Альманах
Алтарь Отечества. Альманах. Том 4
Забытая гармошка
Воентехник 2-го ранга 12-й КОИАЭ Григорий Иванович Запевалов, 1943 г.
На полуострове Церель вечерело. Уставшее солнце заходило за горизонт, бросая последние лучи на верхушки деревьев. Боевой день подходил к концу. Лётчики прилетали с передовой и ожидали машину для отправки на ночлег. К ним подошли свободные авиаспециалисты услышать рассказы о бое, но никто не начинал разговор. Все стояли молча, лица были суровые, уставшие. На земле лежала заброшенная всеми гармошка-хромка. Никто не дотрагивался до неё с тех пор, как немцы прорвали последнюю линию обороны.
Подошёл воентехник Григорий Вапевалов. Никто не повернулся в его сторону, каждый думал о своём. Григорий увидел брошенную гармошку, и ему стало жалко её. Он поднял, ладонью смахнул пыль, посмотрел на кнопки, надел на плечо ремень и растянул меха. Гармошка подала голос, будто заплакала, жалуясь. Григорию захотелось поднять боевой дух защитников. Он свободно развернул меха и заиграл «Раскинулось море широко». В вечерней тишине звуки усиливались и неслись прямо к морю. Оно было рядом, высокий маяк стоял в конце церельской косы, а дальше была необъятная синь. Горбатые волны набегали на промытые камешки, они шуршали, двигались, как живые. Чудесница русская хромка болью отозвалась в сердце каждого, вспомнились деревенские вечера, голосистые песни девушек. Она разбередила забытые, огрубевшие чувства. Гриша заиграл мелодию другой русской песни «Славное море, священный Байкал». Моторист Вапевалов постоянный участник художественной самодеятельности, широкоплечий русский парень, запел эту песню во всю мощь своего голоса. Песня, как кинжал, разрезала мёртвую тишину опалённого берега. Многие стали подпевать, кто голосом, а кто просто губами. Сила и отвага слышались в словах и музыке песни о мужестве и желании обрести свободу.
«Вот так надо бороться за жизнь!». – Подумали все стоявшие рядом защитники.
На звук гармошки пришла актриса Телегина. Она весь день не знала, куда себя деть, в шутку просила подполковника Кудрявцева подвесить её вместо бомбы и сбросить на цель. Все её знали по кинофильму «Учитель», где она сыграла роль простой женщины. Её активное участие в песне и добродушная улыбка поднимали настроение, она была единственной женщиной в хоре. Песня подходила к концу, простившись, сели в машину и уехали. Ушла и Валентина Петровна Телегина.
Прощальная встреча
Ночь. Свежий сентябрьский ветер покачивал рули и элероны «Чайки». От этого она становилась похожей на ночную бабочку, а ветер дул в уши и будто торопил: «Кончайте работу! Поздно! Заканчивайте скорее!». Много дел было у Егора и Жени Селецкого. Пробоин было много, и надо было проследить движение пуль и осколков, не нарушили ли они живучесть самолёта. Но дело двигалось к концу, Женя уже начал промывать бензофильтры.
– Слава аллаху! – сказал Егор, и вытер руки ветошью.
Погас мерцающий огонь миниатюрной лампы-переноски. К ним бесшумно подошли два матроса, ночью их было трудно узнать.
– Здравствуйте, стартех! Здравствуй, Женя!
– О, да это Саша Курамшин, Толя Орлов! Вот так встреча!
– Мы тоже не думали, что придётся встретиться, – сказал Саша, – а вот встретились.
– Рассказывайте, что там на передовой?
После того, как оружейники младшие мастера Курамшин и Орлов после реконструкции самолётов оказались не у дел, их отправили на сухопутный перешеек обороняться от наседавших фашистов. Егору и Жене казалось, что пришли они с того света. Сообщили, что у оборонявшихся кончились боеприпасы, и яростные атаки фашистов отбиваются только штыками. Говорили без тени уныния и ропота на судьбу. Курамшин положил на плечи Егора свои широкие ладони, пристально посмотрел в глаза и сказал:
– Теперь не обидно и умереть, за мою одну жизнь фашисты отдали не менее сотни. Поплатились, в рукопашной колол штыком их нещадно!
– Мы с Сашей везде вместе, – сказал Анатолий, – и в атаку ходим плечом к плечу. С ним не страшно, он успевает прикончить наседающих и на него, и на меня. И я стараюсь не отставать! Считайте, что Александр Курамшин национальный герой, русский богатырь! Расскажите об этом всем.
Он дружески толкнул Александра в плечо, тот и не шелохнулся. Егор вспомнил, как Курамшин в Липово сидел на занятиях. Широкоплечий парнище с волжским оканьем, с тёмными глазами и аккуратной причёской, всегда безукоризненно чистый и подтянутый. Очень ему шла краснофлотская форма. Отвечал неторопливо, рассудительно, а смех его можно было отличить от всех, так могут смеяться только дети. Наговорившись, Егор предложил остаться на ночлег на брезентах, но ребята отказались.
– Надо вернуться пока темно, – сказал Курамшин, – но у меня есть просьба.
– Какая, говори, всё сделаю, – ответил Егор.
– Если узнаете, что я больше не приду… напишите письмо по адресу: Куйбышевская область, Богдашканский район, село Русские Веденья, моему отцу Курамшину Илье. От них узнает обо мне жена.
– И мои данные запишите, – попросил Анатолий, – Орлов Анатолий Фёдорович, комсомолец, русский, 1920 года рождения, Калининской области Кировского района, деревня Сенище, призывался в Кировском РВК, рабочий.
– Будем надеться на победу и на встречу после войны, адреса я сохраню, – ответил Егор.
После этой встречи война длилась почти четыре года, записная книжка претерпела все тяготы войны, побывала под дождём, истёрлась. Восстановить адреса удалось только через Центральный военный архив, и когда Егор послал письмо по этому адресу, пришёл ответ, что Курамшин Илья по данному адресу не проживает.
На церельском перешейке тринадцатый дивизион КМТЩ
Двадцать первого сентября старшего лейтенанта Д.А.Овсянникова принимали в партию. В жизни каждого это событие знаменательно. Вернулся с собрания Дмитрий Апексимович в приподнятом настроении. Всегда бодрый, собранный, неунывающий по натуре, он вселял оптимизм и в окружающих. Его подчинённые из 13-го дивизиона КМТЩ знали, что в этот день, двадцать первого сентября его день рождения. Все тепло его поздравляли, а военком БОБРа П.Ф.Зайцев преподнес ему в подарок автомат.
Командир 2-го звена КМТЩ старший лейтенант Дмитрий Апексимович Овсянников
В блиндаже его окружили бойцы, он сидел рядом с автоматом, в руке держал трубку с головой Мефистофеля, всем хотелось услышать, что скажет их любимый командир. Тихо и задушевно он начал свой разговор:
– Товарищи мои дорогие, этот автомат мне дали в руки, чтобы я ещё крепче бил фашистов. Сегодня меня приняли в партию, теперь я не только командир Балтики, но и рядовой коммунист, и вместе мы будем биться с врагом до последнего вздоха. Спасибо вам за тёплые поздравления.
Он достал серебряный портсигар и всех угостил папиросами. Потом посмотрел на часы, и сказал:
– Пора приготовиться к встрече с незваными гостями.
Фашисты не заставили долго ждать. Появились бомбардировщики, затем артподготовка, и показались вооружённые головорезы. Бойцы третьей стрелковой бригады, которой командовал полковник Пётр Михайлович Гаврилов, а на поле боя полковник Николай Фёдорович Ключников, приняли бой, отбили вражеские атаки и бросились в контратаку. За ними пошли все сводные отряды и подразделения.
С левого фланга из огневой точки, оборудованной немцами в виде дзота, обрушился ливень огня. Все атакующие матросы и бойцы залегли. Наши артиллеристы не могли накрыть эту точку, атакующие оказались на ничейной полосе между нашей обороной и гитлеровской. Создалось критическое положение. Тогда командир отряда Овсянников приказал Н. Горбунову:
– Подбери людей из группы захвата, гранатами уничтожьте эту пулемётную точку.
Николай взял тех, которых знал: Н.Жильникова, М.Долгих, Г.Гаманюка. Разделились по два человека, справа и слева, и стали ползти к фашистскому дзоту. Их поддерживали огнём из оставшегося орудия. Время тянулось медленно, казалось вечностью. Наконец, достигли дзота. Бойцы ждали действий и делали отвлекающий маневр. Жильников и Долгих бросили гранаты в амбразуру дзота. Не давая врагу опомниться, забрасывают гранаты Гаманюк и Горбунов. Вражеский пулемёт заглох. Наши бойцы поднялись во весь рост и в неистовом атакующем порыве выбили фашистов с позиции, закрепились на отвоёванном рубеже. Георгий Гуманюк был убит, но его жизнь была отдана не зря. Фашисты понесли огромные потери Недолго продержались бойцы на отвоёванном рубеже. Снова бомбёжки, миномётные обстрелы, грохот орудий и мощные взрывы. Защитникам нечем было ответить, при бомбёжке вышло из строя последнее орудие.
Двадцать пятого сентября на взлётную площадку полуострова Церель сели два транспортных самолёта. Они доставили из Ленинграда боеприпасы и продовольствие, на обратном пути взяли раненых. Это была последняя связь с материком. Она, как тонкая ниточка, оборвалась, и больше не восстанавливалась. На передовой шли упорные кровопролитные бои. Обречённые на неизбежную гибель, защитники героически отдавали последние усилия. В момент, когда силы защитников были на исходе, и отбить атаку было нечем, в бой неожиданно вступили моряки, прибывшие с острова Висланди. Это решило исход боя. Враги увидели моряков, которых они называли «Чёрная смерть», и сразу обратились в бегство. Во главе моряков шёл старшина первой статьи Осметченко. Моряки не только отбили атаку, но и прогнали врагов на их линию обороны. Семь раз фашисты врывались, но закрепиться на отвоёванных рубежах не могли. На поле боя лежало неубранными более шестисот фашистских трупов.
Тридцатого сентября защитники были оттеснены на последний рубеж Каймри-Рахуста. Кончились патроны, не стало артиллерии, нет снарядов, пища подавалась нерегулярно, окопные командиры ничего не могли сказать обнадёживающего. Каждый боец понимал безысходность положения, но никто никому не жаловался, не проявлял своей слабости. Принимали всё молча, как должное. Первого сентября не у всех были патроны. Фашисты просачивались через рубеж обороны, обстреливали бухту Менту. К вечеру этого дня фашисты вели бой с разрозненными группами. И всё же бои были жестокие, рукопашные. У каждого осаждённого было только одно желание – убить врагов, и как можно больше. Если придётся умереть, то только на поле боя, только не плен. Эту участь делили все вместе, и бойцы, и их окопные командиры. Они ничего не могли сказать утешительного, подкрепления не ожидалось.
Мужественные, стойкие, непокорённые, чистые перед народом и Родиной, бойцы оказались на положении героев – одиночек. Суровое лихолетье войны захлестнуло их, и здесь им суждено было биться с врагом до последнего дыхания, спасая Ленинград, а с ним всю Родину.
Убили авиатехника А.И.Новикова
26 сентября 1941 года. Авиаплощадка полуострова Церель.
К налётам фашистских самолётов многие привыкли. Смерть не казалась страшной и неизбежной.
– Будь что будет, – думал каждый, – что положено тебе, то и будет.
При налёте фашистских самолётов не все уходили в укрытия, которыми служили щели – небольшие канавки, вырытые в земле на глубину полметра. Глубже была грунтовая вода.
По стоянке самолётов, замаскированных сучьями деревьев, проходил инженер эскадрильи Степан Филимонов. Его приход к технику был связан с ремонтом самолёта, как при нехватке запчастей найти выход.
В небе появились фашистские самолёты. Они летели над кромкой берега и сбросили авиабомбы без стабилизаторов. Всем казалось, что бомбы упадут в море, не достигнув цели. Но при снижении ветер гнал их на сушу. Вот уже совсем близко. Техники и мотористы стали укрываться в щелях. Недалеко от самолёта Егора находилась щель, куда укрылся электрик эскадрильи воентехник Аркадий Иванович Новиков. Когда бомба была совсем близко, Аркадий закричал:
– Егор, скорей сюда, на тебя летит бомба!
– Будь что будет, – ответил Егор, не глядя на бомбу.
Земля вздрогнула, раздался оглушительный взрыв. Егора завалило камнями и землёй с грязью. Он хотел выбраться, но всё закружилось, и Егор снова уткнулся лицом в землю. Когда пришёл в себя, привстал на колени, чтобы преодолеть силу земного притяжения. Хотел смахнуть грязь с лица, увидел кровь, и только тогда понял, что ранен. Посмотрел в сторону щели, где укрывался Аркадий, перед ним была огромная воронка с вывернутыми корнями деревьев, и никаких признаков, что здесь был человек, только на дереве несколько клочков одежды. Кровь заливала глаза, лицо пылало от боли, в голове бил колокол. Он пошёл в сторону землянки медпункта.
– Ранение и контузия, – сказал военфельдшер В.Озёрный.
Удалить грязь и кровь ватным тампоном он не мог из-за сильного кровотечения.
– Надо ехать в госпиталь.
К воронке подошли авиаторы, сняли головные уборы в знак скорби о погибшем Аркадии Ивановиче Новикове, вспомнили его тёплую заботу о товарищах.
Военфельдшер В.Озёрный и раненный Егор подъезжали к большой палатке, которая называлась госпиталем. Вокруг стояла огромная вереница носилок с ранеными, некоторые стонали, другие ругались. Раненых в голову принимали в первую очередь, и Егор с Озёрным оказались в числе первых. Егора положили на стол, покрытый многоразовой простынёй, обработали рану на лбу, извлекли небольшой осколок.
– Вася, дорогой, не оставляй меня здесь, – попросил Егор Озёрного.
– Будем долечивать в санчасти, в госпитале мест нет, – внушительно сказал военфельдшер хирургу, и увёз Егора на аэродром.
Снова на аэродромной площадке, снова срочно надо готовить самолёт к боевому вылету, Егор пошёл к своему самолёту, голова кружилась, было трудно смотреть вверх, моторист Евгений Селецкий это понимал, и старался делать всё за двоих. Самолёт летел с полной боевой нагрузкой, возвращался пустым, и так повторялось несколько раз в день.
Последнее совещание
В штаб БОБРа поступило донесение, что защитники отошли на последний оборонительный рубеж. Дальше отступать было некуда, дальше было море. Коменданту БОБРа генерал-лейтенанту А.В.Елисееву, военкому Г.Ф.Вайцеву, а так же всему руководящему составу было ясно, что войска обескровленного гарнизона могут продержаться всего два-три дня. Об этом они доложили шифровкой командующему КБФ вице – адмиралу В.Ф.Трибуцу. Ответ пришёл быстро. Военный совет приказал Елисееву вместе со штабом и политотделом переправиться на остров Даго, и оттуда возглавить оборону Моонзунда. Туда же переправить оставшихся бойцов и офицеров.
Это решение Военного совета надо было довести до командиров и политработников БОБРа, до частей третьей отдельной стрелковой бригады. Совещание состоялось вечером. Прибыли ответственные командиры и политработники БОБРа. В целях безопасности при внезапном вторжении фашистов, многие были в форме рядовых. Генерал зачитал решение Военного совета, и дал разрешение выступать.
– Какие средства имеются для выполнения решения Военного совета по отправке на Даго бойцов и офицеров? – Спросили с места.
– На острове имеются четыре торпедных катера и три катера КМ, на острове Даго имеются катера КМ и некоторые другие плавсредства. Будем ждать прихода поддержки, – ответил Елисеев, – командующий КБФ об этом знает, и примет положительные меры. В течение двух-трёх дней всё решится, нам надо продержаться.
Далее генерал возложил свои обязанности по обороне Эзеля на командира 3-й бригады полковника П.М.Гаврилова, представителем от штаба БОБРа оставил майора В.М.Харламова, и на этом совещание закончилось.
Уходили с совещания молча, с тяжёлыми думами.
– Два-три дня продержаться можно, – говорили уходящие, – а смогут ли переправить? Надежды мало.
Многие считали, что уход генерала Елисеева на Даго будет правильным, оттуда можно руководить и организовать спасение оставшихся защитников. Другие считали, что уход дезорганизует защитников, генерал должен разделить тяжёлую участь со своими подчинёнными. Каждый понимал, что разговор бесполезен. Приказы надо выполнять, а не обсуждать.
Генерал приказал командиру дивизиона Богданову готовить катера для перехода на Даго. Богданов довёл это распоряжение до командиров катеров. Все эти распоряжения отдавались с тяжёлым чувством.
Физическое истощение сказывалось на душевном состоянии. У многих появилось чувство приглушённого безразличия. Все анализы положения и поиски выхода из этого критического положения сводились к одному выводу: «судьбе не прикажешь, что должно свершиться, то и свершится».
Наверное, у генерала были противоречивые чувства, он оставлял гарнизон в самую трудную минуту, зная, что на Даго нет плавсредств, и они не будут высланы на спасение оставшихся защитников. Этих плавсредств не было и близко, ждать издалека бесполезно, кругом вражеская авиация, на море беснуются морские охотники, к тому же море штормило. Можно было раньше начать эвакуацию раненых, но время упущено. Эти вопросы обсуждались на совещании, но никто не смог предложить оптимального решения. Генерал, зная всё, выполнял постановление Военного совета.
– Пленить генерала вместе со своим штабом и политотделом, завладеть знаменем и всеми штабными документами – такой триумф врагам и позор нам допустить нельзя, – знали все.
Перед отплытием генерал решил посетить прославленную 315-ю батарею, которой командовал капитан А.М.Стебель. Сколько было потоплено кораблей! Семьдесят классных специалистов батареи сражались на сухопутной обороне, батарея прямой наводкой уничтожала ряды фашистов на рубеже, корректировала огонь прямо с выносных постов оборонительного рубежа. Боеприпасы кончились, капитан Стебель готовил батарею к взрыву, чтобы не досталась врагу. Об этом капитан доложил, когда генерал прибыл на батарею.
– Сегодня ночью, – сказал генерал, – мой штаб вместе с политотделом убывает на Даго, будем там продолжать борьбу за Моонзунд. Вам лично я разрешаю отбыть вместе с нами, оставьте за себя лейтенанта Червакова.
– Разрешите остаться, товарищ генерал, оставить подчинённых я не могу.
Генерал посмотрел в упор на командира батареи, и после некоторой паузы негромко сказал:
– Разрешаю остаться…
Генерал не стал кривить душой, обнадёживать обещаниями прислать плавсредства с Даго, нельзя говорить неправду этому командиру с кристально чистой душой. Уходя, генерал ещё раз пристально посмотрел на Стебеля, зная, что видит его в последний раз. Они простились по русскому обычаю.
В ночь на второе октября три торпедных катера убыли на Даго со штабом БОБРа и политотделом. Четвёртый торпедный катер остался в бухте в распоряжение полковника П.М.Гаврилова, исполняющего обязанности старшего представителя БОБРа. От политотдела старшим представителем остался полковой комиссар М.В.Шкарупо.
Башни взорвать!
«315-я береговая батарея 180-мм башенных орудий, находящаяся на полуострове Церель, заканчивала своё славное существование. Много славных дел записано на её счету при защите острова Эзель. Она была опорой при отражении морских десантов, при охране Ирбенского пролива от вражеских кораблей и даже штабом БОБРа, когда он находился на острове Церель. Все ценности хранились последнее время на этой батарее. Теперь снарядов осталось только на один залп.
В боевой рубке находились командир этой батареи Александр Моисеевич Стебель и военком батареи старший политрук Николай Фёдорович Беляев. На их лицах не было прежнего воодушевления, сидели молча, каждый при своих думах.
– Зря вы не ушли с Елисеевым, – сказал военком.
– Не зря. Вместе пришли мы сюда, вместе батарею строили, вместе воспитывали классных специалистов, сплотили в единую боевую семью, вместе топили вражеские корабли…
После небольшой паузы он добавил:
– Вместе и уйдём отсюда или погибнем.
Командир 315-й береговой батареи, капитан Александр Моисеевич Стебель
Он нажал на педаль электрического звонка и объявил боевую тревогу. С центрального поста доложили, что батарея к бою готова, на орудия поданы последние снаряды.
– Раньше срока приготовили батарею, – сказал военком, посмотрев на часы.
Командир был поглощён расчётами, последние снаряды не должны погибнуть даром.
– К бою, по фашистской пехоте! – скомандовал Стебель последний раз. – Батарея залп!
Вздрогнул судорожно командный пункт, и где-то пронеслось эхо взрывной волны. Стебель психологически готовился подать другую команду.
– Башни взорвать! – приказал Стебель, – ничего не должно остаться врагу, это наш последний долг. Дальномер, стереотрубы, всё уничтожить. О выполнении доложить мне лично.
– Есть! – ответил принявший команду краснофлотец Овсянников и побежал на запасной командный пункт.»
(Ю.А.Виноградов. «Хроники расстрелянных островов»).
Затем Стебель приказал уничтожить все секретные документы, все ценности. На батарее хранились деньги, более пятнадцати миллионов, их тоже приказал сжечь. Кочегарам помогал интендант 2 ранга Фролов, которого генерал Елисеев обязал лично присутствовать и проверить.
В боевую рубку с трудом поднялся командир сорок третьей батареи Василий Георгиевич Букоткин. Его сорок третья 130-мм батарея когда-то стояла на полуострове Кюбассар, первая отражала натиск фашистов при обороне Виртсу, острова Муху, потом он был ранен, его батарея попала в окружение, и вышли из него в живых четырнадцать человек. Ему сообщили, что и эти последние погибли на перешейке. Ранее погибли военком батареи старший политрук Григорий Андреевич Карпенко и комсорг Иван Божко. Сам он едва передвигался на своих израненных ногах.
– Опять сбежал из госпиталя? – спросил его Стебель.
– Сбежал, – ответил Букоткин, – не могу там сидеть без дела.
– Тогда разделяй с нами последнюю и неизвестную участь, – сказал военком Беляев.
Букоткин смотрел на своих боевых товарищей, и ему было спокойнее с ними, в госпитале его мучила мысль, что больше никогда их не встретит. Внимательно посмотрев на Александра Моисеевича, он заметил много перемен, неизменными остались только его голубые глаза и добрая застенчивая улыбка. Всё в нём было от щедрой души, простоты, ума и деловитости.
– С ним не страшно идти в огонь и воду, и даже умереть, – подумал Букоткин.
В госпиталь он решил не возвращаться, и разделить участь своих товарищей, какая бы она ни была.
– Батарею взорвали… – сказал Стебель, – таков приказ начальника артиллерии БОБРа.
Букоткин заметил, что сказанное о взрыве батареи, Стебелю было подобно убийству родного ребёнка, губы его задрожали, и голос сорвался, глаза стали влажные.
Приказ был выполнен, искалеченные стволы неподвижных башен уже не смотрели в сторону Ирбенского пролива. Комендоры добивали пудовыми кувалдами механизмы, уцелевшие от взрыва. Стебель проверил сам лично, убедился, что немцы не смогут восстановить батарею.
От полковника Ключникова приехал начальник артиллерии БОБРа капитан Харламов проверить выполнение приказа об уничтожении батареи. Убедился, что всё сделано, как положено. Приказал Стебелю сформировать из краснофлотцев роту и послать её на оборону бухты Мынту.