Андрей Шопперт
И опять Пожарский 3
Ну, вот, а то политика. Дел куча. Работу надо работать.
Событие семьдесят восьмое
Патриарх Филарет знакомился с Вершиловым и всё отчётливее понимал, что то, что он видит – просто невозможно. Каждая деталь по отдельности ещё была возможна, но всё вместе – нет. Казалось бы, дом, в котором есть печь на кухне, чтобы хозяйка готовила еду, и печь в центре дома, чтобы тепло было сразу во всех комнатах, что в этом особого. Вторая печь называется «голландка», потому что её голландцы придумали. А вот нет. Отлично выучивший русский язык художник Рубенс похвалил князя Пожарского, что тот придумал такое замечательное расположение печи, тепло сразу во всём доме. А ведь Рубенс – голландец.
Полуяров был купцом, который занимался продажей семенного зерна и всё время хотел, чтобы урожаи были больше, чем сейчас везде по стране. Нашёл его князь Пожарский, дал денег и вот тебе «полуяровка». Да вот, не совсем. Оказывается, что это именно Пётр рассказал известному уже на всю страну Полуярову, как вывести пшеницу и рожь такой огромной урожайности. Об этом проговорился Василий Петрович, когда они с патриархом обходили теплицы, где уже посеяли «рассаду» иноземных растений. Растения привезены из Америки испанцами, но когда Филарет попробовал жареной картошки и заготовленную на зиму в стеклянной банке баклажанную икру, то решил спросить у испанского наёмника, как они выращивают эти растения, под открытым небом или тоже в «теплице». Оказалось, что Мигель про эти растения и не слышал. Испанец не знает про растения, а князь Пожарский знает, как их приготовить так, что от стола оторваться невозможно.
Воевода Ян Заброжский, когда Филарет хвалил его умение владеть саблей, проговорился, что это единственное, чем он владеет лучше Петра, в остальном князь его превосходит на голову. А кто учил Петра Дмитриевича? И так во всём.
Патриарх ходил и восхищался храмом, хвалил Трофима Шарутина, который якобы и построил сей великий собор. Трофим молчал, молчал, да потом и выдал, что он только строил, а задумал и даже рисунки сделал князь Пожарский и чужой славы архитектору не надо. Да, сейчас Шарутин сможет сделать и лучше, так как понял саму идею, но это проект Пожарского. И именно он придумал делать мозаику на наружной стене, а не мастер Аким Юнусов. И дверь, которая открывается сама, сделана, конечно, Шиккардом и другими «механиками», но придумал опять Пётр.
Всё Вершилово, до последней дорожки мощённой жёлтым кирпичом придумал этот юноша. Как такое может быть? Не стоит у «немцев» даже спрашивать про карету. Строили, несомненно, они. А вот кто придумал? Если к этому добавить фарфор, стекло, бумагу, ручки, чернильницы, монеты, медали и ещё кучу вещей. Всё это делали, понятно, другие люди, но придумал Петруша. И даже воевать Заброжского учил Петруша. Кто же такой князь Пётр Дмитриевич Пожарский? Год назад на свадьбе ведь были отец и мать и братья и Миша и все ничего не заметили. Это был выросший и возмужавший отрок, которого Миша отправил в Вершилово, чтобы уберечь от людей Колтовского. Откуда же все знания и умения. Немцы тут ни при чём, они сами на Петра молятся. Да и Вершилово похоже на немецкие города как лебедь на лягушку, тоже ведь плавает. Патриарх был в Кракове и других городах Речи Посполитой, общего с Вершилово только черепичные крыши. Чистота, порядок, прямые улицы, дороги, пешеходные дорожки из кирпича всё это «немцам» даже не снилось. Они сами ходят с выпученными глазами. А ведь даже пяти лет не прошло, здесь было маленькое сельцо с клётской рушащейся церквушкой и умирающим от простуды отцом Матвеем. Отец Матвей на прямой вопрос Филарета, кто же такой князь Пожарский ответил тоже прямо – посланец божий. Награда это Руси за её терпение. Наверное, так и есть.
Пётр простой человек, вон кровь как хлестанула от удара крестом, но откуда все эти знания и умения. И стоит ли об этом спрашивать самого Петра.
А в Вершилово патриарху понравилось. Тут даже люди другие. Они, понятно, кланяются Филарету и просят благословить, но потом словно забывают, кто перед ними и спокойно разговаривают, объясняют, как что устроено и даже злятся, когда патриарх не может чего-то понять им очевидного. Как бы себя вёл москвич или смолянин? Заикался и мямли бы чушь всякую про господа. А эти с тобой «разговаривают». И не только «немцы», вон Андрейка Лукин, даже за голову схватился, когда Филарет долго не мог понять, как же жидкий шликер превращается в форме в твёрдую фигурку. Ещё бы чуть-чуть и обругал патриарха бестолочью. Простой парнишка из мастеровых, а за четыре года из неграмотного отрока стал одним из самых известных в мире людей. И не загордился, так и остался «Андрейкой». Так же как и Дуня Фомина, из крепостных крестьянок выросла до хозяйки фабрики, которая приносит денег столько, сколько и десятка три деревень не принесут. Даже не так, сколько вся Смоленская губерния не принесёт. И при этом осталась простой девчушкой смущённо прячущий округлившийся живот.
Вокруг Петра меняются люди. Они становятся лучше, добрее, умнее, решительней. Они даже похожи на него становятся, не подражают, нет, перенимают у него всё лучшее. Те же «немцы» теперь о соотечественниках говорят презрительно «эти», даже не «они». Понимают разницу между собой и «этими».
Кто же такой князь Пётр Дмитриевич Пожарский?
Событие семьдесят девятое
Князь Пётр Дмитриевич Пожарский последний раз помахал рукой удаляющемуся каравану судов и прошёл с кормы на нос своего корабля, где под тентом было поставлено кресло. Всё, суда разделились, Фёдор повёл свои в Михайловск, а потом в Белорецк, а Пётр в несуществующий ещё Мариинск. Ахтубинск ещё никто не построил, ну теперь и не бывать никакому Ахтубинску, будет Мариинск. Ничем не хуже название.
Вообще-то, караванов было три. За день до отплытия основной массы кораблей от пристани Вершилова отчалили три новых галеры, построенных с помощью голландского корабела Марка ван де Фриза мастером Иваном Крайновым на верфи в Нижнем Новгороде. Событию этому предшествовал целый ряд случайных совпадений. Купец из Дербента Таймураз Бицоев совершенно случайно находился в конюшне с арабскими жеребятами, когда там были Пётр и Фёдор Пожарские и услышал их разговор. Фёдор спрашивал брата, когда же они смогут отливать то самое совершенно прозрачное стекло, которое нужно Янсену, чтобы делать подзорные трубы.
– Нужно сплавать на Каспийском море в залив Кара-Богаз-Гол и привести оттуда соли, – пояснил Пётр, – Но это очень далеко и нет человека, который бы знал те места, да и нет того, кто бы возглавил эту экспедицию, ещё один Пожарский нужен.
– Я могу поехать, уважаемый князь, этот залив точно на восход от моего родного Дербента, – вдруг услышали они из-за спины.
Пётр удивился, когда узнал говорившего. Таймураз, купец, которого он выкупил в прошлом году у казаков, был весь этот год предоставлен сам себе, у Петра просто руки не доходили им заняться. Вообще, он планировал грабительский набег на Дербент под видом нападения турецких янычар. Дербент сейчас входил в состав империи шаха Абаза, и мысль ослабить эти два государства войной давно сидела в голове у Петра. Но всё время находилось более важное дело, чем разговор с Таймуразом.
Сам же Бицоев к князю Пожарскому не лез. Он сошёлся с Иваном Охлобыстиным и занимался ухаживанием за жеребятами, что начали появляться у кохейланов. Другие породы лошадей для Таймураза не существовали. Так как говорить на своём языке было не с кем, то горец довольно быстро освоил русский. Позже из разговора с Бицоевым Пожарский выяснил историю купца. История была не тривиальная. Таймураз потерял во время восстания против власти персов в Дербенте всю семью, жену двух маленький сыновей и родителей с младшей сестрой. Иранцы разграбили дом и убили всех. Бицоев в это время был в плавании, ходил в персидский Решт за солёной чёрной икрой. Вернулся домой, а там никого. Погоревав и поклявшись отомстить персам, Бицоев продал дом и, купив корабль, решил предпринять рейс в Астрахань за зерном. Там он и попался под руку казакам.
В Вершилово Таймураз долго ходил с выпученными глазами. Этот город не могли построить северные варвары. Этот город и турки даже не могли построить. Стамбул был огромен, но кроме нескольких кварталов, где селились богатые люди, это был грязный нищий и вонючий кишлак. Да и в богатых кварталах вони и грязи хватало. Здесь был порядок, была чистота. Здесь боролись с насекомыми и грызунами. Здесь были бесплатные школы и больница. Здесь делали фарфор и стекло лучше китайских. Здесь чеканили монеты, которым не было равных в мире. Такого места не могло быть. Здесь вообще не было преступлений. Люди были вежливые и добрые. Если у любого человека что-то попросить, то тебе непременно дадут и даже не спросят про деньги. В разумных, конечно, пределах.
А храм? В Дербенте были древние и новые красивые мечети, но… Были даже с мозаикой на наружных стенах, но… Эх, этих бы мастеров в его родной город. Хотя. Лучше бы этих стрельцов, чтобы они вырезали всех персов. А ещё туда надо князя Пожарского, чтобы он сделал Дербент похожим на Вершилово. Или … Или нужно просто остаться жить в Вершилово. Русский очень сложный язык, но Таймураз как проклятый его изучал, донимая вопросами своего учителя Ивана и тётку Оксану, которая помогала ему вести хозяйство.
По приезду в прошлом году в Вершилово ему по распоряжению князя Пожарского дали дом и закрепили эту женщину, что готовила ему еду, стирала вещи и вообще смотрела за порядком в доме. Таймуразу ежемесячно выдавали пять рублей, очень красивые монеты, просто даже не с чем сравнивать, нигде в мире больше таких монет делать не умели. Три рубля он отдавал тётке Оксане, а по два откладывал, хотел купить себе жеребёнка кохейлана, обязательно вороного. Эти кони тоже были лучшими в мире. Всё в Вершилово было лучшим.
И вот он случайно услышал разговор братьев Пожарских. Таймураза осенило. Нужно стать полезным в Вершилово и вот самый подходящий случай. Он знает, где залив Кара-Богаз-Гол. Он сможет провести туда суда и набрать соли.
Пётр возможность оценил. Он тут же распорядился собираться отряду Афанасия Бороды и десятку Бебезяка. Лучшие поплывут с Таймуразом. Если казакам или кому другому придёт в голову поживиться на этих трёх кораблях, то их ждёт неприятный сюрприз. Князь, в напутствии своим спецназовцам сказал, обязательно, в случае нападения, привезти корабли нападающих и несколько пленных, нужно определиться, что там за публика выходит на «рыбалку». На все три корабля и гребцов самых здоровых отобрали. Плыть-то чёрте куда, да ведь ещё и назад за один сезон. Этот караван отправили первым, сразу как большие льдины ушли вниз по Волге.
Сейчас с купцом Трофимом Пафнутьевичем Коробовым они плыли тоже на вёслах, стоял полный штиль, а надеяться на медленное течение Волги как на движущее средство было более чем неразумно. У них тоже дел на месте хватит. Основать крепость, найти этот самый Баскунчак и разобраться, кто сейчас там правит бал, не может быть, чтобы такой лакомый кусочек был бесхозным.
Пётр, наконец, смог подвести итоги года. Так получалось, что год у него заканчивался не 31 декабря, как положено, и даже не 31 августа, как в 17 веке, а в начале мая, как вскроется ото льда Волга. А в этом году и того позже, до сегодняшнего дня Фёдор плыл на корабле с братом и Пётр пытался в десятый и сотый раз объяснить мальчишке, как себя вести в различных ситуациях. По кислой физиономии брата было понятно, что тому это надоело до смерти, но Пётр всё равно, придумывал, какую ни будь беду, и заставлял Фёдора из неё выкручиваться. Хорошо хоть авторитет имелся, и младший брат от этих занятий отмахнуться не мог.
Казань прошли быстро. Князей Одоевского и Куракина в городе не было, и просто прошлись по рынку, да и уплыли восвояси. Яков не было, верблюдов не было. Пётр купил десяток коз с длинной шерстью и десяток же овец необычного тёмно-рыжего цвета. Вот и все покупки. А сегодня брат пересел на свой корабль и его караван судов отделился и свернул в Каму. Всё дальше сам. А у Петра появилось время и желание сесть в кресло с блокнотом и карандашом и подвести итоги года.
В целом год был не плохой. Химики получили и бездымный порох, и гремучую ртуть, теперь можно делать настоящие ружья с цельным патроном. Нужно будет по возвращению попробовать сделать и с бумажной гильзой и с металлической. До винтовки ещё очень далеко, но ружьё с патроном это уже не пищаль. Механики закончили швейную машинку, и Пожарский торжественно продемонстрировал представителям еврейской диаспоры все преимущества этого агрегата. Если сейчас большая часть портных в Европе евреи, то спрос на эту вещь среди них и будет. Пока себестоимость этого монстра научной и технической мысли запредельна и ни у одного портного денег на покупку швейной машинки не хватит, но Пётр предложил Бараку подумать о лизинге. Давать машинку на прокат с возможностью последующего выкупа. Пока в изготовлении десять штук, нужно ещё обкатать их в самом Вершилово на детские болезни, прежде чем лезть в Европу. Кто там такую сложную конструкцию сможет отремонтировать, да и нельзя подрывать авторитет «Пурецкой волости».
Ещё из достижений можно назвать три галеры, что ушли к заливу Кара-Богаз-Гол. Рангоут этих судов укреплён металлической полосой и суда получились и шире обычных лодей и гораздо длиннее. За лето корабелы обещали ещё десяток построить. Сейчас общий флот Вершилова составляет более пятидесяти разных судёнышек, вот на эту цифру и надо ориентироваться пока. Только это будут уже совсем другие пятьдесят кораблей в несколько раз вместительней и быстроходней.
К положительным итогам можно отнести и войну с Польшей. Русские земли вернули и даже чуть чужой землицы хапнули. Ну, это Сигизмунд думает, что «чужой». Пожарский точно знал, что нужно всю Белоруссию, или сейчас княжество Литовское, присоединять к России и полностью очистить эти земли от католических и униатских священников. Никакой Белоруссии возникнуть не должно. Это должна быть обычная русская земля с русским языком и православной верой. Так же потом нужно поступить и с Червонной Русью или Украиною. Это единый народ, который ляхи разделили, и он вновь должен стать единым.
Не плохим достижением года являются и зеркала. Спрос во много раз превышает предложение, но увеличивать производство Пётр не собирался, пусть такая цена держится как можно дольше, нужно поддерживать миф о сложности изготовления зеркал. Меньше будет желающих самим освоить это производство.
Из минусов нужно отметить его головотяпство со школами. Перед самым отплытием провели перепись населения Вершилово, и получилось девять тысяч триста человек, если округлить. В первый класс пойдёт осенью более шестисот человек. Учебники-то напечатаем, а вот здания школ и учителя. Пожарский срочно дал команду к трём имеющимся школам строить ещё три и строить в первую очередь, отложив все остальные стройки. Хуже с учителями. Пришлось собирать всех учёных и раздавать каждому предметы, с арифметикой справились, с географией и астрономией тоже. Математиков и астрономов в Вершилово достаточно. С преподавателями языков ещё проще. Набрались учителя рисования. Хуже всего было, как это не парадоксально с русским языком и со «словом божием». Пришлось просить всё ещё находящегося в Вершилово патриарха Филарета помочь. Договорились. Пётр строит мужской монастырь, а все монахи в нём будут трудиться на ниве просвещения. Всё бы ничего, но это ещё одна грандиозная стройка. Зотов поехал вновь по губернии собирать всех печников и каменщиков с плотниками.
Перед самым отплытием появились в Вершилово оба литератора: и Муромский губной староста Дружина Юрьевич Осорьин – автор «Жития Улиании Осорьиной», и инок Парфён Ожогов. Их Пётр взял с собой. Будет им во время плавания рассказывать сказки и разные истории и пусть они это пытаются превратить в книги. Он уже рассказал обоим «Приключения Буратино» и теперь проверяет каждый день, что господа литераторы «натворили». Пока всё очень плохо. Уж больно слог получается корявый. Ничего. Пётр ведь знает, как должно быть, вот в нужном направлении и толкает писателей.
Событие восьмидесятое
Никита Михайлович Шульга стоял на пристани Белорецка и крестил на добрую дорогу две удаляющиеся лодьи. Эти два кораблика были оставлены в Белорецке на зиму на всякий случай, если вдруг возникнут проблемы с продовольствием и придётся срочно по весне плыть в Уфу за зерном. Но получилось наоборот. Пшеницы и ржи собрали столько, что и себе хватило и ещё и с вогулами менялись на мясо и шкуры. Так что кораблики отправили в Уфу не за хлебом. На одном корабле были чугунные сковороды и горшки, а на втором шкуры животных и дёготь. Шкурки были и пушного зверя и медвежьи и волчьи и оленьи. Всё это жители Миасса и Белорецка меняли у вогулов на излишки зерна и впрок припасённые железные орудия. Сейчас железоделательный завод заработал на полную мощность и ножами, топорами и прочим необходимым жители Миасса себя обеспечивали сами. Вот излишки и меняли на мягкую рухлядь.
Отправленные кораблики должны были доплыть по течению Белой до Уфы и разгрузиться там. Товары, посланные со стрельцами, два выборных жителя должны были оптом сдать тамошним купцам, а взамен накупить ткани и одежды с обувью. Стрельцов Шульга отпускал спокойно. Местные на огромный, по их понятиям, посёлок и не думали нападать, Увачан организовал взаимовыгодную торговлю и вогулы видели в пришельцах не врагов, а скорее помощников в их тяжёлой борьбе за выживание. Племена сменили каменные и костяные орудия на железные, и к мясу, рыбе и всяким кореньям добавили в свой рацион хлеб. Зверя бить стало легче, а за шкурку соболя или куницы можно было выменять зерна на несколько дней для всей семьи.
А вот у самих переселенцев начались проблемы с обувью и одеждой. Ткань ещё не ткали сами, да и кожу выделывать не было мастеров. Никита Михайлович раздал особо нуждающимся даже запасы из обмундирования стрельцов. Ничего, вот доплывут лодьи до Уфы и поменяют там железо и шкуры на одежду и обувь.
Другой проблемой в Миассе были дома. С Петром Дмитриевичем Пожарским перед отъездом его в Вершилово прошлым летом они обговорили, что Шульга к приезду переселенцев построит пятьдесят домов, но оказалось, что строить нужно больше. Во-первых, двенадцать башкир выменяли себе на заработанные, на заводах, деньги местных барышень, и пришлось из общей казармы их отселять в построенные уже частично дома. Кроме того трое стрельцов женились на дочерях переселенцев, пришлось и их в дома селить. Получилось, что домов нужно строить шестьдесят пять. А ещё Шульга решил, что лучше пусть несколько домов простоят год пустыми, чем устраивать потом аврал, потому строили сразу восемьдесят домов. В Миассе уже имелось сто сорок домов и восемь казарм, теперь же получался настоящий город. Только стены нет. Есть небольшой острожек с тремя вышками, но это скорее дань традициям, чем необходимость. С местными родами мир и жители Миасса его нарушать не собираются. Это там, в Сибири, казаки выбивают из местных народов ясак, здесь за железо и зерно вогулы всё приносят сами.
А ведь в каждый дом нужно две печи. Нужно накопать кучу глины и песка, слепить кирпичи, да потом их ещё и обжечь. Пока не начались сельхозработы все жители Миасса, почти, превратились в печников, даже детей начиная с десяти лет к этому делу привлекли. И ведь никто даже и не подумал вякнуть, мол, это дело не наше. Все помнят, как их встречали. Тогда всем миром помогали им, теперь долг платежом красен.
Вместе с домами решено строить и школу. Сейчас дети занимаются в одной из освободившихся казарм, но там одно большое помещение и приходится почти сотню детей располагать на лавках вдоль стен в два ряда, а учебники и тетрадки для письма держать на коленях на специально изготовленных дощечках. Неудобно. Нужно, как и в Вершилово разбить помещение на классы и изготовить парты. Только сначала нужно саму школу построить. Количество детей увеличивается стремительно. Практически в каждой семье родился за зиму и весну ребёнок, то есть население Миасса увеличилось на сто сорок человек, и через семь лет они все пойдут в школу и так теперь будет каждый год. Да плюс ежегодные переселенцы, что тоже с детьми приедут и тут будут новых уральцев на свет производить. Так несколько лет и население Миасса превысит десяток тысяч, и будет больше чем в Уфе и Казани народу.
У самого Никиты Михайловича тоже мальчик родился. Его Надя родила в прошлом месяце здоровенького ребёнка и сейчас в тереме мэра стоит сплошной ор. Ничего, Шульга днём дома не бывает, да и по нескольку дней иногда вообще отсутствует. Нужно ведь отвозить изготовленные рельсы в Белорецк. Железоделательный завод выдал уже шестьдесят тонн этой продукции. К приезду новых переселенцев необходимые восемьдесят тонн должны набраться. А ведь ещё и медный завод работает. В Белорецк уже отправили пятьдесят две тонны меди. Сколько же нужно кораблей, чтобы всё это богатство переправить в Вершилово. А ещё полевой шпат, а ещё свинцовая руда, да золота намыли больше двухсот килограмм. А мягкая рухлядь, не та, что жители сами меняют, а та, что князю и Государю причитается. Одним словом с перевозкой будут проблемы. Нужно, наверное, как корабли придут посчитать всё, да и по дороге нанять всех купцов в Уфе и Казани для перевозки продукции Миасса.
Ну, да затем ведь Миасс и строили, чтобы железо с медью выплавлять. Нужны корабли, значит нужно их строить. Об этом нужно с князем Пожарским поговорить. Это, конечно, в будущем. Сейчас главное построить восемьдесят домов с банями и прочими хозяйственными постройками, и это ведь получается двести сорок печей. Совсем не мало.
Ну, и ещё Пётр Дмитриевич обещал попробовать его сыновей из Тобольска в Миасс переправить. Эх, объединить бы семью. То-то заживём!
Событие восемьдесят первое
Питер ван Бассен получил письмо из Московии от своего друга и семейного доктора Антуана ван Бодля неделю назад. Питер прочитал его уже раз двадцать, и каждый раз откладывал и начинал истово молиться. Это было искушение. Антуан писал, что они в Вершилово – это город в Пурецкой волости, научились делать операции по удалению грыжи. И доктор приглашал Питера переехать в этот сказочный город. Он говорил о ван Басене с главным в этом городе, князем Пожарским, и тот, узнав, что Питер известный селекционер тюльпанов и лилий, предложил доктору пригласить его в Вершилово, пусть занимается селекцией и лечится. Если же Питеру не понравится в Пурецкой волости, то после излечения он может уехать назад в Голландию.
Всё слишком хорошо. Питер мучился с грыжей уже почти десять лет. Камень ему нужно было отодвинуть подальше от грядки. Вот и отодвинул. Ван Бодль прописал тогда Питеру успокоительный сбор и развёл руками, медицина бессильна. А вот теперь в этом Вершилово, оказывается, медицина достигла такого уровня, что может и с грыжей справиться. Да, это ладно. Антуан писал, что в Вершилово есть целая группа селекционеров, которые вывели новые сорта пшеницы, ржи, ячменя, а сейчас занимаются морковью, капустой, огурцами и другими овощами. А ещё в Вершилово привезли с Нового Света десяток культур и с ними тоже занимаются селекционеры во главе с самим князем Пожарским. Вот для работы с этими невиданными культурами и нужен человек, который не понаслышке знаком с выведение новых сортов.
Питер ван Бассен занимался выведением новых сортов тюльпанов и лилий уже почти сорок лет, ещё мальчишкой помогал отцу. Сейчас он передавал свои знания трём своим сыновьям и одному внуку. У старшего сына Марка мальчику уже исполнилось восемь лет, как раз столько же было Питеру, когда отец доверил ему опылить красный тюльпан пыльцой с жёлтого. Семейное дело ван Бассенов если и не процветало, то уж точно позволяло всей не маленькой семье жить, не перебиваясь с хлеба на воду. И теперь всё это бросить и ехать в такую даль. Антуан писал, что в мире нет лучше места. Ну, да, кто в Европе не слышал про Пурецкую волость? Все чудеса оттуда. А всё одно страшно. Как бросить дом, сад?
А помог решиться на переезд случай. Дней через десять после получения письма, когда вся семья собиралась на обед, прибежал с улицы весь в слезах старший внук Питера, сын Марка, Дэвид. Все бросились к мальчику с вопросами, что случилось, да, кто обидел. Оказалось, что никто Дэвида не бил, просто сын бургомистра вышел на улицу с шоколадной конфетой, собрал всех мальчишек на улице, дал эту конфету понюхать, а потом слопал её один и даже лизнуть никому не дал.
Питер, выслушав внука, только покачал головой. Опять «Пурецкая волость». Кто ещё может делать шоколадные конфеты? Только вот помочь горю внука ван Бассен не способен. Купить коробку этих шоколадных конфет Питер не мог. Там только сама шкатулка стоит столько, что всё семейство ван Басенов не зарабатывает за сезон. Так это пустая шкатулка, а с конфетами?
– Слушайте все, – остановил причитания семейства Питер, – Мне пришло письмо от доктора Антуана ван Бодля. Он приглашает меня переехать в Пурецкую волость. Туда, где делают эти конфеты. И ещё он обещает вылечить мне грыжу. Собирайтесь. Мы уезжаем, как только всё распродадим. Марк, сходи в порт и узнай, когда будет корабль до Риги, и сколько будет стоить переезд семнадцати человек. Йозеф, переговори с ван Грабе, он давно приценивается к нашему дому, скажи, что мы готовы его продать, а я переговорю с купцом из Амстердама, что приходил позавчера, продам ему луковицы, оставлю только по десятку каждого сорта, может, в этом Вершилово тоже нужны красивые тюльпаны и лилии. Там, где есть деньги, нужна и красота. По-другому и быть не может. А ещё нужно взять с собою семена всевозможных овощей, злаков и цветов.
Событие восемьдесят второе
Пьер Эригон отмечал сорок вторую годовщину, когда за ним пришли трое крепких молодых людей и предложили бросить все дела и последовать за ними. С Пьером хотел переговорить сам месье Вилльруа. Всю дорогу профессор гадал, зачем он понадобился столь важному господину. Хорошо ещё, что только садились за стол и Пьер был абсолютно трезв. Через полчаса езды в закрытой карете Пьер начал беспокоиться. От его дома до дворца было всего десяток минут езды. Через час, когда волнение уже не на шутку завоевало сознание преподавателя математики, они, наконец, приехали. И за весь этот час молодой человек, что сидел в карете напротив Пьера не проронил ни слова и на все вопросы математика отвечал односложно, вам всё объяснят на месте.
Местом оказался замок Шаттле. Само по себе это «место» внушало ужас, ведь это была тюрьма для особо опасных преступников. Конечно, там находился ещё и суд во главе с самим Королевским судьёй, но зная о тюрьме, как-то о суде забываешь.
Вилльруа был Государственным секретарём иностранных дел и зачем бы ему встречаться с Эригоном в Шаттле. Провёл математика по узким мрачным коридором всё тот же неразговорчивый малый. Как ни странно, но в кабинет, куда его почти втолкнул сопровождающий, сидел именно месье Вилльруа. Он предложил жестом сесть преподавателю к столу напротив себя и долго рассматривал того.
– Что вообще происходит? – попытался начать разговор сам Пьер.
– Возьмите эту бумагу и прочтите, – Государственный секретарь протянул Эригону лист белоснежной бумаги. Такую могли делать только в Пурецкой волости.
Письмо было от туда же. И написал его сам князь Пожарский. В отличие от многих Пьер о князе слышал. Он был членом кружка Марена Мерсенна и о том, что тот уехал в Вершилово, не говорили в преподавательской среде только немые, что для преподавателя очень редкий казус. Потом за Мерсенном потянулись и другие. А теперь вот и ему предлагает сам князь Пожарский переехать в Вершилово и заниматься там обучением детей и научной деятельностью. Даже предлагалось зайти в этот новомодный «банк Взаимопомощь» и получить подробную инструкцию по переезду и деньги на дорогу.
Вопросов в голове Пьера после прочтения приглашения клубилась уйма, но вперёд лез главный, почему это письмо отдал ему сам Вилльруа, да ещё в замке Шаттле?
– Что скажите, месье Эригон? – процедил сквозь зубы дипломат, видя, что Пьер закончил чтение.
– Многие мои знакомые приняли предложения князя Пожарского. Можно вопрос?
– Слушаю вас, – лицо Вилльруа выглядело осунувшимся, словно человек не спал несколько дней, да и не ел к тому же.
– Что значит титул «князь»? – Эригон специально спросил первое попавшееся, чтобы понять, как к нему относится столь важное лицо.
– Герцог, но не обязательно родственник их правителя, – Государственный секретарь, продолжал в упор смотреть на математика и ни как не среагировал на «глупый вопрос».
– И что вы от меня хотите, месье Вилльруа? – вздохнув, сдался Эригон.
– Письмо было для другого человека, мои люди его выкрали и исправили очень аккуратно имя, ведь вы не заметили?
Пьер внимательно присмотрелся к своему имени на письме, ну разве, что пробелы были чуть большие, что говорило о том, что настоящий получатель письма имел более длинные имя и фамилию.
– Кто же этот несчастный? – кисло улыбнулся Пьер.
– Почему же несчастный, месье – ваш тёзка Пьер Вернье, жив, здоров и сейчас на мути в Московию.
– Вернье. Слышал о нём. Он астроном и, кажется, он не француз.
– Верно, месье Вернье, живёт в Бургундии и значит, практически является подданным испанской короны. Давайте забудем о нём и поговорим о вас, месье Эригон. Король поручил мне найти учёного, настоящего учёного и патриота Франции, и отправить его в Пурецкую волость, выведать секрет производства фарфора и цветного стекла.
– Но ведь я математик, а не химик! – отпрянул Пьер.
– Верно. Без этого письма попасть в Вершилово практически невозможно. Русский царь, сам выдаёт разрешение на проезд в этот город только после личной беседы с приглашённым. За попытку пробраться в Вершилово, без разрешения их монарха, иностранцу грозит смертная казнь, – Вилльруа сочувственно вздохнул и продолжил, – Но у вас, месье Эригон, приглашение будет.
– Неужели вы думаете, что этот герцог Пожарский не знает, кому писал письма? – Пьер не понимал, неужели главный дипломат страны так туп.
– Конечно, помнит. Как только вы попадёте в Вершилово, вы пойдёте к нему и расскажите о нашем разговоре, – Государственный секретарь криво улыбнулся.
– И что будет дальше, меня повесят или отрубят голову, или какая там казнь положена у русских?
– За самовольное проникновение в Вершилово преступнику отрубают сначала руки, потом ноги, а потом голову, при большом скоплении народа на их главной площади в столице, то есть в Москве, – теперь Вилльруа улыбался по-настоящему.
