Иван Николаевич Бывших
Рассказы разведчика
16 В лабиринтах подземного завода
2 мая 1945 года пал Берлин, а 4 мая наша дивизия, которая уже находилась западнее столицы фашистской Германии, снова, во второй раз, форсировала реку Хавель под городом Ратенов, и захватила на противоположном берегу два села Геттлин и Грютц. До Эльбы теперь оставалось ровно двадцать километров. Мы знали, что река Эльба – разграничительная линия между нашими войсками, которые наступали с востока, и Союзными армиями, которые наступали с запада. По договоренности между союзниками эти войска должны встретиться на Эльбе. Но кто бы из них первыми не достиг Эльбы, дальше продвигаться не должен, а ждать союзников.
Фашисты продолжали упорно и фанатично сопротивляться. Они цеплялись за каждый населенный пункт, за каждый перекресток дорог, за каждую канаву и бугорок, но сил у них уже не было, остановить наше победоносное наступление они не могли. И все же, они еще могли обстрелять нас из пулеметов и минометов, сделать артиллерийский налет, в результате этого наши части продолжали нести потери. А это значит, продолжали умирать молодые наши парни, а кому захочется умереть на последних километрах войны, за несколько считанных часов до Победы?
Перед самой Эльбой разведчики 210 полка неожиданно для себя обнаружили огромный подземный пороховой завод, в котором работали сотни невольных рабочих из разных стран Европы. О том, что увидели разведчики в подземелье и что они там делали, ты узнаешь из этой очередной главы книжки.
5 мая 1945 года наш полк с тяжёлыми боями продвинулся вперёд и занял небольшую немецкую деревушку Ферхельс. До Эльбы оставалось всего десять километров. Рано утром 6 мая после небольшого артиллерийского налёта подразделения полка смяли ещё одну оборонительную полосу врага и устремились вперёд к Эльбе. В эти дни на устах всех наших бойцов и командиров было одно слово – Эльба! Здесь она несла свои воды с юга на север, по её восточному берегу проходила скоростная автомагистраль, на которой стоял небольшой немецкий городок Клитц, конечный и желанный пункт нашего полка.
Впереди наступающих подразделений, как всегда, идут разведчики. Командир взвода пеших разведчиков 210 полка старший сержант Иван Прокопьев вдруг спросил:
– Ребята, кто помнит, какого цвета шинели у американских солдат? Как бы нам не напороться на американцев, да не спутать их с немцами.
Этой ночью к нам во взвод приходил заместитель командира полка по политической части подполковник Г.И. Жмуренко и провёл беседу с разведчиками. Он сказал, что мы, разведчики, идём первыми и можем первыми встретиться с американцами.
– Так, не оплошайте и вовремя отличите американцев от немцев, – говорил он. – Помните ли вы силуэты американских танков, форму и знаки различая американских военнослужащих, которые вы изучали ещё на Одере?
Видимо, Прокопьев вспомнил эту беседу и вот сейчас неожиданно задал свой вопрос. Разведчики молчали, думали, и никто из них не решался ответить. Виталий Чеботарёв всё же откликнулся:
– Признаюсь честно, не помню. А вот какого цвета шинели у фашистов помню отлично. Так что, товарищ старший сержант, это тоже сейчас кое-что значит!
Местность, по которой шли разведчики, была не совсем обычной: песчаник, низкорослый сосновый лесок, который похож на кустарник, большие бестравные поляны и плохие просёлочные дороги.
– Ребята, где мы находимся? – воскликнул Алексей Волокитин, – По-моему, это не Германия, а что-то другое?
– Действительно, эта местность сильно смахивает на Одесские степи, – отозвался Василий Печенюк.
– Степи, не степи, а смотреть надо в оба! Видите, на опушке вон того лесочка замелькали немецкие каски? – сказал Иван Прокопьев, прячась за дерево. И как бы в подтверждение его слов над головами прошла пулемётная очередь. Сухие и острые колючки посыпались за шиворот разведчикам.
– Сколько их там, не пойму, – сказал Прокопьев, рассматривая в бинокль занятую фашистами опушку леса. – Сделаем так, Хомяков, ты зайдёшь со своим отделением к ним в тыл слева по низине. А мы здесь в это время пошумим, постреляем.
– Ребята! За мной! – скомандовал Александр Хомяков и сам по-пластунски стал уползать в кусты в обход фашистов.
Остальные разведчики рассыпались по низине, заняв обе стороны просёлочной дороги, и открыли огонь из автоматов с разных сторон и направлений, чтобы создать видимость, что нас здесь много. Это был ещё один из фашистских заслонов, которые разведчики встречали много раз. Солдаты противника засели в небольших окопчиках и вели ружейно-пулемётный огонь. Лезть под пулемёт было опасно, и Прокопьев ждал, когда отделение Хомякова ударит им с тыла. Все разведчики по опыту знали этот манёвр и подготовились к решительному броску. У каждого разведчика за плечами было не менее десятка таких вот стычек с фашистами, им – разведчикам, не надо объяснять и вталковывать, что делать в данной конкретной ситуации. Под конец войны успешно бить фашистов научился каждый боец и каждый командир. То, чего у нас не хватало в начале войны, сейчас было хоть отбавляй.
Фашисты огрызались недолго. Вдруг в их стане поднялась беспорядочная стрельба, ухнуло несколько взрывов ручных гранат, возникла паника, пулемёт замолчал.
– Ребята, вперёд! – крикнул Прокопьев и бросился бежать к опушке леса, на ходу стреляя из автомата.
Каждый разведчик заранее наметил себе путь движения к цели, на этом пути выбрал укрытие на случай, если немецкий пулемёт заговорит опять. А если нет, то стремительным броском он преодолеет это расстояние и ворвётся в расположение врага. Я всегда подчёркивал, подчёркиваю и сейчас, что во время такой скоротечной схватки, разведчики действуют дружно, напористо, с инициативой и знанием своего дела, помогая и защищая друг друга. Командовать и руководить ими во время схватки не надо, им надо только указать цель, поставить задачу, остальное они сделают сами. В последних боях особенно, разведчики громили врага с каким-то невероятным воодушевлением и подъёмом, легко и как бы играючи. Вот такое было наше моральное и материальное превосходство над врагом. Хотя пулемёт в руках немецкого солдата, оставался пулемётом и стрелял он не хуже, чем в прошлых боях и сражениях.
Фашистский заслон был разгромлен. Основное дело сделали разведчики из отделения Александра Хомякова. Они незамеченными подползли к фашистам с тыла и забросали их гранатами. Пулемёт был разбит, пулемётчики уничтожены.
В воздухе послышался тонкий нарастающий и одновременно меняющийся тоном свист летящего снаряда. Вот уже вместо свиста слышаться низкие булькающие звуки, которые вскоре совсем исчезли. И в этот момент не далеко от разведчиков прогремел мощный потрясающий всю округу взрыв. В воздух взлетели вырванные с корнями кусты и комья земли, которые дождём стали падать вокруг разведчиков.
– Ничего себе, подарочек! – сказал Филипп Зверев, стряхивая с себя упавший кусок земли, – Откуда это прилетел?
Минут через пять снова послышался точно такой же нарастающий свист. Снаряд с характерным рокотом пролетел высоко над головами разведчиков и разорвался далеко позади нас. Начался методичный обстрел наших наступающих частей немецкой дальнобойной артиллерией, может быть даже из-за Эльбы. Обстрел этот не прекращался до конца дня.
Ещё утром разведчики услышали длинный несмолкающий гудок. По мере их продвижения вперёд гудок этот становился всё громче и громче. Пройдя ещё несколько сот метров, разведчики неожиданно упёрлись в колючую проволоку. А за ней на небольшом расстоянии возвышался сплошной сеточный забор высотой в три-четыре метра. Металлическая сетка держалась на массивных железобетонных опорах, вкопанных в землю. Поверх забора проходили электрические провода. В пролётах через равные промежутки весели плакаты с изображением мёртвой головы и скрещенными костями и надписью по-немецки: «Внимание! Высокое напряжение!» Забор встал поперёк пути разведчиков и тянулся в обе стороны на неизвестное расстояние.
– Вот тебе на! – Воскликнул Николай Шатаев, поправляя на голове пилотку.
– Зона какая-то, а вышек с часовыми не видно, – рассуждая, вслух, промолвил Сергей Ляшко.
– Ребята, по нему ток идёт, чуете… – предупредил нас Евгений Шлепин.
Разведчики удивлённо рассматривали забор, не понимая зачем он здесь, так как за ним не было видно никаких сооружений, а продолжалась та же самая песчано-лесистая местность.
– Может быть, это какой-нибудь новый вид укреплений с электричеством? – воскликнул Алексей Гладков.
– Осторожно пройдёмте вдоль забора, – сказал Иван Прокопьев. Может быть, найдём ворота или калитку.
Разведчики двинулись параллельно забору по еле заметной тропинке, готовые в любую минуту открыть огонь по врагу. Шли долго, с остановками и выжиданием и, казалось, этому забору не будет конца.
– Немцы! – воскликнул Пётр Матвейчук и бросился на землю.
Над головами разведчиков просвистели фашистские пули. И только теперь Иван Прокопьев увидел их за забором в зоне, перебегающих от одной группы кустов к другой. Одновременно ответили сразу несколько наших автоматов.
– Товарищ старший сержант, тут вот дорожка какая-то, посмотрите… – сказал Пётр Коломиец.
Действительно, к забору вела свежевытоптанная и хорошо просматриваемая тропинка, которая имела продолжение и за забором. А сетка забора в том месте была сильно помята. Всё это создавало впечатление, что люди подходили к сеточному забору, перелазили через него и шли дальше. Это место заметили многие разведчики и стали сбегаться к нему. – Осторожно! Может быть это ловушка! – предупредил Прокопьев, заметив, как Виталий Чеботарёв протянул руки, чтобы взяться за проволоку. Окрик старшего сержанта заставил разведчика машинально отдёрнуть их. Фашисты продолжали обстреливать разведчиков, били не прицельно, больше для острастки. Сами же убегали дальше вглубь зоны. Чеботарёв тем временем схватил валявшийся на земле моток проволоки и набросил его на сетку.
– Товарищ старший сержант, не искрит, думаю, что электрического тока нет, – сказал он. Не успел Прокопьев ему ответить, как Виталий Чеботарёв резким движением забросил автомат за спину, повернул к товарищам своё улыбавшееся лицо и с возгласом: «Семи смертям не бывать, а одной не миновать!» бросился на сетку. Разведчики оцепенели от неожиданности, ведь каждый из них был уверен, что сетка находилась под высоким напряжением. Об этом же предупреждали и плакаты с нарисованными на них мёртвыми головами. Но, Чеботарёв, видимо, не разделял этого мнения. Несколько долгих секунд на глазах товарищей он неподвижно висел на сетке, вцепившись в неё голыми руками. Потом он медленно повернул голову, и разведчики увидели его широко улыбающееся лицо.
– Смотрите, живой, шевелится! – воскликнул Сергей Ляшко и подбежал к нему.
– А что со мной случится, если на сетке нет никакого тока, – откликнулся Виталий и быстро, как кошка, вскарабкался на самый верх, перелез через электрические провода и с самого верха спрыгнул на землю по ту сторону забора.
– Гладкову и Матвейчуку остаться здесь и встретить стрелковый батальон или роту автоматчиков, кто подойдёт первым, и указать путь в зону. Остальным всем – через забор, быстро! – командует Иван Прокопьев.
На преодоление этого очередного препятствия разведчикам потребовалось не больше минуты. Оказавшись по ту сторону проволочной сетки, они включились в погоню за фашистами. Виталий Чеботарёв бежал далеко впереди нас, изредка постреливая из автомата. Фашистов уже не было видно, они бежали быстрее нас, но стрельба их ясно прослушивалась из глубины зоны. Хотя местность в зоне была такой же, как и за забором, песчаные холмики, группы корявых сосёнок, различные перелески и большие отдельно стоящие деревья, но стали чаще попадаться дороги и дорожки, даже асфальтированные, со следами повозок и человеческих ног на песке.
Не буду томить читателя неизвестностью, скажу сразу, что местность эта, если только всё это можно назвать местностью, была не настоящей. И кустарники, и песчаные бугры и холмики, и деревья – всё это сделано человеческими руками. Это была своеобразная, огромная театральная декорация под открытым небом, предназначенная для введения в заблуждение американских и английских лётчиков. Разведчики этого, конечно, не знали. Не знали они так же и то, что под их ногами на глубине нескольких десятков метров находился огромный действующий пороховой завод с сотнями подневольных рабочих. Но об этом они, конечно, узнают и узнают очень скоро. Больше того, они даже спустятся в подземелье и своими глазами увидят рабочих и освободят их. А получилось это так.
Продвигаясь вперёд, разведчики стали обращать внимание на то, что всё чаще стали попадаться на глаза какие-то небольшие аккуратные холмики со встроенными и закрытыми дверцами. Вот появилась широкая аллея, по обеим сторонам которой возвышались земляные валы, стали встречаться и железобетонные тумбы непонятного назначения и вкопанные в землю металлические трубы большого диаметра с колпаками наверху.
Охранную вышку с пулемётом первым заметил сержант Филипп Зверев и вовремя предупредил своих товарищей. С вышки ударил немецкий скорострельный пулемёт. Пули прошили несколько тонкоствольных сосёнок, которые, как люди, вздрогнув, попадали на землю. Вышек было несколько, между ними проходил земляной вал и ещё один сеточный забор, но уже с воротами и будкой.
– В укрытие! – кричит Иван Прокопьев.
В это время старший сержант Алексей Волокитин, сделав короткую перебежку, свалился в какую-то яму, вырытую для проведения строительных работ. На дне валялись доски, кирпичи и железобетонные балки. Перешагнув через одну из них, он неожиданно встретился глазами с человеком, грязным и чумазым, который высовывался из-за кирпичной кладки. Точнее говоря, из-за кирпичной кладки показалась только его лохматая голова, но так близко, что её можно было достать рукой. Человек этот тоже замер от неожиданности и удивлённо смотрел на Волокитина. Потом чуть-чуть улыбнулся и осторожно стал протягивать к нему свою руку с вытянутым указательным пальцем. Потом ещё раз улыбнулся и сказал: «Москва!» ударил себя в грудь и радостно воскликнул: «Париз!»
Конечно, это был не фашист. Волокитин понял, что этого человека заворожила, как это было уже не раз, красная пятиконечная звёздочка на его пилотке. Волокитин ткнул в его грудь пальцем и спросил:
– Ты кто?
Тот схватил его за руку и громко закричал:
– Москва – Париз! Москва – Париз!
Волокитин с негодованием вырвал свою руку и сердито сказал:
– Но-но, осторожней! Потом повернулся и громко крикнул:
– Ребята, сюда! Посмотрите, кого я встретил!
В эту неглубокую яму мгновенно сбежались почти все разведчики. Они удивлённо смотрели на грязного незнакомца и ждали меня. Я прибежал последним.
– Иван, поговори с ним и узнай, кто он такой и как тут оказался, – сказал мне Прокопьев.
Конечно, я тоже понял, что это был не солдат и даже не немец. Но по-немецки он говорил неплохо, но очень быстро и эмоционально и я с трудом прослеживал его мысль. Из его длинного и путаного монолога я узнал новость, которой поспешил поделиться с разведчиками.
– Ребята, оказывается под нами в земле находится большой завод. Там сейчас много невольных рабочих. Их сотни, русских, поляков, бельгийцев и других национальностей. Этот парень – француз, его зовут Пьером. По вентиляционным каналам он поднялся наверх, разобрал кирпичную стенку, чтобы посмотреть, что делается на поверхности и встретился вот с ним – с Волокитиным.
– Здорово! – воскликнул Филипп Зверев. – Спроси, много ли там внизу фашистов?
Я перевёл этот вопрос Пьеру и его ответ разведчикам.
– Фашистских солдат там нет, одни мастера, да «капо». Вчера спускались полицаи, работы остановили, всех рабочих загнали в блоки и выключили электричество и вентиляцию.
– Капо? Что это такое? – спросил Виталий Чеботарёв.
Я знал по прошлым встречам с узниками концлагерей и ответил без помощи Пьера:
– Капо – это надзиратели из числа самих же заключённых или в данном случае рабочих. Они выслуживаются перед немцами и издеваются почище их.
Иван Прокопьев подошёл ко мне поближе и сказал:
– Спроси, можно ли нам вмести с ним спуститься в подземелье и выйти из него где-нибудь в другом месте?
Пьер на это радостно ответил:
– Конечно, можно. Я вас проведу по всем коридорам жилых блоков. Я всё там знаю. А как будут рады рабочие, когда увидят вас. Имейте в виду, спускаться тяжело и опасно, ведь шахта глубокая и отвесная, к тому же еще сплошная темнота. Но у моего товарища, который ждет меня на дне вентиляционной шахты, есть электрический фонарик.
– Фонарики есть и у нас, – ответил я Пьеру.
– Было бы неплохо через подземный завод выйти в тыл вот к этим! А? Как выдумаете? – спросил Прокопьев у разведчиков, указывая стволом автомата на сторожевые вышки врага.
Разведчики одобрительно зашумели, всем понравилось это необычное предложение.
– Сделаем так, – начал он приводить свой план в действие, – Волокитин, ты останешься здесь. Понимаешь, один. Замаскируешься как следует и сиди здесь до прихода старшего лейтенанта Сучкова. Сиди и ни гу-гу. Понял? Встретишь его или Карлыханова и все расскажешь и сам останешься с ними. Вниз не спускайся. Понял? Все.
Прокопьев повернулся ко мне и добавил:
– Ты пойдешь за проводником, я за тобой, остальные по отделениям. А ты, Алексей, пойдешь последним, замыкающим. Понял? Пересчитай всех, кто спустится под землю, чтобы знать точно.
– Я первым его встретил, а идти должен последним. Так не справедливо, – обиделся Волокитин.
На это Прокопьев ничего не ответил, пропустил его слова мимо своих ушей. Некогда спорить! Он приказал проверить оружие и обувь и вытащить электрические фонарики, у кого они есть. После этого отдал приказ на спуск в шахту.
Надо было видеть, с какой радостью Пьер стал протискиваться в узкий неудобный пролом в кирпичной стенке. Я с трудом пролез в него и оказался в низкой горизонтальной галерее. Пьер проворно ползет вперед, а я жду, когда пролезет в пролом Иван Прокопьев. Больно стукаясь головой о низкий потолок, я тоже ползу дальше, освобождая место для следующего разведчика. Проходит одна, две, три мучительных минуты, а мы все еще ползем по этой неудобной галерее. Я опасаюсь, что мои брюки на коленях могут прошоркаться об острые колючие, как рашпиль, камешки, которыми усыпан пол. Наконец, я ткнулся головой в зад Пьеру и остановился. Я понял, что мы достигли горловины шахты. В этом месте к шахте подходят несколько точно таких же галерей-воздухозаборников, в одной из которых мы и находились. По словам Пьера, шахта имеет диаметр около двух метров и уходит вертикально вниз на 10-13 метров. По ее бетонной стене проложены скобы, по которым Пьер поднялся на поверхность земли и по которым мы сейчас будем спускаться. Горловина шахты плотно закрыта металлической решеткой, но рабочие предусмотрительно прорезали в ней узкое отверстие. Сейчас Пьер найдет это отверстие и пролезет в него. Эти слова Пьера я перевожу Прокопьеву, а он передает их дальше разведчикам.
Пьер пролез быстро, а вот я застрял основательно. Отверстие в решетке было не только узким, но и неудобным, отстояло далеко от стенки шахты. Пролезь через него мне мешали автомат, запасной диск с патронами, финка и главное гранаты, висевшие на поясе. Только начну уже пролазить через него, как опять зацеплюсь чем-нибудь за прутья решетки, и мне снова приходилось подниматься наверх. Наконец, я протиснулся через него, и мои ноги повисли в воздухе. Но Пьер во время поймал их и руками поставил на первую металлическую скобу-ступеньку. Точно так же я помог найти эти ступеньки и Прокопьеву.
Вслед за Пьером я стал осторожно спускаться вниз по металлическим скобам, расставленным довольно далеко друг от друга на гладкой, как паркетный пол, стене шахты. Иван Прокопьев, словно тёмная туча, навис над моей головой.
– Если сейчас кто-нибудь включит вентиляторы, то мы сразу же будем смыты мощной струёй воздуха и окажемся на бетонном полу шахты, – сказал Пьер во время краткого отдыха.
Я посмотрел по сторонам и ничего не увидел, кроме непроглядной всепоглощающей темноты. Хотя я знал, что подо мною десятиметровая пропасть, мне было не страшно: я не видел эту пропасть глазами.
Вдруг далеко внизу мелькнул слабый огонек и тут же погас. И вот теперь у меня внутри все похолодело от ужаса. Видимо, я боялся высоты.
– Это Шарль, мой дружок, – сказал наш проводник. – Он заметил нас и подает сигнал, что там внизу у него все в порядке.
Я полностью потерял представление о том, сколько уже прошло времени от начала спуска и мне казалось, что не будет конца этим неудобным холодным ступеням на гладкой стене. Руки мои дрожали от усталости, и я стал опасаться, что могу и не выдержать и свалиться в шахту.
Наконец, я слышу, как Пьер ступил на пол шахты и помог мне встать на мои тоже дрожащие ноги, а его друг уже поддерживал Ивана Прокопьева. Пока я приходил в себя от путешествия по вертикальной стене, все разведчики, том числе и замыкающий Алексей Волокитин, оказались на дне шахты. Здесь было тесно, как в кузове самоходной установке. Пьер и его дружок Шарль, лицо которого я еще не видел, шепотом оживленно о чем-то говорили. Я не понимал их, они говорили на французском языке.
– Скажи им, пусть ведут нас прямо в жилые помещения рабочих, – сказал мне Прокопьев.
Я перевёл им эти слова нашего командира.
– Да, да, мы это понимаем, – сказал Пьер, – надо что-то делать с капо, их много и они вооружены.
– Так ведите нас к ним, – сказал я.
– Вот мы и думаем, как лучше это сделать. Капо надо захватить внезапно и без шума, что бы другие капо в других блоках не услышали это.
– Ничего, рабочие помогут, – уверенно сказал я, зная по опыту, когда мы освобождали лагеря военнопленных и как заключённые хватали охрану и своих мучителей – надзирателей.
Мы снова идём по горизонтальной галерее, но на этот раз в полный рост. Ведут нас новые французские друзья Шарль и Пьер. Перелазим через какие-то бетонные барьеры, попадаем то в одну, то в другую камеру с решётками и задвижками. Идём гуськом, тихо, стараемся, чтобы наши шаги, так гулко отдающиеся в бетонных камерах, были не слышны. Шарль иногда включает свой фонарик, чтобы найти дальнейший путь в этом лабиринте воздуховодов, камер, смесителей и вентиляционных полостей. Я иду и думаю, что нам самим, если потребовалось бы, ни за что не найти обратный выход. Вот французы, кажется, зашли сами и завели нас в тупик. Дальше хода не было, на нашем пути бетонная стенка, загороженная рамой с узкими вертикальными прогонами, похожими на жалюзи. Шарль с помощью длинного шеста, стоящего в углу, нажал на небольшой рычажок и жалюзи, встав на ребро, открылись. За ними я увидел огромные лопасти мощных вентиляторов.
– Будем пролазить между этими лопастями, – сказал Пьер и, став на колено, стал протискиваться в узкий зазор между лопастями. За ним полез я, а Шарль стал помогать мне, показывая, как лучше это сделать. Видимо, он не один раз пользовался этим путем.
По ту сторону вентилятора я опять оказался в большой бетонной камере с задвижками и решетками. В боковой стене я увидел небольшую дверь с ручкой и задвижкой. Все разведчики удачно преодолели это препятствие, только Алексей Волокитин сделал это со второй попытки. Пьер ключом открыл эту дверь, и мы по небольшой металлической лестнице спустились на бетонный пол довольно большой комнаты, в которой по одну сторону стояли электрические щиты с приборами и сигнальными лампочками, а по другую – верстаки, точила, ящики с инструментами. На стене висели предупредительные плакаты и огнетушители.
Пьер вытащил из своего кармана еще один ключ и, показывая им на высокую дверь, предупредил меня, а я всех разведчиков, чтобы мы шли тихо и ни в коем случае не включали даже на миг свои электрические фонарики.
– Капо очень подозрительны, беду чуют за километр, – пояснил он.
Мы приготовили свои автоматы и в полной темноте покинули щитовую и долго шли за проводниками по длинному коридору. Один раз в проходе блеснул тусклый огонек. Наши проводники остановились и прижались к холодной стене. Наконец, они подвели нас к двери, через щели которой пробивался слабый свет, и прислушались. Пьер тихо шепнул мне:
– Тут живут капо. Они там.
Прокопьев с силой толкнул дверь, от чего она настежь открылась и разведчики вломились в слабоосвещенную комнату. В центре ее стоял большой стол, заставленный консервными банками, недопитыми бутылками, повсюду на столе валялись куски хлеба и рыбы. По обе стороны стола на деревянных лавках сидели повеселевшие здоровяки и играли в карты.
– Хендэ хох! – громко крикнул Иван Прокопьев, наставляя на них свой автомат.
Здоровяки вскочили на ноги и послушно подняли руки. Только один из них, прячась за спину своего товарища, схватил телефонную трубку и неистово закричал в нее:
– Алярм! Алярм! (Тревога!),
Но он не знал, что Пьер и Шарль предусмотрительно оборвали провода. Кричал он напрасно, его никто не услышит.
Разведчики быстро разоружили надзирателей или как их презрительно называют сами заключенные рабочие «капо». Вооружены они были только пистолетами с небольшим числом патронов и… плетками. Всех их связали по рукам и заперли в соседней комнате, служившей им спальной. В комнату набежало немало рабочего люду в спецовках и халатах. Как они узнали о нашем появлении, неизвестно.
Прокопьев распорядился всем разведчикам остаться в этой комнате, а сам он, я и Виталий Чеботарев вместе с Пьером должны пойти в бункер, где жили рабочие. Бункер этот был рядом и когда мы вошли в него, то я невольно зажал свой нос рукой от того, что воздух был тяжелым, затхлым и не здоровым. Дышать было нечем. В бункере стояла сплошная темнота – зажигать свет, курить, ходить и громко разговаривать категорически запрещалось. В нем в несколько рядов стояли двух и трехэтажные нары, на которых лежали люди. Освещая себе путь электрическим фонариком, мы прошли между нарами весь бункер до конца. Люди еще не знали, кто мы и откуда появились. Они, видимо, приняли нас за надзирателей. Иногда луч света падал на лежащего на нарах человека, который, как бы защищаясь, закрывал лицо руками или натягивал на голову одеяло.
Но вдруг, все пришло в движение, люди повскакивали с нар, хватали нас руками, возбужденно и громко стали кричать и шуметь. Пьер объяснил нам, что все рабочие подземного завода размещены в блоках по национальному принципу. В этом – шестом блоке, где мы сейчас находимся, живут только французы, в четвертом и пятом блоках – русские, в третьем – поляки, а в первом – немцы. Я не был удивлен этим, так как знал, что фашисты держали концентрационных лагерях и немецких рабочих, противников Гитлера, в основном коммунистов и обращались с ними нисколько не лучше, чем с остальными. Всего было в подземелье десять блоков и два на поверхности.
В бункере поднялся невообразимый гвалт, и мы поспешили вернуться в комнату надзирателей. Здесь набилось еще больше народу – прибежали представители из других блоков. Перед Александром Хомяковым стоял человек в грязной спецовке и что-то убежденно говорил ему. Увидев нас, Хомяков обрадовался:
– Товарищ старший сержант, у них на заводе есть подпольный комитет, вот он представитель этого комитета от русского блока.
– Николай Маслов, – представился этот рабочий.
– Комитет – это хорошо. Сейчас надо немедленно арестовать всю охрану и всех надзирателей, но так, чтобы там наверху этого не заметили, – сказал Иван Прокопьев.
Пока Прокопьев говорил, Маслов утвердительно кивал головой в знак согласия и когда он кончил, Маслов сказал:
– Товарищ командир, это уже сделано. Во всех подземных блоках. Как только мы узнали, что вы в шестом блоке, так наш комитет сразу отдал приказ захватить надзирателей. Ведь в каждом блоке у нас есть боевые дружины, и есть оружие. – Маслов умолк и долго смотрел на Прокопьева, как бы раздумывая сказать или нет. Потом решился: – Товарищ командир, люди задыхаются от недостатка кислорода, разрешите включить вентиляцию? Да и освещение тоже?
Прокопов подумал и ответил:
– Освещение включить можно, а вот вентиляцию не надо. Подождите немного. Потерпите ещё. У нас наверху в галерее сидит разведчик, его затянет в шахту. Понимаете?
– Хорошо, так и сделаем. С поверхности нам передали, что там, на территории завода, уже идёт бой.
Это известие подхлестнуло старшего сержанта, и он сказал Николаю Маслову:
– Пойдёте с нами и покажите нам путь наверх, чтобы мы могли с тыла ударить по фашистам.
– Самый короткий путь через третий – польский блок. Пойдёмте, покажу.
О том, что аварийное освещение было уже включено, мы узнали, когда вышли в коридор. Теперь при тусклом свете электрических лампочек я мог получше рассмотреть этот огромный бетонный погреб, который называется блоком номер шесть. Стены, потолки, пол были бетонными и непокрашенными. На стенах кое-где красовались, выполненные масляной краской, указатели и запрещающие надписи, вроде «За курение – смерть!». Пол, вытоптанный тысячами ног, имел форму желоба, где скапливался мусор, вода и грязь. Кое-где он подновлялся путем укладки нового бетона. С потолка свисали электрические лампочки в матовых плафонах, огражденных сеткой из толстой проволоки, которые сейчас горели в пол накала.
По коридорам, несмотря на запрет, сновали возбужденные и взъерошенные люди. При виде нас они приостанавливались и приветливо улыбались.
– Позаботьтесь, чтобы все люди оставались на своих местах. Иначе могут возникнуть паника и давка. Пусть подождут, осталось недолго ждать, – сказал Прокопьев шедшему рядом с ним Николаю Маслову.
Тот, как обычно, утвердительно кивнул головой и ответил, что такой приказ комитет тоже отдал.
Мы шли по высокому, но узкому коридору, который, то разветвлялся на несколько ходов, то делал крутые повороты. Хорошо, что на всем пути коридор был освещен, хотя и слабо.
Третий, польский блок встретил нас пением. Польские рабочие сидели на своих нарах и в один голос пели свой национальный гимн «Еще Польска не сгинела». В центре бункера на столе стоял рослый поляк с бело-красным флагом в руках и махал им в такт гимна. Это был государственный флаг Польши. Удивительно, как польские рабочие сумели сохранить и сберечь его в этом страшном месте. Увидев нас, поляки повскакивали на нарах, кто на ноги, а кто и на колени и стали петь еще громче и энергичнее. Всеобщее ликование, слезы радости и счастья, приветственные рукопожатия и объятия сопровождали нас на всем пути по польскому блоку. Не трудно представить, что творилось сейчас в душах этих измученных, униженных, изработанных людей – рабов двадцатого века.
Наконец, мы миновали полутемный тамбур и через массивную дверь, точнее сказать ворота, вышли в огромный тоннель с полукруглым сводчатым потолком. Здесь нас ожидали три автокары с водителями. Это позаботились комитетчики. Тоннель не имел электрического освещения, поэтому были включены фары этих трех автокар. Николай Маслов и его товарищи разместили разведчиков на открытых площадках этих самодвижущихся тележек и сами пристроились на них, чтобы проводить нас к главному выходу. Тут я увидел стоящего у ворот Пьера в группе рабочих, не выдержал, спрыгнул с тележки и на прощанье крепко пожал ему руку.
