Иван Николаевич Бывших
Рассказы разведчика
12 За «языком»
Иногда нашему командованию требуется срочно уточнить, какая воинская часть врага обороняется против наших войск, и не появились ли на этом участке фронта его новые части. Для этого нужно взять в плен солдата противника, а лучше офицера, прямо из его окопа. Такой пленный на языке генералов называется «контрольным», а все наши солдаты называют его просто «языком». Как правило, захват «контрольного» пленного поручают дивизионным или полковым разведчикам. Дело это не простое, даже для опытных разведчиков, особенно, если противник длительное время стоит в обороне и успел отгородиться минными полями и колючей проволокой в несколько рядов.
В нашей дивизии мастером по захвату «языков» считался разведчик Герой Советского Союза Александр Матросов. Когда после неоднократных попыток разведчикам не удаётся захватить пленного, то начальник разведки дивизии майор Ф.С. Чайкин приглашает к себе старшину АЛ. Матросова и говорит ему:
– Саша, позарез нужен «язык». Помоги.
– Если нужен, достану, – спокойно отвечает Матросов. В «дело» он брал двух-трёх проверенных и лично ему известных разведчиков и через несколько ночей приводил пленного. У него были свои навыки и методы работы.
В этом рассказе описывается, как разведчики 210 стрелкового полка в марте 1945 года ходили за «языком» и что из этого получилось.
Сегодня ночью мы идём за «языком». Вот почему на мельнице, где размещался наш взвод пеших разведчиков, не было подъёма, и каждый спал, сколько хотел. В помещениях и во дворе стояла какая-то особая тишина.
Я лежу на кровати. Проснулся давно, а вставать не хочется – приятно думать о своём доме, о далёкой и милой сердцу Сибири. Мои родители живут под Минусинском. Вспоминаю мать. Нет, не вспоминаю, а вижу как наяву, суетящуюся на кухне в затрёпанном клеёнчатом фартуке, с ухватом в руках. Вот из столярной мастерской вернулся отец. Стряхнув с рукавов опилки и повесив пиджак, он не спеша сворачивает самокрутку.
Затем открывает дверцу железной печки и пальцами достает из неё тлеющие угольки, тоже не спеша, прикуривает. Я всегда удивлялся, как ему это удавалось делать. Вот в комнату вбегают мои младшие сестрёнки Лида и Галя, и сразу она наполняется щебетанием и смехом. Я знаю, что за эти три с лишним года разлуки сёстры сильно подросли, повзрослели, стали уже девушками, а я всё ещё вижу их длинноногими девчонками. Много бы я дал, чтобы хоть одним глазком взглянуть на них, на мою мать и отца. Душа соскучилась по родному дому, по родным сибирским просторам, по всему русскому, мирному, что меня окружало в то, кажется, очень далёкое время, когда я был школьником.
Рядом на узкой койке посапывает Николай Барыбин. Во сне он поворачивается, кровать скрипит. Младший лейтенант Николай Барыбин возглавит сегодня операцию по захвату контрольного пленного. За стеклянной перегородкой в большой комнате спят те, кто будет участвовать в операции. Вот в комнате кто-то встаёт, одевается и выходит наружу. Я натягиваю на себя новенькую, только что полученную гимнастёрку, и открываю дверь. День выдался тёплым, хотя и не солнечным. Несколько разведчиков сидят за столом, завтракают. Филипп Зверев, пристроившись на перевёрнутой вверх дном бочке, старательно бреется трофейной бритвой. У нас во взводе поддерживалась хорошая традиция: на ответственные задания ходить побритыми и со свежепришитыми подворотничками.
Свободного времени было много, и каждый старался использовать его для отдыха и для подготовки к предстоящей операции. Пётр Матвейчук смазывал автомат, проверял, хорошо ли без перекоса заряжен диск. Потом осматривает гранаты – «лимонки», покачивает их на руке, словно взвешивает. Валентин Черных подгоняет обувь. Виктор Чурбанов отстёгивает от гимнастёрки ордена и медали и завязывает их в тряпочку. Некоторые разведчики на случай своей гибели пишут прощальные письма и отдают их Николаю Кузьмину. Если придут живыми, то с радостью разрывают эти письма на мелкие кусочки. Сегодня я тоже решил написать такое прощальное на случай своей гибели письмо. Вот его содержание:
«Здравствуйте дорогие родители и сестрёнки!
Я пишу вам это письмо и хочу, чтобы оно не попало вам в руки. Дело в том, что его отправят мои товарищи только после моей смерти. Сегодня мы идём на ответственное задание, кому-то из нас суждено отдать свою молодую жизнь за счастье нашей Родины. И это выпало на мою долю. Прошу вас и заклинаю – не плачьте, и не убивайтесь по мне. Особенно прошу мою дорогую мамочку. Ведь я погиб за вас, за нашу любимую Родину, за счастье всех русских людей. Знайте, что я честно и добросовестно сражался с ненавистным врагом и до конца выполнил свой долг. Иду на задание с чистым сердцем, с думой о вас мои родные! Завидую тем, кто будет жить после Победы. Ваш сын и брат Иван».
Незаметно прошёл день. Барыбин дал команду собираться в путь. Мы попрощались с товарищами, которые не шли на задание, расселись на повозки и покатили по знакомой дороге.
Передний край проходил по западной окраине села Альт-Рюднитц. Фашисты занимали оборону по вершинам холмов. Выкопали траншеи в полный профиль, отгородились минными полями, подтянули с другого берега Одера орудия и миномёты. Противник израсходовал все свои резервы, прекратил атаки и вкопался в землю. Но и у нас не хватило сил сбросить его в Одер. Каждая сторона временно перешла к обороне, накапливала силы, готовилась к решительной схватке.
Неделю назад командир полка подполковник Дудинцев поставил перед разведчиками задачу: во что бы то ни стало взять контрольного пленного. Это приказ сверху. Целую неделю мы вели наблюдение за противником, тщательно изучали его огневую систему, режим дня передовых подразделений. Объектом для нападения был выбран наблюдательный пункт, расположенный на высоком бугре, где постоянно дежурили два солдата, видимо, артиллерийские разведчики.
Мы досконально на местности изучили маршрут движения по нейтральной полосе. В группу захвата вошли самые смелые и решительные разведчики – Виктор Чурбанов, Виталий Чеботарёв, Александр Хомяков и Иван Прокопьев. Каждый из них имел за пазухой обрывок верёвки, чтобы связать пленного, и тряпку, чтобы заткнуть ему рот. Две группы прикрытия по пять человек в каждой, должна обеспечить работу группы захвата, её отход и в нужный момент поддержать её огнём, принять бой на себя. Одной группой прикрытия командовал старший сержант Леонид Разуваев, другой, в которую был включён и я, – сержант Филипп Зверев.
Солнце давно скрылось за горизонтом, и на землю опустились вечерние сумерки. Лошади бегут бойко, повозки то и дело встряхивает на неровностях дороги. Поглядываем на небо, появиться ли сегодня луна? Но пока всё в порядке – небо затянуто не очень плотным покровом облаков.
Штаб 1-го батальона располагался в обширном подвале одного из жилых домов села Альт-Рюднитц. Посреди накуренной комнаты стоял большой стол, заваленный схемами и картами. Вокруг него толпились офицеры. Здесь находились командир нашего полка подполковник М.П. Дудинцев, начальник разведки капитан И.А. Тараненко и много других офицеров.
– Располагайтесь пока в соседней комнате, – сказал нам Тараненко.
Мы ждали долго. Наконец, в комнату вошёл Дудинцев. Он был в кителе и без головного убора. Разведчики вскочили на ноги и вытянулись по стойке смирно. Дудинцев как-то по-стариковски махнул рукой и сел на табурет. Положил свои жилистые руки на колени и долго смотрел себе под ноги. Потом поднял на нас глаза и тихо, не по-командирски, проговорил:
– Сыны мои дорогие! Я посылаю вас на трудное, даже очень трудное дело. Возможно, будут жертвы. Без них, к сожалению, на войне не обойдёшься. Но вы должны понять, как нам сейчас нужен пленный, живой фашист. Посылаю вас к врагу не ради славы, не за наградами, а ради нашей общей Победы, которая уже не за горами.
И вот мы уже в первой траншее. С тревогой смотрю в темноту, в сторону вражеской обороны, откуда время от времени раздаются винтовочные и пулемётные выстрелы. Всё готово к началу операции. Я знаю, что в нашем тылу, у орудий и миномётов замерли расчёты, готовые по первому сигналу открыть огонь. Телефонисты припали к трубкам, ведут контрольные переговоры: «Вишня», «Вишня» – я «Берёза», как слышишь? Отвечай». Огромная невидимая пружина сжата до предела, достаточно спустить крючок – и она мгновенно придёт в движение. А на боевом взводе этой пружины находимся мы – пятнадцать молодых ребят, одетых в военную форму и названных гордым словом «разведчики».
В ноль часов тридцать минут покидаем траншею и по одному по-пластунски ползём на нейтральную полосу. Впереди Николай Барыбин, за ним в два ряда разведчики обеих групп прикрытия. Последними ползут Чурбанов, Прокопьев, Хомяков и Чеботарёв. В таком порядке мы будем ползти до самого подножья бугра, на вершине которого находится вражеский окоп с наблюдателями – наша главная цель.
На переднем крае тихо. Изредка из глубины обороны противника пролетит над нами снаряд и разорвётся где-то на окраине села. Справа за цепью холмов, время от времени взлетают осветительные ракеты. Слева от нас низина, она полого спускается к самому Одеру. Здесь особенно тихо, так как фашисты построили большое минное поле.
Прижимаясь к земле, ползём вперёд. От земли несёт знакомым с детства запахом пашни. Местами уже успела вырасти трава, мягкая и нежная. По коридору, сделанному заботливыми руками сапёров и обозначенному вешками, минуем наше первое минное поле. Сразу же за ним заграждение из колючей проволоки. Около него дежурят два сапёра, которые приползли сюда часом раньше. Они отвечают за проходы в минных полях и колючей изгороди. Ещё раньше мы сделали подкопы под изгородью, в которых одновременно могут проползти два человека. Но когда мы будем возвращаться обратно, часть проволочной изгороди сапёры оттащат в сторону, получится широкий коридор, через который можно проскочить целой группой. Эти сапёры должны зелёными ракетами обозначать места проходов. Отходить мы будем, конечно, под аккомпанемент вражеской артиллерии и миномётов. В этой суматохе нам будет нелегко найти правильный путь. Поэтому наш передний край будет тоже обозначаться белыми ракетами.
Осторожно, без спешки преодолеваем проволочные заграждения, затем и второе минное поле. Слева замечаю силуэт деревянной изгороди. Видимо, здесь было какое-то строение, война уничтожила его, а часть изгороди осталась. Это хороший ориентир, обозначающий вход в коридор.
И вот нейтральная полоса. Позади в окопах остались наши бойцы, от которых теперь мы отрезаны двумя рядами минных полей и колючей проволокой. Впереди лощина. За ней – огромное минное поле, поставленное противником на танкоопасном направлении. Ползём в той же последовательности. Впереди Николай Барыбин. Он часто останавливается, чтобы сориентироваться и послушать, что делается вокруг. Постепенно в темноте вырисовывается еле заметные очертания отдельно стоящего дерева. Это тоже наш ориентир. Мы проползли левее его в десяти-двенадцати метрах. Дерево сильно побито, макушка отсечена осколками снарядов, наклонилась и держится только на уцелевших нижних ветках. Война его тоже не пощадила. Почти под прямым углом пересекаем просёлочную дорогу. Но что это? Произошла непонятная заминка. Барыбин остановился и дал сигнал «внимание». Мы лежим неподвижно. Проходит несколько томительных минут. Автоматы наготове, глаза ощупывают темноту, уши навострены. Тревога была напрасной. Возможно, Барыбину показалось что-то. Мы снова ползём. Вот-вот должно показаться лодка. Через несколько минут видим её тёмный силуэт в низине. Лодка была кем-то брошена и лежала на боку, её хорошо было видно как нам, так и противнику. Фашисты изрешетили её всю пулемётными очередями, да наши бойцы тоже постреливали в неё. Лодка тоже ориентир. Сразу за ней начинается вражеское минное поле. В позапрошлую ночь к лодке добрались Барыбин, Чурбанов и Чеботарёв с двумя сапёрами, чтоб на месте уточнить границы минного поля и наметить пути подхода к объекту нападения. Дальше этого места никто не был. Делаем короткую остановку. Потом вся группа поворачивает вправо и двигается по краю минного поля. Пока всё идёт по нашему плану. Начинается подъём в гору, травы стало меньше, чаще стали встречаться камни и каменные плиты. Напряжённо всматриваемся в темноту. От нашего внимания не должны ускользнуть ни малейший шорох, ни слабая тень. Вот и подножье бугра, до вражеского окопа остаётся не больше полусотни метров. На «нейтралке» по-прежнему спокойно. Через неплотную завесу облаков просвечивается полная луна. На фоне светлого неба чернеет вершина бугра. Пришло время выдвигаться вперёд группе захвата. Обе группы поддержки слегка раздвинулись и пропустили четырёх разведчиков, на которых теперь возлагалась самая большая надежда. Теперь Виктор Чурбанов задаёт тон движению всех разведчиков. Николай Барыбин позади всех, он должен если не видеть, то чувствовать действия каждого разведчика и вовремя подавать нужные команды и сигналы. А у нас их разработана целая серия.
Ползти по каменистому склону труднее и опаснее. Порывистый ветер доносит со стороны противника запах дыма и гари. Стараюсь держаться как можно ближе к Валентину Черных, который ползёт впереди. За мной – Игнат Омельченко и Николай Шатов. В мою обязанность входит следить за правым флангом. Опасаюсь, что выйдем к вражеской траншее не в том месте, где нужно. Всё зависит от Чурбанова.
Неожиданно на фоне светлого неба, метрах в десяти-пятнадцати перед нами, вырастает по грудь тёмная фигура фашистского солдата. Несколько секунд солдат неподвижно стоит, видимо, прислушивается к ночным звукам. Потом медленно опускается в окоп. Моё сердце забилось тревожно и радостно. Ещё бы, такая удача! Фашист выдал себя с головой. Теперь мы точно знаем, где он находится. И не только это. Он даже не подозревает, что рядом с ним затаилась целая группа русских солдат. Иначе, он ни за что бы не высунулся из окопа.
Медленно, ох, как медленно, тянется время! Моё сердце громко стучит, нервы напряжены до предела. Не дай бог, если кто-либо брякнет оружием или зацепится за камень. Вот-вот что-то должно произойти. В этот момент в ночной тиши раздался ясный и чёткий немецкий окрик:
– Стой! Кто там?
И сразу я увидел несколько взметнувшихся вверх и тут же исчезнувших человеческих фигур. Послышался короткий глухой удар, приглушённый стон, затем длинный пронзительный вопль.
– Русс Иван! Русс Иван!
Как потом выяснилось, это закричал второй наблюдатель, случайно оказавшийся поодаль и теперь удиравший по траншее. Рядом слышим отрывистые немецкие команды, топот и звон оружия. В этом направлении летят наши гранаты. Воздух наполняется трескотнёй автоматов и разрывами ручных гранат. Я лежу рядом с Николаем Шатовым и стреляю короткими очередями. Там, где действует группа захвата, творится что-то непонятное. На фоне светлого неба то и дело появляются и исчезают силуэты людей, и не поймёшь, где наши, а где фашисты. Огонь противника становится плотнее. Зверев, Омельченко, Черных и Шатров тоже ведут усиленный автоматный огонь. Ждём красную ракету – сигнал отхода, но её почему-то нет. Видимо, группа Чурбанова ещё не закончила своё дело. Красную ракету должен дать Барыбин – это сигнал не только для отхода разведчиков, но и знак для Тараненко, который примет меры для обеспечения и поддержки огнём нашего отхода. Уже прошло много времени, уже позади нас слышаться крики и топот, не исключено, что это гитлеровцы, а красной ракеты всё нет. Не в силах больше сдерживать натиск противника, начинаем отползать. И вот мы бежим вниз. То же самое делает и вторая группа поддержки. Вот-вот должны ударить фашистские миномёты и орудия. За эти считанные минуты, пока там, во вражеском тылу, будет объявлена тревога, пока из блиндажей выскачут расчёты и откроют огонь, мы должны как можно дальше отойти от опасного для нас места. Слышу чей-то крик: «Сюда! Сюда!», и мы бросаемся в ту сторону. Я ещё не знаю, захвачен ли пленный. В такой суматохе это сразу не определишь.
Вот заговорила вражеская артиллерия, и вся долина наполнилась сполохами разрывов. Снаряды рвутся на нейтральной полосе с другой стороны бугра. Наш расчёт оправдан: фашисты обстреливают кратчайший путь от бугра к нашим позициям, а мы бежим по краю минного поля, по направлению к реке. Передний край наших войск обозначился цепочкой белых ракет, одна за другой взлетавших в небо. Среди них я увидел и две зелёные, указавшие нам проходы. Но почему они появились раньше времени? Они должны появиться только через десять минут после нашего отхода. Ведь их увидят фашисты, поймут, для чего они предназначены, и перенесут огонь именно сюда. А может быть, я просто потерял уже представление о времени?
Как только мы сбежали с бугра в низину, путь преградил мощный миномётный налёт. Пламя огня и разрывов несколько секунд бушевало перед нами. Мы залегли, но когда налёт кончился, мгновенно повскакали и бросились бежать дальше. И здесь я увидел, что Саша Хомяков с кем-то на пару (разглядеть того я не успел), волочил за собой связанного человека. «Ага, есть!» – радостно подумал я.
Свист пуль и грохот разрывов сопровождал нас на всём пути. Лодку проскочили – не заметили, видимо, сделали поворот раньше времени. Уже позади просёлочная дорога. Но чем ближе наши окопы, тем труднее определить проход через минное поле и проволочные заграждения. В два счёта можно напороться на минное поле. Даже дерево, служившее казалось бы, надёжным ориентиром, трудно найти в этом хаосе огня и дыма и отличить от поднятого взрывом столба чёрной земли. Новый миномётный налёт накрывает нас. Мины рвутся со всех сторон. Под отблеском разрывов вижу, как ребята падают на землю.
– Ложись! – раздался чей-то хриплый голос.
– «Языка» берегите! – вслед ему кричит Барыбин. И это была его последняя команда.
Несколько человек бросились на пленного, закрывая его своими телами от фашистских мин. Смерть пляшет вокруг нас, разрывы мин слились в один стонущий гул, земля дрожит и, кажется, вот-вот лопнет. Налёт кончился неожиданно, в ушах стоял звон, а мы всё ещё лежали на земле. Но вдруг разом все зашевелились, все повскакали на ноги, лишь младший лейтенант Барыбин продолжал лежать без движения. К нему подбежали двое, кажется, Разуваев и Шатов, подхватили под руки и потащили за собой.
Налёт разбросал нас во все стороны, и теперь каждый бежал, самостоятельно выбирая направление. Было лишь одно желание – скорее в траншею, скорее спрятаться поглубже в землю. Я потерял всякое представление о времени и о пространстве, бегу, не зная куда, лишь бы не отстать от бегущего рядом со мной человека. Под отблесками разрывов узнаю, что это Виталий Чеботарёв. Внезапно возникает деревянный забор. Сознание автоматически фиксирует, что мы отклонились вправо. С хода перепрыгиваем через этот забор, к нему подбегает ещё один разведчик и тоже перепрыгивает через него. Но вдруг валится на руки подоспевшего Виталия Чеботарёва. Это был Валентин Черных, пуля пробила его насквозь. Мы подхватили убитого разведчика и потащили его к проходу.
– Быстрее, быстрее! – кричит сапёр, приподнявшись с земли, и машет нам рукой.
Ещё одно усилие – и мы на бруствере траншеи. Нас подхватывают чьи-то сильные руки и опускают на дно окопа. И сразу стало как-то тихо и спокойно. Мне даже показалось, что стрельба прекратилась. Сверху на нас падают остальные разведчики. Последним спрыгивает в траншею Виктор Чурбанов. Слышу голос Тараненко, он просит рассредоточиться по траншее или пройти в блиндаж. Осторожно затаскиваем Валентина Черных в блиндаж, слабо освещённый коптилкой, и кладём его на плащ-палатку. Погиб рядовой разведчик Валентин Дмитриевич Черных. Он родился в 1922 году, воевал с 1941 года и был уже дважды ранен. Сюда же принесли Николая Алексеевича Барыбина. Осколок мины пробил ему правое плечо, он потерял много крови и был без сознания. Санинструктор тут же в блиндаже сделал ему перевязку, и его сразу же отправили в медсанбат. Рана оказалась тяжёлой, даже лечение в госпитале не помогло, он вскоре умер. Лёгкое ранение в ногу получил ещё один из сапёров, провожавший и встречавший нас у проволочного заграждения.
Пленного затащили в соседний блиндаж, положили на земляной пол и развязали руки. Фашистский солдат лежал на полу и не подавал признаков жизни. Тревожное беспокойство охватило разведчиков.
– Дайте скорее воды! – приказал Тараненко.
Кто-то торопливо отстегнул от пояса алюминиевую фляжку, послышался звук булькающей воды. Тараненко плеснул воду на бледное лицо пленного. Никакого эффекта. Тогда капитан стал торопливо расстёгивать его китель. Он нервничал, никак не мог расстегнуть пуговицу. На помощь ему потянулось несколько рук. Когда, наконец, китель был расстёгнут, все увидели, что грудь пленного была залита кровью. Фашистский солдат был мёртв. Наступило неловкое молчание. Все головы повернули к нам в ожидание, что скажем мы. Но нам сказать было нечего. Такого исхода не ожидал никто.
– Проверьте, есть ли у него документы, – тихо сказал капитан.
Документов не оказалось.
Кропотливая подготовка, опасность, которой подвергались разведчики, жертвы, которые мы понесли – всё это оказалось напрасным. Мёртвый, без документов «язык» был никому не нужен.
– Как же так? – растерянно проговорил Тараненко и вышел из блиндажа.
Усталые, грязные, в изорванных и пробитых пулями бушлатах, стояли мы, опустив глаза, готовые провалиться сквозь землю. В своё оправдание нам сказать было нечего.
…Контрольный пленный всё же был взят на этом участке фронта двумя сутками позже. Но это сделали не мы, а дивизионные разведчики во главе с командиром взвода 94-ой отдельной разведроты Героем Советского Союза старшиной Александром Матросовым.
