Андрей Шопперт
И опять Пожарский 3
Событие тридцать второе
Василий Петрович Полуяров подводил итоги очередного года. Всё, все злаковые убрали, можно и посчитаться. Начал агроном с опытного поля Зосимы Олександрова, туда посеяли перебранную пшеницу яровую, привезённую из Курляндии. К полям подошли на совесть, весной произвестковали и вывезли навозу не мало, да ещё и отходы от производства поташа туда высыпали. Но чуда не произошло. Собрали очень хороший урожай – тридцать пять центнеров с гектара, если перевести кади и чети на новые величины. Многие крестьяне и на его «полуяровке» столько же собрали. Ячмень из той же Курляндии у Зосимы дал и того меньше двадцать шесть центнеров. Тем не менее, Василий бросать эксперимент с заграничными культурами не собирался. Он выкупил весь урожай у Олександрова и засадил монашек на переборку, вернее на три переборки, сначала отделить зерна от мусора и овсюга, потом выбрать крупные зёрна, а потом ещё раз выбрать крупные из крупных. Поглядим, на урожай следующего года.
Яровая рожь, привезённая купцом из Речи Посполитой, была весной отдана Епифану Воронову и дала при тех же трудозатратах двадцать семь центнеров. Тоже не лучше выпестованной им местной ржи. Что ж и здесь эксперимент продолжим.
Местные сорта ржи и пшеницы яровой уже выращиваемые третий год с двойной переборкой и прожаркой дали на круг тридцать один центнер с гектара. Это пусть на десять процентов, но лучше прошлогоднего. На следующий год и здесь нужно будет завести опытовые поля и перебрать для них семена три раза. Урожай и так народ порадовал. Опять пришлось все войска отправлять на «битву за урожай», как шутит князь Пожарский. В этот раз и овёс с ячменём были перебраны и тоже не подвели.
Ещё летом Василий объехал всех крестьян Пурецкой и Жарской волостей, и дал им задание выбрать и принести самые крупные морковки, теперь в амбаре у Трофима Пристукина, пересыпанная песком промытым, эта морковь дожидалась весны, чтобы быть посажена для получения семян. Теперь будем ещё и морковкой заниматься. А ещё таким же образом поступили с репой. Трофим теперь будет помощником у Василия по выведению более урожайных огородных культур. На следующий год запланировано заняться капустой и огурцами.
В «зоопарке» у Кости Фомина семь верблюдиц благополучно произвели на свет верблюжат. «Зоопарком» эту заимку Пётр Дмитриевич назвал, по латыни это значит – лес для животных. Хозяйство Кости и находится на опушке леса, якам у нас жарко летом, вот они в лес, поближе к болоту и забираются. Князь из Казани и Уфы прислал ещё четырнадцать верблюдов, и теперь вместе с верблюжатами их скопилось ровно сорок. На следующий год ожидается ещё одиннадцать верблюжат. Весной всех девятнадцать старых обитателей зоопарка постригли, да ещё всю зиму вычёсывали, в итоге набралось двести двадцать килограммов шерсти. Шерсть разделили на три кучки по цветам и отдали на ткацкую фабрику для выделки нити. Пётр Дмитриевич дал команду пока пересыпать всё это полынью от моли и хранить до следующего года. Хочет он найти специалиста по вязанию ковров и попробовать научиться и у нас ковры делать.
Як огулял и свою самку и двух предоставленных ему коров и сейчас имеются три телёночка. Ячиха отелилась бычком, а обе коровы тёлочками мохнатыми с лошадиным хвостом, князь их «хайнаками» обзывает. Яков тоже и вычёсывали и постригли на лето, но шерсти получилось мало, всего-то три килограмма. Сплошное разорение, как говорится, ни шерсти, ни молока, один навоз. Ладно, охота Петру Дмитриевичу иметь зоопарк пусть будет, дети вон ходят кататься на верблюдах. Где ещё на Руси можно на верблюде покататься?
Жеребята прошлого года, наконец, подросли, и стало понятно, кого выбирать для потомства на племя в следующем году. Дестриэ, уменьшившиеся в количестве после набега на Вершилово старшего Пожарского, принесли жеребят уже в третий раз. Вернее кобылы, спаренные с дестриэ. Сейчас ещё говорить о породе рано, но судя по двухлеткам, неплохие выйдут кони, самое то, для войска, здоровущие, выносливые и смирные. Чего не скажешь об арабских скакунах и кохейланах. Вот тем бы всё играть и резвиться, сладу с ними нет. Омар, купец, что привозит кохейланов, появился и этим летом, привёз ещё пять кобыл и три жеребца. Не маленький табун этих красавцев уже набирается. Денег Омар не взял, поменял коней на две вазы фарфоровые специально для него сделанные с затейливым переплетением зелёных полос и чёрточек. Понятно, две таких больших вазы стоят гораздо дороже восьми лошадей, но Пожарский велел купца не обижать, вазы ещё наделаем, а вот новый рынок сбыта продукции освоим и коней замечательных получим. Полуяров прощаясь с Омаром, предложил ему, по наказу князя Пожарского, на следующий год привезти на продажу красивые ковры и если получиться рабов или просто мастеров, умеющих ковры вязать, а так же если это возможно десяток воинов или телохранителей. За всё обещали расплатиться фарфором или цветным стеклом. Купцу кроме того были предоставлены, как образцы товара перьевые ручки, чернильницы и бумага. Если будет спрос, то милости прошу, приезжайте, покупайте. Омар уехал довольный и окрылённый открывающимися перспективами.
Кроме этого купца были и другие. Весной просто столпотворение было от желающих на семена его «полуяровку» получить. Пожарский продавать разрешил, но только один раз от мусора и овсюга перебранную и прожаренную от спорыньи. Цена из-за этого была не маленькая, но распродали всё что приготовили, да ещё и куча купцов ни с чем уехала. Теперь нужно готовиться к новому весеннему наплыву купцов. Уже и с Казани и с Владимира приезжали, даже московский один гость был. Мог ли Василий Петрович ещё три года назад подумывать о таком, ведь из-за его ржи и пшеницы настоящие драки с кровопусканием ведутся.
Да, бог с ними, с драками, крестьяне свечи ставят в храме за многие лета «нашему Полуярову». А ещё в семье Василия Петровича родилась девочка Маша.
Событие тридцать третье
Пётр Дмитриевич Пожарский стоял перед большим караваном переселенцев и не знал, что с ними делать. Они с Марией ходили осматривать их дворец. Здание уже возвели во все четыре этажа и черепицу на крышу уложили. Сейчас вставляли рамы и стеклили их. Процесс не быстрый. Пожарский подсчитал, что заводу по производству оконного стекла придётся целый месяц работать на остекление его «Лувра». В здание было больше сотни залов, комнат и комнаток и везде огромные двойные окна, а в спальных помещениях даже тройные. Они как раз размышляли с Машей, где будет детская, когда прибежал мэр Вершилова Коровин и сказал, что приехали переселенцы, и грамотки от царя у них нет.
Оказалось всё просто. Это была третья волна. Пётр знал, что её не миновать. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Переселенцы были из Риги. Это были не крестьяне и не учёные. Товарищи были мастерами. И были они родственниками его рейтар или их жён, приехавших к ним весной. Народ обжился и написал родичам, что тут молочные реки и кисельные берега. Немцы всегда были лёгкими на подъём. Тем более Риге не избежать очередного нападения шведов.
Среди приехавших были кожевенники, были шорники (мастера по конной упряжи), были ткачи и красильщики ткани (наконец-то), были кузнецы и корабелы, даже один коновал (зоотехник и ветеринар в одном лице). Всего было восемнадцать семей. Да не семей в современном понимании этого слова, ну, там три – четыре человека. Нет, тут прикатили целые кланы с седобородым главой и несколькими женатыми или замужними детьми и огромным количеством внуков. На такую семью и терема маловато. Придётся выдавать больше пятидесяти домов. Но это бы ладно, построим. Но кожевенники ведь будут вонять. Их надо селить у Волги подальше от самого Вершилова. Чем они там кожи выделывают: мочой да какими-то квасцами, знать бы ещё, что это такое.
Город разрастался, скоро так начнутся проблемы с водоснабжением и утилизацией отходов, удел всех мегаполисов. Хорошо хоть сейчас нет отходов пластмассовых.
Не это волновало Петра, этих людей поселим и жильё дадим, а вот дальше. Среди следующей волны могут оказаться и больные и преступники, нужно срочно строить рядом с Вершилово карантинный пункт. Не хватало затащить к себе оспу или ещё чего похуже, чуму, там или холеру. Он дал команду Коровину всех тащить сначала в баню, а все до последней тряпочки на прожарку, а потом так же всех до одного, без каких либо исключений сначала к докторам немецким, а потом к нашим травницам. И пусть проверяют на сифилис и гонорею. Пока бог ограждал Вершилово от эпидемий, нужно по крайне мере ему не мешать, а ещё лучше – помогать.
Приключения на этом не закончились, только добрались до дома и сели обедать, как вновь появился Коровин.
– Князь батюшка, там опять обоз. Этот с рейтарами, но людей почти нет, только возчики.
Пришлось, дожёвывая на ходу, снова двигать к медведям. Пётр оглядел необычный обоз, на самом деле – это не переселенцы. Точнее переселенец был. На переднем возке сидел молодой человек в немецких одеждах, а рядом с ним сам товарищ Ротшильд, дождались, наконец.
– Здравствуй, Якоб! Заждались тебя. А это что за молодой человек с тобой? – Пожарский тепло обнял Майера Ротшильда.
– Мы нашли вам Иоганна Глаубера сына очкового мастера из Баварии.
– Вот это ты, Якоб, на самом деле молодец. Даже прощаю тебе годичную отлучку, – Пётр внимательно осмотрел великого химика. Ну, а что он ждал от двадцатилетнего юноши. Научим, он не только глауберову соль изобретёт, но и таблицу Менделеева. Может фамилию ему поменять, нужно, чтобы такое великое открытие по-прежнему носило русскую фамилию. Женить его надо на русской дворянке и дать ему её фамилию.
– Добро пожаловать, Иоганн, в Вершилово. Я прослышал, что ты хотел бы заниматься химией, здесь есть все условия и есть, у кого учиться, – Пожарский протянул немцу руку.
– А откуда, князь, ты слышал, что я хочу заниматься химией? – и подозрительный взгляд.
Вот влип, не начинать же с вранья встречу с великим учёным.
– Это я так шучу, – улыбнулся Пётр, – Мои люди обыскивают всю Европу, чтобы найти тех, кто желает заниматься химией, вот и на тебя вышли. Сейчас в Вершилово уже работают француз Жан Рэ и голландец Йозеф Марк ван Бодль, и я выслал письма с приглашение перебраться в Вершилово ещё двоим: Жану Баптисту ван Гельмонту в Брюссель и придворному алхимику императора Фердинанда Иоганну фон Рихтгаузену, который, по словам знающих людей, на глазах у всего двора превратил ртуть в золото.
– Про Фердинанда фон Рихтгаузена я слышал, но приедет ли он сюда, на край света. Когда Якоб предложил мне ехать с ним, я и не представлял, что путешествие займёт четыре месяца, – какой-то неулыбчивый попался товарищ.
– Ладно, Иоганн, сейчас тебя будут устраивать на постоянное место жительство. Твоё путешествие закончилось и начинается новая счастливая жизнь. Только бани не пугайся, она сделана, чтобы получать удовольствия, – Пётр кивнул трущемуся рядом Коровину.
– Теперь с тобой Якоб, понимаю, что устал с дороги. Вечером помоешься, отдохнёшь и приходи ко мне, а сейчас просто скажи, что на этих возах, больно много их? – Дорога была и вправду просто заставлена телегами. Хорошо, что успели до снега.
– Здесь почти две тонны платины и много какао, всё какое нашёл в Испании и Португалии, я сделал заказы на какао бобы множеству людей в этих странах и надеюсь, что теперь поставки пойдут регулярно. Тоже самое и с платиной. Только боюсь, что такое пристальное внимание к этим товарам поднимет на них цены, – Якоб развёл руками.
– Ладно, вечером переговорим, есть у меня пара задумок, как сбить цену, расскажу.
Осталось только с рейтарами определиться, но рядом уже крутился прознавший откуда-то о возможном пополнении Виктор Шварцкопф. Молодец немец, нужно как-то поощрить его.
Событие тридцать четвёртое
Антуан ван дер Бодль стал дедушкой. У его старшего сына Иоахима и его жены, дочери пастора Виктора ван Бизе, Шарлоты Марии родился сын, которого назвали в честь князя Пожарского Питер. Маленький Питер родился не дома, как тысячи и миллионы детей до него, а в родильном доме. Эту больницу для новорождённых и их матерей придумал и построил за прошлую зиму и весну князь Пожарский. Здание было, как и школа, сделано из толстенных брёвен и обложено снаружи кирпичом. На четыре палаты полагалась одна печка голландка, причём в той палате, где была топка, никто не лежал, там был запас дров и несколько кресел, чтобы могли присесть и отдохнуть доктора или «медсёстры», так теперь называли женщин, которые ухаживали за роженицами и новорождёнными. «Главврачом» этой больницы и был Иоахим ван дер Бодль. Вторым доктором был Генрих Тамм. Кроме них было две повивальные бабки, привезённые Онисимом Петровичем Зотовым из его частых поездок по Нижегородской губернии. Медсёстрами здесь работали крестьянские девушки, которые решили стать лекарками. Лечебные же отвары и настои продолжали делать травницы, что привёз в Вершилово тогда ещё княжич Пожарский. У них теперь имелось с десяток учениц, и одна всегда дежурила в родильном доме. Всех девушек учил ежедневно всему, что знал сам Антуан ван дер Бодль. Второй сын доктора Томас, которому на днях исполнилось восемнадцать лет, тоже практиковался в родильном доме. Дать ему в Московии университетского образования, конечно не получится. Но теперь уже ван Бодль сомневался, а тому ли учат в тех университетах, например в Падуе он узнал гораздо меньше, чем в Вершилово. Причём многое из того, чему его учили, не просто не могло помочь больным, но и наоборот вредило им. Пусть сыновья не смогут похвастать дипломом Падуи, зато они смогут сказать, что проходили практику в Вершилово, а это в сотню раз лучше, чем любой университет во вшивой Европе. Антуан теперь иначе как «вшивой» Европу и не называл. Всё с лёгкой руки князя Пожарского. Очень меткое выражение. Ведь педикулёз – это не только болезнь. Это образ мыслей. Грязь, невежество и самое главное, нежелание учиться на своих ошибках.
На днях князь Пожарский привёз из очередной поездки на Урал целую группу новых лекарей. Они ещё очень плохо говорили по-русски и не знали ни одного европейского языка. Но их главный – ходжи Али ибн Заир Мезуани арабский врач, был выше всяких похвал. Он знал многое из того, что поведал Антуану Пётр Дмитриевич и чего не знал ни один врач в Европе. Сейчас Али со своей дочерью Гулистон и двумя учениками тоже работают в родильном доме. Они все вчетвером как проклятые изучают русский. Ещё бы, столько знаний нет ни на одном другом языке в мире. Половину понятий просто нельзя произнести на другом языке, хоть на той же латыни, им нет аналогов в этом древнем языке. Латынь – это вчерашний день. Любой доктор должен знать русский. И Антуан подозревал, что так же думают и астрономы, и химики, и другие учёные, живущие в Вершилово.
Антуан заметил на днях, что очень охотно помогает осваивать Гулистон язык его сын Томас. Ну, что ж, девушка очень красива и ровесница Томаса, если у них что получится, будет не плохо. А вера? Ван Бодль, прожив два года в Вершилово, понял, что все разделения веры на протестантов, католиков, православных нужны только иерархам церкви, чтобы «стричь деньги» (выражение князя) с доверчивых людей. Если бы богу больше нравилось то или иное течение в христианстве, он бы давно дал о том знать и сделал веру единой, значит, ему нужно просто чтобы люди верили и жили по заповедям. Чего не скажешь о большинстве жителей вшивой Европы.
Сам Антуан сейчас писал две книги. Вернее, одну перерабатывал. Свою первую книгу по траволечению он сейчас дополнял и исправлял. Более продолжительное общение с травницами и частые беседы с Пожарским во время «северного похода», когда доктор продолжал по крупицам вытягивать из князя знания по медицине, привели к тому, что книгу пришлось серьёзно дополнять и исправлять. Вторая книга была голландско – русским словарём. Ну, над этой ещё работать и работать.
Идея построить родильный дом была настолько радикальна, что первых пациенток приходилось туда буквально загонять. Как это рожать не дома? Но теперь все понимали, что так лучше, дети практически перестали умирать, а смертность среди рожениц вообще близка к нулю. В почти восьмитысячном Вершилове рожали примерно две женщины в день, Женщин с новорождёнными держали в палатах примерно неделю, и только удостоверившись, что с матерью и младенцем всё в порядке отпускали домой.
Примерно за месяц до родов женщина должна была прийти на приём к доктору на осмотр и получить от травниц сбор из нескольких трав, который весь этот месяц нужно было заваривать и пить. И это было правильно, но во вшивой Европе до этого естественно не додумались. Какие всё-таки правильные книги легендарных атлантов прочитал князь Пожарский в детстве. И как хорошо, что русский язык и язык атлантов очень похожи. Очень жаль, что эти книги сгорели, сейчас и Антуан смог бы их прочитать, русский он уже знает вполне достаточно.
Слух о чудесном родильном доме пополз по округе и недавно князь Пронин, воевода Нижнего Новгорода привёз рожать в него свою жену. Ну, после него и остальные дворяне потянутся, а там и купцы. Так скоро рядом второй корпус строить надо будет.
Событие тридцать пятое
На своих ошибках учатся, а на чужих богатеют. Пётр решил воплотить этот постулат в реальные доходы. Оба его инженера получили задание сделать рулетку. Это для человека двадцать первого века ничего необычного, в семнадцатом сложнее. Пока ещё не существует подшипника качения. Подшипники нужны ещё в тысячах вещей, но пусть господа иностранные специалисты для начала сделают рулетку. Пётр, как мог, рассказал им об её устройстве. Главное, чтобы барабан крутился равномерно и не заклинивал. В помощь Симон Стивен и Вильгельм Шиккард получили токаря, резчика по дереву и литейщика с кузнецом. Пожарский нарисовал подшипник с шариками и роликами, пусть пробуют сделать оба. Конечно, промышленность ещё не способна делать те подшипники, что помнил Афанасий Иванович, но кто-то их когда-то придумал, и это было явно до создания станков с ЧПУ. Из всей машиностроительной промышленности в Вершилово сейчас имелось четыре станка. Был первый созданный Симоном Стивеном токарный станок на литой станине, был обычный наждачный станок, химики долго бились, пока камень сделали, чтобы он и точил и не разваливался сразу. Третий станок был фрезерный, тоже пока больше проблем создавал, чем пользы, ведь надо фрезы ещё научиться делать. Четвёртый был тоже токарный, но должен был выпускать болты и гайки. Пётр нарисовал инженерам лерку и метчик, пусть пытаются создать. Пока получалось не очень. Резьба была рваная, и инструмент быстро садился или ломался. Пётр даже подумывал бросить всё до появления у него приличного металлурга, но Симон Стивен отговорил его.
– Когда мы с Вильгельмом пытаемся воплотить в металл ваши великие идеи, то приобретаем кучу бесценного опыта, – сказал тогда немец.
Ну и ладно, пусть бьются. Пётр помнил, что в сталь для твёрдости добавляют хром, но где его взять. Стоп, ведь ещё подойдёт и платина. Пожарский выделил десяток килограмм металлургам, пусть попробуют добавлять в сталь разное количество. Если бы они знали, сколько их опыты стоят. Конечно сейчас платина не дороже золота, как в будущем, но она обошлась Петру в треть стоимости серебра, то есть на опыты парни получили больше ста полновесных рублей. Это сто коров купить можно.
После инженеров Пётр пошёл, пообщался с художниками. Во время плавания по Белой Пожарский вспомнил торгутов. Монгольские лучники больше не появлялись, но Пётр думал не о них, а просто о лучниках. И вот какими-то непонятыми тропами его мозги переключились на воспоминания об эльфах. Его внучка в той жизни прямо была фанатка этих мифических существ, и вся её комната была завешана напечатанными на принтере рисунками эльфиек. Вот всю дорогу от Михайловска до Вершилово князь Пожарский и пытался нарисовать этих воительниц. Рисовал он, конечно, как курица лапой, но оружие и украшения, а также нанесённую на тела боевую раскраску он попытался изобразить.
Вот сейчас Пётр и показал свои наброски художникам.
– Я не знаю, слышали ли вы легенды об эльфах. Скорее всего – это сказки. И чёрт с ними. Представьте себе гибких, стройных девушек с луками. Их тела разукрашены вот такими рисунками. Из одежды у них только стальные нагрудники скрывающие часть груди и железные же плавки, я вот тут нарисовал. Эти предметы одежды должны быть со всякими узорами и украшены драгоценными камнями. Луки должны быть не просто палками, а тоже все изукрашены. Мечи должны быть со всякими вычурными гардами и тоже украшены самоцветами. Теперь о лице. Уши должны быть острые и длинные, глаза если они зелёные, то с зеленоватым белком, если синие, то с голубым белком. Волосы должны обязательно развиваться, и могут быть любого цвета, хоть голубые, хоть зелёные, хоть красные. И попробуйте рисовать их так, как будто волосинки гораздо толще даже чем в гриве у коня. Каждый волосок виден отдельно. У них должны быть тонкие, чуть вытянутые лица и они не должны быть добрыми. Это злые воительницы. Понятно ли я объяснил? – Пётр осмотрел всех тридцать собравшихся художников.
Те молчали, переваривали услышанное и пытались такую девушку представить. Пётр решил их добить.
– Сюжеты не важны, это может быть размытый пейзаж с лесом или скалы. Можно попробовать на горизонте нарисовать волшебный город с высокими остроконечными башнями. Можно просто голубой или зелёный фон. Не обязательно помещать лучницу в центр композиции. Попробуйте сместить её максимально от центра и нарисовать так, что она целится в вас. Стрелы тоже могут быть не простые. Пусть наконечники светятся магическим светом. Одним словом, отпустите фантазию. Мы выпустим большие вазы с раскрашенные золотом ручками, вот на них и надо будет рисовать эльфиек. Думаю, за каждой такой вазой выстроится очередь из королей.
Слушать обсуждение его бредовых идей Пожарский не стал. На днях вернётся тесть от царя, и нужно будет выступать на войну. Столько всего нужно подготовить. На северном походе логистику немного обкатали, но тогда было всего двести пятьдесят воинов и сотня саней сопровождения. Сейчас же войска набирается почти пятьсот человек, а это значит, что обоз будет уже из двухсот саней. Врут, наверное, о стотысячных армиях монголов и турок, как кормить такую прорву народа и самое главное лошадей. Если с пятьюстами такие проблемы, то войско в десять тысяч человек займёт дорогу от Казани до Смоленска.
Если по учебникам истории Наполеон вторгся в Россию с армией в триста тысяч человек, то когда он входил в Москву, конец его армии ещё в Париже в колыбели лежал. Это несколько лет непрерывного потока из войск и обоза. Точно «всё врут календари». По приблизительным подсчётам, только обоз для такой армии вытянется на тысячу километров, если сани или телеги будут ехать одна за другой даже без просвета. Или в эти триста тысяч человек как раз и входит двести тысяч человек обоза.
Но Наполеон ещё не родился, а вот свои пятьсот человек нужно к походу готовить.
