызван к командиру полка.
На пути к Н.П. Фаранов успел кое-что выведать у офицера связи, молоденького лейтенанта о причине его вызова и когда командир полка спросил его:
– Знаешь обстановку?
Он ответил:
– Знаю, товарищ подполковник.
– Пойдёшь к немцам?
– Пойду, товарищ подполковник.
– Возьми с собой переводчика и ещё одного разведчика и больше никого не надо. Хватит вас троих. Даю вам десять минут, приведите себя в порядок. Всё остальное мы приготовили сами.
Этот разговор, произошёл у меня на глазах, и только тогда, когда Фараонов назвал меня и Виталия Чеботарёва своими спутниками, я понял, о чём идёт речь, и страшно заволновался. А беспокоился я не за свою жизнь, я уже сказал, что на глазах людей смерть не страшна, а за то, что я могу не выполнить свою, как мне казалось, высокую миссию.
Наблюдательный пункт командира полка находился в квартире жилого дома напротив костела, и наблюдение велось прямо через обыкновенное окно, выходившее на площадь. Нас провели в соседнюю комнату и два ординарца Дудинцева и Жмуренко начистили нам сапоги, пришили недостающие пуговицы на шинелях и бушлате, заменили у меня поясной ремень, а Виталия Чеботарёва заставили надеть новую пилотку вместо какого-то шлема, который он носил постоянно в последнее время.
Начищенные и подтянутые мы предстали перед нашим начальством. Дудинцев и Жмуренко бегло осмотрели нас и ничего не сказали.
– Пойдёте с белым флагом в руках через площадь к главному входу в костёл, – начал своё напутствие командир полка: – и на словах передадите
< Здесь текст утрачен>
Выглянув из-за угла, я увидел площадь, точнее говоря, часть её, на которой не было ни одного человека. Оттуда доносились винтовочные и пулемётные очереди, как с нашей, так и с немецкой стороны.
– Как ведёт себя немец? – спросил Жмуренко у майора Чернышова.
– Обыкновенно, как всегда. Постреливает, но большой активности не проявляет. Мы тоже держим его под постоянным обстрелом, – ответил майор.
– В таком случае, начинаем действовать, – сказал Г.И. Жмуренко и посмотрел на часы. – Сейчас 8 часов 25 минут.
Майор Чернышов отдал команду, и стрельба с нашей стороны сразу прекратилась, видимо, наши стрелки были заранее предупреждены об этом. Два офицера вышли на середину переулка, подняли вверх руки с ракетницей и одновременно выстрелили. В небо взметнулись сразу две зелёные ракеты. Офицеры быстро перезарядили ракетницы и снова одновременно выстрелили. В небо взметнулись сразу две зеленые ракеты. Офицеры быстро перезарядили ракетницы и снова одновременно выстрелили. Так с небольшим перерывом в небо было послано шесть зеленых ракет.
Прошло несколько томительных минут ожидания. Фашисты тоже прекратили стрельбу. Они, конечно, ни о чем не догадываются, но тоже не стреляют, выжидают, припав к амбразурам. Тогда офицеры-ракетчики еще дважды пустили в небо парные зеленые ракеты и мы, сделав несколько шагов, вышли из-за угла большого многоэтажного дома и оказались на площади.
Впереди идет старший лейтенант Фараонов. Он двумя руками держит древко с развивающимся над его головой белым флагом. Полотнище большое, плещется от встречного ветра, временами касается моего лица. Я иду по левую руку капитана и зорко смотрю вперед, а по другую сторону ходко идет Виталий Дмитриевич Чеботарев.
В нашем полку не было громкоговорящей радиоустановки. Такая имелась в политотделе дивизии. Ею заведовал мой старый друг красноармеец-агитатор Алексей Курский. По моему предположению, надо было бы перед нашим выходом к немцам известить их об этом по радио. Выпущенные зеленые ракеты они могут истолковать по-другому, а увидев нас, не разберутся в чем дело и подстрелят, как солдат противника, попавших им на мушку. Вот о чем я думал, выходя на площадь.
Мы идем на виду у наших и фашистских солдат, четко отбивая шаг о брусчатку пустынной площади. Я знаю, что сейчас из своих укрытий за ними наблюдают сотни любопытных, коварных, удивленных, ненавидящих, ликующих, настороженных, восторженных человеческих глаз. Вот почему я расправляю свою спину и еще выше поднимаю голову. Чувствую, что мое неровное и беспокойное состояние постепенно проходит, и его место занимают уверенность в себе, твердость и удивительное спокойствие. Мне в эту минуту было ничего не страшно, ни торчащие из узеньких щелей-оконцев стволы немецких пулеметов, ни угрожающее молчание темных проемов костела. Наши шаги гулко, а я бы сказал, звонко раздаются на площади в утренней тишине, и эхо возвращает их нам обратно от высоких стен зданий, обступивших нас со всех сторон. Я смотрю вперед на торец костела, к которому мы приближались, и вижу дугообразный арочный портал и массивную металлическую дверь в глубине его. К богатому резьбой порталу ведет невысокая, не больше чем на десять ступенек, конусообразная лестница. Я соображаю, в каком месте этой лестницы мы будем подниматься к двери.
Вдруг впереди нас в десяти-пятнадцати шагах на брусчатке вспыхнули голубенькие фонтанчики от ударов немецких пуль, которые с воем отрикошетили мимо нас. Это была короткая пулеметная очередь – предупреждением которой немецкие пулеметчики, видимо, хотели нас остановить.
– Спокойно! – сказал старший лейтенант, не замедляя своего шага. – Не поддадимся на провокацию!
Это была действительно провокация, рассчитанная на наши слабые нервы. Если бы фашистский пулеметчик захотел нас расстрелять, то сделать это он мог бы без особого труда. Мы-то знаем, как метко стреляют немецкие пулеметчики. Я, конечно, вздрогнул от неожиданного удара разрывных пуль о мостовую, но не подал вида, а старался спокойно, как старший лейтенант, идти за ним дальше. Жду еще такой очереди, но ее больше не было. Мы идем неторопливо, старший лейтенант высоко над собой держит развивающийся флаг, все ближе и ближе лестница, она, словно магнит, притягивает мой взгляд. Вот уже мы подходим к ней вплотную, и старший лейтенант первым ставит свою ногу на ее нижнюю ступеньку. Не спеша, мы поднимаемся по ней наверх и подходим к порталу. Я обращаю внимание на изумительные рельефные узоры, которые обрамляли портал сверху до низу. Входная дверь из двух металлических массивных половинок была закрытой. На каждой из этих половинок висели вместо ручек два огромных металлических кольца. Ст. лейтенант остановился, придерживая флаг, чтобы он не ударился о лепные украшения и тихо сказал:
– Откройте двери.
Мы с Виталием Чеботаревым оба бросились к двери, схватились за кольца и попытались ее открыть. Дверь не открылась, она была заперта изнутри. Наступила неловкая минута, я не знал, что делать дальше.
– Стучите в дверь, пускай открывают, – также спокойно и негромко сказал Фараонов.
Я стал кулаками стучать о металл, но удары получались глухими и мягкими, их могут и не услышать. Тогда я стал стучать металлическим кольцом. Виталий Чеботарев делал то же самое.
Неожиданно дверь приоткрылась и из нее высунулась рыжая голова фашистского солдата. Солдат этот удивленно посмотрел на нас и спросил:
– Чего надо?
Я шагнул поближе к двери и четко начал говорить по-немецки:
– Мы парламентеры Красной Армии, прибыли к вам…
Немец не дослушал меня и скрылся за дверью.
Мы с Виталием Чеботаревым стали снова стучать и бренчать кольцами. Прошло уже много времени и никто не отзывался на наш стук. Но вот за дверью что-то брякнуло, она снова приоткрылась и в ней показался немецкий офицер, который вышел наполовину из-за двери. Я удивился, что он был медицинским работником, согласно его погонам. Я снова начал говорить по-немецки заранее подготовленный текст:
– Мы парламентеры Красной Армии, прибыли к вам для ведения переговоров о вашей капитуляции. Прошу провести нас к старшему по званию офицеру или к начальнику вашего гарнизона.
Немецкий офицер криво усмехнулся и пробормотал:
– Какой гарнизон? Здесь нет гарнизона, здесь только одни больные, да раненные солдаты. Здесь лазарет.
И он тут же скрылся за дверью, оставив ее приоткрытой. Я схватился за кольцо, а Виталий успел просунуть в дверь ногу, и дверь осталась не запертой. Старший лейтенант первый вошел в нее, а мы последовали за ним. В нос ударил неприятный, едкий, больничный запах. Мы оказались в темном помещении прихожей и на первых порах ничего не могли рассмотреть. В темноте мы нащупали еще одну дверь и когда открыли ее, то увидели такое, что не поддается описанию. Посередине большого зала, в проходах и на каких-то возвышениях сплошь стояли койки и даже носилки, на которых лежали раненные немецкие солдаты. Некоторые из них, которые были ближе к выходу, увидев нас, привстали на локти и неузнаваемо смотрели на нас. Другие, поняв, в чем дело, отвернулись к стенке, некоторые стонали и просили пить. Противный, затхлый, больничный запах парил в костеле, как густой туман над озером. Это был настоящий лазарет раненных солдат.
К нам подошел молодой щеголевато одетый офицер с ехидно-веселой улыбкой, вид которого не вязался с обстановкой, парившей в этом зале, посмотрел на нас и сказал:
– Я старший врач лазарета, что вы хотите?
Я начал опять говорить заранее подготовленный текст, который закончил словами о немедленной капитуляции.
– Какая капитуляция? Разве вы не видите, что здесь делается? – ответил врач с ехидной усмешкой.
Я перевёл эти слова ст. лейтенанту, тот спросил:
– Видим, раненых много, им надо оказать срочную медицинскую помощь.
– Так окажите, вы же победители! – опять съехидничал врач.
– Для этого вам необходимо прекратить всякое сопротивление и сдаться в плен, – сказал капитан. – Прикажите своим солдатам прекратить огонь из любого вида оружия и выбросьте белый флаг.
– Мои люди не стреляют, они лежат на больничных койках, – ответил немецкий врач, показывая рукой на раненых.
– Кто же тогда стреляет из пулемётов и не подпускает наших солдат к костёлу?
– Не знаю. Они забежали сюда недавно, установили пулемёты, и стреляют, хотя мы просили их не делать этого. Идите и возьмите их в плен сами.
Я перевёл эти слова ст. лейтенанту и от себя добавил:
– Товарищ ст. лейтенант, врач говорит правду. Может быть, мы с младшим сержантом поднимемся наверх и разоружим этих пулемётчиков?
Капитан пропустил мимо ушей моё предложение и приказал мне точнее перевести его следующие слова:
– Значит, Вы здесь не хозяин! В таком случае мы понапрасну тратим время. Если через час не прекратиться стрельба из костёла, то мы откроем такой артиллерийский огонь, что от вас останется мокрое место. И за это в ответе будете вы!
Я перевёл. Немецкий офицер стоял молча, опустив голову. Ему было не до улыбок. Я знал, что ст. лейтенант пугает его, и мы вряд ли пойдём на артиллерийский обстрел костёла. Но офицер этого не знал, тем более ему уже говорили о «зверствах» коммунистов, вот ст. лейтенант и воспользовался немецкой пропагандой, чтобы принудить немецкого врача к капитуляции. Вдруг он, ни слова не говоря, повернулся к нам спиной и скрылся за небольшой низенькой дверью, которую мы не заметили раньше. Через минуту из неё вышел пожилой, седой подполковник медицинской службы, видимо, начальник этого лазарета. Он тихо сказал:
– Хорошо, мы капитулируем, но только при одном условии.
Я перевёл.
– Никаких условий. Немедленная капитуляция и всё. Сразу же мы окажем вам помощь в лечении ваших солдат, – сказал ст. лейтенант.
Подполковник выслушал мой перевод и потом сердито приказал своему врачу:
– Арестуйте этих нацистов, из-за них действительно пострадают мои раненые солдаты. – Потом он повернул лицо к ст. лейтенанту и продолжил: – Хорошо, мы согласны с Вашим предложением и ждём Ваших медработников. Идите и передайте мои слова Вашему командиру.
Старший лейтенант выслушал перевод этих слов, повернулся и твёрдой походкой зашагал к выходу. Мы поспешили за ним. Выйдя из душного костела, мы в том же порядке пошли через площадь, только капитан держал флаг в опущенной руке, выпущенный кусок полотнища которого, волочился за ним по брусчатке. Разговором с немцами я остался недоволен, не верил им и ожидал, что вот-вот раздастся пулеметная очередь, которая прошьет нас насквозь, ведь за пулеметами, как сказал немецкий подполковник, сидели нацисты, которых он приказал арестовать. Удастся ли это сделать старшему врачу лазарета? Нацисты – это члены гитлеровской партии, самые фанатичные и оголтелые солдаты.
Однако, мы спокойно, без приключений пересекли всю площадь, завернули за угол и встретились с офицерами, которые нас провожали. Только теперь я почувствовал, что моя спина была мокрой.
– Ну, что? – с нетерпением спросил майор.
– Сдаются, – ответил старший лейтенант и присел на край каменного выступа. Нервное напряжение дало о себе знать. – Там у них целый лазарет. Просят оказать их раненым солдатам медицинскую помощь. Я обещал.
Минут через двадцать Г.И. Жмуренко отправил нас снова в костел. Но на этот раз с нами шла большая группа медиков во главе с нашим старшим полковым врачом А.В. Чувыкиным. Медики несли с собой объемистые сумки с медикаментами, на которых красовался большой красный крест. Со стороны костела не было сделано ни одного выстрела.
В костеле находились 184 раненных немецких солдата, в основном с тяжелыми ранениями, 24 медицинских работника и 8 солдат, о которых говорил немецкий подполковник. Все они были разоружены и не оказали нам сопротивления.
Позже мне стало известно, что недалеко от костела на берегу Хавеля находилась мощная старинная крепость, в которой тоже был размещен немецкий лазарет. Воинская часть, которая действовала правее нас, тоже посылала в эту крепость своих парламентеров. Крепость эта тоже сдалась без боя.
