Анастасия Зарецкая
Когда-нибудь никогда
И, оставив все хитрости позади, спросила прямо:
– Почему Милана живет здесь?
– Это было наше обоюдное решение.
– Почему ты не сообщил об этом раньше?
– Это каким-то образом поменяло бы твою жизнь?
– Я знаю, что вы давно знакомы. Так почему только сейчас? Потому что нет меня?
– Потому что нет тебя, – согласился отец. И прежде, чем тихо-тихо закрыть за собой дверь, заметил: – В следующий раз, когда будешь утверждать, что вопросов у тебя не осталось, хорошо подумай.
Неделя обещала быть сложной.
Но, хотя ничто мне не мешало прямо сейчас уехать обратно на вокзал, просидеть там от нескольких часов до суток и вернуться в общежитие, никуда возвращаться я не собиралась.
Отец верно сказал – моя квартира тоже.
На целую одну треть…
Сначала я не хотела принимать радушное приглашение Миланы. Я не была голодна (хотя не ела почти сутки), зато была расстроена. И мне было боязно увидеть рядом Милану и отца. А вдруг между ними действительно есть эмоциональная привязка? А я обязательно ее разгляжу, я стала гораздо лучше разбираться в человеческих чувствах. Мне ведь в таком случае будет еще больнее – видеть, что отец может что-то чувствовать после всего того равнодушия, что я испытала на себе.
Но, тем не менее, я пошла.
Весной мне исполнится девятнадцать. Период подростковых бунтов уже прошел. И теперь я изо всех сил стараюсь не отпускать взгляд, а смотреть в ответ.
Отец сидел лицом к окну, – он сидел так всегда, когда нам везло есть вместе. Милана – напротив отца, на том месте, которое обычно занимала я.
Я села сбоку.
И даже порадовалась, что напротив нет того, кто разглядывал бы меня в упор.
Как оказалось, Милана умела вполне неплохо (и при этом очень быстро) готовить. Пока я пыталась согреться и вытащить что-то из отца, Милана успела приготовить панкейки. Они стояли в центре стола, покрытые медом, а я все пыталась вспомнить, когда в последний раз видела на этом столе домашнюю еду сложнее супчиков, состоящих из всех продуктов, что только есть в холодильнике, и каш со всеми видами тушенки и бобовых.
Вот только есть никто не ел.
И говорить никто не говорил.
Передо мной остывала чашка кофе с молоком, а я уже тысячу лет не пила кофе с молоком. И даже когда жила здесь. Молоко портилось слишком быстро для того, чтобы я успела его выпивать, а перспектива выкидывать наполовину полные коробки меня не радовала.
Я все же взяла чашку в руки и сделала глоток.
Оказалось к тому же, что в кофе добавлен сироп – кажется, кленовый. Он предавал кофе вкус теплой осени, и я отпила еще немного.
Тогда встрепенулась Милана.
Она широко улыбнулась – ровный ряд белых зубов, будто и вправду лисичий – и произнесла:
– Думаю, мы неправильно начали наше знакомство. Давай попробуем заново. Итак, мое имя – Ильченко Милана, мне тридцать шесть лет. Я родилась в Москве, там же когда-то успела поработать в следственном комитете черномагического ковена. Впрочем, начальство там специфическое, мы не сошлись во мнениях, поэтому в двадцать семь лет, когда меня пригласили во Францию, я согласилась поработать в этой чудесной стране, в одном небольшом городке, навряд ли ты его знаешь. Застряла почти на пять лет. Но потом я понадобилась здесь, на одном веселом задании по поимке преступника, – так мы и познакомились с твоим отцом, он тоже входил в нашу группу.
По всему выходило, что с отцом эта Милана знакома около двух лет.
Матушка рассказывала, что они с отцом знакомы с самого детства, благодаря родителям. Если даже такая крепкая связь в конце концов разрушилась, что уж говорить о связи с Миланой, сравнительно краткосрочной?
Ильченко Милана. Не помню, чтобы прежде я слышала это имя. А даже если и слышала, успела забыть.
– Теперь твоя очередь рассказывать о себе, – заметила Милана. Специальной лопаткой она отделила пару панкейков на отдельное блюдце, отрезала небольшой кусок и аккуратно положила его в рот.
Я качнула головой и хмыкнула.
– Для этого мне нужно знать, что обо мне уже известно.
– Совсем немногое, – призналась Милана. – Алексей сказал, что ты сама расскажешь то, что посчитаешь нужным. Поэтому мне известны только некоторые общие факты.
– Про Янтарную, например?
На мгновение в ее глазах застыло напряжение, но потом Милана все же призналась:
– Про нее в том числе.
А отец продолжал молчать, как будто его здесь и вовсе не было. Но я чувствовала, что определенный интерес он проявляет. Ждет, что же я скажу. А я люблю говорить то, чего отец вовсе не ожидает.
– Тогда я даже не знаю, чем вас удивить, – заметила я. – Учусь на химика. Все.
– Почему именно на химика?
– Мечта. Преобразовавшаяся, – я отпила еще кофе.
– У тебя много друзей?
– Даже сосчитать трудно. – Милана явно мне не поверила, и тогда я продолжила: – Вы правда считаете, что у ведьмы, решивший посвятить свою жизнь колдовству, могут быть друзья? Или любовь, например?
Я покосилась на отца.
Чего я точно не ожидала, так это того, что любовь может быть у него.
– Да, я правда так считаю, – согласилась Милана. – Жизнь не может состоять из чего-то одного. Даже если это призвание всей твоей жизни. Жизнь – калейдоскоп из множества разноцветных стекол. И если стекло колдовства в нем самое большое, это не значит, что оно затмевает все.
– Но так и есть, – заметила я.
– Что думаешь, Алексей? – Милана решила вовлечь его в разговор силой. – Можешь ли одно затмить все?
Отец, в отличие от меня, даже кофе не пил.
Он пожал плечами:
– Мне нравится рвение Яны в постижении колдовства. Раньше за ней такого не наблюдалось.
– До Янтарной? – я вскинула голову.
– Так. Мы обойдемся без ссор, – встряла Милана. Я, кажется, впервые видела, как кто-то смеет идти против моего отца. Кроме меня, конечно. – Хорошо. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. У тебя ведь каникулы, Яна. Как планируешь их провести?
– Совсем скоро я отсюда уйду.
– На прогулку?
Я нехотя кивнула.
– Чудесная идея! Прежде чем перебраться сюда, я заскочила в Москву, к матери. У нас с ней натянутые отношения… были. До сих пор удивлена, что успела с ней повидаться. Несмотря ни на что, это же мать… И знаешь, несмотря на горящие сроки, я целые сутки просто гуляла по улице, а там было столько когда-то хорошо знакомых мест, успевших позабыться… Думаю, ты меня понимаешь.
– Про мою мать вам наверняка тоже должно быть известно.
Милана закусила губу, спохватившись. Но тут же поспешила заметить:
– Насколько мне известно, у твоей матери были определенные причины.
– О да, – я поставила чашку на стол, и она громко ударилась о стеклянную поверхность. Мне кажется, или сегодня я создаю слишком много шума? – Любовь к мужчине. Стеклышко в калейдоскопе, которое затмило собой все остальные. Чудесная причина. – Я поднялась из-за стола, поставила чашку в раковину. – Если что-то останется, можете оставить. Хотя, знаете, не нужно. Сейчас я не голодна.
И уже почти развернулась, чтобы уйти, но в спину мне полетело отцовское:
– В этой квартире нет прислуги. Убери за собой посуду.
Я развернулась.
Милана хотела что-то возразить, но отец остановил ее взмахом руки.
Я отвернулась.
К черту бы такую любовь.
Чашку я отмывала тщательно, чтобы на ней, не дай Всевышняя, не осталось какого-либо пятна. И все это время пыталась понять, за что же заслужила такое отношение отца.
Но так и не дошла до истины.
Я, кажется, никогда этого не узнаю. Когда-то мне казалось, что в чем-то отца я даже понимаю, но с каждым годом пропасть, отдаляющая меня от отца, становится все шире, опаснее, смертоноснее.
Ни черта я не понимаю.
За окном все ещё простиралось утро, и я решила немного полежать – слишком рано появляться на улице не хотелось. Тем более, в такой ужасный мороз. Не убирая покрывала, я легла в угол кровати и прижала к себе колени. Обняв саму себя, на мгновение прикрыла глаза.
В поездах жутко неудобно спать. Тем более в морозы. От окна во всю мощь дул холодный ветер, пассажиры постоянно задевали меня за ноги, поэтому, собственно, порядочно поспать этой ночью мне не удалось.
Беспокойная ночь дала о себе знать.
И я отключилась.
Мгновенно погрузилась в темноту.
Каждый день этих пяти месяцев я слишком уставала, чтобы видеть эти сны, вот и сейчас знала – мне ничего не присниться. Может быть, и никогда больше.
***
Мои чудесные часы, вместе с которыми я когда-то встречала рассвет, показывали приближение трех дня. Едва осознав этот факт, я подскочила. Чудесно полежала. Сказать нечего. Голова раскалывается.... Не хватает только заболеть.
Встав, я потянулась. Подошла к двери и прислушалась. Тихо. Может быть, Милана и отец сидят в кабинете? Дописывают отчеты?
Постояв ещё немного, я все же открыла дверь. Все ещё тихо. Дошла до кухни – там осталась тарелка с тремя панкейками. Прогулялась до ритуальной комнаты, которая перестала уже быть ритуальной, и до кабинета отца, который (надеюсь) до сих пор оставался кабинетом отца.
Никого не было.
Конечно.
Понедельник.
Если я посмела отдыхать, это не значит, что смеют отдыхать все остальные. Возможно, отец отправился на очередное задание – я точно знала, что четкого графика у него нет, если он не появился за пять месяцев, конечно. Милану, быть может, отец захватил с собой. Или у нее появились какие-то другие дела.
Тем не менее, нужно уходить как можно скорее. Пока они не успели вернуться. И не пришлось вести очередные философские беседы.
Калейдоскоп. Придумала же.
Я бы скорее сказала, что моя жизнь – сплошное черное полотно.
А ведь когда-то – и не то чтобы слишком давно – моя жизнь и правда напоминала нечто цветное, состоящее из лоскутков всех оттенков. Когда рядом еще был Влад. Когда я творила всякие глупости и вызывала всяких демонов. Когда мы с Яром прятались в поле иван-чая. Когда я узнала о существовании Янтарной. И придумала себе, что влюбилась в ее помощника.
Но сейчас даже эти воспоминания приносят боль.
Только тьма.
И если на горизонте вдруг появится солнечный луч, тьма его поглотит.
Быть может, мне бы даже хотелось жить прошлым. Многие умеют. Но я – нет. Чем больше я вспоминаю о счастливых моментах, которые подарила мне жизнь, тем тоскливее мне становится от того, что они больше не повторятся.
Панкейки я все-таки доела.
И даже помыла за собой тарелку.
Освободила рюкзак от того небольшого количества вещей, что привезла с собой. Теперь внутри остались только кошелек и паспорт. На всякий случай.
Расчесавшись и подкрасившись (хотя я чудесно знала, что на морозе у меня слезятся глаза, и макияж долго не проживет), я оделась так тепло, как только сумела придумать. И покинула квартиру, закрыв ее собственным экземпляром ключей.
Вполне может случиться так, что открывать ее будет снова Милана.
Раз уж они живут здесь вдвоем, наверняка квартира пустует реже, чем мне хотелось бы. Более того, отец наверняка проводит в ней значительную часть нерабочего времени. Теперь ведь ему не скучно. Раньше-то в квартире на постоянной основе находилась лишь я, а со мной и поговорить не о чем. Теперь там есть Милана, вполне симпатичная, если быть объективными, умеющая готовить и неплохо разбирающаяся в принципах черной магии – иначе в следственным комитет ее не взяли бы. А вместе с Миланой есть смысл возвращаться.
Милана-то наверняка не разочаровывает моего отца.
Это же не я, в конце концов.
Кажется, за то время, пока я отсыпалась, на улице успело потеплеть, хоть и немного. Светило дурное солнце, хотя больше всего мне сейчас хотелось видеть пасмурную погоду. Радовало только то, что приближается вечер. И, быть может, небо начнет темнеть ещё до того, как я вернусь в квартиру.
Всего неделя.
Но я вдруг с тоской, внезапно вспыхнувшей в моем сердце, подумала, как хорошо было бы жить здесь всегда, всю мою никчемную жизнь. А с моей любовью влипать в неприятности навряд ли эта жизнь будет особенно продолжительной.
Я не знала, куда идти, и все-таки пошла. Стоять на месте было холодно, мороз пробирался под куртку.
Все поменялось, потому что поменялась я.
И осталось прежним, потому что, как бы мне этого не хотелось, все чувства, что я испытала за восемнадцать лет жизни здесь, продолжали гореть внутри.
Я помнила каждый дом, мимо которого шла, каждое дерево, и даже лица казались мне знакомыми, хотя круговорот людей действительно бесконечен.
Вот рядом с этим заборчиком мы стояли с матушкой. Мне было восемь, я шла во второй класс, но туфельки – очень красивые туфельки – оказались совершенно неудобными. И матушке пришлось бежать в квартиру, чтобы принести мне сменную обувь. Сама я дойти, кажется, не могла.
Вот в этом доме жила девчонка, с которой я постоянно играла в детском саду. Потом мы разошлись по разным школам, и в итоге я забыла, как она выглядит. Но дом помню. Он красивый, этот дом, окрашен желтым и зеленым, точно лето, хотя краска успела изрядно облезть.
Вот на этом пешеходном переходе я впервые села на мотоцикл к Владу. В тот день тоже приближался февраль, к слову. Правда, тот февраль выдался теплым – весна приближалась изо всех сил. Владу в декабре исполнилось шестнадцать, а мне весной должно было только пятнадцать стукнуть, и я долго убеждала его в том, что маловата для всех этих мотоциклов. Но Влад уже в то время был невероятно нудным, поэтому прокатиться я все-таки согласилась. И мне даже понравилось.
Четыре года прошло.
Но ума так и не прибавилось.
Как же так получилось, что все это ушло в небытие? Почему детство не длится вечно? Почему шестилетняя дружба может завершиться так глупо?..
А ведь дом Влада совсем рядом. Не зря же мы тогда встретились возле этого самого пешеходного. Он был нейтральной зоной, одинаково отдаленной от дома Влада и от моего, чтобы мы не спорили, кто за кем придет. И если пройти ещё немного…
Подростковые воспоминания оказались слишком сильными, и я пошла.
Почему-то во времена нашей дружбы Влад всегда угадывал, когда я рядом. Может быть, таким образом работала его черномагическая интуиция, – но очень часто, когда я оказывалась поблизости от его дома, Влад тоже оказывался рядом с ним (а не в нем). Иногда я от него пряталась, но иногда не успевала – Влад меня замечал. Приходилось подходить и здороваться.
Поэтому я старалась обходить дом Влада за километр.
Но сейчас я стояла на его углу, совсем рядом, и смотрела наверх, туда, где должно располагаться окно комнаты моего бывшего друга. Вот только никак не могла заметить это окно, отличить от остальных. Я помнила этаж (восьмой), но забыла точное расположение квартиры, цвет штор, ещё какие-нибудь отличительные особенности.
Да и, к тому же, я была в гостях у Влада всего несколько раз.
Давно.
Последний раз случился тогда, когда Влад высказал мне все, что думает, а я высказалась в ответ, и наши пути разошлись. Вполне справедливо. Если мы так друг друга ненавидим, зачем же издеваться над собственными душами?..
Но почему же так больно?
Были одни люди, стали другие, а потом и они исчезнут, и ещё одни. Это бесконечный поток. Зачем вообще к кому-то привязываться, если в итоге ваши пути разойдутся? И останется только вот так стоять и смотреть. Но ничего не видеть.
А вдруг это мое предназначение – наблюдать за тем, как живут другие, раз у самой меня жить толком не получается? Порой примерять на себя разные роли, но так и не поучаствовать в настоящей игре? Придумать себе сказку, да так и жить? Существовать, если точнее?..
– Третье, если смотреть с этого края, – прозвучал голос за моей спиной.
И я, конечно же, его узнала.
Неудивительно. Черномагическая интуиция всегда чудесно работает. А вот моя внимательность в этот раз дала сбой. Быть может, и потому, что голова до сих пор немного побаливает.
– Спасибо.
Шторы на окне оказались фиолетовыми.
Точно.
Влад в один шаг оказался передо мной, и мне даже голову поднимать не пришлось – и без того смотрела вверх. Он попытался заглянуть в мои глаза своими, темно-серыми, но я успела отвернуться. Тогда Влад спросил:
– Ты вернулась?
Как будто за те почти полтора года, что я видела Влада лишь издалека (или не видела вовсе) он совсем не изменился – передо мной было все то же лицо, бледная кожа, выглядывающие из-под шапки темные волосы.
И ни тени улыбки на губах. Впрочем, я тоже не улыбалась.
– На неделю.
– Мне говорили, что ты учишься в другом городе.
Наши взгляды наконец пересеклись. И Влад отчего-то вздрогнул. Я заметила:
– Зато мне про тебя ничего не говорили.
– Я отчислился, – признался он. – Ещё год назад. Колдовство начало занимать слишком много времени. Пришлось выбирать. Правда, все чаще начинаю жалеть.
– Печально. С другой стороны, когда приходится совершать выбор, в любом случае приходится жалеть об упущенном.
– И ты жалеешь? – поинтересовался Влад. Почему-то очень тихо.
– И я.
Я смотрела на Влада – и не могла поверить своим глазам. Слушала, отвечала, – но мне все время казалось, что это фантом, призрак, что он вот-вот растворится, и я останусь одна.
Все было так просто.
Мы стояли друг напротив друга и разговаривали, как в прежние времена. Словно и не было ссор, недомолвок, полутора лет молчания.
Но всему должен быть конец, и я решила, что сейчас самое время завершить эту глупость. Развернулась… А потом он позвал:
– Яна.
И в одном только моем имени, таком коротком и простом, было гораздо больше чувств, чем во всей нашей беседе до этого.
– Влад, – отозвалась я.
Мы снова пересеклись глазами, и Влад отвернулся первым.
– Тебе не холодно?
И будто спрашивал не о моем теле, а о моей душе.
– Ничуть, – бросила я гордо. На самом деле, какие-то две минуты на месте уже заставили меня дрожать. Леденели губы и пальцы рук, но я надеялась, что Влад этого не заметит.
Как оказалось, зря.
– Обманывать ты никогда не умела…
Он вынул руку из кармана – длинные пальцы, не прикрытые никакими перчатками – и потянулся к моему лицу, кажется, желая что-то поправить. Но я предусмотрительно шагнула назад.
Не стоит меня касаться.
– Не переживай. Сейчас я пойду дальше и на ходу согреюсь. Так что, пожалуй, прекращай меня задерживать, и…
Я хотела добавить нечто вроде «Надеюсь, больше мы не увидимся», но Влад, который сам всегда учил меня хорошим манерам, успел перебить:
– Я хотел пригласить себя в гости. Мама в последнее время часто о тебе спрашивает. А сейчас она дома. Заодно согреешься. Зачем вообще выходить на улицу в такую погоду?
Тыкать Влада в то, что он в такую погоду сам почему-то находится вне дома, я не стала. Но над приглашением задумалась. Общаться с Владом мне совсем не хотелось, но его мама всегда проявляла ко мне необычайную доброту. А ее я эти полтора года не видела вовсе, даже издалека.
Только если это не очередная уловка Влада.
С другой стороны, зачем ему насильно звать меня к себе в гости? Он сам предельно ясно заявил, что не хочет иметь со мной ничего общего. А вот мамины желания старается учитывать.
Сын он хороший. Мне так всегда казалось, с первой нашей встречи. Если он даже к моему отцу относится с большим уважением, чем я сама.
– А тебе не будет противно находиться со мной в одном помещении?
– Почему мне должно быть противно?
Я склонила голову. Скользнула взглядом за спину Влада. Белый снег, вереницы домов. Дети. После обеда они все-таки начали появляться на улице, несмотря на холод. И по ним так сразу не скажешь, что они страдают от чересчур пониженной температуры.
– А подружка не будет ревновать? – все никак не могла успокоиться я.
Влад хмыкнул.
– Понял. Ты хочешь меня добить.
– Я всегда могу уйти…
– Мама будет рада, если ты останешься, – он чуть помолчал и только потом добавил: – И я.
Подул холодный ветер, я задрожала ещё сильнее. Вновь покосилась на Влада. Он неотрывно смотрел на меня. Наконец я решилась (в конце концов, нужно же мне было окончательно попрощаться с чудесной мамой Влада – уж она ни в чем не была передо мной виновата):
– Только ради Татьяны Валерьевны.
– Пусть так.
Идеально чистый подъезд, бесшумный лифт, белые лампы.
Я успела упустить те несколько мгновений, пока мы поднимались до квартиры Влада. Очнулась лишь тогда, когда Влад звенел в дверной звонок. За дверью послышались тихие шаги. Сверкнул дверной глазок, раздалось удивленное: «Влад? Ты не один?». И дверь распахнулась.
На Татьяне Валерьевне были клетчатые брюки, теплый домашний свитер и, кажется, та же самая жемчужная нить на шее, которую я видела при последней нашей встрече. Опрятная укладка светлых волос. Серые глаза, как у Влада, и отходящие от них лучики морщинок.
– Здравствуйте, Татьяна Валерьевна, – произнесла я, только сейчас осознавая всю глупость происходящего.
– Яна! – воскликнула она, сразу меня узнав. – Добрый день, дорогая! Так давно не виделись… Проходи скорее, не стой за порогом. Я очень по тебе соскучилась. Влад, и как ты ее нашел? Вы наконец-то помирились?
– Мы не ссорились, мама, – отозвался Влад устало.
– Конечно, сын, – она нахмурилась. – Но, тем не менее, я не видела Яну полтора года. И ты даже не передал ей цветы на день рождения. А у Яны скоро новый.
Я посмотрела на Влада и только сейчас осознала, что в декабре ему исполнилось двадцать лет. Подумать только! До сих пор помню то время, когда поздравляла его с тринадцатилетием. Было это спустя несколько месяцев после нашего знакомства. Тогда он ещё не был таким высоким – и таким жестоким.
А ведь я не поздравила его с юбилеем.
Когда-то, еще лет в шестнадцать, я думала, что его двадцатилетие мы встретим вместе. И я наговорю Владу тьму всяких гадостей, а он будет скрипеть зубами, но все же благодарить меня. Скажу, какой он теперь старый, раз ему идет аж третий десяток, и что скоро из него посыплется песок, пожелаю крепкой памяти и здоровой спины.
И вот, пожалуйста.
Когда Владу исполнялось двадцать, я была в тысяче километров от него.
Впрочем, когда исполнялось восемнадцать мне, совсем никто меня не поздравил, даже письменно. И уж тем более никакого букета я не получила. Несмотря ни на что, это было обидно.
– Спасибо, что помните, – отозвалась я искреннее.
– Снимай куртку и пойдем пить чай, – Татьяна Валерьевна кивнула и скрылась на кухне.
Влад молча раздевался рядом, и я произнесла, быстро взглянув на него:
– С прошедшим юбилеем.
– И тебя, – ответил он тихо, – с совершеннолетием. – А потом добавил: – Когда-то я думал, что мы встретим его вместе.
– Юбилей или совершеннолетие?
– И то, и другое.
– И я.
Он поднял на меня глаза:
– Правда?
А я холодно ухмыльнулась – что мне ещё оставалось? Было время, когда я была уверена, что мама и совсем взрослая я будем сидеть на нашей кухоньке, пить чай и разговаривать обо всем на свете. А потом я познакомлю ее со своим молодым человеком, и что он обязательно будет таким же надежным и заботливым, как папа. И где это все?..
– Яна, расскажи мне что-нибудь интересное, – попросила Татьяна Валерьевна, когда мы оказались на кухне, предварительно помыв руки. Я не меньше минуты простояла, держа пальцы под горячей водой. – Как учеба, нравится? Не против травяного чая?
Я помотала головой из стороны в сторону. Из чайничка, в котором, кажется, спряталось лето (я различила несколько ромашек и ягоды смородины), Татьяна Валерьевна разлила чай по трем аккуратным чашечкам.
Она села сбоку, и мы с Владом оказались друг напротив друга. К счастью, стол был достаточно длинным. И смотрела я только на Татьяну Валерьевну.
– С учебой все хорошо, – ответила я. – Учусь на первом курсе, на химика, – и я назвала свой университет. – Химии меньше всего, в нас изо всех сил пытаются вбить высшую математику. Не самое интересное занятие, но, в принципе, постигаемое.
– Как человек, который в свое время окончил математический факультет, прекрасно тебя понимаю, – Татьяна Валерьевна рассмеялась. Надо же, а я совсем забыла об этом факте. Но, кажется, даже Влад говорил, что тяга к техническим наукам у него от матери… – А мой бросил. Сказал, что это не его. А ведь так все хвалили!.. Звонили мне из деканата, просили побеседовать. Говорили, талант…
– Мама, я все ещё здесь, – напомнил Влад.
– Ты не подумай, я не осуждаю, – Татьяна Валерьевна вздохнула. – Я принимаю это решение.
– Вы – хорошая мать, – заметила я осторожно.
Она кивнула, крутя чашку в руках.
Я сделала несколько глотков, и тепло разлилось по телу.
Душа наполнилась воспоминаниями.
Последнее настоящее лето было, когда мне исполнилось семнадцать. Когда я познакомилась с Яром и ещё не успела разойтись с Владом. Когда мы с отцом вместе ходили по лесу и разговаривали на равных. Полтора года назад мне казалось, что все светлое окончательно ушло, кануло в небытие, но сейчас это лето вспыхнуло где-то внутри.
– Так жаль, что вы поссорились, – продолжила Татьяна Валерьевна. – Я сотню раз говорила Владу, чтобы он с тобой помирился. Хотя бы попытался. Но каждый раз он пропускал мои просьбы мимо ушей…
Я быстро взглянула на Влада – даже поза его была напряженной.
– Мы не ссорились, Татьяна Валерьевна, – повторила я точь-в-точь те слова, что недавно произнес Влад.
– Как же, как же… – она покачала головой. – Знаю, что ты не хочешь выставлять его в плохом свете. Но если бы вы не ссорились… Мне совсем не понравилась девочка, которую он нашел, Вика…
– Мама, – вновь напомнил о себе Влад.
Мне тоже не нравилась Вика. Но разве меня кто-то спрашивал?
Атмосфера в комнате накалялась. А я не хотела создавать ссоры.
Я зацепилась взглядом за электронные часы и подумала, что время может стать неплохим оправданием. Время… Его же вечно всем не хватает, верно?
Я мгновенно допила чай (что было, конечно же, некультурно), даже не взглянув на угощения. Заметила:
– Мы просто не сошлись во взглядах, вот и все. – И на этом решила, что хватит оправдывать Влада – он в свое время даже не попытался меня оправдать. А потом призналась: – Татьяна Валерьевна, на самом деле, я хотела с вами попрощаться.
– Что? – она даже вздрогнула, и я успела пожалеть, что вообще затеяла этот разговор. Поспешила успокоить:
– Ничего такого, вы не подумайте. Просто теперь я живу в другом городе и, скорее всего, со временем буду появляться здесь все реже. А когда-то и вообще перестану бывать… вдруг. Не люблю исчезать, не сказав ни слова.
– Яна… – Татьяна Валерьевна покачала головой. – Я понимаю, конечно. Но все же осмелюсь дать совет – не забывай приезжать сюда. Тут ведь все твое детство, вся твоя юность – как не приезжать?.. И обязательно заглядывай к нам, я буду рада тебя видеть, да и Влад тоже. Ведь так, Влад?
Я посмотрела на Влада, и он хмуро кивнул.
– Вот видишь…
– Но все поменялось, Татьяна Валерьевна, – заметила я. И не смогла скрыть горечи.
– Конечно, все поменялось, – она кивнула. – Дети взрослеют, мы стареем. Но если в твоей жизни есть те, кто тебе дорог, нужно за них цепляться. Судьба не так часто дарит нам важных для нас людей, и ей не нравится, когда ее подарки отвергают.
Я попыталась улыбнуться.
Почувствовала на себе взгляд Влада, повернулась в его сторону, но ничего не сказала.
Зачем, зачем ты на меня так смотришь? Ты сам решил, что между нами все кончено. Ты поставил точку в наших отношениях. Ты нашел себе девушку, хотя незадолго до этого говорил о любви со мной.
Ты меня предал, не я.
Ты не попытался меня понять.
Может быть, когда-нибудь я и смогла бы тебя полюбить, но ты сам решил, что этому не суждено случиться.
А я просто хотела знать правду, вот и все. Я просто хотела избавиться от одиночества. Хотела, чтобы у меня была тетя с каштановыми волосами, так сильно похожими на мои, раз матери у меня нет. Да ты и сам отлично знаешь, Влад, как она меня бросила, едва мне исполнилось одиннадцать.
Тебя ведь и познакомили со мной, дурачок, лишь чтобы я на что-то отвлеклась, чтобы перестала убиваться по матушке.
Тебя использовали, Влад. Мой отец. Познакомить нас было именно его идеей. Так почему же ты считаешь предательницей меня, а не его?..
– Я буду помнить, что вы меня ждете, – отозвалась я, поднимаясь из-за стола. – Но ничего не могу обещать – моя жизнь складывается не так, как я когда-то думала, и я не знаю, что впереди… А сейчас мне пора спешить. – И солгала: – Ждут.
– Понимаю, – Татьяна Валерьевна поднялась следом за мной. Посмотрела за окно: – Кажется, намечается метель… – И вдруг взглянула на меня своими добрыми глазами: – Понимаю, что заставляю тебя испытывать неловкость, но позволь мне сделать тебе один подарок. Я все ждала подходящего повода, чтобы его вручить, но, раз все так складывается… Пусть это будет моим подарком на твой грядущий день рождения. Можешь дождаться меня в прихожей, если сильно опаздываешь.
– Не следовало…
Но Татьяна Валерьевна посмотрела на меня так непреклонно, что я передумала сопротивляться. И кивнула.
Татьяна Валерьевна скрылась в одной из дальних комнат, я прошла в прихожую. А Влад последовал за мной, как верная собачка.
Молча сняла с крючка куртку, и он потянулся к своей.
– Ты собираешься меня провожать?
Влад кивнул.
Что ж, как знает.
Татьяна Валерьевна вернулась, едва я успела надеть шапку. И протянула мне аккуратную крафтовую коробочку, совсем небольшую, поместившуюся в передний карман рюкзака.
– Пообещай, что посмотришь, – попросила она.
– Обещаю, – произнесла я, а обещания ведьмы значат очень многое.
На прощание мы с Татьяной Валерьевной обнялись, и, покидая квартиру, я точно знала, что увижу ее совсем нескоро, если нам вообще повезет встретиться. А чутье меня никогда не подводило.
На бесшумном лифте мы с Владом спустились на первый этаж. Там он меня и остановил.
– Я перед тобой виноват, – сказал Влад, и мне пришлось обернуться.
Я покачала головой.
– Когда мы увидимся в следующий раз? – спросил он.
Я удивленно изогнула бровь.
«Никогда» слишком сильно хотело сорваться с моих губ, но Влад сам всегда учил меня быть вежливой.
– Ты знаешь, где меня искать.
И знал все это время.
Кажется, и я, и он прекрасно это понимали.
Наступила минута расставания, и Влад поинтересовался:
– Даже не обнимешь на прощание?
– Я никогда не обнимала тебя на прощание, – напомнила ему я. И добавила: – Прощай.
– До встречи.
Я выбежала на улицу.
Едва от дома Влада меня загородила недавно построенная девятиэтажка, я сняла рюкзак и осторожно открыла коробочку, попавшую ко мне от Татьяны Валерьевны. И подцепила ее подарок.
Это был круглый медальон – прозрачная смола и ярко-желтая хризантема, так сильно напоминающая маленькое солнце.
Когда-то Влад тоже дарил мне украшение – кошачий глаз, который должен был меня защитить. Я до сих пор храню его, даже увезла в другой город. Это была единственная вещь, что хоть как-то напоминала мне о Владе. Я даже пару раз осмелилась его надеть. А когда моя соседка, Марина, спросила, откуда этот чудесный камешек, я ответила честно – его подарил мне дорогой человек. Когда-то давно – дорогой.
…Я так хотела быть солнцем.
Я мечтала дарить свет и зажигать чьи-то глаза. Я надеялась приносить тепло и согревать души. Я верила, что кто-то, даже если всего один человек, вспомнит обо мне в холодную темную ночь, и ему станет хотя бы немного, но легче.
