Иван Николаевич Бывших
Рассказы разведчика
13 Поединок
Снайпер – сверхметкий стрелок. У него и винтовка-то особая, с оптическим прицелом. Из такой винтовки он способен прицельно, без промаха поразить цель на большом расстоянии, почти до километра. Он выходил на передний край на «свободную охоту» за фашистами в одиночку, но чаще всего вдвоём с наблюдателем. Ещё в темноте перед рассветом снайперы занимали заранее подготовленное и тщательно замаскированное укрытие с хорошим обзором и целые сутки, затаившись и выжидая, охотились на фашистских офицеров, связных, наблюдателей, на пулемётные и артиллерийские расчёты, а также на немецких снайперов. Если на участке фронта появлялся советский снайпер, то жизнь в немецких окопах оказывалась парализованной, и фашисты принимали все меры, чтобы уничтожить его.
Наши снайперы пользовались заслуженным авторитетом у бойцов, каждый вел личный счет уничтоженных фашистов, а лучшие из них были удостоены звания Героя Советского Союза. Среди снайперов было немало женщин.
Были снайперы и у фашистов. Они тоже доставляли нашим бойцам много хлопот и забот.
Этот рассказ о том, как девятнадцатилетний разведчик нашего полка Петр Матвейчук во время одного наступления обнаружил немецкого снайпера, вступил с ним в нелегкий поединок и уничтожил его. Политотдел дивизии выпустил листовку с описанием этого подвига.
27 марта 1945 года началась наступление нашей дивизии по ликвидации немецкого плацдарма на восточном берегу Одера. Сколько хлопот доставил он нашим войскам! Почти два месяца наша дивизия вела упорные и непрерывные бои, а удалось ценой больших потерь только сузить этот плацдарм, оттеснить противника и запереть его на небольшом участке в излучине Одера. И вот сегодня в середине дня началась мощная артиллерийская подготовка немецких позиций. Она продолжалась всего тридцать минут, но за эти минуты были разбиты блиндажи, огневые ячейки, ДОТы и ДЗОТы.
Во время артподготовки разведчики сидели в траншее недалеко от наблюдательного пункта 1-го батальона и ждали, как и все стрелки батальона, команду на начало атаки. Старший сержант Иван Прокопьев, после ранения Николая Барыбина, был назначен командиром взвода пеших разведчиков. Сегодняшний бой был его первым боем в новой должности, и он хотел провести его наилучшим образом. Вдруг в траншее все зашевелилось и пришло в движение. «Значит, – подумал Прокопьев, – была подана команда приготовиться к атаке». Бойцы и разведчики стали подниматься, стряхивать с себя песок и пыль, поправлять ремни и лямки, проверять оружие и боеприпасы. Каждый боец подошел к тому месту, где заранее была вырублена ступенька в стене траншеи и поставил на нее ногу, чтобы в нужный момент быстро выскочить на бруствер.
– За Родину, в атаку, за мной! – крикнул командир взвода младший лейтенант Иванцов и первым выскочил из траншеи. Солдаты тоже выскочили из траншеи и, обгоняя друг друга, устремились к окопам противника.
Разведчики держатся в атаке отдельной группой. У них задача – первыми ворваться в траншею врага и уничтожить те огневые точки, которые окажутся уцелевшими после артподготовки. Стена огня и дыма быстро приближается. Разведчики стараются держаться ближе к этой стене, больше шансов захватить врасплох фашистских солдат. На военном языке это называется взаимодействием артиллерии и пехоты во время прорыва обороны противника. Но попробуй, подберись близко к рвущимся снарядам, даже если они свои! Бежавший впереди всех Алексей Волокитин, самый рослый из разведчиков, с размаху упал на землю. С его головы слетела пилотка и повисла на колючей проволоке. «Убит!»– мелькнуло в голове Ивана Прокопьева. Но Волокитин не был убит, его даже не ранило. Он просто запутался в сплетении тонкой проволоки, раскиданной на земле. Эти проволочные сплетения так и называются МЗП (малозаметные препятствия). Вслед за ним в проволоке запутались Александр Хомяков, Петр Матвейчук и другие разведчики.
– Стой! Проволока! – крикнул Леонид Разуваев, он сорвал с себя бушлат и набросил его поверх заграждения. Все остальные последовали его примеру. Затем вместе с подоспевшими саперами проделали широкий проход в проволочном заграждении и бросились в него. Вперед и только вперед!
Наша артиллерия перенесла огонь вглубь обороны врага. Облако пыли, сквозь которые бежали бойцы, неожиданно кончилось и совсем близко показалась вражеская траншея. Первым в нее ворвались разведчики. Траншея была основательно перепахана снарядами и минами. Завалы были такие, что местами невозможно было определить, где проходила траншея. Да, хорошо поработали наши артиллеристы.
Разведчики разбились на две группы и по уцелевшим участкам траншеи стали разбегаться в двух направлениях. Виктор Чурбанов, бежавший первым в одной из групп, заметил, как из-под груды земли выкарабкивался гитлеровский офицер с пистолетом в руке. Старший сержант, не останавливаясь, ударом сапога выбил из его рук пистолет и короткой очередью прикончил фашиста. Где-то поблизости застрочил вражеский пулемет. Скорее вперед! Разведчики выбежали на небольшой холмик и увидели посреди завалов каким-то чудом уцелевший вражеский пулемет, который вел огонь по нашим пехотинцам. Почти одновременно несколько автоматных очередей прострочили пулеметчика.
– У, гад! – выругался Виктор Чурбанов.
В этот момент на него набросился сзади неизвестно откуда появившийся гитлеровец и повалил на землю. Подоспевший Алексей Волокитин финкой прикончил гитлеровца.
Вот уже в траншеях появились и первые наши стрелки. То тут, то там все еще возникали короткие рукопашные схватки. Но все же фашисты оказали слабое сопротивление, так как большинство из них было погребено в разрушенных блиндажах и заваленных окопах. Первая траншея врага была полностью очищена от фашистов, и командиры рот приказывали бойцам окапываться.
– Танки! – крикнул кто-то.
Сразу же раздалось несколько выстрелов из противотанковых ружей. Танки выползали из клубов оседающего дыма и пыли. Толстые дульные тормоза и черные круглые отверстия на концах стволов придавали им зловещий вид. За танками в серой мгле еле просматривались человеческие фигуры – это в контратаку шла немецкая пехота. В бронированные машины полетели противотанковые гранаты. Несколько машин было подбито. Но остальные продолжали на небольшой скорости, чтобы не отстала от них пехота, двигаться вперед, на не успевших еще окопаться наших бойцов. Трудно бороться с танками врага без противотанковой артиллерии, которая еще не успела сменить свои позиции. Немецкие танки ворвались в занятую нашими бойцами траншею и начали утюжить ее. Немало наших бойцов погибло под гусеницами этих танков. Роты стали отходить. Отходили организованно, отбиваясь от наседающих гитлеровцев. В это время появилась батарея наших самоходных установок и огнем орудий подбила еще несколько танков врага, остановив их продвижение. Стрелки получили приказ занять новые позиции на нейтральной полосе и закрепиться. Усердно работая лопаткой, каждый боец стал окапываться там, где его застал приказ.
Разведчики оказались разбросанными по всему участку наступления и тоже стали отходить каждый самостоятельно вместе со стрелковыми ротами.
Разведчик Петр Матвейчук оказался в воронке от снаряда. Оглядевшись по сторонам, он заметил несколько наших бойцов, работающих лопатами и понял, что находится в какой-то стрелковой роте. Рядом в соседней воронке он увидел торчащий из нее ствол противотанкового ружья. Значит, там окапывается бронебойщик. Он посмотрел в сторону только что оставленных нашими бойцами вражеских траншей, убедился, что фашисты прекратили преследование, и стал соображать, что ему делать дальше.
– Ну, как устроился? – услышал он позади себя чей-то голос.
Он повернул голову и увидел лежащего на краю воронки старшего сержанта Михаила Кочуру. Он знал этого помощника командира стрелкового взвода еще раньше, встречался с ним не раз, когда сам служил в стрелковом батальоне.
– Да вот, обживаюсь, – неопределенно ответил Матвейчук, – а ты что здесь делаешь?
– Как что? Обхожу свой взвод, даю задание бойцам. А ты вот, плохую позицию выбрал. Отсюда тебе ничего не видно, фашиста прозевать сможешь…
– Да я здесь временно. Пережду, когда немного стихнет и пойду искать разведчиков. В бою увлекся, отстал. Может быть ты знаешь, где находятся разведчики?
– Нет, не знаю. Только ты сейчас отсюда никуда не выберешься, все равно окапываться надо. Послушай, а ты, случайно, из ПТР стрелять не умеешь?
– А что?
– Это на случай новой танковой атаки. Первый номер убит, а второй молодой, молдаванин. Совсем не опытный, растерялся, сам понимаешь, это его первый бой. Помог бы.
– Ладно, подумаю.
– Ну, спасибо. Молдаванин с ружьем рядом, тоже в воронке сидит. Ты бы перебрался к нему и вместе оборудовали бы огневую ячейку для стрельбы. Да, чуть не забыл, предупреждаю, у фашистов опять снайпер появился, будь осторожен. Мне на левый фланг надо…
– А где командир взвода?
– Убит. Я за него. Ну, я пошел. – Михаил Кочура, прижимаясь к земле, пополз к следующей воронке.
Матвейчук посмотрел на ползущего старшего сержанта и улыбнулся тому, как он «ходит» по переднему краю. В это время он увидел, как рядом с Кочурой поднялся невысокий столбик пыли – след вонзившейся в землю пули. По нему кто-то стрелял прицельно, но промахнулся. Не тот ли это снайпер, о котором говорил Кочура? Матвейчук навел трофейный бинокль на вражескую траншею и сразу же в его поле зрения оказался фашист, высунувшийся из окопа почти по пояс. Фашист смотрел как раз в ту сторону, где находился он – Матвейчук. Гитлеровец исчез в окопе и разведчик понял, что это был именно тот самый снайпер. Матвейчук стал наблюдать. Вот из дула винтовки, торчащей их окопа, показался дымок, и фашист тотчас снова высунулся из окопа. Таким способом он проверял результат своей стрельбы. Гитлеровец действовал нахально, самоуверенно, вопреки сем правилам войны, видимо, он считал, что в такую заваруху останется незамеченным.
– Спасибо, товарищ старший сержант, за предупреждение, – прошептал Матвейчук, – если этого гада не ликвидировать, то сколько наших бойцов погибнет от его выстрелов! Но как его ликвидировать? Подползти и бросить гранату? Под «шумок» снять фашиста можно. Жаль только, что рядом нет никого из разведчиков, кто бы поддержал его огнем, отвлек внимание снайпера. Мысленно Матвейчук уже наметил маршрут движения и даже выбрал место, откуда будет удобно бросить гранату. Но где взять поддержку? Без нее нельзя. Хорошо бы поговорить об этом со старшим сержантом, но тот «ушел» и когда «придет» – неизвестно. И тут разведчик вспомнил о противотанковом ружье! Вот она поддержка, о лучшей и мечтать не надо!
Выбрав момент, когда снайпер сделал очередной выстрел, Матвейчук резким броском перебежал расстояние, отделяющее его от соседней воронки, и камнем свалился с нее. В ней он увидел молоденького солдата, о котором говорил Кочура. В обнимку с противотанковым ружьем он неподвижно лежал на дне воронки. При появлении разведчика солдатик неохотно поднял голову и удивленно посмотрел на него.
– Послушай, что ты здесь делаешь? – возмутился Матвейчук.
– Отдыхаю. Наступать будем ночью, тогда не до отдыха будет.
Однако, солдатик быстро поднялся на корточки, поправил тяжелый патронташ и начал устанавливать ружье.
– Я покажу тебе отдых! – закричал на него Матвейчук. – А ну, давай окапывайся, живо! Да ружье из воронки не высовывай, сразу засекут.
– Лопатки нет, нечем копать, – оправдался молдаванин.
Но лопатка нашлась. Вместе начали работу. Он умело работал лопаткой, и они вскоре хорошо оборудовали огневую ячейку. Солдат оказался послушным и исполнительным. Матвейчук успокоился. Припав к окулярам бинокля, он стал тщательно изучать местность на предполагаемом своем маршруте. Вот он снова увидел снайпера. Серая дрожащая дымка размыла его очертания. Матвейчук вдруг подумал, а что если пальнуть по фашисту из противотанкового? Эта идея захватила его сразу. Молдаванин уже закончил установку ружья и Матвейчук скомандовал:
– А ну, дай-ка его мне.
Разведчик приладил приклад и осторожно навел ружье на вражескую траншею. Без бинокля ему было трудно определить, где именно находился снайпер. Первый выстрел он решил сделать наугад.
– Заряжай!
Солдат послушно вогнал в ствольную коробку непривычно большой патрон. Здесь все было непривычно: и длинно-предлинный ствол, и тяжелый и массивный приклад – не ружье, а целая пушка. С помощью молдаванина Матвейчук установил прицельную рамку.
– Возьми бинокль и проследи за результатом стрельбы.
Матвейчук тщательно прицелился примерно в то место, где, как ему казалось, высовывался снайпер и стал ждать.
– Показался! – крикнул ему молдаванин.
Матвейчук и сам заметил, что фашист высунулся опять из окопа. Петр посадил его на мушку и плавно нажал на спусковой крючок. Сильный удар в плечо отбросил его на дно воронки. Схватившись за ушибленное плечо рукой и, корчась от боли, разведчик подполз к солдату и спросил:
– Ну, как? Что молчишь?
– Мало…
– Что мало?
– Надо рамку еще поднять, пуля ударилась в землю. Недолет.
Молдаванин переставил прицел, а Петр Матвейчук снова взял в руки ружье. Он как можно плотней прижал приклад к плечу и обеими ногами уперся в выступ. Второй выстрел был тоже неудачным, но снайпер вел себя, как и раньше, и не обращал внимания на выстрелы. Матвейчук еще раз прицелился с особой тщательностью и стал ждать. Но вражеская мина неожиданно разорвалась в метрах десяти перед воронкой и присыпала Матвейчука землей. Протирая глаза и стряхивая с себя комки земли, разведчик сердито проворчал:
– У черт, так и убить может…
Матвейчук снова навел ружье и стал ждать появления снайпера. Сердце громко стучало в груди, глаза туманились от томительного ожидания. Боясь пропустить нужный момент, он ценой больших усилий, заставил себя замереть, не шевелиться.
– Ага, фашист выстрелил, сейчас высунется, – сказал солдат.
Матвейчук снова, не спеша посадил снайпера на мушку и очень плавно нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, и Петр увидел сам, как высунувшийся снайпер нелепо взмахнул рукой и упал в окоп.
– Есть, есть, ты попал, понимаешь, попал! – радостно закричал молдаванин. Он схватил Петра за руку и начал трясти её. Разведчик стоял на корточках и тыльной стороной ладони протирал заслезившиеся глаза. Его сердце восторженно колотилось в груди.
– Чего митингуете? – недовольно спросил Михаил Кочура, неожиданно скатившись в воронку.
–Товарищ старший сержант, он только что фашистского снайпера уничтожил! – выпалил солдат-молдаванин.
– Да, ну! Каким образом? – удивился Кочура.
– Третьим выстрелом, вот из этого ружья.
– Поздравляю с удачей… Жаль тебя отпускать, но начальник разведки уже тебя ищет, иди. – Кочура помолчал, потом добавил: – Хороший бы из тебя бронебойщик получился…
– Я и так не плохой, только не бронебойщик, а разведчик, – сказал Матвейчук и пальцем показал на грудь, где красовался значок «Отличный разведчик». С этими словами Петр пожал руку старшему сержанту и солдатику и выбрался из воронки.
14 Непредусмотренный вариант
На фронте фотографов не было, а каждый солдат мечтал сфотографироваться и послать свою фотокарточку домой на родину. Часто эта мечта оставалась так и не осуществлённой.
Разведчики нашего взвода тоже иногда подумывали, где бы им сфотографироваться на память. Сёла и города, которые они освобождали, были разрушены, предприятия и учреждения не работали, и в первые дни освобождения нечего было и думать о фотографировании. А когда жизнь в них наладится, когда откроются магазины, парикмахерские и фотографии, разведчики уйдут далеко вперёд.
А как хотелось послать домой с фронта фотоснимок бравого разведчика с автоматом в руках, с биноклем на груди, и с лихо сдвинутой на бок пилоткой! Какой фурор произвела бы эта фотокарточка в родной деревне, как притихли бы знакомые девчата, рассматривая её.
Оставался только один путь получения фотокарточек – найти трофейный фотоаппарат и самим заняться фотографированием. Мы так и сделали. Ещё на Одере. На мельнице, где мы жили, я оборудовал что-то похожее на фотолабораторию и сам стал делать любительские фотокарточки.
Сейчас, в наши дни, когда мы – бывшие разведчики собираемся вместе, то подолгу рассматриваем старые, пожелтевшие фотоснимки военных лет. Почти все они сделаны моими руками в ту памятную весну 1945 года.
Во время Берлинской операции разведчики хотели сфотографироваться у таблички с надписью «Берлин», которая устанавливается у въезда в столицу Германии. Я приготовил фотоаппарат, зарядил в него плёнку и стал ждать того момента, когда разведчики подойдут к Берлину. И дождался. Но фотографировать не пришлось. Мы постояли, повертелись около этой таблички, и пошли дальше. Почему? Об этом ты узнаешь, если прочтёшь этот рассказ.
20 апреля 1945 года через густой смешанный лес по просёлочной дороге к станции Тифензее двигались три фаэтона, запряжённые каждый парой породистых лошадей. Фаэтоны были на рессорном ходу, в центре возвышалась красиво отделанная кабина на три пассажира, по бокам на высоких резных подставках красовались изящные фонари. Колёса большого диаметра были обтянуты стальными ободами, а точёные буковые спицы придавали им экзотический старомодный вид.
В этих фаэтонах ехали разведчики. Они уселись не только на сидениях в кабинах, но и на козлах, подножках и даже на задней площадке, где обычно перевозили багаж. Почти тридцать человек умудрились разместиться на трёх фаэтонах.
Старший лейтенант Николай Степанович Фараонов, не так давно назначенный начальником разведки 210 полка вместо раненного и выбывшего в лазарет капитана И.А. Тараненко, сидел на козлах рядом с Иваном Щербаковым, который управлял лошадьми переднего фаэтона и сам по карте держал маршрут движения. Я сидел в кабине второго фаэтона и поглядывал по сторонам через застеклённые слюдой дверцы. На груди у меня вместо бинокля висел на тоненьком ремешке заряженный плёнкой трофейный фотоаппарат.
Шёл пятый день Берлинской операции. Уже были прорваны две мощные полосы обороны врага и разведчики, а за ними и весь полк, приближались к третьей, не менее мощной, полосе обороны. Впереди Берлин. До него оставались считанные километры. Бойцы нашей дивизии готовились к сражениям на его улицах.
Я сижу в кабине второго фаэтона не рядом со ст. л-м, как это было раньше, потому, что он опасается, как бы меня случайно не подстрелили фашисты. По его предложению в кабине, за закрытыми дверцами мне будет безопаснее. Охраняет он меня так потому, что все разведчики хотят сфотографироваться у таблички при въезде в Берлин. А сделать это могу только я. Мудрый ст. л-т предусмотрел даже и вариант на случай моего ранения или гибели. Он приказал своему ординарцу старшине Ивану Горшкову получить у меня инструктаж в обращении с фотоаппаратом. Горшков тоже сидел в кабине, но только в третьем фаэтоне.
Сколько раз командир полка М.П. Дудинцев отбирал у разведчиков «организованный» ими транспорт – в зимнее время сани, летом – телеги, всякого рода повозки и даже автомобили. Проходит некоторое время, и разведчики снова катят на колёсах. И вот сейчас они не идут пешком, как все пехотинцы, а едут на трёх фаэтонах, «реквизированных» у одного богатого немецкого бауэра.
Лошади неторопливо бегут по узкой лесной дороге, то поднимаясь на взгорье, то спускаясь вниз по пологому склону. Фаэтоны натружено скрипят и покачиваются на рессорах. Все разведчики с автоматами наготове внимательно следят за дорогой. В лесу тихо. Не слышно не только стрельбы и разрывов снарядов, этих постоянных спутников войны, но и обычного шума человеческой деятельности. Всё тихо, спокойно, мирно, даже не верится, что мы на войне и приближаемся к большому городу и ни к какому-нибудь, а к самой столице фашистской Германии. Но такая тишина обычно бывает недолгой и обманчивой.
Начался ещё один очередной подъём в гору. Лошади перешли на шаг и натянули постромки, Саша Хомяков, Виталий Чеботарёв и ещё кто-то спрыгнули с фаэтонов на землю. Вижу, что передний фаэтон, от которого мы немного отстали, поднялся на вершину холма и остановился. Я понял, что эта остановка нужна ст. л-ту, чтобы сориентироваться на местности. С вершины холма это сделать удобно. «Пусть помучается» – злорадно подумал я, обиженный, что он лишил меня этого права. Мы вплотную подъехали к фаэтону ст. л-та, и я невольно залюбовался открывшимся с холма видом. По правую руку от нас простиралась, насколько хватало глаз, широкая лесистая долина. К ней с холма вела дорога, по которой мы ехали. Там вдали, согласно карте, находилось большое озеро. Долина была внизу, значительно ниже того места, где мы сейчас находились. Слева от нас поднималась высокая безлесая гора и заслоняла собой всю южную часть лежащей перед нами местности. Впереди спуск к стоящему стеной лесу.
– Где же Берлин? – спросил ст. л-т Фараонов.
Но в этот момент раздался чей-то громкий истошный крик:
– Воздух!
Я случайно глянул не в небо, как обычно, а вниз, в долину, и сразу же увидел, тоже случайно, летящий ниже нас один единственный самолёт. Кажется, это был «Фокке-Вульф», с такой необычной позиции определить тип самолёта нелегко. Самолёт этот, как разбойник, шёл прямо на нас со стороны озера по дну долины, чуть ли не задевая колёсами вершины мохнатых сосен. Я увидел его в тот момент, когда он сделал резкий поворот вправо и стал огибать безлесую гору, поднимающуюся позади нас, иначе бы он непременно врезался бы в неё. Одновременно от самолёта отделилось и понеслось в нашу сторону несколько светящихся пунктирных точек.
Ни один разведчик после крика «Воздух» не успел даже повернуть головы, как вокруг нас стали рваться крупнокалиберные разрывные пули, выпущенные этим самолётом. Лётчик во время разворота успел выпустить всего одну короткую очередь и …промахнулся. Все пули прошли низко над нашими головами и врезались в склон холма. Врезавшись, они разворотили землю и подняли столб пыли, оглушив и напугав разведчиков и лошадей. Последние сорвались с места и неуправляемые, так как Иван Щербаков и другие ездовые, выпустили из рук вожжи, набирая скорость, понеслись по дороге вниз по склону холма.
– Держись! – слышу я голос Виталия Чеботарёва и вижу, как он сорвался с подножки и кубарем полетел под откос. Мою кабину болтает и сильно встряхивает на кочках и неровностях дороги. Замечаю, что на козлах, где сидело три разведчика, уже никого нет. В кабине тоже было пять человек, но они один за другим повыскакивали из фаэтона. Я остался один, двери открыты настежь, одна из них болтается на верхней петле и вот-вот отвалится, вторая то распахнётся настежь, то громко с треском бьётся о кабину. Чувствую, что фаэтон скоро перевернётся, а я всё ещё не решаюсь прыгать. Я зажал фотоаппарат между коленями, а сам обеими руками крепко вцепился в сидение. Если я выпрыгну, то от фотоаппарата ничего не останется. Я боялся не за себя, а за фотоаппарат, за наше общее дело.
Фаэтон стремительно несётся вниз к лесу, лошади, распустив постромки и вожжи, скачут во весь опор. Резкий толчок, я вылетаю вверх и больно ударяюсь головой о крышу кабины, потом снова плюхаюсь на мягкое обитое бархатом сидение, стараюсь ещё сильнее вцепиться в него. Левой ногой прижимаю автомат к полу, чтобы он не вылетел в раскрытые двери. Жду, что вот-вот фаэтон начнёт кувыркаться по склону холма. Но он, продолжая трястись и подпрыгивать, всё ещё был на колёсах.
Вдруг стало тихо. Это фаэтон, миновав крутой спуск, без сильных толчков на большой скорости нёсся по равнине к лесу. У меня сжалось сердце, сейчас он ударится о дерево и разлетится на куски. Но, лошади, завидев впереди себя стену леса, сами стали сдерживать свой бег. Снова сильный толчок, слышу глухой треск ломающейся оглобли, и фаэтон развернулся и стал плавно падать на бок. Я с трудом открыл дверцу, которая оказалась над головой, и вылез наружу. Прямо на меня нёсся с холма ещё один фаэтон, в котором сидел Иван Горшков. Я едва успел отскочить в сторону, как мимо пронеслись лошади и оба фаэтона с треском столкнулись. Из-под обломков вылез Иван Горшков, целый и невредимый, но страшно сердитый и злой, и ругал фашистов на чём свет стоял.
По склону горы врассыпную бежали вниз разведчики, они махали руками и что-то громко кричали. И тут я увидел стоящий в кустах на колёсах фаэтон, в котором ехал Фараонов. Иван Щербаков крепко держал под узды разгорячённых лошадей, а сам Фараонов подбежал ко мне и, переведя дыхание, спросил:
– Целый?
– Целый. Со мной ничего не случилось, отделался лёгким испугом. – Весело ответил я.
– А фотоаппарат?
Я спохватился и стал торопливо рассматривать фотоаппарат. Он тоже был, к счастью целым и невредимым. Сбегавшиеся с холма разведчики интересовались только тем, цел ли я и целый ли фотоаппарат. И когда узнавали, что для волнений нет оснований, начинали широко улыбаться и рассказывать друг другу о подробностях только что пережитого события.
…Началось это ещё на Одере. Однажды в комнату, где отдыхали разведчики, вбежал взволнованный старшина Горшков, ординарец капитана Татаренко и торопливо спросил:
– Где Иван?
– Какой Иван? – переспросил старший сержант Прокопьев, видя, как глаза старшины нетерпеливо перебегают с кровати на кровать.
У нас во взводе было много Иванов: красноармейцы Иван Кривошеин и Иван Щербаков, сержант Иван Григорьев, старший сержант Иван Прокопьев. Начальник разведки полка капитан Тараненко тоже был Иваном, да и сам старшина Горшков был тоже не кто иной, как настоящий русский Иван. Сплошные Иваны. Недаром немцы звали нас русских солдат – «Рус Иван». И это соответствовало действительности.
– Какой Иван? – снова спросил Иван Прокопьев.
– Иван Бывших!
– Он спит вон на той кровати у стены.
– Вставай, немедленно вставай, сейчас увидишь! – набросился на меня старшина, бесцеремонно стаскивая одеяла.
– Чего орёшь? Чего тебе надо? – огрызался я, недовольный его вторжением.
– Вставай, говорю, сейчас такое увидишь, что закачаешься. Ребята, держите его, а то он упадёт.
Разбуженные разведчики высовывали головы из-под одеял и тоже недовольно цыкали на старшину.
– Да, ну тебя, – отмахивался я от назойливого разведчика и снова с головой залез под одеяло, думая, что Горшков просто меня разыгрывает. В комнату, громко стуча сапогами, вбежал Игнат Омельченко и Василий Печенюк, держа в руках какой-то увесистый свёрток, Они торжественно положили свёрток на стол и стали медленно разворачивать его.
– Ну, Иван, получай подарок! Долго ты его ждал, наконец, дождался! – Сказал Печенюк, сверкая глазами.
Меня осенила догадка, в один миг я сбросил с себя одеяло, соскочил с кровати и очутился у стола.
– Постой, не торопись, – сдерживал мою прыть Игнат.
Когда он, наконец, развернул обёртку, то я увидел красивый, новенький, блестящий никелем фотоаппарат. Это был немецкий «Кодак», с раздвижными мехами, похожий на наш «Фотокор». Я чуть не закричал от радости, схватил его обеими руками и прижал к своей груди.
– Говори, что ещё надо, из-под земли достанем, – сказал Иван Горшков.
Иметь фотоаппарат было моей давнишней мечтой. Ещё в детстве, когда я был школьником, отец пообещал мне подарить фотоаппарат ко дню моего рождения. Тогда в моде были «Лейка» и «Фотокор». «Лейка» была дорогой фотокамерой, а вот «Фотокор» имели многие, в том числе и один мой школьный товарищ, сын заместителя директора нашего совхоза. Отец не выполнил своего обещания, но не по своей вине, просто тогда фотоаппараты были редки и он не нашёл его в магазине. Вместо фотоаппарата он купил мне велосипед, тоже отличный подарок. Очутившись на фронте, я всё время пытался раздобыть трофейный фотоаппарат, но всё как-то не получалось. Об этом желании знали все разведчики и тоже пытались помочь мне.
Горшков торопил меня, настаивал, ему не торопилось сейчас же начать фотографироваться. Что ему ответить? Хотя все считали меня знатоком в этом деле, но я сам не фотографировал, но хорошо знал всю технологию.
– Вот что, ребята, – начал я, – прежде всего нужна фотобумага, много фотобумаги.
Разведчики занялись поиском фотореактивов и фотопринадлежностей. У меня на столе росла их куча, не хватало только одного красного фонаря. А без него, по моему тогдашнему представлению, никак нельзя обойтись.
Кто-то высказал предложение, что фонарь можно сделать самим, было бы только красное стекло. Но где его достать?
–Ха! Красное стекло! Я знаю, где его можно найти, – воскликнул Вася Поченюк. – В детстве я не раз забирался на семафор незаметно от железнодорожного мастера и снимал с него красные и зелёные стёкла для самодельного калейдоскопа.
– Брешешь, – вступил в разговор Виктор Чурбанов, – на семафоре нет никаких цветных стёкол. Он семафорит своим крылом, на то он и семафор.
– Есть цветные стёкла, и красные, и зелёные – это для ночной сигнализации. Знаю точно, сам лазил.
Уверенность Василия Печенюка передалась всем разведчикам, и они стали соображать, где поблизости есть семафор… Конечно, на железнодорожной станции Цекерик. Она, можно сказать, рядом. Василий Печенюк, Игнат Омельченко и Иван Горшков, не мешкая подхватили свои автоматы и отправились на станцию.
Передний край проходил в непосредственной близости от станции. Все три батальона нашего полка вели на этом участке местные бои с противником за улучшение своих позиций. Солдаты копали траншеи, строили блиндажи, оборудовали огневые ячейки.
Разведчики незамеченными подползли к железнодорожному полотну и выглянули из-за насыпи. Метрах в десяти-пятнадцати от них высилась решётчатая конструкция семафора. Под его единственным крылом маячила металлическая заслонка с двумя круглыми прорезями, в которых отчётливо виднелись зелёные и красные блики. К разведчикам подполз незнакомый старшина-пехотинец (как раз по насыпи проходила траншея нашего переднего края) и сказал:
– А, разведчики. Зачем пожаловали?
– Ответственное задание. Не мешайте, – ответил Игнат, но спохватившись своей резкости, примирительно добавил: – Не поддержите ли нас огоньком? Вот на эту башню залезть надо.
– Почему не поддержим? Поддержим. Только скажите когда?
– Сейчас, немедленно.
– Надо командира роты предупредить. Так сразу нельзя.
Но едва разведчики высунулись из-за насыпи, как попали под сильный ружейно-пулемётный огонь. Пришлось ждать ночи. Под её покровом Василий Печенюк и Игнат Омельченко выползли на нейтральную полосу и стали приближаться к семафору. Игнат остался на земле у семафора, а Василий полез на него. Было так темно, что даже Игнат не мог различить фигуру своего товарища на решётчатой конструкции семафора. Медленно идёт время, а Печенюк всё ещё сидит на башне. Наконец, он спрыгивает и довольный шепчет Игнату:
