Елена Евгеньевна Тимохина
Краснознаменный отряд Её Императорского Высочества Великой Княжны Анастасии полка (солдатская сказка)
«Герцогиня» Кюхле, как величали ее медсестры, была особой видной и в высшей степени аристократической, как по внешности, так и по манере себя держать. Несмотря на возраст она сохраняла красоту, изящность и стройность. Являясь дочерью высокопоставленного правительственного чиновника до того, как тот впал в немилость, она предъявляла высокие требования к поклонникам. Особым вниманием она одаряла офицеров и военных инженеров, однако никого из них в мужья не выбрала. Вспоминая о времени своей юности, она хмурилась. «Это была довольно жалкая жизнь, из которой я выросла», – говорила она.
По здравому размышлению Матильда не променяла бы свою бездумную молодость на нынешнюю участь, хотя обязанности хозяйки замка и отнимали у нее много сил. С наступлением войны замок перешел под административный контроль военных властей, и в нем насаждали порядки концентрационного лагеря. Когда военный чиновник обязал её предоставить помещения для госпиталя, она ответила отказом. Неизвестно, какие кары повлекло бы её неповиновение, но тот чиновник получил назначение в действующую армию, и вопрос остался нерешенным.
Шло наступление по всем фронтам, и среди военнопленных шло брожение. Доктор Пустовойт заходил в палаты и беседовал с больными, испытавших на себе воздействие отравляющих газов. Отвечая на вопросы, он не скрывал, что опыты небезопасны с точки зрения медицины, и у пострадавших шансы выжить невелики.
Доктору Фишеру не понравилось бы, узнай он о тайных лекциях, но до поры удавалось сохранять их в тайне. Фрейлейн Кюхле радовалась, что в замке установилось спокойствие, и тешила себя надеждой, что пленники смирились со своей участью, но доктор не заблуждался, что все кончится благополучно. Не стоило сбрасывать со счетов и капитана Терентьева, который на людях проявлял сдержанность, но иногда присылал о себе весточку. Первую он передал через Луку – того оборванца, что первым встретил доктора у ворот замка. Убрать лохмотья, и увидишь дозорного – а таковым он и являлся.
Во второй раз Терентьев дал о себе знать через Безродова, с которым прислал доктору карточку гостя. Капитану во что бы то ни стало требовалось заполучить в замок сторонника. Ни внимательной Матильде, ни подозрительному Агосто, ни одному человеку (за исключением, может быть, Клауса) не открылись манипуляции, которые были проделаны с карточкой. В то время, как по приказу хозяина капитан Терентьев предъявлял свое приглашение, сербский офицер Орехович рылся в карманах, отыскивая собственную бумагу, а доктор уже получил карточку из рук Наоми, которая уже завладела пропуском Терентьева. По тому, как порозовели ее щечки, доктор догадался о страсти, которую она питала к одному из действующих лиц. Не об этом ли обмолвился Клаус, когда намекал на её нового поклонника.
В замке этот странный человек исполнял роль санитара. При докторе он исполнял роль наперсника. Между собой они были на «ты».
– Зови меня Тедди, – попросил он.
Немецкое имя ему не нравилось, и он предпочитал, чтобы его звали на британский манер.
От Агосто не укрылась их внезапная дружба:
– Что это Тедди за тобой таскается, разве вы голубые? – Он был развязен и не стеснялся в выражениях.
– Ерунда все это. Он мне помогает, – ответил доктор.
Клаус Герба обладал обширными связями и поставлял лекарства с черного рынка. Единственным препятствием служило ограничение в передвижениях, предусмотренное для всех обитателей, поэтому Тедди увязывался за Пустовойтом в город всякий раз, когда тот выходил по делам.
– Скажи им, что я выполняю твои поручения.
Они захаживали в ресторацию, и доктор наблюдал, как быстро пропускал Клаус рюмку-другую, но по-настоящему пьяным его ни разу не видели.
– Пойдем съедим сосновое мороженое. Там сверху кладут шишку, её тоже можно съесть, но она очень сладкая.
За мороженым он и спросил, что за бумаги похитил доктор у Слеповича.
– Так утверждает г-н Кюхле, поэтому и следит за тобой. Будь уверен, что на чердаке у матушки Штейнбрехер Наоми все исследовала.
Что содержалось в бумагах, Клауса не интересовало, разве только одно: можно ли это продать и за сколько.
Третьим с ним был Безродов, который пользовался любым случаем, чтобы ускользнуть из замка. При том недоверии, которое питали к Гербе военнопленные, санитар держался настороже, но Сергея Гавриловича он мог его не опасаться, считая его простаком.
Благодаря своим помощникам Пустовойт смог наладить лечебную работу. Из-за того, что Тедди забегал к доктору раз двадцать в день, тот вынужден дать ему ключ от своей квартиры, где хранились лекарства – они требовались срочно, а время не ждет!
Если Безродова устраивала роль ассистента, то Герба предпочитал быть антрепренёром. На доктора у него появились большие планы: Николай Васильевич работал в госпитале всего неделю, а уже получил немало приглашений от больных.
Тедди разглагольствовал:
– Дойдем до бургомистра. Мне передавали, что его жена мается хворью, а её доктор ушел на фронт. Будут они у нас в кулаке.
Доктор Пустовойт принял его слова всерьез, но планы не осуществились. Скоро стало известно, что у жены бургомистра появился новый доктор, Якоб Фишер. В отличие от своего коллеги он снимал номер в гостинице, так что скоро все городские пациенты перешли к нему. В замке Фишер появлялся не каждый день, да и то являлся лишь для консультаций. Основную работу в госпитале выполнял Пустовойт, и у него не оставалось много времени для визитов.
Скоро его определили палатным врачом в лазарете с множеством комнат и нескончаемыми переходами, все они были забиты койками с больными. От стонов он постоянно вздрагивал, а когда медсестра Пфайфер заметила, что у него подрагивает веко, она погладила его по рукаву: «Вы справитесь, доктор. Они и не такое испытали, а все же выкарабкались».
Больные из изолятора для заключенных были лишены врачебного надзора и находились под надзором сестер милосердия, но хуже обстояло с обитателями подвала, где на двухъярусных железных кроватях лежали пациенты, получавшие «экспериментальное лечение». Доктор старался облегчить их участь. Военная медицина изучала воздействие химического оружия, которому отводилась важная роль на военных полях Европы. Военнопленные являлись её жертвами. Среди них попадались люди с поражением легких, заболеванием почек, также требовали лечения и военные ранения.
Плохое питание и бесконечный рабочий день подрывали силы доктора Пустовойта, и он чувствовал, что не в силах справиться с навалившейся на него работой. При организации госпиталя допущено много ошибок и несообразностей, от которых страдали больные, и не удивительно, что они находились в раздражительном состоянии. Плохие новости принесла сестра Пфайфер, которая вернулась из лазарета в ужасном виде – её белая накрахмаленная шапочка успела измяться и изгрязниться, как если по ней прошелся ботинок.
– Там бунт, г-н доктор, больные выдвинули требования. Солдат мало, они напуганы, еще немного – и откроют стрельбу.
– Будем надеяться, что все обойдется.
– Да, будем надеяться.
Оставив сестру в кабинете, Пустовойт положил в карман пистолет, «браунинг» № 1, с которым он не разлучался. Он шел, выставив оружие перед собой, и перед ним разбегались люди. Через час ему удалось утихомирить пациентов, и он вытирал лоб от пота, как вдруг появился доктор Фишер, одетый в химический костюм. Его веселый вид не предвещал ничего хорошего.
– А вы здесь какими судьбами? – удивился Пустовойт.
– Хотите померить? Там и другие костюмы есть. – Яков стал рассказывать про хранилище с бочками ядовитого газа.
Раздумывал Пустовойт недолго и сразу схватил его за руку. Тот попытался сопротивляться, но в громоздком костюме его движения выходили неуклюжими.
– Что вы затеяли, Якоб? Хотите нас всех уничтожить.
– Наоборот, спасти. – Его голос был едва слышен.
– Насколько мне известно, газ применяют при военных действиях, – возразил доктор.
– Вы собираетесь убить ни в чем не повинных людей.
– Невинных нет. Идет война, значит, виновны все. Солдаты отправляются на фронт. Некому будет присматривать за пленными. Кюхле получил приказ командования. Не препятствуйте мне.
– Сейчас вы покинете замок и поедете домой. Об остальном я позабочусь. – Доктор не отводил от него «браунинг».
Будучи трусом, Фишер не посмел возражать, но как знать, сколько было человек могло пострадать от этого омерзительного заговора. Судя по направлению, в котором направлялся Фишер, начать было решено с больных в изоляторе.
Настала пора действовать. Рукояткой пистолета доктор постучал по трубам. Первым подоспел чернявый парень, у которого опухали уши. Он не отличался красотой, но у него была необычная внешность. Сколько ему лет, можно было только догадываться – от семнадцати до тридцати. Кажется, он мечтал уехать отсюда и жениться.
– Лука, очень рад. Вы мне нужны.
– А я как рад, доктор. Хочу поблагодарить вас за папиросы. Они помогли мне продержаться.
На вопрос где Клаус, он ответил, что его отправили в изолятор в наказание за изготовление хинджи.
– Возьми кого-нибудь и проводите доктора Фишера до конюшни, да проследите, чтобы он уехал из замка. Это ради вашей безопасности, Якоб. А я посмотрю, как там остальные.
Избавившись от одной головной боли, доктор Пустовойт повеселел. В конце концов, еще ничего не решено. Он спустился в подземелье. Еще никогда там не было столь тихо. Он выкрикивал имена, надеясь услышать отклик.
– Клецко, вы живы?
– Да, он жив. Это я Шумилов. Клецко с Тетёркиным, заперты. Вряд ли их получится освободить.
– Получится-получится.
По приказу доктора всех, включая тяжелых больных, вывели во двор. Там же собрались и медсестры. Лука отсутствовал. Он выполнял распоряжение доктора выдворить Фишера из замка.
Из опасения перед бунтом доктор Фишер покинул замок через черный ход на телеге поставщика провизии, укрывшись под лошадиной попоной. Старая кобыла едва тащилась, и возница шагал рядом. Доктор помахал им вслед, зная, что ему никто не ответит. От его взгляда не укрылось движение в кустах, он разглядел мрачного Ашихмина с пугачом, о назначении которого трудно было не догадаться.
– Оставьте, Влас, это не поможет, – сказал он.
Дуло дрогнуло, со стороны показалось, что это ветер пошевелил веткой. Обрез не выстрелил. Подвода продолжала катить по дороге.
– Вы все испортили, – зашипел стрелок, потерявший прицел, и стал выбирать новую позицию.
– Подождите, Влас. Нет оснований вмешиваться. – Губы доктора дрожали.
– Вы не понимаете. Они изготовили вакцину, которую будут на нас испытывать. Вы еще пожалеете, что помешали мне.
За этим происшествием Пустовойт едва не забыл позаботиться о г-не Кюхле, но тот отказался выходить из комнаты, уверяя, что способен сам за себя постоять. Судя по щелканью затворов, он собрал у себя в спальне целый арсенал.
Матильда отнеслась к сообщению доктора скептически, решив, что заключенные его обманывают. Утром они украли ключи, и сестра Пфайфер не могла зайти в погреб.
– Этот?
Пустовойт раскрыл ладонь. Вовремя он отобрал ключ у Фишера.
– Где вы его нашли?
– Торчал в замочной скважине. Забрал от греха подальше.
Доктор не мог припомнить, чтобы Марта так сердилась. Что вызвало её раздражение? Неужели ключ? Какая мелочь.
– Вечно вы за них хлопочете, а они вон, что натворили. Бросили работу. – Если что и получалось у сестры Пфайфер, так это жаловаться.
Матильда поинтересовалась, что послужило причиной беспорядков, но доктор предложил ей обратиться за расспросами к брату, который все затеял. Она отнеслась к этому недоверчиво. По ее мнению, Агосто не был способен на решительные меры.
– Брат страшно нервничает. Он засыпает в два ночи, и глажу его по голове и держу за руку. А потом он просыпается на рассвете, и снова ко мне.
Это признание казалось Пустовойту невероятным, и он мог бы приписать все фантазии Матильды, если бы не выглядела усталой. Ему давно следовало бы разобраться с Кюхле, но не предоставлялось подходящего случая. Но вот повод нашелся. Его тревожил склад бочек с отравляющим газом в замке, в котором собралось так много народа.
Он просидел в карауле и даже задремал. Его разбудили выстрелы, и скоро он стучался в дверь к Агосто. Тот вышел из спальни, где пахло пороховыми газами, и уселся на лестнице в обнимку с охотничьим ружьем, ожидая, пока проветрят помещение.
– Осторожней, ладно? – сказал ему доктор. – Один вы с этим не справитесь. Позвольте оказать вам помощь.
– У меня есть ассистент Фишер, так что без вас мы обойдемся.
Пустовойт пропустил его грубость мимо ушей. Он хотел выяснить, ради чего приезжал Фишер. Агосто утверждал, что он не посвящен в планы доктора.
– Вы лучше знаете своего приятеля. Разгадайте его, доктор, и мы останемся в живых.
Казалось, он и сам был испуган не на шутку и не до конца понимал, что происходит.
– Я попробую все устроить, – доктору пришлось брать хлопоты на себя. – Вам туда ходить не надо, госпожа Кюхле. Сестра Пфайфер, ждите здесь. Я в хранилище.
Агосто увязался за ним. Он находился под кайфом, это помогало ему справиться с опасностью. В таком состоянии он сделался несносен, болтал, не закрывая рта:
– Всё здесь – мое имущество.
– Жизнь людей принадлежит Богу. Вы похищаете то, что вам не принадлежит, – указал доктор.
– Вы разве из страховой компании? Вынужден вас огорчить, мое имущество не застраховано.
Доктор рассвирепел. У него не осталось сил смотреть, как этот шут дурачится.
– В таком случае, я вас убью, Агосто, потому что вы оказали мне сопротивление. Вы напали на меня, когда я ликвидировал утечку газа. Вы угрожали мне смертью. Поэтому я вас убью. Это подходит под понятие обороны и не наказуемо как простое убийство.
Агосто испугался, это привело его в себя.
– Успокойтесь, доктор. Я болен, проводите меня к сестре.
Он шатался, как пьяный, и нес всякую дичь. Матильда не знала, как с ним справиться:
– Вы не думаете, что ему надо привязать руки к кровати?
– Это не поможет. За ним нужно присматривать круглые сутки.
Доктор приставил к нему Безродова.
– Вам придется уделять больше времени хозяину. Он не здоров, а мы от него в полной зависимости.
Тем временем военнопленные и обслуга замка собрались на лужайке и делали перекличку. Многих не хватало, они все еще оставались в замке. Сестры милосердия отчаянно трусили, но старались этого не показывать.
Солдат с винтовкой подошел к доктору и взял под козырек. Он признал в нем главного.
– Не поворачивайтесь к ним спиной, а не то они разорвут вас на части, – посоветовал служивый, передавая ему ключи от подземелья.
Пустовойт заверил, что справится без посторонней помощи, и вернулся в коридор. В темноте он не разбирал очертания предметов, но не терял бдительности – его внимание сосредоточилось на звуках, идущих из стен. Он слышал глубокие вздохи, шепот, из которых складывались отдельные слова, это позволяло вообразить, какая жизнь протекала в подвале замка.
Проход закончился железной решеткой, доктор повернул ключ в замке и открыл клетку. Прямо на полу лежали изможденные люди. Доктора поразило состояние военнопленных. Они еле двигались – на протяжении долгого времени лишенные движения, нормальной пищи, свежего воздуха. Только глаза сияли нездоровым блеском, словно вся сила их уходила в глаза.
Он видел человека, который закачался и упал. Его обступили, поставили на ноги и вывели – к счастью, доктор был избавлен от продолжения. Он проверил, не делся ли куда больной? Нет, он остался.
Состояние большинства из них внушало тревогу, у Пустовойта не оставалось сомнения, что они получают сильные средства. Из-за войны поставки сократились, и, лишенные лекарств, они страдали.
Когда он составил отчет об инспекции госпиталя, Кюхле прочитал его и сказал, что сам не мог бы сочинить лучше.
…По случаю хорошей погоды на балконе был накрыт стол с угощением. Беда миновала. разве это был не повод повеселиться? Там и проводили время хозяева замка.
– Вы осмотрели их, доктор? Ждать ли нам бунта? – спросила фрейлейн Кюхле.
Она сидела в кресле, выпрямив спину – приличная дама в приличном обществе, а не безденежная аристократка из маленькой семьи, где проедали остатки былого благополучия.
– Нет. Они очень слабы, и, если не принять мер, у вас скоро появится гора трупов.
– Мы справимся, – последовал холодный ответ.
На его губах Агосто блуждала улыбка, и он словно не видел облупившуюся мебель и грязные полы, в его планы по-прежнему входило катание на лошадях и прогулки на лодке в компании людей, которые его любили. Он был далеко отсюда, и возвращение в новый мир не доставляло ему удовольствия.
– Насчет горы трупов вы шутите? – он улыбнулся.
– Не шучу.
– Так вот, это не ваше дело, – тон его прозвучал откровенно враждебно.
Доктор слишком беспокоился, чтобы обращать внимание на его неадекватное состояние.
– Бедственное положение вверенных вашему попечению людей привело к тому, что я назвал бы временным безумием. Им требуются лекарства и хорошая пища.
Не успел он закончить, как Кюхле прервал его – властно, энергично, как привыкший распоряжаться всем и вся вельможа.
– Как вы смеете упоминать о хорошей пище? Разве не видите, чем вынуждены питаться мы? Не думайте, что вы единственный, кто заботится о несчастных. Я тоже заглядываю к ним время от времени. Когда я был там в последний раз, они накрывали на стол. Вы знаете, что к ним поступает хинджа? Но это еще что! Вместо скатерти они постелили газету. Они в курсе того, что происходит, разве не ясно? Так что позвольте вам возразить, доктор. Это был самый настоящий бунт. Мы имеем дело с провокацией. Остается выяснить, кто принес газеты, и мы узнаем имя подстрекателя.
Тут доктор не выдержал. Настала пора открыться:
– Боюсь, что газету в замок принес я и отдал малому при входе.
– Я что-то не понял? – Кюхле назидательно ткнул указательным пальцем. Он обо всем был осведомлен, но ему нравилось валять дурака. – Вы украли приглашение Слеповича и обманом проникли в дом. Вы снабдили военнопленных газетами. Я подразумеваю умысел врага.
Доктор оторопел от такого беспардонного хамство, а ведь Кюхле показался ему неглупым человеком.
Матильда попыталась смягчить ситуацию:
– Вы посидите в своей комнате, герр доктор, и получите свободу, как только ситуация прояснится. А заодно отдохните. Будьте уверены, это делается в целях вашей безопасности.
Не успел она умолкнуть, как Клаус толкнул доктора в спину. На балконе был по-прежнему накрыт стол с угощением, но темная дверь, пропускающая участников маленького пира, замкнулась для доктора Пустовойта – тех двух минут, выделенных для приватного разговора, хватило, чтобы замкнуть его в каменном мешке. Безудержная фантазия фрейлейн и болезненно буйная – герра Кюхле побудили хозяев обойтись с гостем по примеру средневековых баронов, чьи портреты украшали картинную галерею. Позже доктор имел случай убедиться в гневливости Матильды, которой она потом стыдилась. Это выяснилось позже.
Сами хозяева растворились в полутьме коридора, воспользовавшись другим проходом, и доктору оставалось сидеть в темноте. Прошло немало времени, прежде чем он услышал шаги. Судя по бряцанью винтовки, это был солдат. Голос предложил ему следовать за ним. Отворилась дверь – маленькая, словно створка шкафа, и Пустовойт очутился в комнатке, где на столе стояла керосиновая лампа. Его тюремщик зажег лампу, вышел и захлопнул за собой дверь. От сквозняка лампа быстро погасла. Керосина оставалось на дне, не удивительно, что фитиль потух от одного порыва ветра. Доктор попробовал прикрыть крошечное окно, но рама рассохлась, и створки не сходились. Его определили на постой в нежилую часть замка. Пустовойт нашел у себя спички и зажег фитиль, и при его свете удалось рассмотреть комнату. Как он и предполагал, она была небольшая, и половину ее занимал кожаный диван с множеством подушек. За стеной раздавался женский голос.
– Вероятно, я умер и нахожусь в раю: красивые женщины и подушки везде, – произнес вслух доктор и немного успокоился, услышав звук своего голоса.
Так доктор провел несколько часов, пока о нем не вспомнили. Кто-то вежливо поскребся в дверь камеры, не хватало только вопроса, сможет ли пленник принять гостя. Доктор усмехнулся. В замке могло найтись немало народа, решившего поразвлечься за чужой счет. Как оказалось, он напрасно расстроился. То, что он принял за стук, оказалось неудачной попыткой вставить ключ в скважину.
– Какая жалость, не подходит.
– Кто вы? – спросил через дверь доктор.
– Тетёркин Иосиф Семенович. Помните меня? Вы еще дали мне газету.
– Как вы меня нашли?
– Подсказал Ашихмин.
– Тот самый, с обрезом?
– Чего уж там, дикий он человек. Не волнуйтесь, вы здесь в безопасности.
– Охрана?
– Здесь никого нет. Вам выделили хорошую комнату. Она предназначалась для Слеповича, вы про него слышали? Так что вас принимают как важного сановника. Я это знаю от Матильды, читал её телеграммы. Тут все в курсе её дел. Уверен, что вы тоже будете. Я вас научу. Они всерьез думают, что управляют замком. Политикой занимается сестра, а брат – своей наукой. Только хочу предупредить: запирайте двери на ночь. И никому не отворяйте, как бы ни просили. Мы не контролируем то, что происходит в замке ночью.
Простившись с нежданным союзником, доктор вернулся на диван. Крушение поезда не прошло для него бесследно. От пережитых волнений он вновь почувствовал сильное головокружение и тошноту.
Вторым посетителем был Клаус, который пришел его проведать. Он пожаловался, что ему не удалось стянуть ключ у Марты Пфайфер.
– Придется ждать до завтра, тогда выпустят. Не волнуйтесь, Кюхле долго не гневаются.
Пустовойт спросил, что происходит в лагере бунтовщиков.
– Неуправляемые люди. Подобных я навидался в годы войны. Слишком много солдат в первые месяцы войны кормили мясом, – выразил предположение Клаус.
– Кто такой Ашихмин?
– Мой враг. Он откровенно презирает меня за то, что я сотрудничаю с австрийцами. Называет предателем. То, что я спас ему жизнь, не имело значения. Я в друзья не навязывался. Не люблю высокомерных людей.
– Глупо представить, что мы сможем перекроить свою привычную жизнь по чьей-нибудь указке, – вздохнул Пустовойт.
– Ладно, пойду. Пришел пожелать вам спокойной ночи.
Доктор Пустовойт и не подозревал, что за один день обзавелся друзьями.
Тетёркин появился второй раз ночью, когда в замке все уснули.
– Это опять я. – На этот раз он ему удалось добыть ключ.
Доктор был счастлив, когда дверь открылась.
– Что нового, Иосиф Семенович?
– Вас выпустят завтра, это достоверно известно. А пока я зашел вас развлечь.
Тетёркин вытащил из кармана стопку фотографий, протянул одну доктору. В темноте мало что можно разглядеть, и он придвинул поближе фонарь.
– Вот, прихватил из кабинета. Брат и сестра осматривали ваши вещи, которые им доставили от Штейнбрехеров. Это ваши родные? Ах, боже мой…Прошу прощения.
Тут только Тетёркин разглядел императорскую семью.
Николай Васильевич никому, не показывал фотографию августейшего семейства, кроме фрау Штейнбрехер, да и та нашла ее у него на туалетном столике, когда неожиданно нагрянула с уборкой. Доктор хранил её в память Валерии, которая почитала великую княжну Анастасию. Ему не удалось найти карточку, где Её Высочество позирует одна. Да и не очень это красиво фронтовику таскать такое фото в кармане. Не будешь же всем рассказывать, что Анастасия напоминает ему Валерию – такую, когда она еще была здоровой, красивой, полной сил.
– Возьмете с собой, когда соберемся бежать.
Голос Иосифа Семеновича звучал довольно. Он должен кое-что показать доктору еще кое-что. Это была копия его послужного списка, которую он хранил на груди, рядом с солдатским знаком. Если приблизить фонарь, можно его прочитать. «Нижний чин Тетёркин, находясь на излечении от полученного ранения в бою 28-го января 1914 г. в Царском Селе – Дворцовом лазарете, 10 сентября 1914 г. был собственноручно перевязан Ея Императорским Величеством Государыней Императрицей Александрой Федоровной и неоднократно Их Императорскими Высочествами Великими Княжнами Ольгой Николаевной и Анастасией Николаевной. О таковой Высочайшей милости занести в его послужной список.
Основание: Надпись старшего врача Царскосельского лазарета от 25 августа с.г. за №5856».
Послышались шаги, и Тетёркин исчез в темноте.
«Когда будем бежать», – обмолвился он.
Доктор задумался. Любой солдат, попавший в плен, заслуживает шанса оттуда сбежать. Не существовало человека, который об этом не задумывался, но не все начинали строить планы, а из тех многие не доводили дело до конца. Из оставшихся большая часть терпела неудачу, к чему следовало быть готовым. И еще приходилось учитывать дорогу через всю Европу. Все это казалось слишком сложным и рискованным.
Утром сестра Пфайфер выпустила его из комнатки.
– А может, я и не умер, и это сон? – рассуждал он вслух.
– Да вы остряк. Могли бы выдумать сон получше, – раздался ответ.
Провожатая взяла у доктора лампу, и они вместе вышли на задний двор.
– Идите, – Марта легонько толкнула доктора в спину. Впереди горел костер в железной бочке, и рядом собралась компания, к которой Пустовойт в другое время не решился бы присоединиться. Громче всех кричал кудрявый молодой человек, и Николай Васильевич решил сначала, что он тут всем заправляет. Нет, просто голос у него был громкий. Он походил на дезертира, который скитался продолжительное время и весь зарос волосами. Второй, высокий, с прищуренным взглядом и узким лицом – вот, кто среди них являлся главным. Третьим был солдат, который отдыхал вместе с ними. Он прислонил винтовку к дереву и откровенно наслаждался теплом. Такие люди всегда сами по себе.
– А, это вы, доктор. Идите к нам! – крикнул Клаус.
Они играли в карты.
– Теперь моя очередь, – перекрывал всех бас кудрявого игрока. – Подвинь фонарь, Валера, ничего не видно.
– Да не орите вы, Рябов, – раздраженно заметил Клаус.
– Тише, немчура. Костя кричит, потому что плохо слышит, – объяснил высокий.
– Это последствие контузии. Мне надо его осмотреть. Разрешите, господа, – произнес Николай Васильевич.
Высокий подал руку и назвал себя:
– Валерий Шумилов.
Игра в карты неожиданно закончилась. Со стороны подземелья раздался громкий свист, следом послышался топот, хлопки в ладоши – это заключенные приступили к акции неповиновения.
– Пойдемте, вам нельзя здесь оставаться.
Клаусу были хорошо известны все проходы, и он вел доктора коротким путем, минуя стражу. Они сразу свернули в боковой тоннель и попали в сарай с автомобилем, откуда через сад вышли к парадному входу. В центральном вестибюле доктору не приходилось бывать, резная каменная лестница вела в господские хоромы, где потолки были выше, а помещения – светлее и чище. Тут Клаус покинул его, объяснив, что придется подождать. Пустовойт принялся рассматривать пол с черно-белыми плитками, выложенными в шахматном порядке, мраморные колонны, окна с видом в сад, невидимый из-за утреннего тумана.
Красота вестибюля заворожила его, и он дал себе слово вернуться сюда днем, чтобы взглянуть на французское окно с выходом в сад.
– А я вас везде искала. Где вы прятались, доктор? – спросила фрейлейн Кюхле.
Если она и думала ошеломить его, явившись незаметно, то это не удалось. Ее присутствие он заметил раньше, через зеркало на стене.
– Извините, я вас не ждал, – сухо ответил он.
Ради соблюдения приличий она делала вид, что не знала, как сурово с ним обошлись.
Они поднялись по лестнице в просторную комнату.
– Я вас видела в окне гаража, что вы там делали?
– Рассматривал вашу машину.
– Впечатляет, да? Агосто не научился водить, да я бы не желала, чтобы он рисковал, у него руки трясутся. К счастью, у нас есть свой механик, весьма надежный человек.
– А вам приходится садиться за руль? Говорят, этому нетрудно научиться, – знакомый с правилом приличия, Пустовойт поддерживал светский разговор, давая даме возможность самой высказать просьбу, а что таковая последует, он не сомневался. Доктор предполагал, что именно по ее требованию, его освободили ни свет ни заря.
– Зачем? Все, что надо, я найду в соседнем городе, а туда доберусь на двуколке. А для особых случаев у меня есть кое-что получше, голубиная почта.
– Не подозревал, что вы такой занятой человек, – доктор поклонился в знак почтения к её заботам.
– Вы даже не представляете насколько. Но ведь и у вас работа не только в замке. Я слышала, о вас поговаривают в округе. Вдова Клопп уверяет, что ваша врачебная помощь просто бесценна.
Как оказалась, в услугах доктора нуждался сам хозяин замка.
Герр Кюхле снова нанюхался своей дряни и валял дурака, при этом проводя прием больных. Для удобства он облачился в длинный фланелевый халат, который одолжил у сестры. Судя по свойской болтовне с медсестрой, он осматривал её на предмет щитовидки.
– Пощупайте её зоб, доктор. Что скажете, Пустовойт? Будем оперировать?
– Не стоит. Еще походите, фрау Пфайфер. Но не утомляйтесь.
– Сестра Пфайфер, – поправила дама.
В коридоре раздался шум. Это больные ждали приёма. Агосто раздраженно выкрикнул:
– Я не могу разорваться. Меня ждут в Вене. А вы, доктор, ступайте к ним.
Сестра Пфайфер отвела его в палату.
– Доктор Кюхле уезжает в город. Не могли бы вы осмотреть нашего санитара? У него сильные ушибы, возможно, сотрясение мозга.
За то короткое время, что они не виделись, Тедди угораздило попасть в переделку, и теперь он лежал на кровати, весь перевязанный. Клаус прикрыл веки, изображая крайнее истощение, но это не мешало ему ровно и чисто дышать. Пустовойт быстро убедился, что пациент не так болен, как хотел казаться, разве только один его глаз оплыл и наливался гематомой.
– Не тошнит? Голова кружится? – спросил Пустовойт у незадачливого гуляки, который попал в очередную историю – быть может, в том же кабачке «У Ганса», где он устраивал свои дела.
– Я осмотрю его, а вы пригласите людей, которые его доставили сюда, – сказал доктор медсестре.
После того, как Клауса уложили в постель, он затих, с ужасом наблюдая за манипуляциями доктора. Лицо у него было мертвенно-белое, не столько от понесенных ран, сколько от сильного испуга.
– Вы нашли что-то серьезное?
– Пока нет, но я найду, не сомневайтесь. Герру Кюхле будет неприятно узнать правду, – сказал он Клаусу, когда они остались одни. – Но мне можешь рассказать все.
По свойственной всем плутам привычке умалять собственную провинность, Клаус поведал половину истории. Вторую часть рассказал Костя Рябов.
– Марта велела мне прийти подсобить вам. Что надо делать?
– Помогите больному раздеться.
– Это нетрудно. Как вам моя обнова, доктор? – Рябов щеголял полосатым костюмом с мужского плеча, не иначе, как обзавелся клиенткой в деревне.
Он рассказывал, что устроился работать в велосипедной мастерской подручным у армянина. Его мастерство не осталось незамеченным, и скоро механик стал брать заказы на ремонт мотоциклов и автомобилей. Положении Кости постепенно менялось к лучшему.
