Андрей Шопперт
И опять Пожарский 3
– Что будем исследовать дальше? – не выдержал первым Глаубер.
– Нитроглицерин. Это страшно взрывоопасное вещество. Как его делать я не знаю. Только в самых общих чертах. Нужно глицерин обработать той же азотной кислотой в смеси с серной, ну, или купоросным маслом. А вот, что такое глицерин. Это остатки от жирных кислот. В общем, попробуйте обработать жир щёлочью, причём, разными и калиевой и кальциевой, а то, что останется, попробуйте отфильтровать и выделить, может это и будет глицерин. Только учтите, нитроглицерин взрывается от сотрясения, его нужно сразу засыпать толчёным мелом. И ради бога, не делайте больше одной капли, несколько грамм весь кабинет на воздух поднимут.
– Нужно делать лабораторию подальше от города, – мудро заметил ван Бодль.
– Как земля растает, так и начнём. Будем сразу и лабораторию делать и завод по производству бездымного пороха, – успокоил учёных Пожарский.
– Пётр Дмитриевич, а вы что-то говорили о красках из угля? – напомнил ему Глаубер.
Пётр про анилиновые красители знал только то, что их из угля Глаубер первый и выделил.
– Извините, дорогие, но я помню из прочитанной в детстве книги только то, что лучшие краски атланты делали из каменного угля, а как они это делали, я не помню. Вот справитесь со взрывчаткой и займитесь углём. Одно я знаю точно, то, что сделал один человек – второй всегда может повторить. Они сделали, значит, и мы справимся.
Механики почти изобрели ножную швейную машинку. Им осталась самая малость, понять, где и как хранить нитки и как эту нитку заставить двигаться. Пётр посмотрел эскизы и модели и понял главное, никто ещё не додумался до катушек. Он нарисовал механикам обычную катушку деревянную и припомнил, что нитку в зингеровской машинке продёргивает специальная лапка. Пётр нарисовал и её и объяснил, что она расположена на маховике и коленвале. Вильгельм Шиккард идею сразу уловил.
– Как всё просто. Вы великий механик князь. Мы бы ещё год над этим мучились.
– Это вы, господа, великие механики. Такую серьёзную машину изобрели. Подшипники сделали. Вы даже не представляете насколько дальше остальных ушли. Вам равных в мире нет. Тут, кстати, завтра, послезавтра, должны приехать ещё учёные из немецких земель и Бургундии, среди них будет Йост Бюрги, советую его сразу к созданию швейной машинки подключить. Он ещё тот изобретатель.
– Кто же в Европе не знает Йоста Бюрги, – просиял Симон Стивен, – Уж с его помощью мы точно это чудо осилим.
– А это что за господин с вами? – поинтересовался Пётр, оглядывая незнакомца.
– О, это изобретатель вечного двигателя Людвиг Фойе. Он француз и русский пока знает очень плохо, – представил коллегу Шиккард.
– А так это он пытался взять кредит в банке «Взаимопомощь» в Париже, – вспомнил Пожарский, – но их вроде было двое?
– Да, второй очень сильный механик, он сейчас дорабатывает станок по нарезанию резьбы, его зовут Пьер де Крильон. Просто замечательно, что эти двое согласились перебраться в Вершилово. У них золотые руки и пытливый ум. Мы объяснили французам, что вечного двигателя сделать нельзя, но, по-моему, они до конца нам не поверили, – усмехнулся Симон Стивен.
– Как сейчас помню, в книге Атлантов это объяснялось законом сохранения энергии, то есть энергия не берётся ниоткуда и не исчезает бесследно, она только может переходить из одного вида в другой, – начал Пётр и по округлившимся глазам учёных понял, что открыл им сейчас закон сохранения энергии, – Стоп, стоп, господа, по вашим лицам я вижу, что вы сейчас забросите швейную машинку и начнёте проверять этот закон. Давайте потом, я вам на бумаге попытаюсь подробнее изложить, что помню, а вы всё же доделайте мне этот агрегат. Очень нужно.
Удалось уйти, только всё же рассказав о видах перехода одного вида энергии в другой, ну, то, что запомнил с уроков физики в школе. Там трение в тепло и так далее. Чем потом Ньютон будет заниматься? Ещё бы вспомнить, когда он родился. Вроде бы ещё нет.
Событие пятьдесят девятое
Патриарх Филарет сидел в кресле у себя в келье и смотрел на стоящего напротив митрополита Нижегородского Никодима. Всего-то две недели назад патриарх говорил об этом человеке с Петром Пожарским и вот лёгок на помине, явился. Да не просто явился, а пришёл обвинять Петрушку Пожарского в ереси и колдовстве, а заодно и в тайном латинянстве и многожёнстве. И не огульно ведь обвинял, а опросные листы принёс, где всё это доказано и под пытками у тайных сподвижников этого антихриста выведано.
Надо отдать Никодиму должное подготовился он отменно, четыре года на Петрушу собирал доносы. Филарет вздохнул, отложил опросные листы, не читая, и чуть склонив голову поинтересовался:
– Как зовут настоятеля храма в Вершилово?
– Отец Матвей, – митрополит сморщился, словно это имя вызывало у него оскомину.
– Здесь есть его показания, – патриарх ткнул указательным пальцем с перстнем, подаренным Петром Дмитриевичем Пожарским, в кипу листов. Перстень был с изумительной красоты рубином, огранённым так, как умеют гранить только в Вершилово.
– Он такой же вероотступник и тайный папист, – прошипел Никодим.
Патриарх даже не знал, что делать. Надо бы найти застрельщиков этого обвинения. Филарет ни на минуту не сомневался в правильности того, что делает младший Пожарский. И надо его оградить от таких вот Никодимов, но ведь не этот дурак сам всё придумал. Или всё-таки сам?
– А как же два храма православных построенных в Вершилово? – Филарет решил разговорить митрополита.
– Они не по канону созданы, это всё от лукавого! – опять зашипел «товарищ», как любил называть врагов Пожарский. Слово прицепилось.
– А иконы, что там Иоаким Прилукин творит?
– И они не по заветам стоглавого собора созданы.
Филарет бросил взгляд в красный угол. Там стояло три иконы работы Прилукина, в том числе и его знаменитая богоматерь. Иконы были без привычных золотых окладов и поэтому смотрелись необычно большими и красочными. Они были красивы, и от них веяло святостью. Патриарх перекрестился. Никодим повернулся и упёрся взглядом в иконы. Лицо его скривилось.
– И до вас, Ваше Святейшество, эта скверна добралась? – взгляд был затравленный, такой и укусить может.
– В чём же заключается «тайное латинянство» князя Пожарского? – увёл с икон разговор Филарет.
– Он православный храм переделал в костёл еретический, – аж брызнул слюнною товарищ.
– Давай-ка мы с тобою митрополит так поступим, – решил патриарх, – Я вызову в Москву пару митрополитов, и мы все вместе съездим в Вершилово к еретику Пожарскому и на месте всё решим. Сам понимаешь человек он не простой, вон, сколько денег в казну приносит.
– Десятины церковной вершиловцы не платят! – аж взвизгнул Никодим.
Вот, оказывается в чём дело! Всё просто. Петруша вместо того, чтобы честно делиться заработанным с отцом Никодимом, на эти деньги храмы строит сам. Это и в самом деле грех. Оставил митрополита без такого жирного куска, как доходы от Пурецкой волости. Петруша и правда, воли много забрал. Захотел и сам на короля шведского напал, да и побил того, захотел и три города сам основал, без царёвой воли. Опять взял сам и с гетманом Радзивиллом договорился о сдаче Смоленска.
А вся эта самодеятельность к добру привела или к худому? Земли русские вернули все до последней деревеньки и ещё и Витебск с Полоцком у ляхов урвали и всё почти без потерь. Ям шведы сами отдали. Французы нас империей теперь кличут, а за ними и остальные подтянутся. Города, основанные, рубежи дальние крепят и фарфор позволяют делать, что огромные деньги в казну приносит. Приюты для беспризорных мальчишек толмачей готовят, а не татей ночных.
Нет. Ничего плохого державе князь Пётр Дмитриевич Пожарский не делает, всё для блага её. А мерзкие завистливые и жадные «Никодимы» ему мешают. Ничего. Соберём иерархов и отправим на костёр не Петрушу, а этого сребролюбца. Но в Вершилово съездить нужно непременно. На все эти чудеса нужно своими глазами посмотреть.
Событие шестидесятое
Царь и Великий Государь всея Руси Михаил Фёдорович Романов принимал очередных учёных желавших перебраться в Вершилово. Эти тоже были математиками. Один из приехавших был француз, остальные итальянцы. Так по крайне мере объяснил царю толмач. Он пытался растолковать Государю про мелкие княжества на Аппенинском полуострове, но Михаил отмахнулся, да не всё ли равно. Пусть будут итальянцы или «фрязины».
Француза звали Пьер Эригон, и он был преподавателем математики в Париже. У Пьера было приглашение от Петра Пожарского. Но! Уезжая, Петруша предупредил Михаила, что если кто-либо появится с приглашением из Франции, значит это шпион, тот самый, что может воспользоваться приглашение украденным у Вернье. Так как больше никому он приглашения во Францию не отправлял. И вот этот «товарищ» стоял перед царём и рассказывал, что пишет книгу про логарифмы и ещё одну про оптику, которая называется «Теория перспективы». Слова были мудрёные и скорее всего этот господин и правда, был учёным, но пригласил его в Вершилово не Пётр Пожарский, а отправил «брат» Людовикус пошпионить. Если бы этот Пьер Эригон приехал без приглашения, то Михаил, не задумываясь, выписал бы ему проездную до Вершилова, но приглашение было. Петруша на вопрос, что же с возможным шпионом делать, только усмехнулся и ответил, что шпиона он перевербует, то есть заставит работать на Россию, а не на Францию.
– Хорошо, Пьер, езжай в Вершилово, пиши книги и учи детей, – «ласково» улыбнулся Государь и переключился на «итальянцев».
Все они тоже были с приглашениями Петра, но царь был предупреждён им, что должны приехать учёные из италийских княжеств. Первым представился совсем молодой человек.
– Бонавенту́ра Франче́ско Кавалье́ри. Я изучал математику в Пизе. Сейчас почти закончил книгу о «методе неделимых».
Молодой монах поклонился.
– Что же подвигло тебя, Бонавентура, на переезд из тёплой Пизы в Вершилово? – полюбопытствовал Михаил Фёдорович.
– Кто же в мире не хочет оказаться в той самой Пурецкой волости? Все лучшие учёные уже перебрались туда. В Европе остался один Галилей, и он бы переехал, но из упрямства отказывается, – юноша улыбнулся.
– Хорошо, поезжай в Вершилово и издавай свою книгу о неделимых, раз тебя пригласил князь Пожарский, значит, ты стоишь того.
Следующим оказался преподаватель из той самой Пизы и учитель Кавальери монах бенедиктинец Бенеде́тто Касте́лли. Оказывается он сменил на посту заведующего кафедрой университета в Пизе того самого Галилея, о котором только что говорил молодой монах.
– Обживётесь в Вершилово и зовите своего Галилея, что же ему одному-то в Европе оставаться, даже письмо некому написать, – засмеялся Михаил.
Итальянцы вежливо улыбнулись, для них Галилей был непререкаемый авторитет. Последним был мужчина средних лет. – Клавдио Акиллини, Ваше Величество. Я преподаю право в болонском университете и кроме того занимаюсь математикой и пишу стихи. За канцону, написанную в честь появления на свет дофина, мне была пожалована от кардинала Франции золотая цепь стоимостью в 1000 крон. – Что ж, Клавдио, Пётр Дмитриевич Пожарский приглашает в Вершилово только лучших, значит и ты из таких, езжай и пиши книги и стихи. Книги, что у нас в Пурецкой волости издают, все приезжающие называют лучшими в Европе, да вы и сами можете убедиться, сейчас дьяк вам принесёт учебники математики для школы в Вершилово, – Михаил Фёдорович заранее знал об эффекте, что производят книги изданные бароном Швабом на иностранцев. Это и случилось, всё четверо, в том числе и шпион француз уткнулись в книги. От нового учебника геометрии, так их вообще не удалось отодрать, так с ним и вышли с аудиенции. Молодец всё же Петруша.
Долго отдыхать Государю не позволили, сразу за учёными была назначена беседа с князем Бутурлиным. Он закончил трёхгодичный срок пребывания на посту воеводы Владимира и сейчас Михаил собирался его отправить на воеводство в Уфу. – Василий Матвеевич, что ты скажешь про войну с ляхами? – начал с неожиданного вопроса Государь.
Князь поёрзал в предложенном ему царём кресле и, скривившись в усмешке, ответил:
– Разве это война была, так, избиение младенцев. Если Петру Дмитриевичу волю дай, так он и до Кракова дойдёт.
– Почему же все воеводы русские так не могут? – задал главный вопрос Михаил.
– Два ответа есть, Великий Государь. Первый простой, ведь Александр Македонский тоже один был. Одарил бог отрока воинским умением. Второй сложнее. Пока я был воеводою в Нижнем Новгороде, старался стрельцов учить, так как их в Вершилово Пожарский с Яном Заброжским учат. После меня тако же продолжил и князь Пронин. Я же ввёл такую учёбу и во Владимире. Думаю, что лучше всех на Руси стрельцы обучены в Вершилово, на втором месте стоит Нижний Новгород, ну а на третьем Владимир. Людей всему можно научить, главное, чтобы было кому и чтобы у стрельцов желание учиться было. Вон, Пётр Дмитриевич простую штуку придумал, кто быстрее две версты пробежит тому три рубля. Так в Нижнем весь полк как дети малые бегали. Медали эти он придумал, теперь всем охота их иметь, все и стараются, – Бутурлин насупился и, перекрестившись, выдал, – Прими совет, Великий Государь, от неразумного. Отправь в Вершилово на обучение Заброжскому два или три княжича годов пятнадцати. Пусть они года три потренируются вместе с вершиловцами, а потом их можно в товарищи к воеводам в большие города отправить, а на их место новых отроков в обучение к Заброжскому отправить. Так потихоньку и в каждом городе умелые воеводы будут.
– Почему же только три, а не тридцать, быстрее ведь, – удивился Михаил Фёдорович.
– Прости, Великий Государь, но думаю, что тридцать человек не постигнут того, что трое постигнут. На тридцать человек просто времени у Яна Заброжского не хватит, в итоге недоучки получатся. Тут лучше медленно спешить.
– А если ляха в Москву вызвать, да полк стрелецкий ему дать? – Михаил давно бы так сделал, да не хотел разрушать созданное Пожарским.
– Полк он, конечно, обучит, но будет тот полк хуже вершиловского, ведь с ним не будет Петра Дмитриевича, – развёл руками Бутурлин.
– И я так думаю, – покачал головой царь.
– Ещё дозволь, Государь, совет дать. Выбери из княжичей десяток пацанов лет семи и отправь на обучение в вершиловскую школу, а на следующий год снова. Так лет через двадцать у тебя, Великий Государь, будет сотня очень грамотных и всему наученных князей. Это же какая сила. Я, если позволишь, и своего сынка семилетнего, Егорку, когда в Уфу добираться буду, в Вершилово на попечение князя Пожарского оставлю.
– Молодец, Василий Матвеевич, как мне самому-то такая мысль в голову не пришла. Ведь я перед учёными иноземными книжками, по которым детишек в Вершилово учат, постоянно хвастаюсь, а они все говорят, что лучше учебников и не бывает. Только захотят ли князья да бояре с сыновьями расставаться? – Михаил вскочил с кресла и заходил по горнице.
– Тут надо схитрить, Государь, сделать это как награду для самых лучших, тогда и остальные захотят, – засмеялся воевода.
– И тут ты прав князь, вот ведь здорово, что ты мне всё это сказал, шубу тебе с царского плеча за это полагается. Эй, Фёдор, – позвал он дьяка, – Неси шубу, будем воеводу награждать, за мысли государственные.
Событие шестьдесят первое
Пётр Дмитриевич Пожарский только что пришёл с торжественных похорон воинов погибших в войне с Речью Посполитою. Всех их привезли хоронить в Вершилово. Может это и не по-христиански месяцами не придавать тело земле, но Пётр так решил. Пусть будет в Вершилово братская могила и родственникам будет, куда сходить поплакать и цветы возложить. Если не считать погибших в сотне Кострова, которых было больше всего, то не так и много человек будет лежать в первой братской могиле. Погибло двое французов, девять человек недосчитались рейтары Шварцкопфа, семеро погибло сразу и к ним, потом добавилось двое из тяжелораненых, двое умерло в сотне Малинина и трое у Шустова и один из десятка Бебезяка, всего семнадцать человек. Из них четверо умерли от ран уже в дороге.
Нужно было срочно изобретать антисептики и попытаться создать пенициллин. Йод можно и нужно получать из водорослей, только вот моря под боком нет. Пётр записал уже давно про водоросли себе в записную книжку, но дальше записи пока дело не продвинулось.
Отец Матвей отпел воинов павших за Родину и все собравшиеся переместились в другой конец кладбища, где состоялось открытие памятника Кузьме Минину. Ещё летом, с дозволения патриарха, Пётр эксгумировал останки организатора второго ополчения, что был захоронен на правом берегу Оки на погосте приходской церкви Похвалы Пресвятой Богородицы в Нижнем Новгороде, и перенёс их в Вершилово, а всем художникам поставил задачу нарисовать эскизы к памятнику. Оказалось, что портрета гражданина Минина не существует. Пришлось изобретать «фоторобот». Пётр взял несколько учеников Рубенса и проехался с ними по тем, кто Кузьму Минина помнил. Со слов пытались нарисовать портрет. Потом показывали эти портреты другим и спрашивали, похож ли. В результате получили рисунок в простом карандаше, который все уверенно опознавали, как «ну, вылитый Кузьма». К тому моменту и эскиз памятника Пётр утвердил. Минин стоял с широко разведёнными руками ладонями вверх, и как бы предлагал узревшему, встать за землю эту, защитить её.
Оба эскиза отдали резчикам по дереву и те сделали трёхметровую модель. Литейщики пусть и со второго раза отлили памятник и монумент в виде камня, на который памятник и установили. И вот сейчас, наконец, спустя без малого год, состоялось открытие. Собравшиеся люди Кузьму Минина в большинстве своём не знали. Большая часть вообще была из иностранцев, но страна должна знать и помнить своих героев, а если Минин не герой, то кто тогда. Пётр даже салют из мушкетов организовал. Жаль, нет труб и военного оркестра.
Всё это происходило утром, а после обеда у Пожарского было намечено не менее важное мероприятие. Он беседовал с новым управляющим. Этим «управляющим» был старший сын Коровина Силантий. Было ему целых двадцать лет, и он уже давненько помогал отцу. Население Вершилова перевалило за восемь тысяч, и управиться в одиночку с этим огромным по меркам начала семнадцатого века поселением было, конечно, невозможно. Вот мэр Коровин сына и использовал для разных не самых важных дел.
Теперь же дело было не просто важное, но и очень сложное. Царь батюшка внял советам младшего Пожарского и вновь обретённые русские земли ни кому в вотчины не раздавались, за одним небольшим исключение. Пять деревенек было отписано Петру Дмитриевичу Пожарскому. Второй совет, по отмене всех налогов и податей на этих землях на два года, Государь также одобрил.
Силантий Коровин должен был разобраться со всеми деревеньками доставшимися Петру в Смоленской губернии. Две деревни было в приданом Марии Владимировны Долгорукой, теперь Пожарской. Пять деревень по соседству подарил Петру на свадьбу Михаил Фёдорович и вот ещё пять пожаловал сейчас за победу над ляхами. Итого набралось двенадцать деревень, хоть и не сильно удалённых друг от друга, но и не так компактно размещённых, как в Пурецкой волости.
Пожарский отправлял с Силантием двадцать стрельцов, по десятку из сотен Малинина и Шустова. Они должны были пробыть с новым управляющим шесть месяцев, а потом при необходимости их сменят двадцать других стрельцов. Отправлять под Смоленск сейчас воинов на постоянное место жительства не было необходимости. Кроме стрельцов с Коровиным младшим отправлялись, и пять молодых мастеров. Они тоже были сыновьями вершиловских старожилов. Ребята должны были организовать в новых вотчинах Пожарского производство кирпича и черепицы, а также найти местных мастеров и научить их строить дома и печи, как в Вершилово.
Силантию князь поставил следующую задачу. Всем крестьянам построить дома с банями и подворьем по установленному в Пурецкой волости образцу, купить коров и лошадей, чтобы у каждой семьи было по две, и купить коз, чтоб не меньше пяти получалось на семью. Кроме того ему нужно было определиться и при необходимости отделить взрослых сыновей от отцов, построив тем дома и обеспечив скотиной.
– Только смотри, Силантий, не переусердствуй, а то получится, что старики без поддержки и кормильцев останутся, – напутствовал Коровина Пожарский, – Вот, если сыновей несколько, тогда другое дело, да и то если сами желание выскажут.
Поручений новому управляющему Пётр наговорил уже на воз и маленькую тележку. Нужно и научить крестьян пользоваться косой и выделить каждой семье семена злаков, что подготовили для них в Вершилово помощники Полуярова и самое главное, объяснить людям, а потом и организовать переборку семян для последующей посадки. А то ведь через несколько лет опять сплошной овсюг сеять будут и от спорыньи умирать.
Больше всего Пётр боялся Юрьева дня. Увидят соседские крестьяне как в вотчинах Пожарского стали жить крепостные и повалят массово к доброму барину. А принимать нельзя, так ведь и вся губерния захочет оказаться у Пожарского. Просто так отказывать тоже нельзя, может и до крестьянского восстания дело дойти.
– Корми «завтраками», – напутствовал Силантия князь, – обещай помочь с семенами, но если уж некуда деваться, то бывшим хозяевам потом деньги заплати, с соседями сориться не след. И ещё посмотри, может нужно купить несколько соседних деревенек и переселить всех моих крестьян ближе друг к другу, чтобы и тебе самому не мотаться по всей губернии. Если дело в количестве земли, то весточку дай, попробую у Государя добыть немного землицы. Ну и имей в виду, что через пару лет я хочу там стекольный заводик, построить, который будет листовое стекло делать, пока же для новых домов стекло с собой возьмёте. Если не хватит, то тоже сразу письмо вышли. С собой возьмёшь из расчёта на сто пятьдесят домов, думаю, на первое время хватит, но вдруг там деревеньки больше чем у нас.
Кроме всего прочего вёз молодой Коровин и учебники для первого класса. Ему нужно будет построить школы или школу, если удастся собрать все семейства более компактно. А ещё посмотреть, что там с церквями и священниками, грамотные ли они. Одним словом, дел у нового управляющего была уйма. Пётр опасался за Силантия, справится ли. Только вот других кандидатур не было. Где же взять менеджеров в начале семнадцатого века? Только и остаётся, что самому воспитывать. Ничего, не на Луну ведь уезжает.
Событие шестьдесят второе
Иоганн Кеплер выдавал приёмную дочь Джемму замуж. Девушка за время пребывания в Вершилово повзрослела и больше не напоминала голенастого подростка, а напоминала Иоганну его первую жену Барбару, свою мать. Барбары давно уже не было. Она умерла, оставив Кеплеру двоих детей и свою дочь от первого брака. Иоганн всех детей любил одинаково и Джемма исключением не являлась. В Вершилово он перебрался с пятью детьми, двоих уже родила Сусанна, его вторая жена, а сейчас, год назад, она родила и третьего ребёнка, мальчика Симона. Вот во всех шестерых детях астроном души и не чаял.
Когда два года назад ученик Рубенса голландец Антуан ван Вейк стал ухаживать за Джеммой, Кеплер только порадовался за девочку. Всё шло к свадьбе и бойкая девушка даже притащила жениха к управляющему Онисиму Петровичу Зотову и попросила у того срочно построить им с Антуаном терем. Зотов потом нашёл время и посетил семейство Кеплеров, чтобы переговорить с Иоганном и Сусанной. Не нужно ли чего для свадьбы, и на самом ли деле молодой паре нужен терем, может, пока нет детей, те смогут пожить годик в обычном доме? Зачем двоим семикомнатные хоромы? Но когда до назначенного времени свадьбы оставалось всего пару недель молодые люди разругались. Через месяц, так и не сыграв свадьбу, они вроде бы помирились и вновь заговорили о браке, но затем снова разругались и на этот раз окончательно.
Всё дело, по мнению Иоганна, не стоило и выеденного яйца. Ну, рисует Антуан с натуры обнажённых женщин, так у него работа такая. Для этих целей Рубенс из Голландии и натурщиц привёз. Но нет, Джемма взревновала парня, и всё закончилось печально. Характер у девочки был в мать. Барбара тоже была решительная натура и если что в голову себе вбивала, то стояла на своём насмерть. Вот и тогда, Джемма порвала с художником и отправилась к Зотову, чтобы отменить заказ на терем. Онисим Петрович девочке посочувствовал и, решив видимо переубедить упрямицу, повёл её осматривать почти готовый терем.
Зотов рассказывал потом Кеплеру, что осматривая детскую, Джемма расплакалась, и Онисиму Петровичу пришлось её долго утешать. И вот теперь Джемма выходит замуж за Зотова. Кеплер только порадовался новому выбору приёмной дочери. Зотов был на голову выше голландского художника и на столько же умнее. Он являлся, по сути, вторым человеком в Вершилово и это что-то да значило. И это был не зелёный парнишка, а взрослый серьёзный человек, к тому же ещё и не старый, Онисиму Петровичу только стукнуло в этом году тридцать. Самое интересное, что строптивая Джемма согласилась перейти в православную веру и венчаться у отца Матвея. Ну, что ж, совет да любовь.
Сам Иоганн в приготовлении к свадьбе никакого участия не принимал, ну разве что сходил на примерку нового платья для Сусанны и заодно уж и для себя. Кеплер был страшно занят. Пётр Пожарский навыдавал ему столько заданий, что и четверым за десять лет не справиться. А их с Яковом Барчем всего двое. Верный помощник, отправившийся за Кеплером в неведомую Московию, продолжал работать вместе с Иоганном. Вот сейчас вдвоём они и заканчивали свою часть учебника по физике. Точнее они её закончили и готовили к печати. На несколько десятков страниц ушло почти два года. Глава, порученная Кеплеру Пожарским, называлась «Газы».
Тогда, весной 1920 года, князь рассказал Кеплеру и Барчу всё, что сам запомнил о газах, прочитав книги атлантов. И это был шок для учёных. Они не подозревали и о десятой части тех знаний, что почти забыл этот странный юноша. Понятие «энергия» и «работа», да один только паровой двигатель чего стоит. Всё было внове. Потом появился французский доктор Жан Рэ и изготовил первый спиртовой термометр, где за ноль взято замерзание воды, а за сто градусов её кипение. Кеплер вывел несколько уравнений зависимости состояния газов от температуры. Они с Яковом Барчем с помощью Симона Стивена и Вильгельма Шиккарда даже построили небольшую действующую модель «паровика».
А ведь параллельно написанию главы про газы Иоганн занимался и спектрами различных веществ. Он уже составил каталог на почти четыре десятка элементов. Это оказалось ничуть не легче, чем построить паровой двигатель. Оказывается, в природе вообще отсутствуют чистые вещества, и выделить из мешанины чёрных линий в спектре нагреваемого вещества какой-то один элемент практически невозможно. Если бы не помощь Пожарского, то Кеплер бы и не справился с этой задачей. Первыми элементами в каталоге значились водород и кислород, полученные в довольно чистом виде после неоднократной дистилляции воды и сравнения спектров с линиями, образующимися при сгорании чистого спирта. И даже на эти два элемента ушло больше месяца. Потом было железо и вездесущий кремний. Намучились со свинцом и оловом, которые никак не хотели разделяться. Теперь же в каталоге есть даже гелий, который, по словам Пожарского, присутствует только на Солнце.
Что ж, сейчас, после того, как глава в учебнике физики написана, можно будет вплотную заняться поисками и определениями других элементов. Пётр Дмитриевич недавно принёс список из почти двух десятков элементов, которые не вошли пока в каталог Кеплера и даже несколько указаний в каких природных веществах их можно будет отыскать. Почти все они были металлами. Неужели в мире так много металлов. Интересно, а как эти металлы выглядят в чистом виде? Вот, хоть присутствующий в глине алюминий.
Событие шестьдесят третье
Умер один из учеников Рубенса. Звали юношу Патрик Тенирс. Так получилось, что всю болезнь и последующую смерть Пётр Пожарский находился рядом. В больнице, что пристроили отдельным крылом к роддому, умирал Патрик, а в палате самого роддома лежала Мария Пожарская. Она неудачно оступилась на лестнице и упала. Княгиню сразу подхватили и на руках донесли до больницы. Доктор Антуан ван дер Бодль Марию осмотрел, потом её осмотрели травницы и акушерка и все сошлись во мнении, что ничего страшного, ребёнок цел, а синяки на коленке и локте через неделю исчезнут. Тем не менее, княгиню решили несколько дней подержать в одной из палат роддома, так, на всякий случай, чтобы была под присмотром врачей.
Пётр примчался в больницу, как только узнал о несчастном случае. К тому времени вердикт врачей уже был вынесен и Пожарский успокоился. Мария уснула, и Пётр, плюнув на сотни срочных дел, решил посидеть у её кровати, успокаивая себя и княгиню. В это время в больницу и доставили кричавшего благим матом Патрика. Князь решил сходить посмотреть, что там случилось.
– У него заворот кишок, – пояснил Генрих Тамм, дежурящий сегодня в больнице.
Петра словно пыльным мешком по голове из-за угла ударили.
– Положите больного на правый бок, – распорядился он.
Генрих повернул юношу.
– Тянет в боку? – спросил Пожарский у художника.
– Тянет, – выдохнул Тенирс и снова завыл.
– У него приступ аппендицита. Потом будет перитонит, и он умрёт, – сообщил он доктору.
– И что же делать? – поинтересовался немецкий врач, услышавший несколько совершенно незнакомых ему названий болезней.
– Сейчас ничего, но когда он умрёт, все до единого доктора нужны мне здесь, – сообщил растерянному немцу Пётр и ушёл к жене.
Патрик умер в муках через неделю. Пётр даже жену из больницы забрал и сам там больше не появлялся, чтобы не слышать криков несчастного. А что он мог поделать? Афанасий Иванович Афанасьев хирургом не был. Ему самому делали операцию по удалению аппендикса, и он приблизительно знал, где он находится, но как выглядит и как его удалять, понятия не имел. Можно было, конечно располосовать нечастного художника и попытаться операцию сделать, но если больной умрёт на операционном столе, то это подорвёт веру докторов в успех таких операций. А хирург, который не верит в себя, это и не хирург вовсе.
Зато Патрик послужит делу выздоровления сотен человек. Это не первый приступ аппендицита в мире и не последний. Пока Тенирс мучился, Пётр готовился к операции. Он сделал операционный стол, тоже далеко не тривиальная задача. Нужны керосиновые лампы и система зеркал, там ведь нельзя, чтобы тень была. Нужно стол сделать определённой высоты. Нужно изготовить зажимы и скальпели. Нужна, наконец, вата, которой нет. Пётр всю неделю бегал, как угорелый, от одного мастера к другому. И заодно просвещал всех имеющихся в наличие докторов, в том числе и занимающихся сейчас другими делами, того же Жана Рэ, например.
