Сергей Федоранич
Ты – моя причина жить…
– А как вы можете естественным путем это организовать? – поинтересовался Игорь.
– Путем лоббирования интересов, – ответила Клэр. – Позвольте мне продолжить. Под каждого свидетеля выделяются деньги. В зависимости от важности бюджет колеблется от миллиона долларов до сорока. Сейчас свидетель, который может выдать нам Наркобарона, стоит тридцать миллионов. Эти деньги предназначены для того, чтобы качественно внедрить свидетеля и организовать его безопасность.
– И зачем это все нам? – спросил босс.
– Сами вы никогда не поймаете Наркобарона. Только мы можем это сделать, – ответила Клэр.
– Вы слишком высокого мнения о себе, – сказал Игорь. Агент Томпкинс ему не нравилась, и он всем видом старался это показать.
– Я думаю, мне придется раскрыть еще несколько своих козырей. Я не была до конца с вами откровенна. Посмотрите вот на этот файл.
Она передала каждому по картонной папке, в которой был один лист бумаги, распечатанный на цветном принтере. Это была анкета свидетеля, которая в зашифрованном виде размещалась во внутренней базе программы защиты свидетелей. Новое имя Саши. Несколько его фотографий до изменения внешности и медицинская карта с описанием изменений, датой операции и всеми реквизитами, включая серию и номер нового паспорта, который ему выдадут, когда смогут сделать снимок с новой внешностью. Здесь же был указан адрес клиники, в которой Саша проходит курс реабилитации и его новый домашний адрес, куда он поедет после того, как покинет клинику. Ниже был список предприятий, куда, возможно, Диму трудоустроит служба. И здесь же подробнейший план по возвращению Саше Лаврову наследства через реализацию выморочного имущества и сложной системы бюджетных зачетов. Поскольку он числится без вести пропавшим, денег со счетов родителей Саша получить не может, недвижимость и прочее имущество продать нельзя.
– Чтобы добыть эти сведения, мне потребовалось два дня и триста долларов. Теперь вы понимаете, о чем я говорю? Вы не сможете защитить единственного человека, который может опознать Наркобарона. Ни один цыган не доживет до суда, они отгрызают себе языки, раздирают грудную клетку и останавливают сердца прямо руками. Они делают все, чтобы не выдавать отцов. Это бесполезно. Только Саша Лавров может помочь властям взять Наркобарона.
Босс снова почернел от злости. Игорю было неприятно смотреть на него, на его слабость. Сам Игорь был готов к тому, что информация может утечь, но его также сильно поразило, с какой скоростью американка узнала все подробности. И как дешево. Никто не отрицает, что в нашей стране все коррумпировано, но насколько легко работает эта коррупция! Если в законном порядке получать эту информацию, на это могут уйти месяцы! Сама от себя система защищена очень хорошо, процедуры работают безотказно, долго, надежно. А в обход – еще безотказнее, еще надежнее для заказчика и значительно быстрее.
– Я слушаю ваше предложение, – наконец произнес босс.
– Мы готовы обеспечить Диму Грановского всей защитой, которая ему необходима. «Замена объекта» обеспечит ему внедрение в любую сферу, где он может прижиться без отторжения. У нас есть отлаженный механизм помещения охраняемых граждан в безопасную среду. Там, куда мы планируем поместить Сашу Лаврова, у нас очень надежный агент, который работает на нас почти двадцать лет и внедрил не одного свидетеля по программе.
– Вы хотите сделку с Наркобароном? – Игорь сразу понял, к чему ведет Клэр, и решил задать вопрос в лоб.
– Да, мы дадим ему что угодно, даже свободу. Если он сдаст нам верхушку.
– А что потом будет с Димой? – Игоря почему-то волновала судьба парня. И он решил сразу понять, что с ним будет.
– Он пожизненно будет внедрен в систему и выйдет из нее только по двум причинам: либо захочет сам, либо умрет. Кроме того, мы согласны добавить обвинения России к обвинениям США и разрешить участие российского прокурора в процессе. Вы спасете своего свидетеля.
– Нам нужно об этом подумать, – сказал босс, не дав Игорю задать главный вопрос.
– Я вышлю вам проект соглашения, которое с нашей стороны подпишет генеральный прокурор. Вы внимательно ознакомитесь со всеми пунктами. Есть одно условие: если Саша Лавров не будет согласен с этим предложением, российская сторона должна прекратить его защиту.
– Вы хотите его вынудить? Показать, что мы сами не можем обеспечить его защитой? – разозлившись, спросил босс Игоря.
– Да, и это правда, – сказала Клэр, встала и вышла не попрощавшись.
* * *
Когда за агентом Томпкинс закрылась дверь, Игорь и его начальник остались наедине. Игорь был в замешательстве, но пара мыслей уже созрела. Во-первых, Клэр явно что-то не договаривала, поэтому Игорь ей не доверял. Он подозревал, что американские коллеги с легкостью пожертвуют Сашей ради своих целей. Он станет их пешкой, которую в нужный момент они подставят и окажутся в дамках. Жизнь одного российского паренька не значит ничего, если на кону большие шишки, которых может выдать барон. А во-вторых, если суд над Наркобароном состоится в США, то вполне вероятно, американские коллеги предложат ему сделку и также поместят в программу защиты свидетелей. Они простят ему все преступления, когда он заговорит. И преступник будет жить счастливо, ни в чем не нуждаться. Человек, который убил семью Саши, должен быть наказан. Необходимо восстановить социальную справедливость. Игорь не высказал боссу свои подозрения. Начальник явно был не в духе, и сейчас его было лучше оставить одного. Игорь отправился домой. Ему было стыдно за свою страну. Система порочна, кто угодно может за деньги купить нужную информацию – и ему ничего за это не будет.
* * *
Марина вернулась в Москву через неделю. Игорь очень хотел с ней встретиться, но держался. Он не понимал, почему так упорно пытается уклониться от этой встречи, хотя больше ни о чем другом и думать не мог. Сама мысль, что эта женщина здесь, в одном городе с ним, будоражила его. Это чувство ему было незнакомо, непонятно и… неприятно. Игорь пытался сосредоточиться на работе, но ничего не получалось. В конце концов он сел в машину и поехал к гостинице «Золотое кольцо». Марина говорила, что планирует на обратном пути снова там остановиться, и даже забронировала номер. Игорь не решался выйти из машины, он сидел с заведенным двигателем, чтобы в любую секунду стартануть, если она не дай бог выйдет из гостиницы.
Сжимая руль так сильно, что белели костяшки пальцев, Игорь всматривался в парадную, пытаясь разглядеть сквозь стекло лобби, где она может пить кофе в такое пасмурное утро. И не видел ничего. Наконец Игорь собрался с духом и набрал номер Марины.
– Хотел сказать, что был бы рад вас увидеть, если вы еще в Москве, – сказал он ей.
– Взаимно, Игорь. Если у вас сегодня будет время, то я бы не отказалась выпить с вами кофе или чай, в зависимости от того времени суток, когда у вас будет время. Мой самолет завтра рано утром.
– А что вы пьете сейчас? – поинтересовался Игорь. Он терял надежду разглядеть ее среди посетителей в кафе гостиницы.
– Сейчас я пью латте.
– Я бы тоже не отказался его выпить. Вы в лобби? – спросил Игорь – Сейчас приеду.
– Да, я вас буду ждать.
Он еще немного посидел в машине для приличия. Потом набрался смелости, вышел из машины и быстрым шагом отправился к входу. У входа он попал в толпу людей, которые ожидали своей очереди, чтобы пройти сквозь вращающуюся дверь. В этот момент он вспомнил про эсэмэс, которое она написала ему в аэропорту. Черт! Черт! Игорь развернулся, чтобы уйти, но поток людей подхватил его и впихнул в ячейку, которая повернулась, через секунду он оказался в лобби, прямо на него смотрела Марина, сидящая за столиком напротив входа. Она улыбнулась ему и помахала рукой. Игорю ничего не оставалось делать, кроме как улыбнуться в ответ. Внутри его закипала злоба. Ведь он не хотел идти и уже собирался вернуться в свою машину, люди впихнули его в дверь и буквально усадили за столик к Марине. И какого-то черта он приперся к ней. Ведь их больше ничего не связывает. Как свидетель она уже давно не интересует следствие.
– Были где-то рядом? – спросила Марина.
– Нет, приехал специально, – ответил Игорь.
– Неожиданно, – улыбнулась Марина. Она явно была приятно удивлена. Ее красивые глаза ликовали.
– Еще как, – тихо ответил Игорь.
Марина некоторое время подождала, очевидно ожидая, что Игорь додумается позвать сам официанта, но он был так растерян, что Марине пришлось прийти ему на помощь и заказать латте самой. Игорь просто сидел и молча смотрел на нее. Он не знал, что говорить. Такого с ним еще никогда не было. Игорь всегда знал, что хочет от той или иной женщины, поэтому брал все в свои руки. В итоге одна родила ему ребенка, другая согревает его постель. Зачем же ему нужна эта женщина, почему он здесь? На эти вопросы у Игоря пока не нашлось ответа. Он не представлял себе, что такое любовь и как живет человек с этим чувством. Что испытывает? Но явно это не те эмоции, которые сейчас переполняли его. Их нельзя назвать приятными. Он хотел уйти и никогда ее больше не видеть и не слышать, но сидел словно заколдованный и не мог оторвать глаз от Марины. Все происходящее было до того странно и необычно, что Игорю показалось, что он спит и видит придурковатый сон, в котором не разберешь, то ли плывешь, то ли на качелях.
– Не напрягайтесь вы так, – прервал его размышления голос Марины. Она улыбалась. – Иначе инсульт будет.
– Но вы же рядом, спасете.
– Точно. Не хотите спросить, как я провела отпуск? – Марина решила взять дело в свои руки.
– И как же? – более расслабленно спросил Игорь.
– Превосходно! Венеция потрясающее место. Я второй раз там была, и снова одна. Но нисколько не жалею об этом. Я могла позволить себе сколько угодно стоять и смотреть на неторопливо плывущие гондолы и пить свое любимое вино, которое продают только в Венеции. И никто меня не торопил, и никому дела не было до того, на что я трачу время. Как вы считаете, имею ли я право на неделю такого безграничного счастья?
Игорь не знал, что ответить ей. Наверное, она имеет на это право. Как и он. И вдруг ему подумалось, что в Венеции он никогда не был и не хотел бы там быть… Один. Потому что теперь, после ее рассказа, он обязательно бы посмотрел на гондолы и купил бы вино. А это неминуемо напомнило бы ему о Марине и о том, что она могла быть рядом. Он повсюду бы искал ее следы, как ищет следы преступников, оставивших свой запах и кусочки ДНК на месте преступления.
– Я знаю, о чем вы думаете, Игорь, – загадочно улыбнулась Марина.
– О чем же? – растерянно спросил Игорь.
– О Венеции без меня.
Он неспешно сделал глоток латте. Теплый кофе мгновенно согрел его изнутри. Игорь никак не мог понять, как этой женщине удается так точно угадывать его мысли?
– Да, вы правы, Марина. Я думаю, что одному мне там теперь делать нечего. Все будет напоминать о вас, – неожиднно для самого себя признался Марине Игорь.
– Вы можете поехать в Венецию со мной либо поехать куда угодно, где я ни разу не была или не рассказала вам об этом месте. Что выберете? – Марина заигрывала с Игорем, и ему это было прекрасно видно.
Впервые за все время он точно почувствовал, что ненавидит ее, и это чувство он испытывал на самом деле всегда. В первую их встречу Марина смела ему перечить, не выполняла приказов, от которых зависела ее жизнь, а сейчас она ставит ему ультиматум. Да кто она вообще такая!
– Я думаю, у меня куда больше вариантов, чем эти два.
– Ну не будьте таким грубым, Игорь, – безобидно сказала Марина. – Я всего лишь говорю то, о чем думаю. Как и вы. Правда, сегодня с вами что-то не так. Вы подозрительно тихий и не отдаете приказов. На вас не похоже. – Марина издала легкий смешок, чем еще больше разозлила Игоря.
– Чем планируете заняться, когда вернетесь в Иркутск? Там сейчас, наверное, холодно, – сказал он, стараясь держать себя в руках, чтобы не наговорить грубостей.
Марина улыбнулась и приняла перемену темы:
– Сначала догуляю свой отпуск, еще два дня осталось. Планирую сходить на массаж, поплавать в бассейне, встретиться с подругами. А потом буду работать до самого отпуска – а он у меня в двадцатых числах мая! Представьте, какое счастье? Ждать не просто весны, а весну с отпуском! Как вам?
– У вас есть кто-нибудь?
Игорь сам не понял, как с языка слетел этот вопрос. Уже через секунду он пожалел, что нельзя забрать слова обратно, словно вкусный пирог, затолкать пальцами в рот и крепко сжать зубы, чтобы заскрипели.
– Нет, Игорь, у меня никого нет, – выдохнув, ответила Марина, и ее глаза погрустнели.
За ее ответом явно стояла какая-то печальная история. Игорь чувствовал, но спрашивать не решался. Ему и так был неловко. Что теперь делать с этим ответом? Зачем он вообще ввязался в это? Не зная, что еще можно сделать, чтобы почувствовать себя еще более некомфортно, он отпил кофе, который все еще был обжигающим и приторно-молочным.
– Мне пора на работу, – сказал он. – Я был рад повидаться. Хорошего полета.
– Спасибо вам и удачи, – сказала Марина.
– За что?
– За то, что приехали.
Игорь оставил на столе деньги и ушел, не оглядываясь. В машине он быстро завел двигатель и поехал к Ире. Но ее дома не оказалось. Он открыл дверь своим ключом и вошел. На кухонной плите стояла кастрюля с супом, который он поел. Игорь вымыл посуду и лег на кровать, не раздеваясь. В голове кружились мысли, которые заглушало эхо: «У меня никого нет, Игорь, нет, у меня никого нет, Игорь, у меня никого…»
– У меня тоже никого нет.
Это прозвучало странно и кощунственно в квартире Иры. Но ему так не казалось. Она знала свое место в жизни Игоря и ни на что больше претендовать не смела. Игорь с безразличием относился к ее чувствам, потому что они для него ничего не значили. Все, что его сейчас почему-то волновало, находилось в отеле на Ленинградском шоссе.
Чтобы не наделать глупостей, Игорь переключился на работу.
Сделку босс принял, и не просто принял. Началось большое расследование с целью установить место, где было «тонко» и прорвалось под относительно небольшим весом американских долларов. Но решение о сделке принималось сепаративно от расследования. Саша Лавров даже не догадывался, что его судьбу давно решили. Причем вот так просто, заключив сделку с США. С мисс Томпкинс Игорь встретился еще раз, где она представила более детальный план. Изощренный и жестокий, как любые меры, принимаемые властями США для защиты своих интересов.
* * *
Дверь открылась. Услышав шаги, Игорь проснулся. Он сонный вышел в коридор, чтобы встретить Иру, но когда увидел, что она пришла не одна, оторопел. Ира явно не ожидала увидеть его в своей квартире, как и симпатичный парень с длинными блондинистыми волосами. Игорь, недолго думая, вернулся в комнату, взял кое-какие вещи, обулся и уже собирался уходить, но зачем-то решил объясниться.
– Я пришел забрать кое-что, – сказал Игорь. – Не буду вам мешать.
Игорь захлопнул за собой дверь и тут же почувствовал облегчение. Как будто пристроил бедную избитую дворнягу в хорошие руки. Так легко ему никогда не было.
Вася
К моменту, когда у меня в доме появился Дима, я уже потратил два месяца на безрезультативные поиски помощника. Дело было так: мне позвонил Павел Витальевич и сказал, что нашел «идеальный вариант» в лице молодого парня, недавно выгнанного из университетского общежития.
– Почему его выгнали? – спросил я сразу же.
Нет, я, конечно, доверяю Павлу Витальевичу, но все же не хотелось бы связываться с неуравновешенным человеком, да и с раздолбаем тоже. Павел Витальевич, конечно, отморозка мне не порекомендует, но спросить все-таки надо.
– За неуплату. У него тяжелое финансовое положение, но он добросовестный человек. Не переживайте, Василий, Дима хороший парень, идеальный вариант для вас.
Я согласился встретиться с Димой, особо ни на что не рассчитывая. Но когда этот человек вошел в мою квартиру, я, честно говоря, сначала опешил. Вы ничего не подумайте дурного, но Дима Грановский красив как бог. Таких идеальных лиц я не видел никогда. Начиная с аккуратных губ, обрамленных легкой щетиной, и заканчивая зачесанными назад черными волнистыми волосами.
И только когда я вдоволь нагляделся на него, заметил самое главное: скорбь, страх и отчаяние. Все это было так четко написано у него на лице, что я ни минуты не засомневался в том, что угадал каждую эмоцию. Скорбь повисла на уголках губ, страх вжимал подбородок в грудь, а отчаяние кричало прямо из пронзительно-синих глаз. Он прижимал к животу тонкую холщовую сумку, в которой, по-моему, ничего и не было.
Замерев на пороге, Дима ждал приговора. Наверное, я не первый, кого он посетил в поисках работы, денег или еще чего. Но я не собирался выгонять его, нет, я был поражен. Противоречивость его внешности и внутренних эмоций сбивала меня с толку: стереотипно красивые люди успешны и счастливы. Видеть красивого человека, загнанного в угол жизнью, крайне непривычно.
– Проходите, Дима, – сказал я ему.
Взгляд его глаз потеплел. Он вопросительно посмотрел на кухню, а я согласно кивнул и улыбнулся Диме. Чтобы взбодрить. Мне показалось, что его губы слегка тронула улыбка, но тут же исчезла, словно ее и не было. Все так же прижимая сумку к животу, он нагнулся, развязал шнурки на белых теплых кроссовках, стянул их и аккуратно поставил в сторонке. Куртку, совсем легкую и явно не предназначенную для прогулок в середине марта, Дима снял, сложил в несколько раз и прижал к сумке. Казалось, он хотел быть как можно менее заметным.
На кухне Дима забился в угол, положил сумку и куртку на колени и не проронил ни слова.
– Меня зовут Василий, – сказал я, подъехав к столу, и протянул руку.
Я ожидал хлипкое потрясывание моей руки, но неожиданно получил вполне крепкое, сухое мужское рукопожатие. Еще одно противоречие. Разве могут люди, с виду полумертвые, так крепко жать руку?
– Я Дима, – сказал он неожиданно низким голосом.
– Очень приятно, – сказал я. – Ты что будешь пить? Чай или цикорий? Кофе у меня нет.
Наверное, Дима не знал, что такое цикорий, поэтому попросил чай. На кухонном столе находились чашки, чайник и все, что нужно для чаепития – банка цикория, коробка с чайными пакетиками, вазочка с конфетами. Возле чайника лежал мой блокнот с текстом песни, которую я написал сам не знаю зачем. Я налил нам чай, пододвинул кружку к Диме. Блокнот тут с того самого времени, как я приступил к поиску помощника – в нем, помимо текста, были еще и заметки о всех неудачных собеседованиях.
Он осторожно сделал глоток чая, зажмурился от удовольствия и сказал:
– Очень люблю чай.
Я улыбнулся. Правда, я не знал, с чего начать! Глядя на промерзшего Диму, который любит чай, я почему-то был уверен, что ему помощь нужна была даже больше, чем мне.
– Павел Витальевич сказал, что вам нужен помощник, – неожиданно заговорил Дима. Я думал, что он будет только отвечать на вопросы, а инициатором не выступит никогда.
– Да, все верно. Дима, давай на «ты», мы с тобой ровесники.
– Хорошо, – ответил он с той же мимолетной улыбкой.
– Как видишь, я лишен возможности передвигаться самостоятельно. Мне нужен помощник. Ну, по дому, в магазин, на улицу выйти. Для меня это целая проблема.
– Я понимаю. Мне очень жаль.
– Не стоит, – отмахнулся я. – Ты знаешь, что нужно мне. Теперь скажи, что нужно тебе. Павел Витальевич сказал, что у тебя финансовые затруднения.
– Да, это так. Хотя не совсем так. Павел Витальевич сейчас дает мне деньги, но я не могу больше их брать. Он очень хороший человек, но я не могу сидеть у него на шее.
– Ну это понятно.
– Сейчас он снимает мне комнату, но я взял у него деньги в последний раз, больше не буду. Совесть душит. Я здоровый молодой мужик, должен сам зарабатывать.
– А в чем проблема? – спросил я.
Может быть, мой вопрос и нетактичный, но меня в самом деле удивляет это обстоятельство: Дима действительно молодой, здоровый парень, к тому же красив, так почему он сидит на шее у Павла Витальевича? И как так получилось, что Павел Витальевич дает ему деньги? Они родственники? Надо будет как-нибудь спросить об этом, но явно не сейчас. Дима легко может устроиться, например, официантом в дорогой ресторан и зарабатывать на чаевых приличные деньги. Это, конечно, если у него нет образования, чтобы осесть в офисе и зарабатывать как любой другой клерк.
Молчание длилось долго. Еще чуть-чуть, и это перешло бы границы приличия. И дальше два пути развития: либо я еще раз задам свой вопрос, и Дима на него все-таки ответит, либо мы распрощаемся.
– Я не стабилен, – ответил он.
Ответ влетел мне в рот, который я открыл, чтобы распрощаться с ним. Я ту же закрыл обратно рот и попробовал пережевать сказанное, но не получилось. «Я не стабилен», что, черт возьми, это значит? Даже мастерица переводов Наташа Беспальцева выражается яснее.
– Что ты имеешь в виду? – уточнил я.
– Мое эмоциональное состояние, – ответил Дима. – Оно не стабильно. Я не могу контролировать свое настроение. Это серьезная преграда для нормального трудоустройства.
Буйный, значит. Ну вот, в тихом омуте Бейонсе зажигает! Павел Витальевич подсунул мне психа. Идеальный вариант в качестве сиделки для инвалида. Конечно, почему нет? Перевернет мое кресло вместе со мной… на балконе и спишет все на психсостояние. Или прирежет в пылу очередного заскока. Не-е.
Тут до меня дошло, что перспектива быть сброшенным с балкона не так далека, как кажется. Ведь Дима может разозлиться, что у него ничего не получилось, и я пропал. Я решил ему тактично намекнуть, что ничего не выйдет и сказал:
– Ну да, ты прав. – При этом я сочувственно вздохнул.
И тут я увидел всю нестабильность Димы Грановского. Нет, он не разозлился, не стал швырять все подряд, не поднял даже руку на меня…Он зарыдал!
Нет, заревел белугой! Спрятав лицо в ладони, он громко плакал, сотрясая плечами. Ей-богу, если бы он стоял, то обязательно бы сполз по стене для полноты образа.
Вытаращив глаза, я смотрел, как Дима рыдает, не в состоянии совладать со своими слезами. Сквозь всхлипы и шмыгание носом я услышал: «Ну воооот видииишь этоооо».
– Ну-ка успокойся! – грозно сказал я.
Зря я это сделал. Слезы потекли еще пуще, Дима упал грудью на стол и завыл практически без остановки. Я откатился к раковине, налил стакан воды и поставил перед ним. Не переставая своего дела, Дима встал, заикаясь, спросил, где ванная, и вышел.
А вы говорите женские слезы нельзя остановить. Тут мужские-то в шок ввергают! За свою жизнь я немало проревел, но такого потока жидкости из организма не видел никогда. Это же до обезвоживания дойти можно.
Минуты через три он появился. Зареванный, с красными опухшими глазами, прерывисто дыша, всхлипывая, но, к счастью, уже не рыдая. Он сел обратно, отпил чаю. По фарфору брякнули зубы. Губа с каждым всхлипом закидывалась в рот. Он старательно отводил глаза, уставившись в блокнот.
– Что-о-о та-ам? – спросил он, кивком указывая на блокнот.
Я посмотрел на блокнот. Ну конечно, старательно записывая все, что приходило в голову, я не закрыл его, а оставил открытым, и теперь все мои бредни про дружбу и безответную любовь сотворят второй акт рыданий.
– Это так, – ответил я неопределенно, схватил блокнот, отыскал обложку и захлопнул его.
– «Сильнее, чем любовь», – сказал Дима. – Что может быть сильнее любви? Дружба?
Вот это поворот. Во-первых, парень знает английский, что уже неплохо! Да, мне почему-то оказалось удобнее и проще писать на английском. А во-вторых, он точно угадал мою мысль. Хотя, это, может быть, и не тайна ни для кого, а только для меня было открытием.
– Ну да, я так отчего-то думаю.
– Правильно думаешь, – сказал он и наконец посмотрел мне в глаза.
Этот взгляд меня пригвоздил к креслу еще сильнее, чем инвалидность. Такой силы я никак не ожидал. Длилось это недолго, Дима опустил глаза в свой чай, допил его одним глотком, поставил кружку на стол и сказал:
– Я извиняюсь за это представление, я не собирался его устраивать. И прости за отнятое время.
– Ты уже уходишь? Но я ведь еще не назвал своих условий, а вдруг они тебя заинтересуют?
Да, я собирался взять этого парня к себе на работу. По нескольким причинам. Мне стало его очень жалко. Я не дам ему столько денег, чтобы он смог жить, как на пособие от Павла Витальевича, но концы с концами сводить сможет. Его нетипичность, которая выражалась во всем: и во внешности, и в поведении, и в этом его «я не стабилен», и в умении принять решение, меня покорила. Я думаю, этот парень чем-то сломлен, он нуждается в помощи… точно так же, как и я.
– Ты серьезно? – Глаза Димы от удивления округлились.
– Да, почему нет? Эта твоя нестабильность выражается только в том, что я видел? – на всякий случай решил я уточнить.
– Да, но обычно это бывает дольше. Дома я реву ночи напролет.
– Ну, это не совсем та причина, по которой я бы отказался от твоей помощи. Что еще?
– Это все. Хотя нет, я понимаю, что ты не можешь платить мне столько, сколько мне нужно, чтобы покупать еду, платить за квартиру, поэтому мне нужно будет найти еще одну работу. Вполне возможно, со временем будет не так свободно.
Я прикинул свои возможности. Сейчас моя зарплата составляет шестьдесят тысяч рублей в месяц, от налога я освобожден, поэтому все на руки. Могу платить ему пятнадцать-двадцать тысяч в месяц, и это нисколько не потрясет мой бюджет.
– Сколько ты хочешь?
– Комната десять тысяч. Дорога сюда – сто рублей. То есть три тысячи в месяц. Ну и тысячи три на еду. Итого, шестнадцать.
– Тебе хватит три тысячи на еду в месяц?!
Нет, поймите меня правильно. Я не зазнался со своими финансами, которые внезапно свалились на меня просто горой (раньше несколько моих зарплат были годовым бюджетом нашей с мамой семьи), но даже в самые тяжелые периоды мы не укладывались в шесть тысяч на еду на двоих! Никогда! На эти деньги просто невозможно прожить!
– Сейчас я трачу не больше полутора тысяч, – ответил Дима. – Я мало ем.
– Экономишь?
– Нет, просто не хочу.
– Понятно.
Я решил не копать глубже в этом направлении, боясь, что Дима снова расплачется.
– Слушай, а я вот что подумал…
* * *
Дима переехал ко мне через неделю. А еще через неделю я не знал, как жил без него. Опять-таки, не подумайте ничего дурного: Дима реально заменил мои ноги. Мы договорились, что платить ему я буду по десять тысяч в месяц, при этом ничего за жилье брать не буду. Он отказывался от десяти тысяч, говоря, что будет помогать мне за жилье, но я настаивал, чтобы десять тысяч уходили в его карман.
Он занял мою комнату, а я переехал в мамину. Мне было тяжело разбирать ее вещи: как физически (на телеге особо не переместишься в пространстве), так и морально. Вещи все еще пахли моей мамой.
Когда я увидел, с каким скарбом приехал Дима, то подумал, что он легко мог разместиться в той коморке под лестницей, где Гарри Поттер жил одиннадцать лет. Ей-богу, у этого парня было два пакета в руках. В одном – верхняя одежда и какие-то тетради, а во втором – кроссовки и мыльно-рыльные принадлежности (одноразовый станок для бриться, дешевый лосьон, зубная щетка, тюбик пасты и гель для душа).
Мы отказались от курьера, все мои поручения исполнял Дима: ездил в офис за документами, привозил переводы на утверждение. Он ходил в магазин, убирался дома, готовил еду. Сначала Дима готовил себе отдельно, но я видел, как он ест (отварную курицу он ел пять дней, пока она совсем не протухла), и я заставил его питаться той пищей, которую он готовил для меня. Готовил он, кстати, превосходно.
Дима согласился, но с условием, что его зарплата уменьшится еще на три тысячи. Я не стал сопротивляться, ведь продукты он покупал за мой счет. Конечно, мне было не жалко заплатить ему эти три тысячи, раздери их Центробанк, но он уперся, как осел.
Постепенно Дима переместился в мой кабинет и помогал выполнять техническую работу – набирал тексты, которые я предпочитал писать от руки, когда правил чужие переводы прямо в рукописях, приводил в порядок рабочий стол, закупал канцелярию, а потом я позволил ему отвечать на свои письма. Дима стал незаменим.
Но он по-прежнему не говорил о себе. Совершенно ничего.
С первой зарплаты он купил домой мультиварку.
– Я умею готовить совершенно потрясающее мясо в мультиварке, тебе понравится, – пообещал он.
Мясо действительно оказалось восхитительным, он просто покидал в чашу мультиварки крупно нарубленные куски баранины, картошку, стручковую фасоль и каких-то сухих травок из загадочных неподписанных пакетиков, невесть откуда взявшихся на моей кухне. Блюдо получилось изумительным! Мы даже распили по бокалу красного вина. А потом Дима предложил прогуляться. Я, честно сказать, побоялся: его по-прежнему периодами душили рыдания, особенно ночью, я то и дело слышал его заглушенные подушкой рыдания. Днем, когда на него накатывало, он закрывался в ванной и долго оттуда не выходил.
Я пытался выяснить у Павла Витальевича причины такого состояния Димы, но он ограничился следующим ответом:
– Это временно, Василий, скоро пройдет. Дайте ему время, он поднимется. Он не всегда был таким. Но больше я ничего сказать не могу, это личное дело Димы.
И я отстал со своими расспросами от Павла Витальевича, но не оставил надежду выяснить все у Димы. И прогулка была отличным поводом для подобного разговора. Но, увы, ничего не вышло. Едва я подводил к теме его приступов, как Дима перенаправлял разговор в другое русло, не оставляя мне ни малейшего шанса.
– То, что я видел в блокноте, – это стихи? Ты сочиняешь?
– Нет… Это был единоразовый выплеск эмоций. Не знаю, что на меня нашло, просто захотелось, зачесалось срочно выложить все, что я по этому поводу думаю, и получилось то, что, собственно, ты и видел.
– А у тебя есть мелодия? – продолжал свой допрос Дима.
– Нееет, – рассмеялся я. – Какая мелодия? Я же не сочинял песню!
Хорошо, что он стоял сзади и толкал по легкому снежку мою тогда еще старую телегу. Если бы он смотрел мне в лицо, то увидел бы пунцовый румянец на щеках – еще мама говорила, что я совершенно не умею врать. Ни грамма. Сразу краснею, а в детстве начинал пускать пузыри и отводить лукавый взгляд. Даже фотография есть: белокурый карапуз стоит в позе Мэрилин Монро, мордочка красная-красная! Мама говорила, что, перед тем как сделать это фото, меня спросили про Алину, девочку из садика. Я был в нее влюблен, и мама, конечно же, это прекрасно знала, но я не сознавался. Врал, что мы просто друзья.
– А я пишу музыку, – сказал Дима. – Правда, давно этого не делал.
На этом наш разговор закончился, и мы продолжили прогулку в тишине. Каждый думая о своем. Но я сделал себе пометку, положил в копилку еще одно бесценное знание о Диме Грановском.
* * *
Уже через месяц, к концу апреля, мы настолько привыкли друг к другу, что я даже не хотел думать, что будет, если Дима от меня съедет. Между тем такие мысли, оказывается, в его голове сидели прочно.
