Елена Евгеньевна Тимохина
Краснознаменный отряд Её Императорского Высочества Великой Княжны Анастасии полка (солдатская сказка)
– Нет, Якоб. В смысле, не печальный случай, а намеренное убийство. Его расследование займет у полиции некоторое время. Полагаю, вы и сами дадите следователю необходимые комментарии.
На этом Николай Васильевич посчитал свою миссию выполненной. Фишер хотел было упрекнуть его, но призадумался: он ведь сам лечил свою жену. Почему в его голове сложилось, что именно Пустовойт должен понести наказание за эту смерть, было неясно, но он уже строил план, как сквитаться со своим соперником. Пока же Якоб отводил душу, понося ужасные условия замка, темные комнаты которого считал сосредоточием сквозняков и сырости, из-за чего Миранда и подхватила простуду. Это не вызвало понимания хозяев, и, хотя они прощали ему выходку, но оба с трудом выносили его присутствие.
Слова доктора Пустовойта об убийстве еще более разозлили Фишера:
– Скажите, какие у вас основания утверждать, что моя жена убита! Не потому ли, что вы отравили Миранду?
– А ведь и верно! – Агосто надеялся обратить все в шутку. – Налицо жертва и врач-отравитель.
Доктор Пустовойт не сомневался, что эта смерть не последняя. В одном он признавал правоту Фишера, этот замок являлся идеальным местом для убийств.
– Не обижайтесь, – заступилась за брата Матильда. – В старинных семьях особые отношения с загробным существованием. Никто не относится к нему так легко, как мы.
– Вот именно, – засмеялся Фишер. – А теперь спросите своего прислужника, не он ли спровадил на тот свет свою жену?
Еще никогда он не решался высказать это обвинение вслух.
– Разве у вас есть доказательства, Якоб, что вы смеете выдвигать обвинения? – вскипел Пустовойт. – Моя бедная Валерия не была образцом здоровья, но она боролась, как могла, и разве посмел бы я встать против нее на сторону смерти?
После того разговора они рассорились окончательно и прекратили всякое общение. Когда обязанности вынуждали Пустовойта посещать место, где находился Фишер, оба они демонстративно расходились в разные стороны.
Вряд ли Якоб знал, что ни для кого не представляет секрета его роль в смерти этой пациентки, но Миранда, стремившаяся шантажом получить развод, явно наговорила мужу много лишнего. И все же Николай Васильевич пытался оправдать коллегу. Именно безрассудство послужило причиной скоропостижной смерти Миранды: отказываясь слушать советов, она простудилась, когда после горячей ванной отправилась в сад. Казалось невероятным, что она сгорела после скоротечной лихорадки, и несчастный вдовец был склонен обвинять весь мир в ее смерти.
– Уверен, это дело рук любовника. – Фишер не нашел в себе силы обнародовать имя подозреваемого, но все понимали, о ком идет речь.
Ни для кого не оставалось секретом, что в последнее время у доктора Пустовойта с Мирандой испортились отношения, а ведь прежде они считались друзьями.
Когда прибыл следователь, он вызвал обоих врачей и предложил им вынести свой вердикт. Сам он склонялся к версии Фишера, что его жена умерла от лихорадки. В пользу этого говорил измученный вид покойницы, которая настрадалась перед смертью.
Фишер не спускал тоскующих глаз с доктора Пустовойта, ожидая, когда он изречет свое мнение.
– Миранда скончалась вовсе не от простуды, с нею она бы справилась. Полагаю, она пренебрегла мерами предосторожностями и была инфицирована. Вот видите, порез на пальце. Если вы расспросите коллег доктора Фишера, они подтвердят, что он пренебрегал гигиеной. Полагаю, непосредственно перед своей кончиной она по неосторожности имела контакт с активным веществом, который доктор Кюхле культивирует у себя в лаборатории.
Он мог бы уточнить, что Миранда подобрала зараженный скальпель, найденный на ее теле, но вряд ли ему удалось бы правдоподобно объяснить, откуда в замке взялся инструмент с его инициалами. Пустовойт и сам этого не понимал.
Как ни странно, но Агосто Кюхле поддержал версию смерти вследствие неосторожности.
– В самом деле, Якоб, бедная Миранда весьма интересовалась моими опытами. Однажды я видел ее выходящей из лаборатории, когда там никого не было.
Следователь нашел писанину избыточной для простого случая, и расследование обошлось одним днем. Тело Миранды положили в ящик, который Пустовойт не рекомендовал вскрывать. Более того, он настоятельно требовал, чтобы тело сожгли, указывая на большую вероятность распространения заразы. Тем же вечером доктор Фишер покинул замок, не дождавшись похорон.
Пустовойт собирался провести еще анализ тканей и попросил разрешения у Агосто воспользоваться его лабораторией. Когда он узнал результат, тот его ошеломил.
– Что-то доктор у нас растерянный? Не нагляделись на смерть?
Вопрос был задан во время чаепития с господами Кюхле, за столом присутствовали в качестве гостей офицеры Терентьев и Орехович. Их одежда мало походила на светские костюмы и не вязалась с фраком хозяина, но это был не повод отвергать приглашение.
Терентьев получал удовольствие от таких вечеров, но его пронзительный взор пугал доктора: казалось, что в такие часы он мысленно впитывает всем, что говорят за столом. Сам он мало разговаривал, за что его считали туповатым малым.
«Матильда – не простой человек, с характером», – говорил он доктору.
«Да тут все не ангелы. Но ее занятия шифровками – выше всего», – сокрушенно качал головой Пустовойт.
«Может, замок потому и на плаву, что она работает на правительство?»
Как выяснилось, на этот раз офицеров пригласили в роли свидетелей.
– Итак, если молва не врет, Пустовойт, вы состояли в связи с Мирандой Фишер? – Кюхле говорил спокойно, войдя в роль судьи.
Он не имел против доктора никакой вражды и теперь занимался разгадыванием логической загадки.
Терентьев взял слово. По его мнению, причины у Фишера ненавидеть доктора Пустовойта было две: насильственная смерть Валерии и репутация женолюба, которая сложилась у доктора в Бадене. Слухи распускал консьерж Йозеф Регер, который за деньги рассказывал журналистам о супружеских изменах своего жильца.
– Не сомневайтесь, этот пройдоха поведает еще много интересного. А чего он не знает, то сочинит.
Николай Васильевич почувствовал, что все ждут его признания.
– Могу сказать одно: я никогда не лечил Миранду, она не являлась моей пациенткой. Если вы привыкли называть дружеское участие между женщиной и мужчиной любовью, тогда не буду спорить: фрау Фишер могла на меня рассчитывать, – признался доктор. – Наша связь осуществлялась по обоюдному согласию.
– Что вызвало ваше сближение? – спросила Матильда.
– Сходство вкусов: эта прекрасная женщина, как и я, терпеть не могла доктора Фишера. Мое положение было сложнее, нежели её, поскольку он являлся лечащим врачом моей Валерии. И если от его расположения зависела репутация Миранды, то в моем случае – жизнь Валерии.
– Доктор Фишер – деспот, как мне говорили. А вы имели смелость осуждать методы его лечения, – продолжала фрейлейн Кюхле.
– Могу заверить вас, что я не сделал ничего против моей совести.
– В таком случае, смерть вашей жены произошла естественным путем?
– Валерия скончалась после продолжительной болезни, и доктор Фишер подтвердил мой диагноз. У нас не возникло разногласий по поводу причины ее смерти.
Ясные серые глаза капитана в упор смотрели на доктора Пустовойта. Терентьев, наконец, решился заговорить:
– В Бадене я имел честь стать доверенным лицом фрау Фишер. Меня интересовали вопросы медицины, на которые отвечала мне удивительно толково.
Доктор Пустовойт кивнул:
– Миранда имела подготовку медсестры, но практиковала сравнительно недолго. Но вы правы: ее мнению в медицинских вопросах можно доверять.
– Довольно и того, что я доверяю вам, – прервал их Кюхле. – Фишер возвращаться сюда не собирается, и это хорошо. Здесь его никто не ждет. Теперь вы будете помогать мне с опытами, Пустовойт. Я рад, что мы обзавелись хорошим врачом и достойным другом. Вот все и решилось.
Несмотря на вынесенный вердикт, доктор Пустовойт так и не смог установить причину смерти Миранды. Якоб Фишер выдвигал версию простуды, намекая на нанесенное жене оскорбление, из-за которого она после совместной трапезы бежала в сад и час бродила под дождем. Но если кто и мог почувствовать себя виноватым, то только человек, незнакомый с нравом фрау Фишер. Доктор подозревал, что она воспользовалась моментом, чтобы отлучиться из замка по частному делу, однако расспросы в гараже ничего не дали. Орехович не мог припомнить, чтобы в тот вечер брали машину. «Ничего не помню, был пьян», – отвечал он.
Вероятно, это всё его домыслы, возражал себе врач, и она заразилась от проклятой вакцины. Эту мысль Николай Васильевич высказал Терентьеву, прибавив, что постарается доказать свою версию.
– Попробуйте, все равно ничего не добьётесь, – усмехнулся он, словно знал ответы на все вопросы и лишь проверял знания Пустовойта по предмету: – Кто вложил в голову этой женщины, весьма недалекой, идею продать вакцину? Да и не могла она сама это сделать. Тут нужна профессорская голова, связи в мире науки.
Он имел в виду вовсе не Клауса, которого доктор держал за второго подозреваемого.
– Нет, не его, а человека, который хотел освободиться от Миранды. Он был с ней связан, потому что они были соотечественниками.
Орехович выбежал из комнаты.
– И давно вы это знали?
– Про Миранду? Не берите в голову, Николай Васильевич. Не ваше это дело в шпионов играть. Ступайте, лечите людей.
Про Ореховича было известно, что он с отличием закончил университет, имел научный склад ума, и ему пророчили блестящее будущее. Этих сведений не хватало для того, чтобы подозревать его в убийстве Миранды.
Восстановление репутации честного человека не принесло Николаю Васильевичу долгожданной радости. Он вспоминал последний раз, когда видел Миранду. Лишившись её общества, доктор впадал в тоску, и только повседневные обязанности помогали ему отрешиться от тихого бормотания прошлого, которое перечисляло его грехи – Валерию, Софию и Стефанию. Теперь к ним прибавилась Миранда.
В отсутствие фрау Фишер замок казался пустым и безжизненным, но вместе с тем из отношений людей исчезла напряженность, и здоровье Матильды явно улучшилось.
С отъездом доктора Фишера на Николая Васильевича возложили обязанность ассистировать Кюхле в лаборатории. В помещении было холодно, там специально не топили, поддерживая оптимальные условия для размножения живых организмов, которые питались веществами из растворов. Увлеченный своими занятиями Агосто до полуночи проводил время в лаборатории, громогласно требуя то одного, то другого. Когда силы оставляли его, он падал в кресло, оттуда доктору пришлось его переносить в спальню. Матильда не одобряла такого экстравагантного поведения, но ничего поделать не могла.
– Это придает его жизни смысл.
Просматривая деловую переписку, что тоже входило в его обязанности, Пустовойт выяснил, что работы над вакциной щедро субсидировались.
Не прошло и недели, как он нашел подтверждение тайного назначения замка: госпиталь являлся базой, где на заключенных испытывали воздействие препаратов, созданные Кюхле в своей лаборатории. Впрочем, его деятельность в последнее время затухла, поскольку его врачи-ассистенты получили направление на фронт.
Это оказались еще не все сюрпризы замка.
При воротах теперь дежурили военнопленные из поляков. Их положение считалось более благоприятным, поскольку они принадлежали к обслуге и могли располагать свободным временем. Ковальский все дни проводил с ними, теперь он рассказывал о своей знакомой Анель, которой недавно дал отставку.
Услышав знакомое имя, доктор осведомился, имел ли он в виду вдову Клопп.
– Ага. Той самой, что продает мотоцикл.
Ковальский умел быть нежным и жестоким.
По его словам, вдова просила доктора зайти к ней.
– Вижу вам нравится мотоцикл. Ведь по вашему указанию разные оборванцы таскаются за мной весь день?
И когда Пустовойт в шутку подхватил это замечание и рассмеялся, она не нашла это странным и усмехнулась в знак того, что уловила его мысль.
– Только продать его я, к сожалению, не могу. Он принадлежит моей семье, это единственное мое имущество.
Доктор попрощался и ушел.
Вечером Анель явилась в замок сама и потребовала доктора.
– А сколько вы дадите?
Цена мотоцикла не превышала стоимость козы. Не прошло и часа, как вдова вернулась домой, одна, а Костя Рябов вкатил мотоцикл в гараж.
С тех пор военнопленные взирали на доктора с почтением, а что касается Ашихмина, однажды при встрече тот подмигнул доктору в знак перемирия.
– Я ничего не стал говорить о красавице, которая побывала в вашей комнате ночью. Агосто об этом знать необязательно.
Николай Васильевич не пошел на поводу у шантажиста и оставил без ответа его выпад. Мотоцикл оказался более интересным предметом для обсуждения.
Когда он впервые заглянул в гараж, то не удержался от кашля. Непосвященный человек не смог бы вынести высокой концентрации бензиновых паров, вот и доктор выскочил оттуда на свежий воздух. Следом за ним вышли восьмеро других. К своему удивлению, доктор застал там Терентьева: едва оправившись от болезни и получив возможность передвигаться, он днями напролет пропадал в гараже, что не шло на пользу его здоровью.
Последним вышел Ашихмин.
– Хотите посмотреть, как я чиню механизмы? – спросил он.
– Нет, я пришел узнать, давно ты тут мошенничаешь? – ответил доктор.
– Тут все честно. Мотор заржавел, машина стояла во дворе. Я отмыл в бензине, отчистил. Еще походит или я ничего не понимаю в механизмах. Давайте я буду возить вас к пациентам?
– Доберусь пешком, тут близко.
– Ну, тогда как угодно. – и Ашихмин оправился в гараже.
Существовала причина, которая собрала в гараже столько разных людей.
– Это что же тут, заговор? – удивлялся Пустовойт.
– Лучше бы вам вспомнить о воинском долге, и поскорее! Иначе вы рискуете лишиться репутации, а потом и головы! – подмигнул поляк, из чего доктор заключил, что и он связан с заговорщиками.
Наблюдения показали, что недовольных в замке много, обыкновенно они собирались группами и обсуждали ход военных действий. Газеты позволяли им находиться в курсе событий. Один раз доктор заметил, что Наоми передала в госпиталь сверток газет, которые прочитал Агосто. За завтраком он сокрушался, что пора навести в комнате порядок, а то он не может найти старых газет.
Наоми прислуживала за столом и слушала все разговоры хозяев. Она утверждала, что им о заговоре ничего не известно. Доктор взглянул на нее с любопытством:
– Так ты тоже с ними?
– А вы разве нет?
– Я сам по себе, – ответил Пустовойт.
Агосто обычно завтракал со своей сестрой Матильдой. Что до доктора, то у него редко находилось время сесть за общий стол, потому что всю работу Кюхле взвалил на него. Впрочем, еда была скудной, да и хозяин держался по-домашнему, расхаживая по доме в халате и науснике. Отстраненный от дел, он придирчиво расспрашивал сестру:
– Что там случилось, Тиля?
Она ответила, что решила все вопросы.
– Спасибо, Матильда. Ты добра ко мне. Вот начало женской эмансипации. Женщины принимают решения. Мужчины выполняют. Бедный век!
Иногда Агосто удостаивал вниманием и Наоми Штейнбрехер:
– А как наш старый добряк Иоганн? Все еще носит кожаные штаны ледерхозен?
Когда Агосто находился под кайфом, он цеплялся ко всем, и девушка пыталась ускользнуть из столовой. Даже Клаус раздражал его по мелочам.
– Почему у моего слуги модный итальянский галстук, который я не могу себе позволить? Тиля, правда у него галстук красивый? Пестрины, как у скворца.
Последнее время брат и сестра ссорились чаще обычного. Поводом могли послужить государственные флаги, которая Матильда приказывала вывешивать в память об эрцгерцоге.
«Довольно глупостей! Прикажи снять флаги с трауром. Сколько времени прошло со смерти наследника». – «Ты знаешь, скольким наша семья обязана Францу-Фердинанду». – «Мне больше нравится 27-летний эрцгерцог Карл».
Во избежание стычек с хозяином Пустовойт старался бывать на господской половине как можно реже. Матильда Кюхле не раз пыталась пригласить доктора на кофе с пирожными, но тот отказывался.
– Извините, сегодня у меня срочная операция. Зайду позже.
Когда он освободился, было уже поздно, но памятуя свое обещание, он заглянул к Матильде. Все в замке легли спать, но в ее комнате горел свет, и он отправился пожелать ей спокойной ночи.
В коридоре ему встретился Ашихмин, который что-то выстукивал по трубе. Если вы не знали азбуку Морзе, вы ничего не могли бы разобрать в этих стуках, а доктор Пустовойт был обучен морзянке.
– Проверяю трубы, – объяснил Ашихмин. – Так и скажите, если вас спросят.
– Почему вы считаете, что я на вашей стороне? – удивился Пустовойт.
– За вас поручился Терентьев. Вы ведь Николай Васильевич, если не ошибаюсь?
– Военврач Пустовойт. Выпускник медицинского факультета Киевского университета. 139 сводный эвакуационный госпиталь.
– А почему у вас нет университетского знака? Вы зауряд-врач?
– Точно вы все вычислили.
Ашихмин подмигнул.
– Я офицер первой роты 206-го пехотного Сальянского Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича великого князя Алексея Николаевича полка. Был ранен шрапнелью и контужен во время одного из боев Люблин-Холмской операции. В карточке ранения так и написано – «…за Холмом».
– Как вы оказались в Каринтии? Места в других лагерях закончились?
Тот усмехнулся.
– Вы обратили внимание, доктор, на этой войне используются технические новинки. Аэропланы, из заоблачной выси осыпающие бомбами людей. Субмарины, незаметно подплывающие к пароходу и пускающие его ко дну. 42-сантиметровые орудия. Удушливые газы. На этом человеческий гений не остановится. Придумают в ходе войны и новые, более грозные средства разрушения! Вот я и чиню механизмы, чтобы скоротать время. Грузовик «Даймлер Мариенфельде» видите? Краденый ли он? Да, угадали. Где я его взял? Не ваше дело. Зачем он мне? Скоро узнаете. Еще вопросы будут?
– Откуда вы родом?
– Что так смотрите? Лицо не понравилось? У нас в Оренбургской области все такие плосколицые, с узкими глазами. Мы – сыны свободы.
– С каких это пор офицер стал механиком.
– Если он авиатор, это просто. Вынужденная посадка на вражеской территории после неудачной атаки на немецкий ангар дирижаблей в Гумбиннене. Биплан застрял на дереве, выбраться самому не удалось. Аэроплан британский RAF BE-2. Меня посчитали британским пилотом. Сейчас я в обслуге. Не хочу стать подопытной крысой. Вы меня не сдадите?
Он не успел ответить. Надо было не слушать, а смотреть за ним. Он шагнул и оказался слишком близко.
Пустовойт успел перехватить разящую длань.
На пол упал тонкий нож для колки льда.
– Остыньте, вам нечего меня бояться, – заверил доктор.
– Вам направо. Там ждут, – указал Ашихмин.
Он повернулся и отправился по своим делам. Вслед ему доносились звуки. Кто-то выстукивал ответ по трубе.
Доктор ощупал лицо руками: со лба струился пот, и руки сразу вымокли. Он едва передвигал ноги, заставляя себя идти. Наконец, он приблизился к стеклянной двери с надписью: «Матильда Кюхле». Лампа отбрасывала на пол тень от букв.
Он открыл дверь и сел, не дожидаясь приглашения.
– Добрый вечер… Позвольте перевести дух…
Матильда обрадовалась его приходу:
– Как вам мой новый кабинет?
– Далековато… Простите, я заблудился в коридорах.
– Я вам сделаю чаю.
Фрейлейн Кюхле занималась бумагами, которых накопилось великое множество – тут и счета от поставщиков, и заказы, и ответы на запросы из столицы. Пока она работала, Пустовойт пил чай и внимательно осматривал барышню. Сегодня Матильда носила седой парик а ля Мария Антуанетта, в котором выглядела, как актриса варьете. Как же они тут одичали, подумал доктор.
Несмотря на поздний час у нее сидела Марта Пфайфер, с которой они обсуждали финансовые вопросы. Сейчас в госпитале работали восемь медсестер. Жалованье им выплачивали ежедневно. Из-за инфляции деньги обесценивались.
– Что с вами, доктор? – от медсестры не укрылась его бледность. – Похоже, вы устали. Не пора ли вам в кровать?
– Спасибо, я сам найду дорогу, – ответил он.
Матильда словно не слышала их короткого разговора.
– Марта, все свои деньги и все деньги из ящика брата я отдала на больницу. У меня просто уже ничего не осталось. Мое состояние ухудшается. Я с трудом встаю. Пожалуйста, оформите через банк на себя доверенность в получении залога за имение. Я им позвоню. Полученную сумму доплачивайте медсестрам.
Под ее диктовку Марта оформила доверенность. Зарплата медсестрам была обеспечена.
Матильда кивком отпустила сестру и спросила доктора, не нужен ли ему помощник.
Ее перебила Марта:
– Нам не нужен новый доктор, госпожа. Я акушерка, училась у Земмельвейса и смогу выполнять обязанности врача в госпитале, – предложила она
– Оставайтесь на своем месте, у вас и без того хватает дел, – прикрикнула на неё фрейлейн Кюхле.
Та ушла, хлопнув дверью. Доктор покачал головой и сказал, что из-за перегрузки нервы у всех никуда не годятся.
– Простите, что напугал вас своим видом.
В хорошие дни брат и сестра Кюхле представляли собой красивую семью, и доктор получал удовольствие от беседы с ними, но при близком знакомстве выяснились особенности. Так, Агосто изъяснялся с некоторыми затруднениями, спотыкался на именах и датах, которые Матильда ему услужливо подсказывала. Он всегда долго раскачивался, и ему требовалось время, чтобы принять решение. Вначале доктор думал, что он так делает из предусмотрительности, но потом понял, что дело в забывчивости, и взял себе за правило записывать просьбы в его записную книжку.
Что касается сестры, то она действовала мгновенно, и будь ее власть, она бы все организовала лучшим образом. К сожалению, средствами распоряжался Агосто. Если в замке не доставлялось провизии, это значило, что он не торопился расплатиться с поставщиком. Из-за этого обед начинали готовить с запозданием. Кюхле это не смущало.
– Давайте, я вам сыграю что-нибудь веселое, – и вместо обеда они наслаждались концертом.
Памятуя эту привычку, доктор никогда не спешил в столовую, и Матильда часто заходила в его больницу пожаловаться на брата.
– Он опять играет что-то веселое, а у нас совершенно нет времени. Мы уже бог сколько не платим по счетам.
Когда они с Матильдой оставались одни, неловкости между ними не было. Пустовойт привык относиться к женщинам, как к своим пациенткам.
– Вы что-то говорили о слабости. Позвольте, я вас осмотрю. Что беспокоит? Упадок сил? Головокружение? Учащенное сердцебиение?
Из расспросов выяснилось, что Матильда очень напряженно и много работала, ела плохо, не подкреплялся ничем, кроме утреннего кофе из желудей, а накануне легла спать в три часа ночи.
– Ну разве можно так относиться к себе? – посетовал он.
– Неважно. Лучше расскажите о себе.
Когда-то по дому сновала уйма челяди, теперь их заменили военнопленные разных наций, многие из которых не понимали по-немецки. Матильда жаловалась, что порой не с кем словом перемолвиться.
– Про настоящее вы сами знаете, – говорил доктор, – а прошлое никого не интересует. Призван на фронт. Был ранен, отправлен в отпуск по болезни. С супругой путешествовали на воды, она надеялась на целительную силу. К сожалению, ее болезнь прогрессировала.
В коридоре трезвонил телефон. Матильда сама взяла трубку.
– Алло, это замок Кельштайн? – раздался настойчивый голос.
– Говорит г-жа Кюхле. Кто это так поздно?
Звонили из полиции.
– У вас там доктор. Передайте ему, чтобы он зашел к нам. Как все военнообязанные он подлежит мобилизации.
Фрейлейн положила трубку.
Второе предупреждение последовало в полдень, когда все обедали. За день доктор проголодался и набивал брюхо фасолью с салом, поэтому игнорировал звонок, и к телефону подошла сестра Пфайфер. Дзинь. Она сразу положила трубку.
– Это наверняка из полиции. Они хотят забрать нашего доктора.
В конце обеда подавали кофе, и это служила сигналом для начала доверительного разговора. Доктора попросили поделиться впечатлениями от его пребывания в замке:
– Работа и дамы – эти два обстоятельства делают для меня настоящую жизнь не только терпимой, но в известном смысле даже и приятной.
В следующий раз фрейлейн Кюхле сама отправилась в полицию на переговоры. Она прибегла к хитрости и пожаловалась, что в замке вышла из строя телефонная линия. Постоянные помехи мешали получать сообщения.
Наутро к ним прислали военных связистов, которые протянули новый провод. Все они оказались новичками в деле, и руководство над ними взял Антоний Ковальский, служивший до плена связистом при штабе.
С утра в замке снова затрезвонил телефон. Секретарь магистрата прислал запрос на работников для похоронной команды, которую следовало направить в распоряжение начальника железнодорожной станции Грумау. Учитывая недоразумение с телефонной связью, в замок прислали нарочного от военного коменданта с тем же приказом, и в нем содержалось предписание для доктора Пустовойта сопровождать рабочих и осуществлять надзор.
Об этом доктор сообщил Терентьеву.
– Ваш саквояж в конторе, и только вы сможете уладить недоразумение. Удобный случай забрать бумаги.
– А что, если я этого не сделаю? Подошлете Ашихмина с ножом?
Терентьев сделал вид, что не расслышал.
– Это был бы для нас успех. Мы – небольшая организация и не имеем серьезных успехов.
– О чем вы, капитан?
– Кое-что знаю я, а что-то вы, Николай Васильевич. Пусть каждый держит свою тайну при себе. Когда мы принесем свой трофей на родину, тогда можно будет и соединить наши знания в одно целое.
По случаю перезахоронения останков погибших в катастрофе была проведена траурная церемония, а на станции Грумау и в городе Бург-ан-дер-Глан вывесили государственные флаги Австро-Венгрии с траурными лентами. Маленькая деревня стала последним пристанищем для погибших пассажиров. В первые дни после трагедии жители не успевали обрядить трупы и выкопать могилы, поэтому заполнили телами овраг. Для перезахоронения прислали команду землекопов, гробы и саваны.
После шести часов напряженного труда землекопы устали долбить мерзлую землю и возроптали:
– Еще чего. Мы не нанимались. Нам не платят денег.
Доктор знал, что Матильда выдала Клаусу довольствие, включая шнапс, но тот их прикарманил и был готов прирезать любого, кто напомнил бы об этом. Увещевать его было пустым делом, а Пустовойту хватало и без него забот. Начальник станции слег с горячкой, глава городской управы уехал в неизвестном направлении, и доктору пришлось взять организацию погребения в свои руки. Во дворе горели костры, возле которых сидели заключенные, и только чудо могло поднять их на работу.
– Позвоните в колокол, – распорядился доктор.
– Разве мы ждем поезд?
Станционный смотритель отказывался звонить, и работа стояла.
– Сделайте что-нибудь, – просил он доктора.
– Звоните в колокол, – велел он.
Поезда шли на фронт и миновали станцию без остановки.
В конторе Пустовойта ждал полицейский инспектор, который вел расследование о похищение тела Слеповича, исчезнувшее из ледника.
– Я не стал им рассказывать, где зарыли тело вашей жены, чтобы не беспокоили её прах, – заверил доктора фотограф Штейнбрехер.
Полиция высказывало предположение, что в лесу тайно захоронили Слеповича, и, хотя эту версию ничего не подтверждало, они упрямо придерживались её. По пятам доктора следовали полицейские, чему он радовался, в этом скопище народа опасно было оставаться одному.
На время разбирательства доктор назначил Ашихмина вместо себя руководить рабочими, и тот прислал человека с сообщением, что вольнонаёмные землекопы взбунтовались, когда обещанная подвода с горячей пищей от муниципалитета не пришла. Работники побросали ломы, которыми долбили лед, а потом и вовсе ушли со станции.
Только военнопленные продолжали орудовать ломами и мотыгами, вскрывая могильник. Время от времени Пустовойт открывал рогожу и осматривал тела. Его сопровождал Ковальский, который отворачивался от покойников. «Нельзя смотреть на тела, – предупредил он. – Ночью приснятся».
Перед тем, как помещать мертвецов в могилы, землекопы обыскивали их на предмет ценных вещей – обручального кольца или медальона, и доктор им не препятствовал, полая это небольшой платой за их труд. Про себя он решил, что тоже не вышел бы по доброй воле на такую работу, но сейчас он рассчитывал найти Слеповича. Он продолжал обход, осматривая погибших, удостоверяя личности, диктуя описание и причину смерти писцу, роль которого исполнял Лука Пайчук. Через некоторое время к ним присоединился Костя Рябов.
– Нам предстоит раскрыть военную тайну, – предложил доктор своим подручным.
Он поведал им историю про инженера Коля и его саквояж, прикованный к руке, про взрыв дирижабля, и то, как они с фотографом видели в лесу зенитную батарею, и та столкнула их повозку. Про саквояж знали все, но полагали, что он хранится в несгораемом ящике на станции. Увы, эти вещи принадлежали случайному пассажиру, а не инженеру Колю.
– Убийца находится здесь. Он ждет, пока мы найдем бумаги Коля, и тогда их заберет.
Подал голос Рябов. Он вообще не привык долго размышлять:
– Значит, мы должны найти их раньше.
Что касается Луки, то он обратил тяжелую работу в забавную игру, неуместную в окружении мертвых тел, и сам выступал ее заводилой. Он выуживал из ям грязные мешки и сумки и таскал их доктору Пустовойту. Благодаря его энтузиазму дело пошло побыстрее. Этот весельчак и мошенник, воспользовался расположением матрон, и одна из них презентовала ему старый халат. Парня трудно было назвать красавцем: фигура плотная без признаков талии, лицо круглое, острый подбородок. Завернувшись в длинный фланелевый шлафрок, который он находил изящным, Лука спасался от холода. Впрочем, и остальные выглядели не лучше.
– Как вы попали в плен, Пайчук? – поинтересовался Пустовойт во время перерыва на обед.
– Очень просто, доктор. Стырил вино в церкви, потом уснул на поле боя. Проснулся и не вижу, где свои, где нет. В этой войне вообще ничего не разобрать.
На шее у него болталась бирка с номером 2124, выданная в лагере. Когда он только поступил в замок, то всем показывал позолоченный медальон с фотографией, но те потом куда-то делись. Видно, потерял или украли.
– Это тебя так наказали! – смеялся над ним Рябов.
– Чего меня наказывать? Я хороший солдат.
– А как же церковь?
– Она лютеранская
– Церковь есть церковь.
– Я просто выпил вина. Пить сильно хотелось.
– А до войны кем был? – выспрашивал доктор.
– Сезонным рабочим. Так много бродил по Европе, что и сам не знаю, где мое отечество.
Халат мало спасал от мороза, Лука заиндевел и напоминал чайную бабу на самоваре, а когда ему указали на сходство, он принялся корчить из себя барыню. Все перестали копать и стучали заступами в знак восторга, когда Луке подносили угощение, и он гримасничал, лохмотьями изображая трепет мотылька, и притворялся, что хочет мёду.
