Денис Александрович Артемьев
Партийный билет в нагрудном кармане
– Открывайте.
Молчание, лишь слышно, как что-то щёлкает.
– Открывайте. Мы не в воздухе, бояться разгерметизации нечего. Если вы не откроете буду стрелять.
Шебаршение. Один из пилотов посмотрел в глазок. Замок тренькнул, дверь открылась. Четыре лётчика в белых рубашках с золотыми значками их компании на левой стороне груди и с зелёными, от страха, лицами, как после пищевого отравления, встречали лучей стоя.
– Кто командир? – Карис поводил автоматным дулом из стороны в сторону, делая недолгие остановки на каждом летуне отдельно.
– Я, – мужчина с лобастой головой, чётко обозначенными носогубными складками, поднял руку.
– Так. Как вас зовут?
– Валентайн Гор.
– Отлично. Прикажите вашим людям очистить кабину, Валентайн, – Гор, жестом приказал подчиниться. – Проводи их к остальным, – Ган обращался к Отто. – А мы с вами командир пока останемся здесь.
Когда Отто увёл трёх лётчиков, Карис продолжил:
– О захвате самолёта вы уже сообщили?
Гор, опустив голову, молчал. Он, смотря в глазок дула, всё время ожидал выстрела. Заметив его состояние Карис, сказал:
– Если не успели, то давайте радируйте. Мне нужна связь.
– Мы лишь передали, что на борту чрезвычайная ситуация.
– Хорошо, а теперь скажите, что самолёт захватила УРА.
Гор, сев в кресло, надев на уши наушники передал то, что от него требовали. В ответ его о чём-то спросили.
– Они хотят знать, чего вы добиваетесь, – Гор, обернувшись, снизу вверх смотрел на этого страшного человека с расширенными зрачками ночного хищника. Он точно был психически ненормален, а значит мог в любой момент выстрелить. Гор от отсутствия самообладания не страдал, в лётчики людей способных обмочиться, при малейшей опасности, не брали. Однако, когда вам в затылок смотрит дуло автомата, который в руках держит фанатик, дополнительной уверенности в собственных силах сей факт не придаёт.
– Скажи, что мы будем вести переговоры лишь с уполномоченными властями лицами. Пускай поторопятся.
Гор, передав всё что ему сказал террорист, спросил у Гана:
– Что дальше?
– Дальше ты падаешь вниз.
Лётчик не понял, что этим "падаешь вниз" хотел сказать луч. Ган ему доходчиво объяснил:
– На пол.
Командир подчинился.
– Так и лежи, пока не скажу не вставай.
Ган забрал у лётчика его наушники и надев их, сел на место штурмана; тем самым он очутился в глубине кабины, в него стало не попасть в том случае, если бы власти решили использовать снайперов, а они точно, рано или поздно, захотят воспользоваться их услугами. Достав рацию Ган, вызвал к себе Отто. Через несколько секунд тот появился в кабине.
– Как пассажиры?
– Ничего. Сидят смирно.
– Скажи им, чтобы шторки на окнах закрыли. Думаю, через полчаса приедут ломщики. Уведи этого, – Ган показал на командира борта, – к остальным.
Как только увели лётчика, Ган, по рации, связался с Эндрю Арком.
– Как обстановка?
Рация зашипела, изменённый до неузнаваемости голос Арка приглушённо затараторил:
– Аэропорт закрыли. Исходящие рейсы отменили, а входящие распределили по другим аэродромам. Пассажиры эвакуированы в город.
– Понял. Отбой.
– Хорошо.
Ещё через пять минут Эндрю связался с ним сам:
– Приехали. Три автобуса бойцов, два броневика, несколько легковых автомобилей с командным составом.
– Быстро мы их научили. Не ожидал от них такой прыти. Наблюдай дальше.
На связь ломщики вышли через четверть часа после их появления в аэропорту. Изучали обстановку, просматривали списки пассажиров. Готовились, одним словом.
– Алло, приём, – в наушниках прошелестел вкрадчивый, вежливый голос.
– Слушаю, – Ган ожидал реакции с той стороны.
– Кто говорит? – мягкие нотки в произношении каждой буквы.
– А вы-то кто?
– Меня зовут Жак Корнэ.
– Ваши полномочия?
– Я уполномочен вести с вами переговоры.
– Кем?
– Правительством Фаверленда.
– Мне это ни о чём не говорит. Я о вас ничего не знаю. Ваш статус или звание, если оно у вас имеется.
– Я полковник, заместитель руководителя Политического Управления. Мой статус для вас является достаточно высоким для ведения переговоров?
– Не знаю. Посмотрим.
– Как я могу к вам обращаться?
– Вы же изучили список пассажиров?
– Не скрою, изучили.
– Ну и как, есть знакомые фамилии?
С заметной неохотой Жак ответил:
– Нет.
– Хорошо. Думаю, момент для знакомства выбран неудачно. Пускай я для вас останусь инкогнито, Жак.
– Но, как же я могу с вами общаться?
– Можете не общаться. Мне всё равно. Учтите у нас столько взрывчатки, что мы сможем взорвать не только этот самолёт. Будете нас обманывать, на воздух взлетит целиком весь аэропорт.
Корнэ почувствовал, что имеет дело не с сопляками революционерами, с которыми он привык иметь дело с начала лета, а с успевшими заматереть, в партизанской городской войне, упрямцами и поменял тактику.
– Хорошо. Каковы ваши требования?
– Требование одно – безусловное освобождение всех наших товарищей. Вы их освобождаете, привозите к нам.
– Что дальше?
– А дальше будет дальше.
– Можем мы говорить о том, что вы, после этого, освободите заложников.
– Жак, вы глухой? Я же сказал, такие нюансы мы будем обсуждать только после того, как увидим наших товарищей на борту.
– Я понял. Единственно, для убедительного обоснования руководством страны освобождения ваших товарищей, вы могли бы отпустить часть пассажиров, тем самым показав свою добрую воли. В таких случаях это общепринятая практика.
– Знаете Жак, я не буду вести с вами переговоры.
– Почему?
– Буду разговаривать только с вашим непосредственным руководителем, с Кнутом.
– Хорошо. Единственно ему потребуется некоторое время, чтобы добраться до аэропорта.
Террорист изволит капризничать. Что ж, пойдём ему навстречу, а заодно потянем время. Генерал Гюнтер Кнут находился в аэропорту, мало того он сидел рядом с Жаком внимательно слушая все о чём говорил неизвестный луч. Он-то, махнув рукой, и дал разрешение согласиться Жаку на требование сменить переговорщика. Одного из террористов удалось узнать, просмотрев записи камер наружного наблюдения установленные в зале ожидания. Им оказался некий Карис Ган, предположительно занявший место Эйха на посту оперативного руководителя УРА, тот самый, который, избив троих оперативников, ушёл от ареста полтора месяца назад. Он не хотел, чтобы о нём знали. Хорошо, Кнут был согласен поиграть в эту игру.
– Ага. Пускай поторопится, а то мои парни не настолько терпеливы, как я.
Ган догадывался, что теперь ломщики попробуют их решительность на прочность. Он хорошо изучил повадки спецотряда ПУ. Время для них становилось орудием подавления воли их противников. Ган не собирался отступать, наоборот, он намеревался показать, насколько их требование серьёзно. Выйдя из кабины, он отправился в первый салон. Ребята стояли по обе стороны от проходов, направив стволы автоматов на пассажиров. Гана встретили испуганные лица с бегающими по ним жучками глазок.
– Командир, у нас проблема, – Курт Ман, встретив командира таким приветствием, погладил короткостриженую голову.
– Говори.
– У двоих плохо с сердцем. Мы их отдельно усадили.
Курт показал о ком идёт речь. На первом ряду кресел слева сидели двое мужчин с синими лицами. Один пожилой, солидный, господин в коричневом костюме, другой с вытянутой челюстью, плотно набитой лошадиными зубами.
– Лекарство у них есть?
– Да в багаже.
– Дали?
– Нет.
– Так дай. Чего ждать-то.
Ган, пройдясь до хвоста самолёта, вернулся обратно. Все места в этом салоне оказались заняты. Он насчитал четыре ребёнка младше тринадцати лет и ещё троих подростков. Плохо. Люди немного успокоились, волнение сменилось апатией, временным упадком сил чреватым обострением разных хворей, носимых почти каждым богатеньким пассажиром внутри их тел. Захваченный самолёт грозил превратиться в полевой госпиталь, если Лучам не удастся наладить иллюзию нормальности происходящего: пассажиры должны успокоиться и думать, что всё идёт по плану и им ничего не грозит. Подойдя к стюардессам, Карис обратился к ним:
– Девушки, пассажиры хотят пить, есть. Среди них есть дети. Приступайте к выполнению ваших прямых обязанностей. Нам лишние страдания людей ни к чему.
– Неужели вам не всё равно?
Вопрос задала платиновая блондинка. В её искажённых чертах картинной журнальной красотки читалась, помимо страха, откровенная неприязнь, граничащая с ненавистью. Вопрос вырвался у неё невольно, самопроизвольно, она просто не сумела сдержать эмоции. Другие стюардессы посмотрели на неё с осуждением и разве, что не зашикали. Ган отнёсся к вопросу нормально:
– Хотите верьте, хотите нет, но мы не людоеды. Всё, что вы возможно читали о нас в газетах – ложь.
Ган видел, что его короткая речь не убедила женскую часть экипажа воздушного лайнера, но девушки встав с мест пошли за тележками с напитками и продуктами. За полчаса пассажиры были напоены, накормлены, настроение их заметно улучшилось, а вера, в то, что всё закончится хорошо, значительно выросла.
Гюнтер Кнут вышел с террористами на связь через час. Он, тщательно обдумав своё поведение, провёл сравнительный анализ фактов и к началу общения с Ганом был полностью готов.
– Триста сорок шестой, вы меня слышите?
– Да.
– Вас вызывает Кнут.
– Привет генерал. Как жизнь?
– Ну, какая с вами может быть жизнь? Одно мученье.
– Аналогично. Где наши товарищи Кнут?
– Пока в изоляторе. Такие серьёзные решения принимают на высшем уровне. Процесс, извини, не быстрый; не от нас с тобой не зависит.
– Хватит болтать, генерал. Не забывайте, у меня около ста заложников, а у вас всего десять пленных. Причём семь из них сидят в ваших личных застенках в столичном изоляторе. Один к десяти более, чем выгодный обмен для вас.
– Зависело бы от меня, вы бы уже давно… – Кнут с секунду помедлил, будто подбирал нужные слова, – встретились с вашими коллегами.
– Ха Ха Ха! Вы это сказали так, словно хотели бы нас всех повесить.
– Что вы, я ничего другого так не желаю, как того, чтобы вы все вместе покинули Фаверленд, навсегда.
– Насчёт «навсегда», охотно верю. Но не надо питать пустых надежд, разочарование таким горьким не будет. Хорошо, хватит лирики, перейдём к делу. Не доставите сюда первых семь наших товарищей из изолятора, мы расстреляем первых двух человек.
– Этим вы подпишите себе приговор.
– Не надо угроз генерал, мы не боимся смерти. Вам передали, что у нас есть бомба? Попробуете взять самолёт штурмом, мы её взорвём.
– Я вам смогу ответить через полчаса.
– Угу. Полчаса, значит полчаса. Видите, какой я добрый и уступчивый.
– Да уж, сама предупредительность.
Ирония сквозила в каждом слове. Кнут был взбешён. Ган остался доволен разговором. Связавшись с Эндрю, он получил сведенья, что ломщики разошлись по всему зданию аэропорта, снайперы заняли позиции на верхних этажах, обложив самолёт по крутой дуге. Обслуживающий персонал тоже начали вывозить. Оставляли лишь инженеров и одну рабочую команду обслуживания на случай заправки, поломки и прочих непредвиденных эксцессов с захваченным лайнером. Но Эндрю нашёл себе укромный уголок в кладовке; уходить, вместе со всеми, он не собирался. Ничего, значит так и должно быть. Решение о штурме они ещё не приняли. На борту самолёта находились иностранные подданные. Наверняка, этот вопрос сейчас активно дискутировался в правительстве при участии силовых министров – полиции, контрразведки и, конечно, министра иностранных дел, куда уж без него. Генерала Кнута, государственные слуги плаща и кинжала, скорее всего выслушивали дистанционно, по телефону. Ган мог поручиться, что старый лис Кнут выступал за штурм.
Ровно через полчаса генерал объявился снова.
– Делаю вам предложение. Вы освобождаете всех женщин, мы в свою очередь освобождаем ваших женщин.
– Нет, генерал. Что за торги вы устроили? Всех на всех.
– Слушай, ты же не дурак, понимаешь в какую яму вы угодили. Я протягиваю вам руку помощи, глупо от неё отказываться.
"Лучше бы ты протянул ноги". – Про себя подумал Ган, вслух же произнёс:
– Спасибо за щедрость. Но, либо у вас со слухом плохо, либо у меня дикция невнятная. Вот, отсчитывая с этой минуты, проходит полтора часа и, если сюда никого не привезут, вы получите первые два трупа. Сейчас без пятнадцати час: в два пятнадцать мы начнём убивать. Конец связи.
– Э-э, постой…
Ган снял наушники. Для начала лапши на его ушах висело достаточно. Мяч находился на стороне ломщиков. Ход за ними.
Кнут сидел в зале диспетчеров. Гражданских специалистов полностью заменили военные, к которым присоединились люди из спецотряда. Когда Ган прервал связь, генерал встал, прошёлся от стены к стене. Он ходил, заложив руки за спину, думая – “А чёрт и не готово ещё ничего”.
Жак, долговязый мужчина с мягкими, почти женскими чертами, подал голос:
– Не думаю, что они начнут стрелять в людей.
– Почему?
– Во всех других случаях захвата заложников они этого не делали. Вспомните случай с банком «Апельсин», там они дошли до самой черты, но так её и не переступили. Кишка у них тонка. Сымитировать расстрел они могут, но, чтобы реально начать стрелять в затылки, ни в чём перед ними не провинившихся людей, нет, на это они не пойдут. Ведь такой акт насилия означал бы отказ от их основных программных постулатов. Они же на всю страну кричат в своих изданиях, что воюют не с народом, а с системой.
– Наши террористы романтики уже повзрослели. Романтика ушла, осталась кровь. Думаю, они обзавелись заграничными покровителями.
– Судя по экипировке, да.
– Не только. Конечно, не понятно откуда они могли достать советские автоматы, но и объекты они стали выбирать тщательнее. Повысилась выучка, подготовка. Все не так просто, как кажется.
– Вы думаете надо удовлетворить их требования.
– Ни в коем случае, Жак. Отступив раз, мы сами откроем новую страницу террора. К ним опять хлынут все эти панки, неврастеники, политические психопаты. Нужен штурм, а наши министры всё думают, никак не решатся. Пойду их потороплю.
Кнут вышел из диспетчерской. Пройдя по коридору зашёл в кабинет, принадлежащий генеральному менеджеру аэропорта. Теперь там дежурил, сидя у телефонного аппарата, его адъютант. Кнут, молча, указал ему на дверь, офицер вышел. Генерал набрал секретный номер, за ним озвучил оператору код, через минуту его соединили с министром.
– Господин министр, решение приняли?
– Нет ещё.
– Время играет против нас. Террористы в любую минуту могут начать убивать заложников. Об этом сразу пронюхают журналисты. Они расположились вокруг аэропорта со своими камерами. Их операторы заняли гору прямо напротив взлётного поля, им всё видно.
– Тогда начав штурм, мы рискуем ещё больше.
– Да, но только в случае неудачи. Девяносто девять процентов из ста, что штурм пройдёт штатно. Успех гарантирую я лично.
– А жертвы?
– Мы все их спишем на террористов. Чего ещё ожидать от бешеных собак?
– А вы уверены?
– Уверен.
– Хорошо. Позвоните мне через два часа.
– Господин министр, это слишком долго! Они начнут убивать через шестьдесят минут.
– Через два часа, – и министр положил трубку.
Кнут зажмурился. В нём клокотала чёрная злоба. Второй раз за полдня его послали. Сначала красный недоносок, а теперь вот этот дряхлый импотент, его непосредственный начальник.
За три минуты до того, как минутная стрелка встала на цифру три обозначающую конец периода ожидания террористов Кнут вынужденно связался с триста сорок шестым рейсом, хотя и не хотел этого делать.
– Послушайте, мы не успеваем. Дайте нам ещё час, тогда ваши товарищи будут здесь.
– Это ваши проблемы, – Сердце Гана защемило, но пойти сейчас на уступку означало проиграть.
– Ваших товарищей, всех семерых, уже готовят к отправке.
Ган осознал, прочувствовал, что генерал ему врёт. Что-то там у него не срасталось, поэтому он изворачивался, как мог. Да, переговорщик из него вышел неважный. Не хватало опыта. С вооружёнными людьми разговаривать это тебе не приказы об арестах мальчишек оппозиционеров подписывать.
– У вас осталось две минуты.
– Послушайте… – Кнут торопился напрасно, его уже никто не слушал.
Время вышло, протекло сквозь пальцы, улетучилось, испарилось, теперь наступил момент истины, приходилось отвечать за свои слова, подтверждать злодейством свои изначально чистые намеренья направленные исключительно на помощь товарищам. Вся тяжесть принятия решения обрушилась Гана, как на командира. Его выбор пал на двух американцев. Во-первых, они были иностранцами, представляющими державу, которая стала ярким воплощением всего того, что они ненавидели – американские войска до сих пор находились на территории Фаверленда, их ракеты прикрывали страну от мифической угрозы с востока, а на самом деле делали Фаверленд целью первой очереди для ответного советского удара. Во-вторых, они являлись представителями высшего менеджмента нефтяного концерна «Тексоил». Второй нефтеперерабатывающей компании мира, а значит одному из главных концернов кровопийц эксплуататоров.
Неприятные обязанности палача он возложил на себя. Приходилось жертвовать принципами идеи ради спасения жизни товарищей. Он подозвал к себе Мана. Выйдя с ним во второй салон, дал знак остальным подойти к ним.
– Курт, возьми вон тех американцев, отведи их в нос самолета, к передним дверям.
– Что же, ты решился?
– Мы знали, что такой вариант возможен.
К ним подошёл Отто и Гера. Гера устала, у неё появились тёмные тени синяков под глазами. Напряжение постоянного ожидания, тяжесть бомбы, давящая ей на живот, постепенно высасывали из неё жизненные силы.
– Что, свиньи нам отказали? – Отто был мрачен.
– Они тянут время. Мы обязаны им доказать, что не шутим. Гера, сядь, пожалуйста, ты неважно выглядишь.
– Нет-нет, ничего, всё хорошо.
– Садись. Нечего себя мучить, следить за пассажирами вполне могут двое.
– Да, тебе надо отдохнуть, – Отто посмотрел на Геру. Рот говорил сурово, а взгляд молил.
Гера присела на краешек кресла.
– Кто? – Курта волновало больше всего то, кто станет убийцей.
– Я всё сделаю сам. Как мы и договаривались, – Карис Ган доказал им перед акцией, что в случае, если они будут вынуждены начать расстреливать заложников исполнителем должен стать один боец, чтобы в случае плена к другим членам группы вопросов было меньше. По поводу того, кто конкретно должен стать палачом, мнения разделились. Никто не хотел убивать невинных обывателей, но и возлагать такую ношу на кого-то одного ребятам казалось несправедливым. Ган настоял на своём: беря пример с Эйха, он просто прекратил дискуссию, пригрозив роспуском ячейки по причине возмутительного нарушения партийной дисциплины. – Бери янки, без лишнего шума отведи их к двери. Да, чтобы они не дергались, скажи им, что с ними хочет поговорить посол. Они это любят, думают, что весь мир озабочен единственно их участью. Я буду тебя ждать там.
Американцы не оказали никакого сопротивления, напротив, когда знающий английский язык пассажир перевёл им, куда их ведут, они пошли с радостью. Ган встретил иностранных заложников с автоматом наперевес. Первого, того самого краснорожего, схватил за шиворот припечатав лицом к стенке, точнее двери. Второго, молодого, но тоже в дорогом костюме, толкнул на дверь Курт. Последовали удары по ногам, американцы бухнулись на колени. Они пытались обернуться, но пара ударов их успокоила.
– Иди, Курт. Плохое зрелище для кого бы то ни было.
Курт ушёл. Ган, поставил автомат на ведение огня короткими очередями. Сначала он выстрелил в здорового янки и сразу в молодого. Целился он им между лопаток, не хотел, чтобы тела были чрезмерно изуродованы. Поэтому их головы должны были остаться целыми. Застучало – "Ду Ду Ду Ду". – "Ду Ду Ду Ду". – Американцы на секунду затрясшись, обмякли. Тот, что выглядел больше – краснорожий, навалился плечом на второго, после чего они вместе заскользили лбами в угол.
Карис вернулся к остальным. Заложники заметно волновались. Объяснять им ничего не стал, и так всё всем было ясно. Да и любое объяснение, в подобных обстоятельствах, походило бы на оправдание. Не лучшее решение. Он приблизился к креслам, на которых сидели стюардессы. Указав на платиновую блондинку, а потом на ещё одну красотку в форме, он сказал:
– Пойдёмте со мной, мне нужна ваша помощь.
Чтобы они не хлопнулись раньше времени в обморок, Ган пошёл впереди них. Увидев мертвецов, блондинка прижалась к стене и с вызовом заявила:
– Звери, вы просто звери. Хотите убить и нас?
Доказывать правоту, спорить, не стоило труда. Ган, на её обвинение, просто ответил:
– Нет. Откройте дверь и выбросите их, – фраза звучала ужасно. Но Гану стало всё равно. Его словно контузило. Раньше на акциях ему приходилось убивать, но такое с ним случилось впервые. Мерзкое ощущение, за которое кто-то должен, обязан заплатить.
Блондинка всхлипывала, её подруга, напротив, молчала. Вместе они, открыв дверь, вытолкали трупы на улицу. Раздался один шлепок, за ним немного погодя, другой, приглушённый. Один покойник частично свалился на другого. Выглядывать за дверь Ган не стал, опасался снайперов. Закончив прибираться, девочки задраили дверь.
– Можете вернуться на свои места.
Уходя, блондинка, ревела белугой, что-то бормотала нелицеприятное про террористов вообще и Гана в частности. Другая стюардесса тряслась, не поднимая головы.
Всё катилось к чёртовой матери.
Увидев падающие с высоты пяти метров тела, ломщики засуетились, особенно забеспокоился их папа.
– Зачем? Зачем вы это сделали? – вопрошал Кнут. Он не жалел заложников, но его бесило то, что репортёры смогли заснять настоящую сенсацию. Теперь лучи получили в руки козырь. Правительство могло, испугавшись за рейтинги своей репутации, пойти на сделку.
– Я сделал это, потому что ты врёшь. Это ты меня вынудил. И знаешь что: если понадобиться я повторю шоу для твоих дружков репортёров: назад дороги для нас нет. Ещё через два часа придётся убить следующих двух заложников.
– Да, ты прав, назад пути нет, – Кнут стал задумчив. – Ты можешь и дальше тешить своё самолюбие убивая беззащитных людей, но раньше, чем через три-четыре часа ты своих дружков – на слове «дружков», генерал сделал акцент, ответил любезностью на любезность, – не увидишь. Бюрократия, видишь ли. Они уже сидят в машине, а мои люди лишь ждут отмашки, а я подписи министра. Ты понял?
– Я смотрю, ты стал гораздо убедительнее. Что надрали тебе жопу, генерал?
– Лучше позаботься о своей.
И Кнут отключился. Генерал хотел взять реванш за прошлые унижения, но ему не удалось. Ган лишь ухмыльнулся. Он, конечно, понимал, что разозлил Кнута, но он от него изначально пощады не ждал. А их судьба решалась не им. Увы – для нашего главного полицмейстера. Система, дружище, система: она перемалывала всех – простых людей, своих слуг и даже тех, кто считал себя неуязвимыми кукловодами; в конце концов все становились её жертвами.
Споры в правительстве разгорелись с новой силой. Гюнтер Кнут бегал каждые десять минут к телефону. То звонил он, то названивали ему. Торговались, настаивали, грозили, давили. Солнце исчезло за горизонтом, оставив по себе алеющую полосу раскалённого метала в чёрной окантовке, наступающей печной сажей, ночной тьмы, когда Кнута, в сотый раз, адъютант, переквалифицировавшийся в телефониста, подозвал к телефону. Министр, на проводе:
– Гюнтер, операция по освобождению заложников может быть одобрена, при стопроцентной гарантии успеха. Ты допустил массу ошибок. Эти проклятые трупы наделали ненужного шума.
"Ошибок, ах ты сморчок. Ладно, скрипи дальше".
– Я понял господин министр.
– Операция поручена тебе. Ты руководишь штурмом, ты же отвечаешь за всё.
"Так. Понятно, вы решили устраниться. Если я выиграю лавры достанутся и им тоже, – в первую очередь им, – а если нет; всё свалят на моё своеволие. Ловкие сукины дети. Говоря об ответственности, они готовы кого угодно заковать в её кандалы, лишь бы самим не принимать никакого участия в решении хотя бы мало-мальски значимых вопросов".
– Да, я понимаю.
– Ты согласен?
– Я солдат, а значит подчиняюсь вашим приказам.
– Нет, ты не понял. Сегодня отдаёшь приказы только ты сам.
"Здорово. Если я откажусь, террористы за ночь завалят аэродром десятком новых трупов, а меня обвинят в бездействии, если соглашусь, при малейшей неудаче меня отдадут на съедение. Ну уж нет, пока они будут раскачиваться можно будет много чего поменять. Сложившееся мнение в обществе о лучах мне в помощь. Обставим дело так, что министр мне будет руку перед телекамерами пожимать".
– Господин министр через тридцать минут мы будем готовы к штурму.
– Бог в помощь, Гюнтер.
Ган отложил наушники в сторону. Разговор с генералом он окончил. Кнут сказал ему, что все их требования приняты, на аэродром уже въезжает фургон с красной семёркой заключённых. Да, через минуту на площадку перед зданием аэропорта выехал автозак. Неужели победа? Но почему же так на душе тревожно? Предчувствие беды.
Рация, в кармане куртки Гана, дала о себе знать. Он, вытащив её, нажал на кнопку.
– Приём.
– Они идут на штурм. Точно. Бронетранспортёр подогнали за угол, два отряда штурмовиков на аэродром выдвинулись. Куда они точно пошли мне не видно, но что они вышли на лётное поле точно, – Эндрю торопился, говорил даже намного быстрее, чем раньше. Приём.
– Спасибо. Оставайся на месте пока всё не будет кончено.
– А как же вы?
– Если они решились на штурм, ты нам не поможешь. Отбой, товарищ. Свяжусь с тобой позже. До скорого.
– До скорого…
Когда Эндрю отключился, Карис, словно вдогонку своим мыслям, пробормотал:
– Прощай, Эндрю.
Ган побежал к ребятам и вкратце обрисовал ситуацию. Они решили принять бой. Заложников заставили согнуться в три погибели, дополнительно прикрыв голову руками – заученные действия, как при надвигающейся авиакатастрофе. Такие же бесполезные при перестрелке в салоне авиалайнера, как и во время его падения в океан.
– Ты знаешь, что делать и когда, – Ган присел на корточки перед Герой, взяв её за обе руки посмотрел в глаза.
– Не беспокойся, я не подведу, – Гера говорила правду, на неё можно рассчитывать.
– Парни защищаем Геру до последнего патрона, а потом сами знаете, что будет.
Ган приподнял заслонку с левого борта, ничего не увидел, с правого борта, ничего не увидел. Загудел приближающейся автозак. Взрывы получились синхронными. Ломщикам из спецотряда удалось подобраться к самолёту незамеченными, заложив в местах аварийных выходов необходимое количество взрывчатки. Но это ещё не всё: они как-то умудрились подцепить на тросы с крюками куски обшивки в местах аварийных выходов.
Когда грохнули взрывы к самолёту подлетел бронетранспортёр, к нему привязали тросы, а он выдернул аварийные двери. Две дыры два отряда. Ещё один вспомогательный проник в самолёт через грузовой отсек, но он, не сумев вовремя пробиться в салон, не принял активного участия в штурме. Звуки стрельбы приобрели материальную плотность, внутри самолёта загрохотала лавина. Ломщики вошли в первый салон и бизнес-класс зажав лучей с двух сторон. Ган видел, как упал Курт: ему очередью выпотрошило живот, вскрыло грудную клетку; провернувшись на пятках он замертво свалился в проходе. Отто выпустил в напирающих ломщиков весь магазин за одну очередь. Пули шли веером, раскидывались, как споры смерти по всему салону, они били иллюминаторы, прошивали кресла насквозь, ранили пассажиров, пробивали бронежилеты солдат, убивали, убивали, убивали… Смерть подкралась к нему со спины. Ган мог удерживать атакующий порыв второго штурмового отряда недолго. Получив несколько ранений, он уронил автомат шлёпнувшись на задницу и оказался лицом к забившейся в угол Гере. Когда сражённый Отто, практически обезглавленный Отто, лёг рядом, Гера посмотрела на Гана. Дрожа губами, девушка произнесла:
– Я боюсь, ребята. Ма…
Договорить она не успела, её палец нашёл кнопку. В салоне лайнера разверзся огненный ад.
В огне сгорело пятьдесят человек заложников. Погибли все лучи и девять ломщиков из спецотряда. Жертв могло быть гораздо больше, если бы взрыв произошёл в салоне первого класса. А так бомбу привели в действие за переборкой в носовом, очищенном от пассажиров, ребятами Гана, отсеке самолёта. Не убитые в перестрелки и не погибшие в огне заложники и солдаты эвакуировались через дыру, пробитую штурмовым отрядом в хвостовой части. Полный провал и полный триумф генерала Кнута.
